Когда я рос, финансы для меня были для меня молоком матери, ведь я был фанатом математики. Но формальное образование – довольно суровое, несмотря на мою леность – я получил как философ и историк. Именно из-за этой странной комбинации я так предвзято отношусь к экономике: я не считаю ее особенно страшной, или даже особенно сложной – это всего лишь высокомерная, но бедная (и слегка сумасшедшая) престарелая кузина финансов. Удивительно невежественный и глупый бухгалтер истории. Немного умственно отсталое, пуритански суровое, и вместе с тем довольно надоедливое отродье Философии и математики.
Что ж, я люблю рассуждать о бесполезности экономики – но это не пустые жалобы с моей стороны: я могу указать на единственный конкретный и монументальный провал экономики – провал науки, который прекрасно доказывает мою точку зрения:
Соединенные Штаты обанкротятся – и экономика не может объяснить, почему.
На самом деле, удивительно большое количество экономистов решают игнорировать проблему грядущего банкротства Америки в целом; или объявлять о существовании чего-то под названием «структурный дефицит» (идеальный способ притвориться, что это невозможно исправить, а, значит, незачем и пытаться); или – еще лучше – как в случае с дураками, поддерживающими Современную монетарную теорию – утверждать, что все дефициты – это просто задолженность правительства самому себе, поэтому американское правительство не может обанкротиться, и поэтому-то бюджетная гипер-задолженность, на самом деле, не является проблемой, ведь ее вообще не существует!
Да, они так и говорят. И нет, они не обкуренные.
Конечно, чрезмерный государственный долг существует, и это проблема – вопрос жизни и смерти: как указывают множество историков, государственное банкротство предзнаменует и возвещает коллапс великих наций – часто жестокий коллапс. А это именно то, чего мы хотим избежать, так ведь?
Некоторые школы экономической мысли признают, что дефициты – это плохо, потому что они приводят к банкротству, и что поэтому следует соблюдать равновесие бюджетного дефицита, чтобы их избежать. Но они не объясняют, почему это так – у них нет доводов для объяснения, откуда вообще берутся дефициты. То, что эти австрийцы указывают на то, что уже произошло раньше и таким образом делают вывод, что это произойдет снова при аналогичных условиях – это наблюдение, все равно, что сказать, что солнце вставало на востоке бессчетное количество раз, так что, скорее всего, завтра утром оно снова взойдет там же.
Это правильное наблюдение – но оно не объясняет, почему завтра солнце встанет на востоке. Так как австрийцы не объясняют, почему дефициты случаются и, в конечном счете, приводят к государственному банкротству, то они просто постулируют это, как религиозный догмат. Эти аргументы могут апеллировать к нашему опыту в реальном мире – особенно в сравнении с изначальной чушью нео-кейнсианцев, монетаристов, «чайников»-сторонников современной теории денег и им подобных. Но апостериорные аргументы, основанные на интуиции и «здравом смысле» бесполезны, потому что они основаны на вере, а не разуме.
Если все принимать на веру – если это нельзя анализировать, изучить предпосылки и в целом оценить правильность или неправильность довода – тогда это никакой не довод.
У меня есть аргумент, объясняющий причину появления бюджетных дефицитов. Более того, я могу объяснить, почему бюджетные дефициты появляются именно при демократическом режиме, в отличие от любого другого. Моя теория может объяснить, почему финансовые задолженности при демократии увеличиваются сразу после появления, и я могу объяснить, почему это возрастание задолженности неизбежно, неминуемо ведет к банкротству демократического режима. Далее я могу доказать – с помощью здравой и достоверной аргументации – что Соединенные Штаты прямо сейчас обанкротятся из-за этого процесса.
Это общая концепция, которую я назвал Парадоксом банкротства демократии: парадоксом, из-за которого любая демократия, в конце концов, банкротится – независимо от желания и намерения людей избежать этого.
Почему парадокс: предполагается, что граждане демократического государства – хозяева своей судьбы. Очевидно, что они не желают банкротства своей стране – однако несмотря на их желания и намерения демократические государства всегда банкротятся. Всегда.
В данном посте я докажу, что это так.
Во-первых, я поясню, в чем логика моей теории Парадокса банкротства демократии, и как она связана с не так давно озвученной проблемой философии под названием дилемма дискурса, или дилемма доктрины – это аспект групповых институтов, используемый, в первую очередь, в теории права, но который, как мне видится, находящий довольно интересное – и радикальное – применение в макроэкономике и государственном бюджете в представительной демократии.
Затем я объясню, как, применительно к макроэкономике и бюджетной политике при демократическом режиме, дилемма дискурса ведет к Парадоксу банкротства демократии. И здесь я докажу два общих вывода:
• Первый: демократии всегда беспорядочно распоряжаются бюджетом.
• Второй: демократии всегда банкротятся – без исключения.
Наконец, я покажу, как моя теория Парадокса банкротства демократии применима к американскому случаю, и объясню, почему правительства США на муниципальном федеральном уровне и уровне штата тратят больше, чем зарабатывают – даже если их граждане в один голос возражают против такого положения вещей.
Итак, давайте начнем:
Дилемма дискурса – это недавно сформулированный в философии парадокс о том, как решения группы могут противоречить целям отдельных членов группы до непоследовательности. Филипп Петит (Phillip Pettit), Франц Дитрих (Franz Dietrich) и Кристиан Лист (Christian List) провели огромную работу по изучению групповых институтов, здесь можно ознакомиться с полным списком литературы по этому вопросу.
Как и со всеми парадоксами, проще всего понять его на примере – и вот один из них:
Предположим, что мы втроем – вы, я и Мэри – стоим на кухне. Предположим, что вы и я уверены, что p – правда, в то время как Мэри до мозга костей убеждена, что p – это совершенно точно не правда.
Мэри – это всего один человек, а нас двое. Поэтому большинство в этой группе полагает, что p – это правда.
Как я говорил, Мэри ни на секунду не допускает, что p – правда, вместо этого она очень убедительно доказывает, что правда – это r. В рамках данного примера примем, что p совершенно несовместимо с r, не противоречит, а несовместимо. Символически это выглядит так: ¬(p ⋏ r).
Так как Мэри считает, что r – верно, а p и r – несовместимы, то вы горячо доказываете Мэри, почему r совершенно определенно неверно – если r – верно, то p не может быть правдой. А вы-то верите в p.
Но, слушая Мэри, я прихожу к выводу, что правдой может быть и r. Я не думаю, что p и r верны оба – потому что они несовместимы. Я просто верю, что r может быть верно.
Таким образом, большинство в группе полагает, что r – верно.
Что приводит нас к нашему парадоксу: большая часть группы считает, что p – верно, большинство верит, что r – также верно, но никто из нас в отдельности не думает, что p и r оба верны, потому что, как я сказал ранее, p и r несовместимы.
Однако как демократическая группа мы полагаем, что p и r – оба верны – что непоследовательно.
В этом и заключается дилемма дискурса.
Позвольте конкретизировать пример: ранее я сказал, что вы, я и Мэри стоим на кухне? Тогда предположим, что у нас есть миска муки. При этом вы думаете, что мы должны добавить дрожжи и соль, чтобы испечь хлеб – на что я согласен. Но Мэри думает, что нам следует добавить яйца и сахар, чтобы испечь пирог – я согласен и на это, потому что это тоже звучит вкусно.
В группе же большинство из нас согласно с добавлением дрожжей и муки, в то время как другое большинство предпочитает добавить в муку яйца и сахар. Но даже с учетом того что ни один из нас, предположительно, не согласился бы на то, чтобы в муку положили и дрожжи с солью, и яйца с сахаром одновременно, хотя в целом вся группа хочет именно этого: большинство хочет добавить в муку дрожжи и соль, в то время как большинство одновременно хочет, чтобы в муку положили яйца и сахар.
Вот в этом и состоит старый добрый хаос. В этом и есть несоответствие процесса принятия решения при демократии.
Итак, как же это применимо к макроэкономике в демократии? Вряд ли это будет неожиданностью:
Вы, я и Мэри утверждаем бюджет для нашей демократии на будущий год.
Я предлагаю Проект сбалансированного бюджета, который требует равномерного распределения бюджетных средств – и все мы безоговорочно и без колебаний согласны. Так что Проект сбалансированного бюджета одобрен.
Вы предлагаете Проект снижения налогов, который вам, очевидно, очень нравится, и на который я тоже полностью согласен. Таким образом, Проект снижения налогов получает большинство голосов – и также одобрен.
Однако Мэри защищает Проект по увеличению правительственных служб, с которым я тоже абсолютно безоговорочно соглашаюсь, создав еще одно большинство – и этот проект утверждается.
Вы можете сказать мне: «Но ваша позиция противоречива!» А я отвечу: «Конечно же, нет!»
По сути, я выполнил свой гражданский долг: выслушал все доводы и проголосовал за все проекты бюджета. Я думаю, что нам стоит снизить налоги – так что во время голосования я отдал свой голос Проекту снижения налогов, который был принят. Но я также хочу, чтобы возросло количество правительственных служб – так что когда голосовали за него, я отдал свой голос и Проекту Мэри по увеличению правительственных ведомств, который тоже приняли.
И в то же время я по-прежнему выступаю за свой законопроект, Проект сбалансированного бюджета, за который я тоже проголосовал.
Таким образом, наша группа получает неоднородный результат: большая ее часть полагает, что налоги следует снизить – и, в то же самое время, большинство полагает, что правительство должно предоставлять гражданам больше услуг. Все члены группы в отдельности не хотят дефицита, но в целом непоследовательность всей группы в целом ведет к дефициту.
Это и есть демократическое финансовое несоответствие – ситуация, присущая только демократиям.
Все демократические режимы рано или поздно достигают состояния бюджетного несоответствия – по сути, они приходят к этому ежегодно при принятии бюджета: большинство хочет низкие налоги, и в то же время большинство людей хотят увеличения правительственных служб. Это происходит потому, что все хотят платить меньше, а получать больше, что само собой разумеется.
Демократическому режиму приходится разрешать проблему финансового несоответствия каждый раз, когда она появляется – то есть каждый год при принятии бюджета. Если ее не решить, режим не будет работать в следующем году, потому что у него не будет денег. (Конечно, при условии, что независимый Центральный банк не будет решать эту дилемму путем включения печатного станка).
Если демократическое правительство сможет тратить доходы только после их непосредственного получения (и без причуд Центробанка), тогда электорату придется иметь дело с проблемой непоследовательности своих решений непосредственно в палатах парламента или Конгресса: демократические представители электората, будь то члены парламента или Конгрессмены, будут драться – сторонники снижения налогов будут бить сторонников увеличения госслужб – до тех пор, пока, в конечном счете, не урежут количество служб или не поднимут налоги, чтобы полностью распределить бюджет. Так год за годом решается проблема демократического бюджетного несоответствия.
Единственный способ избавиться от необходимости каждый раз решать эту проблему – эмиссия долговых обязательств.
Некоторые демократические режимы недостаточно кредитоспособны, чтобы выпускать необеспеченный долг – так что эмиссия просто невозможна. По сути, все демократии, по крайней мере, в начале, ограничены в выпуске долга из-за определенных обстоятельств. Они вынуждены бороться с бюджетным несоответствием – либо сократят правительственные расходы, либо повысят налоги, но проблему проработают и, так или иначе, решат. Но никто не даст им кредита – так что у них нет выбора.
Однако с каждым последующим успешным решением проблемы демократического финансового несоответствия, как это ни парадоксально, демократический режим становится более кредитоспособным: стоимость заимствования снижается с каждым последующим успешным разрешением этой проблемы.
Когда, наконец, наступает момент, когда кредит становится дешевым, а стоимость решения ежегодной проблемы финансового несоответствия – политического, эмоционального, практического – превышает стоимость кредита, наступит точка перелома: демократический режим будет «откладывать» решение проблемы, вместо этого наращивая долги.
Это и есть последняя капля: первый шаг на пути к разрушению демократии. Это тонкий момент, но он ключевой – момент, когда демократия решает не разбираться со своим бюджетным несоответствием, а вместо этого пытается уладить эту проблему с помощью долга.
К этой точке приходят все демократии. Соединенные Штаты достигли ее в 1975 году, когда впервые в мирное время они не смогли сбалансировать свой бюджет, и с тех пор им так это и не удавалось.
Как только демократическому режиму не удается разобраться с бюджетным несоответствием, и он покрывает дефицит за счет долга, демократия входит в долговую спираль: стоимость решения проблемы бюджетной непоследовательности электората вырастает вдвое по сравнению с предыдущим годом (то есть прошлогодние издержки плюс новые), в то время как стоимость заимствования для замазывания бюджетного несоответствия, скорее всего, остается прежней или возрастает очень слабо. Таким образом, стоимость заимствования на второй год по сравнению с первым годом снижается наполовину. А на третий год? Если допустить, что стоимость привлечения финансирования не сильно возросла, то заимствование на третий год по-прежнему дешевле по сравнению с расходами на неразрешенное бюджетное несоответствие, накопленное за предыдущие годы.
Вот так каждый год стоимость дополнительного заимствования снижается по отношению к стоимость решения накопленного бюджетного несоответствия. И при демократии будет продолжаться вместе с наращиванием задолженности.
До тех пор, пока стоимость эмиссии долговых обязательств остается ниже политических, финансовых, личных, социальных и эмоциональных затрат на разрешение бюджетного несоответствия, дефицит будет продолжаться (и увеличиваться), а общий бюджетный дефицит будет расти – потому что с каждым проходящим годом каждое большинство будет хотеть больше того, что оно получило.
Это и есть проблема неразрешенного финансового несоответствия. Каждое большинство при демократическом режиме привыкает к тому, что оно получает свое, а не достигает компромисса или примирения с другим большинством, необходимого для разрешения проблемы бюджетного несоответствия демократического процесса.
Таким образом, большинство, жаждавшее снизить налоги, ожидает и требует еще более низких налогов на следующий год – в то время как большинство, выступавшее за увеличение госсервисов, на следующий год тоже ожидает и требует этого увеличения.
Так разрастается долговая спираль. И хотя никто не хочет увеличения бюджетного дефицита, неспособность или нежелание разбираться с бюджетной непоследовательностью – и простота выпуска необеспеченного долга – делает невозможной ликвидацию бюджетной задолженности при демократии.
Такова, в частности, нынешняя ситуация в Соединенных Штатах – и это естественный, неизбежный побочный продукт нерешенной проблемы финансового несоответствия.
В США большинство, желающее снижения налогов, и большинство, стремящееся увеличить расходы на оборону, добиваются своего, в то время как при этом своего добиваются и те, кому нужно больше госуслуг и правительственное макроэкономическое стимулирование – и все это происходит тогда, когда подавляющее большинство населения против дефицитного расходования, которое увеличивает бюджетный дефицит в геометрической прогрессии.
Вот как выглядит моя теория Парадокса банкротства демократии в действии применительно к микроэкономике и бюджетному финансированию в Соединенных Штатах: демократическое государство наращивает дефицит и бюджетную задолженность, чего совсем не хочет подавляющее большинство населения, но остановить это оно не в силах.
(Кто-то может заявить, что дилемма дискурса относительно макроэкономики встречается лишь в демократических государствах, где все граждане имеют равное право голоса. Это мнение может привести к выводу, что если правом принимать решение обладала бы меньшая группа людей, такого несоответствия бы не наблюдалось. Я могу возразить, что если бы голоса некоторых избирателей имели большее значение, Парадокс банкротства демократии возник бы снова, только на этот раз в этой небольшой группе, но с теми же последствиями; можно назвать его Парадокс банкротства олигархий. Мы можем сокращать группы до все меньшего размера – от олигархии до технократии, комитета, триумвирата – но Парадокс банкротства будет происходить всегда, если не появится кто-то один, способный решить проблему бюджетной политики, и имя ему - Диктатор).
Так как долговая нагрузка при демократии растет из-за неспособности разрешить бюджетное несоответствие, общий размер задолженности становится неприемлемым – 100% от ВВП, 120% от ВВП и так далее. Но в данной дискуссии важно не это – мы все должны согласиться с тем, что такой момент чрезмерной задолженности рано или поздно неизбежно наступит. Я сомневаюсь, что это предположение покажется кому-то спорным или противоречивым.
Поэтому, как только долг демократии достигает точки неприемлемости – или потому что она не может больше заимствовать, или потому что она больше не может обслуживать существующий долг – она становится банкротом.
Так что, как вы можете видеть, это происходит всегда, в любом демократическом государстве. Неспособность разрешить годовое финансовое несоответствие демократии ведет к увеличению правительственной задолженности, что ведет к долговой спирали, которая ведет к банкротству – и так каждый раз.
Существует несколько возможных вариантов развития событий при банкротстве страны – ни один из них не является приятным, некоторые довольно ужасны. И снова предположение, которое трудно оспорить или опровергнуть: большинство вариантов государственного банкротства хуже, чем жертвы, необходимые для того, чтобы его избежать. Поэтому следует избегать национального банкротства.
Но ведь решение этой проблемы – как избежать государственного банкротства – довольно очевидно: нужно, в первую очередь, избежать накапливания правительственной задолженности.
Но проблема, как указывалось выше, состоит в том, что долг дешевеет относительного того, как демократии удается все успешнее маскировать свое бюджетное несоответствие. В каждом успешном демократическом государстве всегда наступает момент, когда стоимость заимствования будет меньше стоимости разрешения бюджетного несоответствия – это неизбежно. А когда этот момент настает, люди благоразумно решают, что наращивание государственной задолженности и поверхностное решение проблемы лучше решения бюджетной непоследовательности электората.
Вот почему демократические государства всегда, в конечном итоге, будут банкротами.
Вот почему Соединенные Штаты становятся банкротами сейчас.
Соединенным Штатам всегда очень хорошо удавалось решать проблему финансового несоответствия со времен Революции 1776 года до 1975 года. Долги появлялись – но только в исключительных случаях, почти всегда во время войны. Посмотрите на следующий график.
Как без труда можно видеть, периоды крупной задолженности случались во время и после Революции, Войны 1812 года, Гражданской войны, Первой мировой войны, Великой депрессии, Второй мировой войны.
Но затем с 1975 года бюджетная задолженность США стабильно росла, приостановившись ненадолго в 1990-е годы (когда из-за политической случайности противоположные цели исполнительной и законодательной ветвей привели к сокращению долга) – но затем взлетела до небес. Бюджетное управление Конгресса США прогнозирует 10-процентные дефициты ВВП до 2013 года, а, возможно, и до 2016 года.
Я утверждаю, что 10-процентные дефициты ВВП в ближайшие годы будет только расти. И они не прекратятся в 2013 или 2016 году – единственное, что остановит увеличивающийся дефицит, - это государственное банкротство. Американская демократия не может предотвратить это банкротство. Банкротство – это неизбежный и неотвратимый итог.
Надеюсь, что я доказал, почему.
Источник: goldenfront.ru.
Рейтинг публикации:
|
