|
Социальная рыночная экономика опровергает миф о несовместимости экономического роста и благосостояния для всех
В России, где экономический рост в предыдущие годы реформ не отличался устойчивостью, а сейчас, как показывают последние статистические данные, находится на грани полной остановки, вопрос о драйверах развития — совсем не праздный.
Ставка либеральных фундаменталистов исключительно на абстрактные рыночные силы и на предпринимательскую активность явно не оправдалась. Да и не могла оправдаться. Тенденция к переосмыслению этого печального опыта рыночных реформ наметилась даже в коридорах высшей власти. Между тем рыночные силы, к которым так любят апеллировать наши либералы, отнюдь не абстрактны — в действительности механизмы рынка всегда конкретны. Например, механизмы совокупного спроса.
Совокупный спрос подобен тяге в печной трубе: тяга определяет интенсивность горения, а совокупный спрос — скорость и устойчивость экономического роста. В условиях социальной поляризации, когда население в массе своей бедно, когда средний класс малочислен, этот механизм совокупного спроса работать просто не может. Бедному населению денег хватает только на самое необходимое, а сверхбогатые удовлетворяют свой спрос преимущественно за рубежом — в России их сегмент потребительских запросов слишком узок и эксклюзивен и не может определять никакого массового отечественного производства. Создать массовый спрос на что-то за пределами самого необходимого, с одной стороны, и предметов роскоши — с другой, может только средний класс. Именно численность этого среднего класса и определяет реальные размеры совокупного спроса и его динамику.
При взгляде с этого ракурса, через призму экономического роста и его устойчивости, вопрос о выборе социально-экономической модели для России — а дискуссии об этом не утихают, напротив, лишь становятся все более актуальными — приобретает новые грани.
Переход к формированию социальной рыночной экономики — это не вопрос идеологических вкусов и пристрастий, не чья-то прихоть, это необходимость. Это не используемый пока ресурс придания экономическому росту ускорения, а общественным отношениям — большей гармоничности и стабильности.
Смена дискурса
Сегодня понятие «социальная рыночная экономика» используется чаще всего как собирательный образ европейского континентального капитализма «с человеческим лицом», и этот термин объединяет и теоретическую концепцию такой экономики, и реальные формы экономического устройства. Хотя на практике конкретные экономические условия разных европейских стран отличаются — социальной рыночной экономикой можно назвать и «рейнский капитализм», и характерный для североевропейских стран «шведский социализм».
Идея баланса между интересами частного бизнеса, государства и общества стала в каком-то смысле визитной карточкой Европы, в противовес которому «рыночный фундаментализм» называют американской или англосаксонской моделью. Что, впрочем, сегодня становится все более условным — поскольку неолиберальные схемы с идеей минимизации социальных издержек работают во всем мире и в самой Европе успешно размывают привычные схемы социального консенсуса. Не говоря уже о ее «молодых» государствах, где населению мало приходится рассчитывать на какие-то социальные гарантии.
В то же самое время благодаря мировому кризису рыночные фундаменталисты потеряли, если так можно сказать, монополию на экономический дискурс — начиная с 2008 года тема поиска новых экономических моделей как для отдельных стран, так и для мира в целом звучит все громче. Идея переосмысления всей экономической философии в каком-то смысле уже стала совершенно банальной — везде, от научных форумов до популярной прессы, звучит мысль, что так жить дальше нельзя. Но вот предложений, как же жить можно и нужно, звучит куда меньше. И дело здесь, как представляется, не в недостатке практических экономических схем, а в том, что в основе новых моделей должны лежать не только экономические, но и ценностные постулаты. И если рассмотреть концепцию социальной рыночной экономики с этой точки зрения, то ее актуальность становится очевидной.
Свободный рынок плюс сильное государство
Идея о необходимости каких-то форм государственного регулирования свободных рынков появилась на фоне мирового экономического кризиса 30-х годов прошлого века. В США ответом на нее стали рецепты Кейнса, а в Германии начала развиваться теория ордолиберализма Фрайбургской школы, главным идеологом которой был Вальтер Ойкен. Ордолиберализм в отличие от кейнсианства не предполагал активного участия государства в экономике, а говорил о роли государства как гаранта «правил игры» — соблюдения честной конкуренции. Государство должно в таком случае не допускать появления монополий и картелей, обеспечивать стабильность национальной валюты, быть гарантом частной собственности и договорного права. Крайне важным является и создание институтов свободного правового государства, и вообще, по мнению ордолибералов, свобода собственности, слова и вообще свобода личности являлись необходимым условием эффективной рыночной экономики.
Государство в отличие от классического либерализма здесь выступает уже не как «ночной сторож», а как «футбольный арбитр», обеспечивающий ведение конкурентной игры по правилам. Как писал один из экономистов этого направления Франц Беем, «сильное государство — это государство, которое не раздает льготы, а использует политическую власть для того, чтобы создать условия для честной конкурентной борьбы на рынке, свободном от власти кого бы то ни было».
Тем не менее ордолибералы признавали и еще одну функцию государства — корректировку доходов с помощью налогов, а также вмешательство в экономику в кризисных случаях, например при резком росте безработицы.
Избежать крайностей
Но это еще не была концепция социального рыночного хозяйства. Этот термин был предложен уже после войны немецким экономистом Альфредом Мюллером-Армаком. Он, а также ряд других экономистов настаивали на более широком участии государства в экономике, чтобы реализовать идею «благосостояния для всех», третьего пути между либеральным капитализмом и плановым социализмом. Одно только обеспечение честной конкуренции казалось уже недостаточным. Предлагалось соединить свободу рынка с социальным «выравниванием». Здесь государство должно действовать достаточно активно — осуществлять госинвестиции, устанавливать размер минимальной заработной платы, гарантировать пособия и дотации нуждающимся, установить прогрессивную налоговую шкалу, развивать жилищные госпрограммы и программы соцстрахования. Важнейшим пунктом была и роль государства в формировании такого социального порядка на частных предприятиях, чтобы сотрудникам предоставлялись права участия в управлении предприятием.
На практике эти идеи были реализованы в знаменитых реформах Людвига Эрхарда, которые вошли в историю под названием «немецкого экономического чуда». Сам Эрхард в своей книге «Благосостояние для всех» уделил много внимания обоснованию того, что свободная инициатива является ведущим двигателем этого благосостояния: «У меня достаточно сил, чтобы постоять за себя, я хочу сам нести риск в жизни, хочу быть ответственным за свою собственную судьбу. Ты, государство, заботься о том, чтобы я был в состоянии так поступать». Но это вовсе не призыв к «допотопному манчестерскому либерализму», который, по мнению Эрхарда, как раз и «привел в могилу свободу и свободный строй». Главной задачей было обеспечение роста благосостояния и уровня жизни всех: «Частные интересы могут быть оправданы лишь тогда, когда они одновременно служат также интересам общества».
Впоследствии немецкая и другие социально-ориентированные европейские экономики намного усилили меры «социального выравнивания» по сравнению с тем, что предлагали отцы-основатели этой теории. Это и сегодня служит поводом для сторонников либеральных подходов критиковать Европу — действительно, развитые системы социальных гарантий сегодня позволяют многим годами жить на пособии, нисколько не пытаясь стать экономически активными. Например, в Дании существует ситуация, когда при определенном уровне заработной платы после вычета налогов у работника остается меньше денег, чем если бы он получал пособие по безработице, то есть ему выгоднее вообще не работать. В то же время нельзя сказать, что режимы сильной налоговой прогрессии ухудшают экономический климат. Так, Швеция, с ее нарицательным «шведским социализмом» и где даже простой рабочий отдает государству 40% дохода налогами, тем не менее в посткризисном 2010 году, согласно отчету по глобальной конкурентоспособности Всемирного экономического форума, заняла второе место в рейтинге наиболее конкурентоспособных экономик мира, обогнав США и Сингапур (на первом — Швейцария).
Христианская этика
Наиболее интересным и, возможно, ключевым моментом в концепции социального рыночного хозяйства является ее пристальное внимание к морально-этическим аспектам экономического поведения человека как социального существа. У теоретиков социальной рыночной экономики не было сомнений — только индивидуум и его свободный выбор, а не некие общие цели, «спущенные» сверху, являются центральным моментом для построения гармоничного государственного устройства.
Здесь кроется важный момент — на первый взгляд может показаться, что речь идет об уже набившем оскомину примитивном противопоставлении «обезличивающего» социализма и якобы идеального капиталистического общества свободных личностей. Но индивид в концепции социальной рыночной экономики — это не эгоист, стремящийся только к максимизации личных благ. Это нравственный индивид, который берет на себя личную ответственность за себя и свою семью, а также руководствуется христианскими принципами солидарности и общего блага.
Сегодня социальная рыночная доктрина как таковая в той же Германии не является предметом политических споров, а скорее наоборот — объединяющей доминантой, с которой согласны практически все реальные политические силы. Ее считают своей и социал-демократы, и христианские консерваторы. Однако в начале XX века различие в подходах существовало. Свой ответ на «дикий капитализм» давали не только левые, но и христианские социалисты. Отличие заключалось в том, что католическая церковь понимала и сегодня понимает справедливость не как равенство в распределении земных благ, а исходит из принципа их всеобщей предназначенности.
Это означает, что чем большим количеством собственности владеет индивид и чем большим количеством благ он пользуется, тем большую ответственность перед остальным обществом он несет, причем добровольно, а не в результате государственного принуждения. То есть задача устранения социального неравенства во многом ложится на более успешных. Отсюда следует и идея социально-ответственного бизнеса и предпринимательства. Принцип солидарности исходит из того, что для человека, разделяющего христианские ценности, те, с кем он сталкивается в процессе трудовой и предпринимательской деятельности, — не только объекты для взаимовыгодного сотрудничества и извлечения пользы, но и ближние, к которым он относится как к своей семье.
Такой подход помогает и реализовать принцип субсидиарности — идею, что решение проблемы выносится на более высокий иерархический уровень лишь в том случае, когда оно не может быть обеспечено на текущем уровне. То есть государство напрямую направляет свою помощь и активность на индивида лишь в том случае, если на уровне семьи, предприятия, общины решения не нашлось. Этот принцип хорошо коррелирует с идеей местного самоуправления, различных саморегулируемых сообществ и в конечном счете — институтов гражданского общества в современном понимании.
Католическая церковь четко высказала и свои позиции относительно экономического неравенства — в социальной конституции II Ватиканского собора 1965 года сказано, что слишком значительное экономическое и социальное неравенство противоречит социальной и нравственной справедливости и достоинству человеческой личности. В экономическом отношении Ватикан также поддержал концепцию социальной рыночной экономики как системы, в которой и предприниматели, и наемные работники должны сообща искать оптимальные решения и где «каждый, соответственно своим способностям и возможностям, несет ответственность за все экономическое и общественное развитие и за достижение общего блага».
Надо отметить, что не только католицизм, но в случае России — ее традиционные религии православие и ислам имеют схожую концепцию в отношении экономической активности человека.
Социальное партнерство и безопасность
Из такого понимания человека возникла и модель «социального партнерства», которая сегодня должна быть особенно актуальна для нас не только своим гуманистическим посылом, но и вполне прагматическими задачами — она гарантирует отсутствие в обществе взаимной ненависти и «классовой борьбы» и решает задачу обеспечения социальной безопасности. Последняя становится принципиально важной для обеспечения безопасности государства как такового в условиях все увеличивающегося в мире числа конфликтов и роста социальной напряженности.
В отличие от классика неолиберальной мысли Милтона Фридмана с его известным тезисом о том, что единственной целью существования предприятия является получение прибыли, классик социальной рыночной теории Мюллер-Армак в 1950 году писал, что «предприятие представляет собой не только техническое и коммерческое образование; оно также является структурой, объединяющей людей», и что «деятельность предприятия, в особенности крупного, как источника получения средств к существованию занятых на нем работников, а также их семей, с одной стороны, и как фактора обеспечения населения товарами повседневного спроса — с другой, предполагает установление общественной ответственности, которая помимо частно-хозяйственного значения носит характер соответствующих социально-экономических обязательств». Действительно, в Германии была впоследствии создана уникальная модель совместного участия работников и собственников в принятии решений на предприятиях.
Социальное партнерство можно понимать и более широко: государство обеспечивает социальную безопасность общества тем, что создает в нем всем условия для равного старта — например, бесплатным доступом к образованию, госпрограммами поддержки переквалификации в случае депрессивных отраслей, развитием социальной инфраструктуры, выравниванием региональных дисбалансов.
Однако в наше время мы видим, как все эти гуманистические и разумные с точки зрения поддержания общественного мира идеи уничтожаются механизмами глобализированного неолиберального капитализма. Провозглашаемая замечательная возможность трудовой мобильности в «мире без границ» приводит к тому, что ни собственник предприятия не привязан к территории или работникам, ни они к предприятию. Это исключает какое-либо партнерство и вообще человеческое отношение. В такой чисто инструментальной схеме все являются друг для друга лишь инструментом, причем все чаще — одноразовым.
Это реализуется на практике в схемах аутстаффинга — заемного труда. Так, совсем недавно в Германии разгорелся скандал с крупной международной компанией в сфере интернет-торговли Amazon. Выяснилось, что на немецких складах компании работают тысячи не говорящих по-немецки бесправных дешевых работников из Восточной Европы, с нарушением всех общепринятых условий и норм — у них нет горячего питания, они живут по семеро в одной комнате, у них, как в тюрьме, регулярно проводятся обыски. Подобную картину, к сожалению, все чаще можно встретить на предприятиях даже в благополучных и декларирующих свою приверженность социальным принципам странах. Такое нельзя позволить себе в отношении местных работников, но временно нанятые иностранцы (или, например, в российской практике — жители, вывезенные из более бедных регионов) ничего не будут спрашивать о своих правах и готовы терпеть любые бесчеловечные порядки. «Я никогда не видел такой концентрации бедности. Мы в Германии долгое время имели социальное государство. Производственный совет, минимальная оплата труда были для нас сами собой разумеющимися. Но сегодня компании ломают эту модель», — цитирует журнал «Эксперт» немецкого священника Эрвина Хельмера.
Людвиг Эрхард писал, что экономическая модель должна помочь преодолеть неприязнь между «богатыми» и «бедными». Сегодняшний неолиберализм успешно раздувает и провоцирует этот конфликт, уничтожая так непросто построенные модели общества социального консенсуса. Для России этот вопрос актуален сегодня больше чем для Европы — потому что неравенство в нашем обществе только нарастает, а капитализм, принятый на вооружение в 90-е годы, не имел никаких «сглаживающих» намерений. В обществе, где одни социальные группы ненавидят другие, гарантированно создается почва для самых радикальных потрясений.
Этика и рынок
Сегодня экономические дискуссии в России постоянно сводятся к роли государства в экономике. Исключительно в характеристиках — за участие государства в экономике или против. Но социальная рыночная модель, которая, несомненно, подходит для России куда больше, чем либеральная, — это, в сущности, концепция не о роли государства, а о модели общества и его этических основах. Это, с одной стороны, является и ее слабым местом. По какой причине индивид должен согласиться с компромиссом третьего пути, ограничивающего его желание обогащаться, пусть и на фоне менее благополучных сограждан? В этом смысле либеральная система жестока, но честна. Прагматические причины для этого компромисса не столь очевидны. Главной причиной может быть этическая. «Гуманного порядка экономики нельзя достичь с помощью одних правовых принципов, а необходимы индивидуальные и социально-этические обязательства предпринимателей, рабочих и служащих, профсоюзных функционеров и политиков», — считает немецкий политолог и философ Манфред Шпикер.
Здесь, как ни странно, у этой системы есть гораздо больше общего со столь критикуемым ею социализмом. Который в своем недемонизированном и тем более недостижимом идеальном варианте также базируется на этически мотивированном человеке, а вовсе не на некой безвольной и безличной единице. Обе системы в конечном счете рассчитывают на добровольное самоограничение во имя этического идеала.
Надо быть честными: если мы отбрасываем этику, то существует государство в экономике или его там нет — уже не имеет значения. «Дикий» госкапитализм ничуть не в меньшей степени соответствует идее всеобщей конкуренции и войны всех против всех, чем адамосмитовские лавочники. Он реализует тот же принцип — кто смел, тот и съел. Просто главной акулой тут оказывается государство в лице сросшейся с бизнесом административной элиты, выступающей таким же алчным экономическим игроком. И поэтому крайне странны жалобы наших либералов на слишком большую роль государства в России в лице госкорпораций. Россия сегодня экономически абсолютно либеральное государство, в котором полностью реализована концепция права сильного забрать все и права слабого умереть.
Напротив, в обществе этически регулируемых индивидов уже не так важны формы собственности. Они даже в формате свободной конкуренции готовы на самоограничения ради общего блага. Именно поэтому классик социальной рыночной экономики Вильгельм Репке говорил, что экономическое устройство — условие гармоничного общества, но не его суть: «Рыночная экономика — необходимая, но отнюдь не достаточная предпосылка свободного, счастливого, благополучного, справедливого и упорядоченного общества».
Когда мораль практична
И все же прагматические причины, обусловливающие необходимость социальной рыночной экономики, есть. И это вдвойне верно для России с учетом ее нынешних реалий.
Для нас, например, не актуален тезис о социальном иждивенчестве. Возможно, в некоторых наиболее благополучных странах Европы избыточный уровень социальных гарантий и социальной защищенности приводит к сокращению стимулов к трудовой активности или предпринимательскому риску — и в этом качестве становится некоторым тормозом экономического роста. У нас же пока все наоборот. Именно имущественная поляризация становится главным тормозом экономического развития, барьером на пути прогрессивных социальных преобразований, модернизации, «большого рывка», технологического прорыва.
В условиях, когда для большинства общества все попытки вырваться из нищеты и бедности тщетны, когда всех выматывающих усилий с трудом хватает только на то, чтобы свести концы с концами и банально выжить, это большинство просто демотивировано и невосприимчиво к идеям развития.
Модель социальной рыночной экономики иногда еще называют «обществом двух третей». С таким обществом закономерно связывают стабильность — социальную, экономическую, политическую. Мы же у себя в стране умудрились построить «общество двух третей наоборот». Если в развитых странах на средний класс приходится две трети населения, то в России две трети населения — бедняки. Вряд ли стоит ожидать, что такое общество может быть социально стабильным. Так же как не стоит возлагать больших надежд на совокупный спрос в качестве драйвера экономики — при таком социальном расслоении и соответствующем ему уровне бедности совокупный спрос является чисто умозрительной конструкцией, фикцией. Для России в самом увеличении доли и численности среднего класса — огромный резерв ускорения темпов экономического роста. Для нас построение социальной рыночной экономики — непосредственно прагматично.
Вообще же, в нынешний переломный период истории становится очевидно, что противопоставление этического и прагматического — ложно, необходим их диалектический синтез.
Свобода, не уравновешенная ответственностью и справедливостью, жажда обогащения, не сдерживаемая обязательствами перед обществом и ведущая к откровенному паразитизму, культ успеха, а не созидательных свершений — именно этот дисбаланс, уродливый перекос лежит в основе фундаментального кризиса современной глобальной финансово-экономической парадигмы.
Настоящее преодоление кризиса как для мира в целом, так и для России в частности, предполагает поиски новой социально-экономической парадигмы, в основу которой должны быть положены именно нравственные принципы.
От степени гармоничности этой новой парадигмы будет зависеть будущее человека и общества.
Базовые элементы
Нам представляется, что среди базовых элементов этой новой модели особое место займут солидарные механизмы в экономике — они должны выступить балансиром отношений конкурентных.
Маятник истории неумолим и императивен: взамен господства индивидуалистических ценностей, личного эгоизма и хватательного рефлекса во главу угла должны быть поставлены общее благо, общее дело и общественный интерес.
Другой доминантой должен стать принцип справедливости. Очевидный дефицит справедливости в мире является одним из центральных дисбалансов, порождающих конфликты и чрезвычайно опасных с точки зрения устойчивости всей мировой социально-политической и геополитической системы. Отдельно от общемирового фона следует отметить особое значение справедливости в русской общественно-политической парадигме. Справедливость в России относится к числу базовых потребностей, и история учит, что неудовлетворенность этой базовой потребности чревата мощными социальными катаклизмами и разрушительными общественными потрясениями.
Кроме того, России для преодоления накопленного отставания, для резкого качественного рывка нужен мобилизационный проект для ускоренного, прорывного выхода на более высокий уровень экономического и технологического развития. При этом очевидно, что любой мобилизационный проект всегда предполагает, во-первых, повышенный уровень этатизации экономики и вообще общественной жизни, активную направляющую и вдохновляющую роль государства, а потому, по существу, является антиподом либеральной экономической политики, проводящейся в России более 20 лет, а во-вторых, единение всех страт общества, которое невозможно в социуме, раздираемом острыми противоречиями, где происходит «война всех против всех».
Возможность осуществления такого проекта несовместима с существующим чудовищным неравенством, когда одна часть общества ищет смысл своей жизни в бесконечной гонке гламурного потребления, а другая находится в состоянии перманентной борьбы за физическое выживание. Такая модель общества ведет к всеобщему отторжению любых призывов к развитию, так как вместо чувства причастности к общему делу, объединяющих общих интересов, атмосферы заинтересованности в конечных результатах совместных усилий она закономерно порождает всеобщее отчуждение, чувство безысходности и бесполезности какой-либо активной жизненной позиции и напряжения воли во имя достижения общенародных целей, которые воспринимаются как иллюзорные. Солидарные отношения в социуме и общее дело просто невозможны в условиях социальной расколотости, поляризации, в отсутствие экономической идеологии общего блага.
Еще раз повторим: сложившийся уровень неравенства и неудовлетворенность базовой потребности общества в справедливости столь велики, что превратились в основной тормоз развития и выступают главным фактором подрыва легитимности власти и существующего порядка в обществе, по сути же — это фактор разрушения самого общества как такового.
Поэтому без поворота к построению социально ориентированной экономики у России просто нет будущего.
Источник: odnako.org.
Рейтинг публикации:
|
