Чудо, что я еще жив, говорит 76-летний Дьюи Стринджер (Dewey Stringer). Он разбогател на черном золоте в американском нефтяном городе Хьюстоне и вел такую жизнь, о какой другие могут только мечтать. Но пять лет назад жизнь ударила по тормозам. Даже деньги не могли его спасти.

Ему поставили диагноз «рак почки», и за год опухоль так выросла, что прошла через пораженный орган насквозь.

Почку ему удалили, и врач местной частной больницы объявил, что операция прошла успешно. Но это было не так. Всего через несколько месяцев были обнаружены метастазы в других органах, прежде всего в легких.

«Мне сказали, что это такой особо агрессивный черт, его не отрежешь, и на химиотерапию и облучение он не реагирует», — рассказывает Дьюи Стринджер.

Он похудел на десять килограммов, и даже любимое блюдо, классическая техасская говяжья вырезка, не вызывало у него аппетита. Теперь он по большей части сидел или дремал в теньке у себя в саду. Последние дни он планировал провести в хосписе, чтобы не обременять семью.

«Никто ничего не мог поделать, мне обещали от шести до девяти месяцев. То есть это был просто-напросто смертный приговор».

Долгое время любой онкологический диагноз означал именно это. Смертный приговор. До прорыва в виде лучевой терапии никто не мог и надеяться побороть такую болезнь. Единичным пациентам удавалось продлить жизнь с помощью хирургии и новейших возможностей в области наркоза. Но с лучевой терапией стало возможно исцелять онкологических больных или хотя бы облегчать их болевые ощущения.

В начале 1950-х годов, когда появилась химиотерапия, примерно 30% пациентов могли прожить еще несколько лет после постановки диагноза. Примерно в то же время ученые впервые связали курение с раком.

С тех пор развитие медицины шло семимильными шагами. Комбинированные схемы лечения и гормональная терапия стали действовать точнее. В 2000-е появилась прецизионные препараты и лекарства целевого действия. Они направлены точно на раковые клетки и не затрагивают здоровые.

Сегодня в области лечения онкологических заболеваний происходит много хорошего. Выживаемость растет, относительная смертность падает.

Мерилом успеха считается десятилетняя выживаемость, то есть количество пациентов, которые живут не менее десяти лет после постановки диагноза. В 1980 году этот показатель был около 30% для мужчин и чуть более 40% для женщин. Последние цифры шведского Государственного управления социальной защиты населения показывают рост до примерно 69% как для мужчин, так и для женщин. В среднем трое из четырех пациентов живут не менее пяти лет, после того как заболели.

Устойчивость рака поражала ученых во все времена. Но, может, скоро рак перестанет быть смертельной болезнью? Другими словами, мы вот-вот разгадаем его загадку?

Дьюи Стринджер услышал об этом совершенно случайно. Онкологический центр Андерсона в Хьюстоне, одна из крупнейших в мире онкологических больниц, которая принимает до 130 тысяч человек в год и проводит одновременно более сотни исследований, в которых задействованы 4 тысячи пациентов, испытывала так называемую иммунную терапию. В центре работал Джим Эллисон (Jim Allison), техасский иммунолог и один из двух разработчиков этого нового метода лечения.

«Я снова ожил и попытался добиться встречи с Джимом Эллисоном и его женой Падмани Шармой. Тогда иммунная терапия для рака почки не проводилась, но я просил и умолял, и в конце концов попал в очередь претендентов на участие в исследовательском проекте, касавшемся именно моей разновидности агрессивного рака».

Ему разрешили участвовать — за 60 тысяч долларов в месяц. Он уже был готов продать эксклюзивную виллу в Галвестоне, недалеко от Космического центра НАСА, где находится центр управления пилотируемыми космическими полетами.

«Но тут случилось еще одно чудо. Однажды я как раз изучал свою страховку, и тут в дверь позвонили. Страховая компания внезапно решила взять на себя расходы на клинические испытания».

Многие метастазы к тому времени выросли из горошин до размера виноградины. Оказались затронуты оба легких, Дьюи Стринджер совсем потерял аппетит и, по сути, уже умирал. После первой инъекции в августе 2015 года лучше ему не стало. Вторая и третья тоже не дали результатов.

«Мне позвонил один приятель, он просто хотел узнать, жив ли я еще. Он спросил, не хочу ли я пойти с ним поохотиться на птиц, как мы много раз ходили прежде. И я почему-то согласился. Мы вернулись с пустыми руками, но вечером стали жарить мясо на гриле, и я вдруг ужасно проголодался, поедал куски один за другим. И вот тогда я понял, что что-то произошло».

В 2018 году, после нескольких лет споров, за иммунную терапию была присуждена Нобелевская премия по медицине. Ее разделили Джеймс Эллисон и Тасуко Хондзё из Японии. Не исключено, что по мере развития технологии этот прорыв станет революцией в лечении рака. Сейчас проводятся исследования применительно к разным типам онкологических заболеваний на поздних стадиях.

«Все исследования рака строятся на понимании процессов. Почему клетка начинает делиться, когда не надо? Почему она не перестает это делать и не уничтожает себя, как полагается? Мы всегда были сосредоточены на том, чтобы точечно воздействовать на раковые клетки. А иммунная терапия работает по-другому. Используем Т-клетки иммунной системы, чтобы уничтожать клетки опухоли», — объясняет Клас Черре (Klas Kärre), один из ведущих онкологов Швеции.

Он профессор Каролинского института (один из крупнейших в Европе медицинских университетов, находится в окрестностях Стокгольма — прим. ред.), а также член Нобелевского комитета в области физиологии и медицины и председатель Исследовательской комиссии Онкологического фонда Швеции.

Иммунная терапия применяет иммунную систему организма для борьбы с раком

Иммунная система состоит из органов, тканей, клеток и молекул. Одна из ее задач — избавляться от бактерий, вирусов и аномальных клеток, например, раковых. В иммунной терапии применяются разные техники, заставляющие иммунную систему более успешно находить и ликвидировать опухолевые клетки.

Варианты иммунной терапии

Ингибиторы контрольных точек иммунного ответа (чекпойнт-ингибиторы). Эти препараты блокируют сдерживающие механизмы иммунной защиты. Так называемые контрольные точки — естественная ее часть, и их задача — предотвращать слишком мощный иммунный ответ. Блокируя их, препарат помогает иммунным клеткам сильнее воздействовать на опухоль.

Моноклональные антитела. Это протеины иммунной системы, созданные в лабораторных условиях, они привязываются к конкретным точкам в опухолевых клетках. Моноклональные антитела помечают их, и таким образом иммунной системе проще их обнаруживать и уничтожать.

Терапия CAR-T-клетками. Эта терапия усиливает способность лейкоцитов (белых кровяных телец) бороться с раком. Собственные клетки пациента модифицируются в лабораторных условиях и превращаются в «клетки-убийцы», которые затем снова вводят в организм пациента.

На первый взгляд кажется, что иммунная защита должна реагировать напрямую и сразу атаковать агрессивные клетки. Но есть специальные механизмы, которые ее блокируют и «отключают», когда она не нужна.

Открытие Джеймса Эллисона и Тасуко Хондзё помогает сдерживать эти механизмы. Другими словами, лечение усиливает естественную способность иммунной системы атаковать раковые клетки.

«Во многих случаях результаты просто отличные, например, у пациентов со злокачественной меланомой и метастазами, а также с лимфомами, определенными видами рака мочевого пузыря и легких. А если два вида терапии используются совместно, эффект особенно силен», — говорит Клас Черре.

Мы встречаемся с 71-летним Джимом Эллисоном в Центре Андерсона. Там у них с женой Падмани Шармой кабинеты и лаборатория. Жена — тоже профессор и онколог, ее работа отмечена рядом наград, и она тоже работает над иммунной терапией. Эллисон и Шарма поженились в 2014 году: «Мы же все равно все время говорили о Т-клетках».

После нобелевских торжеств в 2018 году Эллисон неравнодушен к Швеции. На праздничные мероприятия он взял с собой друга — гитариста U2 Эджа. Помимо науки, для Эллисона всегда много значила музыка. Сам он играет на губной гармошке, часто ездит на гастроли с разными блюзовыми коллективами и биг-бэндом The CheckPoints и даже играл вместе с легендой кантри Уилли Нельсоном (Willie Nelson).

По чистой случайности именно в эти октябрьские дни становятся известны имена лауреатов премии по медицине 2019 года. Я спрашиваю, что эта премия значит для Эллисона.

«Куча приглашений и интервью. Она дала мне платформу, с которой я могу говорить, и ко мне прислушиваются. В Конгрессе я тоже заявил, что надо активизировать исследования. Нынешняя администрация в Белом доме резко урезала ассигнования, и это пугает. Я бы никогда не заслужил Нобелевскую премию, если бы у меня не было денег на научную работу».

Премия была присуждена ему за демонстрацию того, как можно предотвратить сдерживание белка CTLA-4. Тасуко Хондзё сделал то же самое, но в отношении еще одного белка-«тормоза» PD-1.

Джим Эллисон провел первый эксперимент в 1994 году — на мышах. Тогда «тормозящий» иммунитет белок блокировался антителами. Мыши с опухолями, получившие этот белок, выжили, остальные погибли.

«В тот раз мы впервые поняли, как это работает. Мы наблюдали, как уничтожаются раковые клетки. И тогда осознали, что иммунная система может спасать нас от рака».

В конце 1990-х годов лечение получил первый пациент-человек. У него был рак простаты. В 2001 году много внимания привлек к себе случай женщины с раком кожи на поздней стадии, когда метастазы уже были в мозгу, печени и обоих легких. Случай был безнадежный, иммунную терапию попробовали как последнее средство. Через четыре месяца почти все раковые клетки исчезли.

Но Джиму Эллисону все равно пришлось прыгать выше головы, чтобы убедить какую-нибудь фармацевтическую компанию вложить деньги в его исследование. В конце концов он нашел одну небольшую фирму в области биотехнологий. По его опыту, крупные фармацевтические предприятия чаще всего не заинтересованы в поддержке пациентов, которые обходятся дорого, а потом все равно умирают. Они предпочитают производить лекарства для людей с больным сердцем или диабетом, то есть для хронических больных, которые долго живут, а значит, успевают окупиться.

Его лекарство одобрили только в 2011 году.

В области лечения онкологических заболеваний ученые добиваются все более значительных результатов, но и людей, страдающих от рака, становится все больше.

Похоже, рак всегда был частью человеческой жизни. По мере того как растет продолжительность жизни, заболевают все больше людей: говорят даже, что каждый из нас умрет от рака, если только не успеет пасть жертвой какого-нибудь другого недуга. Недавно онкологические заболевания возглавили рейтинг самых распространенных причин смерти в Швеции.

Ежегодно примерно у 63 тысяч шведов находят рак. По сравнению с ситуацией 50 лет назад цифра практически удвоилась. По прогнозам, через 25 лет она достигнет 100 тысяч.

Вот еще одна интересная цифра: 340 тысяч. Столько человек в Швеции живут с онкологическими заболеваниями в настоящий момент. Через 25 лет в стране будет 600 тысяч граждан, когда-либо сталкивавшихся с таким диагнозом.

То, что рак встречается все чаще, связано прежде всего с ростом населения и увеличением продолжительности жизни. Чаще всего рак диагностируется в пожилом возрасте, обычно после 70 лет.

Согласно статистике, каждый год от рака умирают 23 тысячи человек — примерно столько же, сколько и 50 лет назад. Учитывая, что население увеличилось с 8 до 10 миллионов, можно сказать, что относительная смертность сократилась на 20%.

«Благодаря исследованиям многие схемы лечения стали эффективнее. Но продвинулись мы не только в области онкологии. Улучшилась вся система здравоохранения. Антибиотики стали действовать точнее, и общий уход за пациентами стал лучше. Например, стали лучше лечить осложнения на сердце, которые часто возникают у онкологических пациентов», — рассказывает Клас Черре.

Большую роль играет и диагностика. Многие виды рака теперь обнаруживают раньше, иногда даже настолько рано, что опухоль еще совершенно безопасна, пусть ее и регистрируют как рак.

Агнес Вольд (Agnes Wold) — врач и профессор клинической бактериологии в Сальгренской академии при Гётеборгском университете. По ее мнению, статистика выживаемости смысла не имеет. Она дает искаженную картину того, скольким пациентам удается пережить рак.

«Важнее всего активная диагностика. Например, при маммографии находят и такой рак, который никак иначе не обнаружить, — и никто не умирает».

Примечательно как раз то, что сейчас умирает столько же пациентов, сколько и 50 лет назад, считает она.

«При этом смертность от сердечно-сосудистых заболеваний с 1980-х годов сократилась наполовину».

Клас Черре согласен, что доля малоопасных опухолей в статистике несколько ее приукрашивает.

«Речь прежде всего о раке груди и простаты, но это менее трети всех случаев. А для большей части онкологических заболеваний нет таких методов активной диагностики, которые обнаруживают опухоли на ранней стадии».

Но смертность упала, и шансы выжить сегодня выше, чем 50 лет назад, подчеркивает он.

«Однозначно. Но многое зависит от того, о каком виде рака идет речь».

За четыре года Дьюи Стринджер получил в общей сложности 63 курса иммунной терапии. Они разогнали его собственную иммунную защиту, так что опухоли, эти агрессивные метастазы, которые в противном случае уже давно лишили бы его жизни, или существенно уменьшились, или вовсе исчезли.

Конечно, не обошлось без побочных эффектов. Он ходит в туалет по двадцать раз в день, все время чувствует усталость, его мучают раны и зуд.

«Я прошел безумный путь, это было худшее и вместе с тем лучшее, что со мной случалось. Я основал фонд, все средства которого идут в Центр Андерсона. Средства на здравоохранение урезают, а должны бы наоборот выделять больше денег на исследования. Нужны специальные анализы крови, по которым можно быстро обнаружить опухоль и отслеживать ее рост. Все время ждать ответа, как сейчас, — это просто варварство».

Необычайно долгая жара в Хьюстоне идет на спад. Но когда мы располагаемся на скамейке в больничном дворе, температура в тени достигает 35 градусов. Дьюи Стринджер вызвал такси, но я успеваю задать ему последний вопрос: теперь-то он победил рак?

«Наверное. Но страх остается. Могу проснуться от того, что чешется палец ноги, и быть в полной уверенности, что у меня там опухоль. Рак — это всегда плохо, а близким еще тяжелее. Мне долго было стыдно, когда я вспоминал, как вел себя с женой, когда заболел. Но сейчас мы даже еще больше сблизились».

Джим Эллисон всегда бывает очень тронут, когда пациенты рассказывают, как иммунная терапия помогла им побороть рак. Это самая настоящая победа после всех препятствий и злобных нападок со стороны коллег, фармацевтических компаний и американского управления по санитарному надзору за качеством продуктов и медикаментов. Все считали, что он занимается ерундой, и это не наука, а вуду.

А еще рак не миновал и его близких. Джим Эллисон вырос в шахтерском городе Алисе в Техасе. Отец был семейным врачом. Мама умерла от рака легких, а брат рано ушел от меланомы. Второй брат скончался от рака простаты в 2011 — в том же году, когда было одобрено лекарство Джима Эллисона. Но у брата не было возможности получить лечение, которое, вероятно, спасло бы ему жизнь.

У самого Джима Эллисона тоже диагностировали рак простаты, и он выздоровел благодаря собственной иммунной терапии.

Насколько хороша иммунная терапия?

«Сегодня миллионы американцев с онкологией на поздних стадиях получают иммунную терапию. Это не замена другим методам лечения, а дополнение. Разные иммунные терапии тоже можно комбинировать друг с другом — это наиболее эффективно».

Однако иммунная терапия — это по-прежнему дорого, год такого лечения обойдется примерно в миллион в пересчете на шведские кроны. Медицинская страховка может его покрыть, но далеко не у всех в США есть средства на такую страховку.

Мы входим в большую лабораторию, где 70 человек трудятся, проводя исследования рака на мировом уровне. Джим Эллисон полагает, что следующим большим прорывом станет генная инженерия в комбинации с прочими методами.

«Это будет гигантский рывок вперед».