У убийцы был такой вид, как будто это нас привели показать ему, а не наоборот. Он снисходительно кивнул, выражая согласие ответить на вопросы докучливой публики.
Это был четвёртый курс. Нас загружали в жёлтые «Пазики» с чёрными военными госномерами, везли по московским улицам и выгружали за высоченным забором и колючей проволокой на территории Института судебной психиатрии имени Сербского. По традиции именно там читали юристам со всей столицы лекции по судебной психиатрии.
Перед нами открылся параллельный мир. Где живут внешне такие же люди, как и все, они улыбаются, говорят понятные слова, но что у них в голове – ни понять, ни предсказать невозможно. Вёл занятия блестящий лектор и видный психиатр профессор Кондратьев. И лекции иллюстрировал демонстрацией больных - их приводили в аудиторию, и мы им задавали вопросы. В тот день была тема шизофрения и возникающие в связи с этим сверхценные идеи.
Худощавый, в больничной пижаме, обритый наголо паренёк с внимательными требовательными глазами был Великим хирургом.
В Красногорске жила строгая мусульманская семья. Родители держали двоих сыновей в ежовых рукавицах. Результат был налицо – старший получил золотую медаль и поступил в институт имени Патриса Лумумбы на медицинский факультет. Младшенький тоже шёл уверенно к золотой медали.
На третьем курсе у старшего началась шизофрения - обрушилась сразу таким заковыристым бредом! Ему пришло в голову, что он великий хирург, и в этом его назначение. И он поведал нам, какие восхитительные выводы последовали из этого.
- Великий хирург должен обладать великой волей. Я же должен был понять, обладаю ли я такой волей. Должен был испытать себя. А как испытать? Кровью. Убить обычного человека – для меня тут вообще никаких эмоций нет. Значит, надо отнять у себя что-то дорогое. Вот я и решил убить родителей.
Мало того, что решился он на это сам, так ещё уговорил младшего брата, который находился под гнётом его авторитета. Дальше дело техники. На кухне гантелей по голове отцу и матери. Оба тела в ванную - там хирург должен был найти ещё одного подтверждение своей великой миссии – проверить, насколько профессионально он расчленит трупы. Хотя патологоанатомию ему ещё не преподавали, судебные медики, которые потом осматривали останки, утверждали, что расчленены они со знанием дела и талантливо.
Останки убийцы собрали в сумки и закопали около дома. Это и увидели соседи. А дальше – уголовное дело, арест. Младший брат впал в реактивное состояние и для контакта был недоступен. А Великий хирург вальяжно выступал перед нами.
- Неувязочка получается, - подал голос один из наших курсантов. – Ведь хирург – это гуманная профессия.
Хирург посмотрел на него таким пристально-изучающим взглядом, что тому стало не по себе, и холодно произнёс:
- Это у вас непрофессиональное мнение…
Мы поняли, что этот вывернутый наизнанку параллельный мир не только живёт рядом с нами, но и порой готов вторгнуться к нам самым жестоким образом…
Дневники Великого Убийцы. Тетрадные листки, каждый из которых помечен фирменным значком мемуариста – могильный холмик с крестиком. Оказывается, суть каждого человека – это светящийся фосфор. После смерти фосфор вылетает из могилы, ищет жертву, вселяется в человека и заставляет его совершать разные дурные поступки - и убивать, убивать, убивать. Молодой парень, угрюмый, не такой говорливый, как Великий хирург, стоял перед нами, понурившись. Исполняя повеления фосфора, он зарезал сожителя своей матери – надо сказать, тот алкоголик этого заслужил сполна. Но на этом успехе Великий убийца останавливаться не собирался.
Профессор Кондратьев встал напротив него и, покачиваясь на каблуках, спросил:
- А вот представьте, вы Бог. В какую сторону вы изменили бы мир – в лучшую или худшую?
Испытуемый даже удивился подобному вопросу и хмыкнул:
- Ну конечно в худшую!
Ещё один психбольной приехал в Москву убивать всех людей в черных очках. Они какие-то там потусторонние враги. И приходят за людьми. Нужно их зачистить. Его вовремя взяли – не успел никого прибить.
Обычно курсанты не прочь были прогулять занятия. Но лекции по криминалистике и по судебной медицине не пропускали никогда. В них было что-то завораживающее. Мы шли будто по кромке между мирами.
Нам показывали шизофреников, психопатов. Учили различать и их самих, и их мотивы.
- Самые страшные люди – это эпилептики, - утверждал Кондратьев. – Они упрямы, увидев цель, прут на неё, не обращая внимания на страдания других людей. Как государственные деятели они достигают много. Пётр Первый, с эпилептическим напором рубивший окно в Европу. Юлий Цезарь. Это болезнь властителей. И эпилептиков отличает крайняя жестокость. Сейчас покажем вам одного из них.
Вводят в аудиторию и усаживают на табуретку невысокого полноватенького лысенького мужичонку в коричневой пижаме, такого милого и уютного, чем-то похожего на Чебурашку. На его губах извиняющаяся, добрая улыбка. И глаза такие добренькие.
- Ну, расскажите, Виталий Семёнович, как же вы у нас оказались, - просит Кондратьев.
И Семёныч рассказывает – голос у него мягкий, и речь как у диктора передачи «В гостях у сказки» – в некотором царстве, некотором государстве.
- Да случайно попал сюда. Захожу я домой, в подъезд. Вижу Мария Ильинична идёт, хороша-ая женщина, соседка моя. Я ей говорю – Марья Ильинична, заходите в лифт. Я вас жду. Ну, она то к лифту подходит с сумкой. Руку то на ребро лифта положила. Я гляжу, а там пальчики. Ну…
Вдруг его лицо искажается в безумной гримасе, и Чебурашка превращается в Чужого. Он подпрыгивает на табуретке и диким голосом орёт:
- Я ударил её!!! Ударил! Ударил!
В общем, он с размаху захлопнул дверцу лифта и отсек, переломал ей четыре пальца, за что и был препровождён сначала в СИЗО, а потом в Сербского.
На этих лекциях мы узнавали массу интересных вещей. Что количество правонарушителей у психбольных и у психздоровых примерно одинаково. И что агрессивное поведение зависит не столько от болезни, сколько от того, кем был воспитан человек - сволочь и садист он по рождению и воспитанию или приличный человек.
- От болезни никто не застрахован, - говорил Кондратьев. – Поэтому к психбольным нужно относиться гуманно, тактично.
С гуманностью всегда были напряги. Девчонка вместе с подельником, которого она ласково именовала Магний, занималась квартирными кражами. В СИЗО потребовала себе бумагу и карандаши. И стала одержимо рисовать. Притом рисовала исключительно глаза. Глаз, смотрящий откуда-то издалека. Глаз летящий. Глаз в виде стрелы. Мы смотрели эти рисунки – нарисовано неплохо, но что-то в них было совершенно жуткое.
- В камере я поняла, что моё главное призвание – рисовать глаза.
- Ну и рисовала бы глаза! – рыкнул профессор. – Чего по хатам было шарить?!
В общем, с гуманизмом у него самого было как-то не совсем ладно, но при его профессии это простительно. Да и вообще, глядя на то, что творят вошедшие в раж психи, жалеть их получается мало у кого, хотя все и понимают, что они не виноваты
Говорил нам профессор и о том, что по статистике где-то три процента населения Земли психически нездоровы.
- К сожалению, и среди вас должны быть такие, - он обводил при этом внимательным взором зал, и всегда останавливался на одном курсанте, который от этого тяжёлого взгляда съёживался, а потом вообще под любыми предлогами стал избегать лекций.
Лет через пятнадцать, будучи уже зам военного прокурора, он загремел в психиатрическую больницу. Поразило, как его вычислил из сотни человек Кондратьев.
Видели мы наглядно и то, что одержимой сверхценной идеей псих всегда убедит в своей правоте нормального человека. Перед нами деловой, активный парень с очень хорошо поставленной лекторской речью. Это студент биолог последнего курса биофака МГУ. Изобретатель эликсира молодости. Эликсир то изобрёл, но для его изготовления ему нужно было четыре тысячи рублей. За ними и полез он в какую-то упакованную квартиру.
Общение с ним превратилось в длинную лекцию. Я такие слова впервые услышал – мембраны, анионы, какие-то формулы.
Когда его увели, один из наших курсантов сказал:
- А может дать ему эти деньги. И изобретёт он свой эликсир,
- Не изобретёт, - отрезал Кондратьев. – Их бред непродуктивен.
Но сила убеждения у психов потрясает. Ещё тогда, на лекциях, по этой внутренней убеждённости я и научился различать их – и потом в жизни ошибался редко. Они очень серьёзны и целеустремлены, у них нет самоиронии. И они потрясающе умеют заводить массы. Поэтому в «благословенные девяностые» и по сию пору они успешно лезут в политику, кидают на митингах толпы на баррикады. И, по закону жанра, весь их проецируемый на людей бред, если он не проплачен нашими заморскими друзьями, на проверку оказывается непродуктивен и бессмысленен.
- На Западе нас упрекают, что мы держим в больницах диссидентов, - вздыхал Кондартьев. – Что даём им неправильные диагнозы. Но я вас заверяю – они такие и есть, психически больнее люди, подлежащие изоляции.
Глядя на Новодворскую и её окружение, а также сонм наиболее говорливых и искренних либералов, я всегда вспоминаю эти слова. Кстати, у моего друга мать работала в магазине и общалась постоянно с матерью Новодворской. Та всё вздыхала – да жизнь ныне хорошая, денег хватает, квартира есть. Одна беда – дочка совсем сумасшедшая…
Любимым занятием профессора было препарировать всяких исторических деятелей, классиков литературы.
- Ну, посмотрите, вон, серебряный век – половина поэтов страдали психзаболеваниями. Оскал бокала – звучит красиво. Но это типичные формальные ассоциации, лишённые какого-то содержания. Это свойственно психбольным.
Легко ставил диагнозы. Пушкин – маниакально-депрессивный психоз, и Болдинская осень – маниакальная фаза. Кстати, по исследованиям американцев две трети поэтов психически больны, четверть нуждается в немедленной госпитализации – речь идёт о хороших поэтах. Достоевский эпилептик - такой вязкий литературный стиль и застревание на подробностях для них типично. У шизофреников порой проявляются неожиданные способности к точным наукам и комбинаторике. Он говорил, что консультировал одного чемпиона мира по шахматам – фамилию, понятно, утаил. Так тот считал, что самые умные существа на Земле – это крысы. Возил с собой везде клетку с крысами и перед ответственными матчами откусывал одной из них голову.
Не оставлял профессор без внимания и современную эстраду – ещё советскую. Выходило, что нормальных там не шибко много, особенно из модных.
На эти грани между мирами стоят не только психиатры, но и правоохранительные органы. Психи же не только свершают преступления. Их тянет как комаров на свет к правоохранительным органам. Особенно они любят писать туда кляузы. Есть даже термин - бред сутяжничества. В палате сидит профессиональный сутяжник. Чтобы не было приступов, ему выделили печатную машинку и бумагу. Каждый день он пишет в среднем семьдесят страниц жалоб в разные органы. При этом никогда не путает их названия, руководителей, и все письма написаны отличным бюрократическим языком с системой убедительных доводов. Вечером плоды его творчества забирает санитар. А утром все начинается снова.
С доводами у психов обычно всё отлично. Затюканный мужик рабочего вида просто задолбал весь КГБ письмами о том, что его соседка шпионит на ЦРУ. На наши вопросы отвечает сначала скованно, но потом раззадоривается:
- К ней приходят разные люди. Она всё время оглядывается. Проверяется. Нечисто дело!
Всё выстраивается в такую логичную цепочку, что хочется тут же поднять опергруппу на захват продавшейся буржуям соседки. Это так называемый бред толкования – когда сознание вычленяет из потока фактов именно те, которые могут подтвердить бред, и толкует в нужную сторону. И так справно всё получается.
Некоторые психи ничего не толкуют, не пишут. Они в задумчивости. Моему знакомому в том же Сербском показывали человека-птицу. Тот целыми стуками сидит на спинке кровати в позе сокола, вцепившись в металлическую трубу пальцами рук и ног. И курлыкает. Правда, во время обеда и на сон слезает.
Все самые страшные убийцы – серийщики, бандиты, проходили тогда через Сербского. Незадолго до курса лекций там признали вменяемым абрека Хурцелаву - абхазского бандита, виновного в том, что он пачками клал из автомата в горах конкурентов – человек феноменальной физической силы, который умудрялся выбивать рукой двери камер. Когда его приговорили к смертной казни, как мне рассказывали участники, он дебоширил, объявил, что не сдастся. Взяли спортсменов из группы захвата, заломали, так что ничего сделать не смог. И шлёпнули потом по приговору суда.
Главный вопрос всей психиатрии, внушали нам – это грань между нормой и патологией. Нормальных стандартных людей на Земле вообще нет. У каждого свои тараканы в голове. Но вот где грань, за которой некоторая экстравагантность перерастает в болезнь и мешает адекватному мироощущению, толкает на какие-то дикие поступки?
Набравшись премудростей на этих лекциях, мы прекрасно представляли, что всю трудовую деятельность нам придётся общаться не только с порядочными жуликами, убийцами и мздоимцами, но и с бравыми клиентами психушек. Так и получилось.
Помню, родной Баку, так там амбулаторная психэкспертиза, спецбольница и спецотделение военного госпиталя были для наших следаков любимыми местами посещения.
В госпиталь я вообще боялся ездить. Там окна были вросшие в землю, с решётками – так вот за эти решётки как зомби хватались психи, пускали слюни, матерились, чуть ли не челюстями клацали, что-то орали – как их всех призвали в армию, было совершенно непонятно. И завотделения-подполковник тоже пугал. Анекдот: «Доктор, по мне все крокодильчики, крокодильчики ползают» «А что вы на меня сбрасываете?» Нет, крокодильчиков он на мне не искал, но постоянно будто снимал с моего кителя на впалой груди невидимые пушинки.
Жалобы, которые нам тогда писали психи, достойны золотых анналов мировой словесности. Помню, в прокуратуру Бакинского гарнизона все ревмя ходила шпиономанка. Вообще бред психов очень сильно привязан к доминирующим информпотокам, актуальным темам и запросам. Тогда были шпиономаны, потом экстрасенсы, сегодня инопланетяне и потомки дома Романовых. Кстати, один из моих знакомых, вполне успешных людей, свихнулся на этом почве, ровно три часа мне рассказывал, что в нем голубая кровь Романовых течёт, и вся мировая закулиса проводит в отношении него какие-то секретные манипуляции. Видел я и других таких же – судя по страстям по «Матильде» это бред коллективный. Ну, если бы не знал эту публику, то, глядишь, и убедили бы меня…
А в восьмидесятые в моде были американские шпионы. Старушка отчаялась найти правду во всех правоохранительных и иных органах и припёрлась к нам. Следующая её жалоба была уже на нас:
«Пришла я в военную прокуратуру Бакинского гарнизона. Но там тоже оказалось полно агентов ЦРУ. Я вышла оттуда, сбросила прилепившийся ко мне хвост. Зашла в аптеку. А аптекарь мне ответил паролем: «Таблеток нет, иди, лечись, дура».
Ох, сколько же я на следственной работе видел шизиков с внимательными, целеустремлёнными глазами. Один дезертир свалил из части за месяц до дембеля, его задержали в погранзоне с планами перехода границы. Он на полном серьёзе вдохновенно убеждал меня перебросить его на ту сторону, потому что его приняли в разведшколу, и он будет работать на меня по изобличению западных разведок. С ним следаки КГБ почти год возились, и заключение стационарной психэкспертизы: «Страдает шубообразной шизофренией».
Психопаты – это отдельная песня. Вообще психопатия считается врождённым дефектом личности и на уголовную ответственность не влияет. По симптомам половина нашей попсы и творческого бомонда, в том числе скандальные нелюбители женских бюстов, чётко ложатся в описание психопатии истероидного круга –нуждаются в постоянном поклонении, в свете прожекторов, в котором блистают, и чтобы с ними носились все как с маленькими и восхищались, восхищались… Есть психопаты возбудимого круга, которые всё бьют-ломают и орут. За дезертирство психопатов не привлекали к ответственности, поскольку психопатия исключает службу в армии, значит, призвали неправильно, и спецсубъекта нет. Поэтому всех истериков я возил на амбулаторную экспертизу в Бакинский психдиспансер. Там всегда была очередь, и комиссия состояла из трёх очень угрюмых тёток.
Помню один вор и хулиган у меня был – из блатных, татуированный и злой на весь мир. Я его как-то в руках держал, а на остальных он срывался. И вот сидит на экспертизе, а ему вопросами сыпят: «что тяжелее, килограмм железа или воздуха, и чем енот отличается от БТР?» Он терпеливо отвечает, но надувается всё сильнее. А потом орёт:
- Что вы мне дурацкие вопросы задаёте!
Тут сцена, достойная Шекспира. По-моему Дадашева – главный психиатр, худая, измождённая тётка, приподнимает очки и осведомляется:
- А кто это такой грозный? Сейчас в палату тебя запру, и всего уколами исколят, Ну ты понял?
И урка сдулся, поёжился. Реально испугался. О дурдомах и, главное, об их фармацевтике у блатных ходило много легенд. Считалось попасть в спецбольницу хуже, чем в тюрьму – выйдешь в полном неадеквате. Хотя многие стремились спрыгнуть со статьи именно по дурке. Целые методички ходили, блатные опытом друг с другом делились, как под шизика закосить. Показывали нам симулянтов в Сербского. Некоторые настолько мастерски играли, что для изобличения требовались месяцы стационара…
Милицию, как оказалось, психи любили даже больше, чем прокуратуру. Что я и ощутил, попав на новую службу.
В Сергиев-Посад зачастили комиссии – то из ГУВД области, а то и из Министерства. Там жила семья армян – а тогда в паспортах наличествовала графа «национальность». Семья – мать и сын, оба со справками о шизофрении. СССР развалился, время тяжёлое, все всего боятся. Сынуле выдают паспорт, он видит национальность армянин, рвёт его в клочки со словами – я русский, вы записываете меня армянином, чтобы выселить из России. Мамаша тоже полностью попала под этот бред. И писала в Министерство:
«И вот нам выдали паспорт с неправильной национальностью. А потом милиционеры натравили на нас бандитов, а другие у нас в Птицеграде и не живут».
И опять комиссия из МВД на головы несчастных Сергиев-Посадских сотрудников.
Те же края. На должность заступает новый начальник розыска. И тут же в его кабинете звонок:
- Сыночка моего похитили
Похищение человека. Тут же выезжает опергруппа – с автоматами, в бронежилетах. Приезжают на адрес, видят бабку на скамеечке перед домом.
- Кто сыночка похитил? – интересуется новый начальник угрозыска.
- Так троцкисты. Лет двадцать назад уже.
Оказывается, эти двадцать лет бабка на учёте в ПНД.
Девяносто пятый год. Прямо под моим окном на моём проспекте Мира чеченские террористы взрывают мой родной троллейбус номер 14. Я участвовал в мероприятиях по раскрытию. Съездили мы в больницу, опрашивали подполковника ВВ, который как раз на следующий день должен был лететь в Чечню воевать, но Чечня сама пришла к нему. За что цепляться в раскрытии? Свидетели, кто в сознании, ничего толком не говорят. И вдруг на месте происшествия подкатывает к нам молодой парень – серьёзный такой, собранный. И говорит:
- Ехал в этом троллейбусе. Увидел двоих. С бородами. Они сумку оставили. Я вышел, а потом взрыв.
Мы его за шкирман, едем фоторобот делать. Целый день потратили – у нас тогда на компе программа была удивительная.
- У него нос шире был, - говорит очевидец.
- Шире нет, берите что дают, - отвечает эксперт.
С грехом пополам составили фотороботы двух мерзких рож. Потом приехали родители свидетеля и заявили, что он псих, ездит по местам громких преступлений и выступает свидетелем.
Меня же настораживал его деловито-серьёзный вид. Свидетели нормальные так не разговаривают. Но ведь купились все…
Девяностые годы ознаменовались победным шествием психболезней по России. Психиатрическая помощь рухнула, психбольницы закрывались, пациентов выкидывали на улицу. Да ещё от травмирующей атмосферы многие нормальные стали психами. А какой простор для девиантного поведения. Хочешь в банду иди и убивай. Хочешь обманывай всех. Хочешь в искусство – мол, я теперь творец, хочу с брусчаткой интим устрою, хочу парадную ФСБ подожгу. И ведь не отличишь – где бандит, где политик, где журналист, где психопат или шизофреник, а может они и все вместе в одном лице сосредоточены. А сколько пищи тогда слабым умам подбросили. На одном Кашпировском и страшилкам про аномальные явление выросло целое поколение душевнобольных. А сколько маньяков породила новая социальная среда, где старые устои обрушились, человек человеку стал волком, главное достоинство – стяжательство. Психиатры знают, что у маньяков бывает момент фиксации. Это травмирующая ситуация, когда потенциальная болезнь превращается в реальную. Так вот та смена эпох - это и была сплошная фиксация. Сколько проклятые ельцинские времена породили маньяков, самоубийц. Кто сосчитает?
Ну а сегодня что? На самом деле психиатрия это сфера, где накопилась масса проблем. Не беру обычную психиатрию. Сейчас, чтобы попасть в дурку, если не ошибаюсь, нужно согласие самого психа или целое расследование его противоправной деятельности, в результате чего большинство их на свободе, и что от них ждать – никто не знает.
Но и с судебной психиатрией тоже не всё так просто. Вообще, наличие психзаболевания не означает автоматически освобождение от уголовной ответственности. Шизофреник может тоже сесть в тюрьму. Главное, чтобы была вина. А суть вины состоит во вменяемости – то есть он осознавал суть противоправных действий и все равно их совершал. Посмотреть на Чикатило и других его коллег по необычным увлечениям. Нормального в них мало. Но в отношении совершенных деяний они вменяемы. Хотя, говорят, у психиатров негласный уговор – маньяков признавать вменяемыми. Мол, в дурдомах таким не место. Расстрелять (когда можно было) – и дело с концом. Но это по вопиющим случаям. А не по вопиющим?
Вообще-то, власть у комиссии судебных психиатров куда больше, чем у прокурора, судьи, адвоката и даже Президента. Именно эти люди могут сказать – невменяем, и тогда жестокий убийца окажется безнаказанным. И использование этой лазейки началось ещё при советской власти. Справку из дурдома имел Япончик, обладавший хорошими связями у психиатров. В середине восьмидесятых мой шеф сажал некоего Свин…го – тот организовал обмен русских икон и Фаберже на западный ширпотреб. Изъяли у него больше миллиона наличных и на несколько миллионов антиков – по тем временам суммы запредельные. Скорее всего, его отец, зампрокурора Москвы, имел настолько хорошие связи в Сербского, что мальчика признали невменяемым. КГБ назначал комиссионную экспертизу в Ленинграде, чтобы порубить этот диагноз, и достигли желаемого. Кстати, позже С. совершил, по-моему, четыре или пять убийств антикварщиков, деля после развала СССР антикварий рынок в России и Германии, заехал на нары у немцев и там снова, кажется, спрыгнул на дурку.
Калининград. Банда чёрных риелторов. Ублюдки, каких свет не видывал. Убили молодого парня. Выяснили, что в квартире ещё и его брат прописан, послали тому телеграмму – мол, приезжай, братишка твой болен, мы тебя встретим на вокзале. Встретили и убили. Вся банда заехала в тюрьму. А у предводителя мамаша, насколько мне память не изменяет, главный психолог Калининграда была. И о чудо, мальчик оказывается психом. И ещё больше чудо – через год, вдруг вылечившись, оказывается на свободе. Начинает по братве ходить и спрашивать – надо кого пришить? У меня справка есть, мне теперь можно.
А недавний случай – мальчонка, застреливший учителя и милиционера в московской школе. Псих и, надо же, снова вылечился. Писали, уже на свободе. Может по букве закона и верно, но, как говорил Ленин – по сути форменное издевательство.
Этот трюк отработан был многократно в истории нашего правосудия. Но случается, и настоящие психи-убийцы тоже выходят на свободу «вылечившимися».
Джумагалиев – маньяк-людоед. Любил кого-нибудь зажарить и пригласить соседей – на манты и жаркое. Я разговаривал с сотрудником из Академии МВД – он несколько лет этого маньяка искал, говорил, что по изворотливости и уму он вчистую переигрывал милицию. Но взяли, признали психом. Спрятали в дурдом. А в разгар перестройки в Казахстане объявили, что он вылечился. Выпустили. Где он сейчас – никто не знает. Жрёт кого-нибудь, наверное. Но уже не попадается.
Кондратьев нам рассказывал:
- Был у нас пациент. Одного человека убил. В спецбольницу направили. Там вылечился. На свободу… В общем, он уже третий раз к нам пришёл. И каждый раз через убийство. Скоро опять вылечится.
Выводы простые:
Возникает у меня стойкое ощущение, что психболезни – это такой сдвиг по фазе, который позволяет больным видеть иные миры, возможно и реальные, но при этом они разучиваются ориентироваться в мире нашем и адекватно воспринимать его.
Психиатрия, излечение и борьба с опасными душевнобольными – это одна из необходимых сфер обеспечения безопасности общества.
Сфера настолько деликатная, что нуждается в многократном контроле – чтобы не было случаев, когда через психиатров убирают неугодных, но и чтобы не отмазывались справками от диких преступлений.
Необходимо выработать какие-то защитные условия, чтобы так не было – убил десять человек, признали невменяемым, через месяц вылечился и опять шашку точит. В тех же США, насколько понимаю, таких психов запирают пожизненно, и неважно – вылечился или нет. Можно ввести хотя бы негласное правило – чтобы лечились они не меньше по времени, чем сидели бы за это преступление по приговору.Да и ни один психиатр не даст гарантию – вылечился человек, или это длительная ремиссия, за которой новый взрыв.
Какое-то ядро должно быть в нашей бюрократической машине, чтобы такие фокусы отслеживали – как с освобождениями убийц по болезням и прочее. Избирательное правосудие, когда есть лазейки убийцам уйти от ответственности – первый шаг к развалу государства.
По-хорошему нужно подчистить от психов наши государственные и выборные органы – там что-то в последнее время их слишком много отирается, особенно психопатов, на что многие законодательные инициативы намекают.
И в качестве саморекламы – написал по этому поводу роман «Дурдом», за который получил премию МВД за лучший детектив. Может, кто сподобится прочесть…
