Бийский центр реабилитации слепых им. Наумова — старейшее в России место, где людей, потерявших зрение, заново учат жить: ходить по улице, читать и писать Брайлем, чистить картошку, пользоваться компьютером и главное — работать. Кроме базовой реабилитации, которая длится 2,5 месяца, существует профессиональная. За пять месяцев можно стать сапожником, переплетчиком, столяром, оператором ЭВМ или научиться рукоделию. Откуда они берут чувство юмора и оптимизм, необходимый для обучения почти невозможному?
Слепые музыканты стоят на сцене и не видят зрителей. Слепые слушатели сидят в зале и не видят музыкантов. За окном минус 20, пасмурно. Молодой парень поет под гитару песню «Би-2», и ее слова вдруг звучат по-новому: «Не по себе. От этой тихой и чужой зимы. С которой я на ты, нам не узнать друг друга». Весь зал тихо подпевает: «Не потерять бы в серебре. Ее одну. Заве-е-тную».
Это отчетный концерт по случаю очередного выпуска реабилитантов центра и заодно Нового года. На бас-гитаре играет педагог по Брайлю Виктор Филиппович (он же худрук концерта). За барабанами — педагог по пространственному ориентированию. Все в черных очках. Может быть, поэтому, и еще из-за блестящих электрогитар, все выглядят как рок-звезды. Особенно в тот момент, когда перед началом композиции слепой барабанщик бьет одной палочкой о другую: «т-т-т-т», а следом вступают гитары и начинается настоящий движ — песня «Запах мандарин».
Музыка — неотъемлемая часть социализации. Это не обязаловка, поют только те, кому хочется. Зато берут всех. Даже если мимо нот, даже если голос не очень и со слухом напряженка — все равно в зале обязательно поддержат. Седой и трогательный дядя Миша поет про любовь: «Что ж ты, роза, вянешь без мороза, горькая осинушка да без ветру шумишь», — волнуется, рука с микрофоном дрожит. «Что ж ты, Маша, моя дорогаша, мимо ходишь и ни слова мне не говоришь». Песня льется, и Миша широко улыбается. Вчера он сдал экзамен по сапожному делу. Все хлопают.
Смотреть по одежке
В разгаре экзамен по ремонту обуви. Амир приклеивает к тапкам новую подошву, дядя Миша кладет крестовой шов на порыв, Леша расширяет голенище, а Андрей вощит нить, «чтобы не чепушилась». Лампа горит только у Леши: он один «с подглядом», остальные все — тотальники, то есть без остаточного зрения. Парни заводят разговор о том, как будут работать, вернувшись домой:
— Непонятно, сколько брать за заказ… — говорит Андрей.
— Это надо смотреть по одежке! — ухмыляется Леша. — Если клиент в дорогой шубе — надо брать дорого!
Все смеются. Потому что одежку увидеть не может даже Леша.
Шутки про слепоту здесь вообще самые ходовые. Обстановка комфортная: все равны и потому легко смеются друг над другом и над собой. Самая смешная история — про столовую. Территория центра большая — один гектар, и все корпуса — столовая, спортзал, мастерские — находятся в разных местах. Первое время это составляет большую проблему для тех, кто не научился как следует ориентироваться. Так вот, один дяденька как-то опоздал в столовую. Ну и повар говорит ему: «Давайте вовремя приходить! Чего опоздали-то?» А он с обидой отвечает: «Я вообще-то слепой!» Что тут было! До слез смеялись. «Остальные как будто все зрячие!»
— У меня племянник тоже недоумевает, как это вслепую можно обувь ремонтировать, — читает мои мысли дядя Миша.
А вот можно.
— Нам однажды бабушка принесла валенки, — рассказывает педагог Илья Семенович. — Старые, страшненькие, прореха на прорехе. Говорит: мне так, по двору ходить… Мы ей все сделали, возвращаем валенки, а она: нет, это не мои! «Да твои-твои, бери. У нас других-то и не было». Нет, не мои, уперлась. Потом поверила, ну ладно, говорит, так это теперь и в город выходить можно!
Дядя Миша сдает крестовый шов, стягивающий порыв. Шьет белыми нитками, чтобы педагогу было лучше видно. Признается, что и сам сначала сомневался в своих силах, а теперь не боится:
— Все получится, получится. Я не то что волнуюсь, просто навыков маловато пока. Где-то нитку не зацепил, где-то не навощил, и она расслаивается, где-то убежала из рук. Это неизбежно, когда учишься. Практика нарабатывается потом.
В группе шесть человек. По статистике два-три человека после выпуска работают по специальности. Два месяца назад поделиться опытом приезжал бывший ученик Рома, который теперь работает сапожником в Горно-Алтайске. Администрация города дала ему грант на оборудование — 50 тысяч рублей. Купили машинку рукавную, наждак. Про себя каждый из присутствующих тоже надеется на такой грант.
А другой ученик придумал хитрую схему: берется за любую работу — чтобы клиентура не ушла, — простую делает сам, а более сложную отдает другу. На аутсорсинг, так сказать.
— Хорошо бы напарника зрячего, чтоб клей наносить, — рассуждает из угла Александр. — На замшу наносить страшно. Во-первых, это ты обувь всю изнахатишь этим клеем. Во-вторых, клея сколько переведешь, блин!.. На подошву-то — да, это я смогу. А на башмак — увольте. — Александр недовольно поправляет круглые черные очки, точно такие, как на знаке «Слепые пешеходы», и продолжает пришивать к валенку подошву. Он слепой со стажем — не видит уже 20 лет. Первую реабилитацию давно прошел, а после работал на УПП (учебно-производственном предприятии для слепых) — шил верхонки, спецруковицы для рабочих. Там норма была — 145, а он в последнее время не поднимался выше 50 штук. Тогда его с машинки сняли и отправили в Бийск учиться на сапожника. Сам он из Черногорска. Говорит, когда в чате видят его ник «Шурик Черногорск», обычно спрашивают:
— Где это? На Кавказе?
— В Хакасии!
— Где-где? В Абхазии?
Звенит звонок на перемену. Леша, Амир и Андрей идут курить. Леша идет без трости: остаточного зрения хватает, чтобы ориентироваться. В отличие от подавляющего большинства потерявших зрение из-за диабета, высокого внутричерепного давления или опухоли, он выпил паленой водки. Так как других отклонений по здоровью у него нет, он хорошо соображает и быстро учится. Жалеет только, что путешествовал мало. Ему уже 43, а кроме родного Ачинска, где он всю жизнь работал водителем, нигде толком и не был. Зимой хочет поработать, а летом махнуть в Крым.
Четырген, вражина
Курилка представляет собой квадратную крытую беседку со столом и скамейками по кругу. Амир сидит на корточках верхом на скамейке. Говорит, так удобно.
— Да он потому что вражи-ина, — говорит Андрей. Этому словечку их научил сапожник Семеныч.
Возвращаемся в мастерскую. Прежде чем приклеить к тапкам подошву, Амир заполняет пространство между затяжными кромками тканью, чтобы там не было пустот. Он из Тувы, и потому речь его протяжна:
— Если быстро делать — тэхна-арь выйдет. Тэхнарь нам не нужен.
— Как вы говорите? Хнарь?
— Тэхнар — это некачественный.
— Тэхнар — это, получается, технический брак? — спрашиваю я, и все смеются над моим вопросом.
— Ну-у, да-а, — улыбается Амир.
— Вы уже с тувинского переводите сами! — поздравляет меня Илья Семеныч. — А если б побыли тут пять месяцев — заговорили бы.
— Домой приедете, скажете: «Четырген! Лубыла!» — говорит Андрей. И снова всеобщий смех.
— Четырген — «спаси-ибо». Лубыла — это «большо-ое» значит, — объясняет Амир.
— Звучит некрасиво, — замечает Илья Семеныч. — Мы сначала думали, он немножко, так сказать, ругается. Мы что-то для него сделаем, а он нам вот это говорит. Думали, ничего хорошего он этим сказать не хочет. А оказалось, все нормально!
На стене висят инструменты сапожника. Выставочные образцы: шило, молоток, наждак. Вижу самый загадочный — просто толстый болт. Спрашиваю у Ильи Семеновича, что это.
— Чтобы прибивая подошву гвоздиками, слепой мог делать ровный шаг между ними, — вот такое приспособление. Некоторые приходят, спрашивают: это кто пробивал? — «Незрячие». Нет, говорят, так ровно незрячему не сделать! А приспособление нехитрое: просто болтик. Не сразу поймешь, для чего.
Вообще «приспособы» и маленькие ноу-хау используются здесь повсеместно. К примеру, на переплетной мастерской основным инструментом служит лежащий на столе тяжеленный металлический уголок. С его помощью выравнивают страницы будущего блокнота. Для обложек используют старые обрезки обоев, а для производства круглых шкатулок — нарезанные катушки из-под рулонов линолеума. На домоводстве учат чистить картошку, начиная с глазков, потому как найти их на ощупь после чистки невозможно.
Илья Семеныч проверяет шов дяди Миши:
— Ты когда нитку подтягиваешь, ты ее сильно тянешь, и получается, что у тебя петля переходит на лицевую сторону.
— Издержки старания, — улыбается Миша.
— Ну, это не страшно. Потом сверху будет заплатка, — подбадривает его Илья Семеныч. — Все с опытом приходит. Я, помню, первые тапки шил, они такие были страшные! — все смеются.
Закончив с подошвами, Амир смотрит на свои тапки: «Первый блин комом… И второй такой же». Это неправда: тапки выглядят вполне прилично.
«Танюха, ты в бренде!»
В отличие от социалки, куда часто едут просто так, пообщаться, на профессиональную идут люди с внутренней задачей: «Дайте мне возможность, и я буду работать!»
— Это очень много значит на самом деле — иметь возможность зарабатывать своим трудом и не выпрашивать подачки, — говорит Татьяна из переплетной мастерской. — Если у людей есть возможность заработать, они никогда не будут сидеть дома и скулить: «Ах, какая маленькая пенсия!».
По специальности Татьяна массажист, но силы в руках уже не те. Она пошла изучать переплетное дело, чтобы обеспечить себе какой-то тыл. Надо отметить, что слепые массажисты пользуются большим спросом. Считается, что из-за отсутствия зрения они больше концентрируются на тактильных ощущениях, и, кроме того, их не боятся стеснительные клиенты. В России на массажистов обучают в Кисловодске, там уже 50 лет работает медколледж для инвалидов по зрению. Татьяна смеется:
— Звоню знакомой девочке, говорю: ты представляешь, я зрение потеряла! Даже добраться до тебя не могу. А она мне: «Блин! Круто!» В смысле, спрашиваю. «Танюха, ты в бренде! Сейчас так ценятся незрячие массажисты». Она тоже молодец: не стала охать, вздыхать с жалостью…
На профреабилитацию не берут женщин старше 50 и мужчин старше 55. Старшим достаются только азы рукоделия на социалке. Но и это дает огромный толчок. Многие первый раз в жизни берут в руки крючок.
— Я научилась вязать (вслепую!), макраме плести. Почувствовала, что я человек, короче. Поняла, что можно и с плохим зрением нормально жить, — рассказывает Наташа. Сегодня на концерте она пела плясовую песню про шапки-ушанки и ледяные горки с давлением 150 на 100.
— Молодым после социалки прям сразу предоставляют путевки на проф. А нам… — Наташа цокает языком, демонстрируя, что им путевок не достается. — А мы ведь тоже хотим работать, индивидуальной деятельностью заниматься!
На самом деле устав центра предусматривает исключения из правил: в отдельных случаях по решению директора «попасть на проф» можно. Но мест действительно мало. Точное количество слепых в России не назовет никто — статистика не ведется. Посчитать можно только незрячих членов Всероссийского общества слепых. В 2015 году их было 214 000 человек. На них на всех есть три центра, где реабилитацию проходят не больше 600 человек в год.
— Я пять лет ждала путевку даже на социалку, — продолжает Наташа. — А как бы мне это пригодилось в первый год!.. Я сидела, плакала, не знала, что делать. Потом начала сама себя настраивать: Наташа, давай ходить. С палочкой долго училась по комнатам передвигаться. Все ручки, косяки собрала. Ходила в синяках. Мне эта реабилитация ой как нужна была в первый год, конечно. Потом выяснилось, что я тростью неправильно пользовалась, — переучивали меня. Но педагоги здесь просто молодцы.
Темь в конце строки
Пятым-шестым уроком Андрей и Александр уходят из сапожной мастерской сдавать компьютер.
Работают в наушниках с помощью программы слепого доступа к рабочему столу Джос (от англ. JAWS — Job Access With Speech). Синтезированный женский голос зачитывает имена папок, содержание документов, называет все выполняемые действия. Пользователь управляет компьютером с помощью клавиатуры. Остаточное зрение часто мешает осваивать предмет. Чтобы люди не полагались на подгляд и не сажали зрение окончательно, педагог просто выключает монитор. Основная сложность состоит в том, чтобы запомнить сочетания клавиш. Зачитать список ссылок — Insert F7, список заголовков — Insert F6, выйти из папки на уровень выше — Backspace.
Задания кажутся простыми: создать подпапку в папке «Мои документы», записать содержимое папки «Музыка» на CD-диск, найти в интернете сайт Бийского центра реабилитации и вывести на печать раздел «Памятка поступающему». Андрей справляется довольно быстро. На экране Александра разворачивается драма. Ему нужно написать любой текст и проверить его на наличие ошибок. Написать «любой текст» не так просто, но через некоторое время Александр вспоминает песню Высоцкого и пишет:
сегодня в нашей комплексной бригади,
прошол слушок о бале маскаради, прошол,
Читает, что получилось. Стирает. Пишет снова. Педагог Нина Валентиновна просит проверить правописание.
— Альт шифт дэ? — неуверенно спрашивает Александр.
— Да.
Голос робота озвучивает список слов с ошибками: бригади, прошол, маскаради, прошол. Александр просматривает список снова и снова, но не слышит ошибку. Звучит-то все нормально.
— А где я ошибся?
— В «маскараде» окончание неправильное.
Александр проверяет. Программа озвучивает слово по буквам, но проблема в том, что озвучивается та буква, перед которой (а не после которой) стоит курсор — маскарад|и. Саша нажимает backspace. В результате стирает «дэ» — маскара|и. Перечитывает слово и видит, что ошибся. Стирает «и». Думает написать «д», но снова, промахивается и уже почти пишет маскарде|а, но тут вмешивается педагог:
— Где сейчас курсор стоит?
— На тексте? — неуверенно отвечает Саша.
— Курсор перед «а»?
— Да.
— Вы там «д» собрались писать?
— Надо, значит, еще раз шагнуть, — понимает Саша. Наконец, ставит курсор в нужном месте, но случайно выходит маскаралде.
— Ну а «эль» зачем написали?
— А? Как? «Эль»-то откуда взялась?! — снова забывает, где курсор, и, пытаясь удалить лишнюю букву, удаляет «а». Маскарлде. Нервы терпеливого педагога на пределе:
— Ну почему ж вы бэкспейсом-то стираете?! Стерли-то совсем не то!
От волнения курсор у Александра перепрыгивает на строчку ниже.
— Ну не знаю, короче. Я не умею печатать, Нина Валентиновна!
— Я не возражаю, что вы печатать не умеете. Но ошибки-то исправлять надо уметь.
— Да я тут вообще не могу сообразить, куда чего…
— Закрывайте текст. Сохранять не надо, — вздыхая, говорит Нина Валентиновна и ставит тройку.
Езжай, Собакин, за женой
В курилке Александр, Леша и Амир.
— Я с программкой этой — Майкрософт Ворд — вообще впервые здесь столкнулся. Не знаю, куда там тыкать. Правая стрелка, левая стрелка… Система ниппель. Я сопротивлялся, не хотел сюда ехать. Три года председатели, групорги, все там слепышарики говорили мне: езжай, Санька, езжай! «Не, не поеду. У меня памяти нету. Это бесполезно».
— Ну, главное, вы теперь знания получили. Можно пользоваться, — говорю я.
— Да он не за знаниями приезжал! — вставляет Леша. — Он приезжал пообщаться с народом.
— Мне Маришка, председательша, как говорила, когда сюда отправляла: «Езжай, Собакин, и чтоб без жены не возвращался! Понял?» Она каждый месяц звонит: «Че ты там, нашел?» — «Не-ет». — «Чего копаешься как поросенок в апельсинах?!»
Пообщаться с народом, найти любовь или хотя бы друзей — следующая по важности задача после элементарной реабилитации. Дома люди практически лишены общения. А здесь — по субботам дискотека, можно поорать «И снова седая но-очь…», просто подвигаться вокруг собственной оси, чтобы сбросить напряжение, или поставить что-нибудь романтическое. Говорят, за последние три месяца образовались четыре семейные пары.
Встань и иди
Дискотеки и концерты проходят в актовом зале. На самом видном месте (хотя его мало кто видит) висит портрет легендарного первого директора Бийского центра Михаила Никитовича Наумова. Он потерял зрение в 1943-м, в боях на Курской дуге. Сидел в окопе, читал газету и не заметил, как солдат возле него подобрал немецкую гранату, которая разорвалась в его руке. «Глупый случай», говорил Михаил Никитович, но могло быть и хуже — все-таки он вернулся с войны.
Преодолев страх и сомнения (совсем не сразу), он пришел в местное отделение Всесоюзного общества слепых, там выучил систему Брайля и стал преподавать. А с 1953 года на базе производственных мастерских начал строить школу для квалифицированного профобучения слепых. Наумов понял, как важно показать людям выход из, казалось бы, безнадежного положения, дать им веру в себя и свои возможности. Сегодня центр носит его имя.
В своей методичке по обучению ориентировке он написал: «Только тот, кто сам постиг метод движения вслепую, может научить двигаться слепых». На практике это выглядит так. В паре работают два педагога: зрячий и незрячий. Первый отвечает за общую безопасность на маршруте и рассказывает обо всем, что видит, помогая таким образом составить представление о местности. А второй нужен для того, чтобы обучающийся поверил, что все это вообще возможно:
— Бывает, студент говорит мне: «Да вы сами-то глаза завяжите и попробуйте. Это невозможно!» — рассказывает Тамара Алексеевна. — А я ему тогда: «Посмотри на Николая Павловича, он ничего не видит и идет». Но бывают и такие, которые возражают: мол, Николай Павлович тут 25 лет преподает и город выучил наизусть». Тогда мы даем в пару незрячего студента, который научился ориентироваться недавно.
Раннее утро. Группа готовится к выезду. Экзамены уже все сданы, поэтому все идут просто так — гулять. Прежде чем выйти на маршрут, ученикам показывают его на объемном плане Бийска. Эту «приспособу» по просьбе администрации соорудил инженер с предприятия для незрячих. Конструкция простая: кусочки оргстекла, повторяющие форму домов, наклеены на основу, тонким красным проводком проложены трамвайные пути.
Педагог показывает новый маршрут тотальнику Фазилю. Указательный палец правой руки ставит на конечную точку — к дому, где находятся местное отделение ВОС и буфет. Указательным пальцем левой — проходит маршрут, предупреждая о сложностях. Задача простая: дойти туда и вернуться обратно.
До точки высадки едем на автобусе. Тамара Алексеевна объясняет: чтобы незрячий не заблудился, пользуясь общественным транспортом, надо постоянно отслеживать ориентиры.
— Мы сели на остановке и проехали по улице Крайней полквартала на запад. Повернули налево. Поехали на юг до улицы Дальней. Спросите их в любой момент, где мы — и они скажут! Вот поворот направо. Вот пересекаем трамвайные пути. Чувствуете? Тоже ориентир. Или вот машина сбавила скорость. Спросите их, что это: остановка? Мы уже приехали? Нет, это светофор. Двигательный анализатор чувствует подъем — это мы заезжаем на мост через реку Бия. Несколько лет назад мост ремонтировали, и теперь есть еще один ориентир: стыки бетонных плит, как лежачие полицейские.
Тамара Алексеевна идет рядом с учеником и рассказывает обо всем, что видит:
— Вот киоск «Лига-пресс», и перед ним приступочка деревянная, видишь. Вот боком стоит холодильник кока-кола, у него снизу решетка системы охлаждения. Справа две пятиэтажки. Следом цветочный ларек. А тут нет тротуара — он занят машинами, обходим их слева. Здесь скользкая дорога, повнимательнее — на этом месте поскользнулся и разбился насмерть первый директор Бийского центра. Слева от нас трамвайное кольцо. Прислушайся, едет трамвай.
Они движутся дальше по маршруту. А я смотрю на это самое обычное с виду место, где погиб человек, написавший учебное пособие по ориентированию для слепых. «Глупый случай». С виду просто проезжая часть с ямами в асфальте, покрытая коркой льда после недавних заморозков. А на деле — смертельно опасное место для слепого. Как, впрочем, и любое другое место. Но Фазиль и Николай Павлович идут себе и идут как ни в чем не бывало. Идут прямо к киоску, упираются в него тростью и обходят слева. Упрямо переходят через пути, считая рельсы; их должно быть четыре, иначе попадешь под трамвай. Я вижу, как слепой педагог выводит слепого ученика из подземного перехода. Брейгель не смог бы вообразить такое: слепой ведет слепого из ямы к автобусной остановке. Обыкновенное чудо! Фазиль улыбается. Прежде чем попасть в Бийский центр, он семь лет не выходил из дома. Теперь он самостоятельный человек. «У меня страх пропал», — говорит.
И так со всеми. Сначала люди боятся сделать шаг. Невозможно перейти даже ближайшую к центру дорогу — безлюдную улицу Дальнюю, дальше которой только заправка и лес. Человека парализует дикий страх. Проходит время, и он начинает понимать, что потеряно не все, а только зрение. Учится слышать, ощущать пространство. И впредь идет бестрепетно.
А если страшно упасть, то вот вам история про одну девушку, которая как-то поскользнулась и очень сильно ударилась. Причем упала в лужу. Ей было горько и обидно. Она позвонила педагогу, сказала: так и так, не пойду никуда больше. А он ей: надо же, говорит, упала она! Ну и что? Сегодня упала, а завтра встанешь, пойдешь и выйдешь. Так и вытащил ее.
Настоящая реабилитация начинается там, за забором.
