Каково это — быть старым? Не человеком средних лет, не пожилым, но представителем самой быстрорастущей группы населения: людей позднего пожилого возраста, от 85 лет и старше? Этот вопрос занимает меня уже пару лет, и я хотела написать роман о таком человеке. Нам хорошо знакомо понятие «старение населения», но меня действительно заинтересовало то, что средняя продолжительность жизни в Великобритании (как и во многих развитых странах Запада) каждый день увеличивается более чем на пять часов. Сейчас мне немного за 30, и я, скорее всего, доживу до поздней старости. Насколько сложнее тогда станет моя жизнь?
Однажды все пошло не так. Мой главный герой превратился в стереотипного старика: раздражительный, не разбирающийся в компьютерах и постоянно причитающий о жене, которая болеет маразмом. Не желая оставлять его таким несчастным, я решила придумать для него новую симпатию — эксцентричную старушку. Она решительна, полна энергии, любит носить фиолетовые тюрбаны и раздает брошюры о безопасном сексе.
Иными словами, я смоделировала своих персонажей по двум стереотипным представлениям о пожилом человеке: дряхлый, подавленный пенсионер и вечно молодой чудак. Один авторитетный для меня автор после прочтения чернового варианта спросил: «А что еще можно о них сказать кроме того, что они старики?» Это сильно меня расстроило, я ушла в себя, начала задаваться вопросами, на которые нужно было ответить уже давно, прежде чем начинать роман.
Первый из них: почему это я решила, что могу реалистично описать старческий возраст? Ведь мне с большим трудом удается представить себе внутренние переживания человека другого пола, национальности или социального статуса. Возможно, я предположила, что если какой-нибудь человек преклонных лет прочитает мою книгу, то будет просто благодарен за то, что кто-то заинтересовался его жизнью. Он будет очень рад и простит мне все стереотипы.
Сложность в том, что старость, в отличие от многих других переживаний воображаемых героев, рано или поздно коснется каждого из нас. К примеру, я могу себе представить, каково быть мужчиной, но никогда не буду знать этого наверняка. Сара Фалкус, профессор литературоведения, однажды так писала о работе Салли Чиверс:
«Наше отношение к возрасту меняется чаще, чем отношение к любому другому субъективному переживанию… потому что все мы рано или поздно стареем»
Допустим, мои предположения подтвердятся и когда я состарюсь, моими ровесниками окажутся либо хмурые и раздражительные, либо веселые и чудаковатые бабушки и дедушки. Но это ведь не значит, что сейчас мне следует показывать их именно такими. Разумеется, преклонный возраст можно описать хорошо или плохо, все зависит от автора. Тем не менее здесь вас вряд ли обвинят в шаблонности, отчасти потому что «знающие люди» — те, кому за 85 — не имеют никакого культурного влияния.
Стереотипы о пожилых людях, положительные или негативные, очень вредны. Так считает Линн Сегал, автор статьи «Out of Time: The Pleasures and the Perils of Ageing» (Время на исходе: радости и риски старения, 2013). Она заявляет, что «главная проблема таких людей не сам возраст, а эйджизм — дискриминация по возрасту». Невозможно сформировать свое личное восприятие старения, когда нас «старит культура», если говорить словами «критика возраста» Маргарет Морганрос Жиллет, написавшей книгу «Aged by Culture» (Состаренные культурой, 2004). По ее убеждению, есть только две общепринятые интерпретации старения: как прогресс или как упадок. То же самое утверждает и Сегал, противница «радикальной неопределенности»:
«Мы вынуждены либо горевать, либо радоваться старению вместо того, чтобы просто принять это как часть нашей жизни»
Старость представить сложно, потому что не существует ее общепризнанного определения. Обычно с возрастом меняется представление о границах, разделяющих этапы нашей жизни. В 2009 г. в США проводили опрос с целью выяснить, как американцы воспринимают старение. Тогда оказалось, что молодые люди (между 19 и 29 годами) считают, что старость наступает в 60 лет. Для людей среднего возраста она приходит в 70, для тех, кто старше 65 лет — в 74 года. Когда мы становимся старше, то чувствуем себя моложе, чем есть на самом деле: почти половина опрошенных старше 50-ти заявляли, что чувствуют себя по меньшей мере на 10 лет моложе. Для тех, кому 65 лет и больше, эта разница увеличивалась до 19 лет.
Исследователи также обнаружили, что существует «большая разница между тем, как воспринимают старость молодые, люди среднего возраста, и тем, что говорят о себе пожилые американцы». Молодежь преувеличивает «отрицательные последствия» старения (потеря памяти, болезни, отсутствие половой жизни), но пожилые люди не ощущают преимуществ старости (больше времени на путешествия, хобби, волонтерство) в той мере, в какой их описывают представители первой группы.
Подобные различия в восприятии между поколениями достаточно велики и устойчивы. Симона де Бовуар в своем исчерпывающем трактате «Старость» (опубликованном в 1970 г., когда ей исполнилось 62 года) писала: «Мы с большим трудом воспринимаем преклонный возраст, потому что считаем это чем-то чужеродным». Барбара Майерхофф, антрополог, сняла документальный фильм «In Her Time» («В её времена») про общество пожилых калифорнийцев. Когда ей было 40 с небольшим, она верила, что «если бы не было стариков, то все мы были жестокими и несчастными. Знакомство с ними помогает нам лучше узнать себя».
Что еще интереснее, все мы переживаем старость по-разному. Как высказывалась Жермен Грир: «Каждый стареет по-своему». Поэтесса Флёр Эдкок, которой исполнился 81 год, говорит:
«Молодым сложно осознать это огромное разнообразие возможностей и настроений, им трудно нас разгадать»
Каждый из нас личность и часть определенного общества, а те черты, которые объединяют пожилых людей, часто преувеличиваются. Британской писательнице Пенелопе Лайвли 82 года, и она пишет, что у людей такого возраста «нет ничего общего кроме количества прожитых лет, исторического контекста и множества болезней». И в то же время добавляет, что старение — это самая обычная вещь и не стоит вести себя так, будто никто вас не понимает.
Актриса Джульет Стивенсон, которой скоро 60, недавно отметила, что со временем жизнь становится все интереснее и сложнее, но роли, которые тебе предлагают, становятся проще. То же можно сказать о том, как мало хороших ролей достается пожилым персонажам в литературе. Лайвли считает, что люди чаще всего представляют себе пожилого человека «либо божьим одуванчиком, либо ворчливым, раздражительным грубияном». По ее словам, в художественной литературе стереотипы — обычное явление, и, по всей вероятности, литература несет ответственность за такое типичное представление о старости. Немногим авторам удается его изменить.
Я начала осознавать, что, создавая образ бойкой старушки в своем романе, я идеализировала тот тип пожилого человека, который «идет по пути прогресса», и не исключено, что именно такой мне хочется быть в старости. В то время я вспоминала знаменитое стихотворение Дженни Джозеф «Предупреждение». В нем говорится, как молодая женщина мечтает о старости, когда можно делать все, что захочется, и не нужно быть сдержанной и серьезной. Я никогда не была бунтаркой, так почему же мне кажется, что в пожилом возрасте у меня вдруг возникнет желание «сбросить оковы приличия»?
Социологическая литература о том, какой была жизнь в 70-е, 80-е и 90-е доказывает: то, какими мы будем в старости сильно зависит от того, какими мы были в молодости. Нам нравится идея того, что личность человека с возрастом не меняется и порой бывает очень сложно осознавать свое старение. Например, когда З. Фрейду было 63 года, он увидел в поезде пожилого джентльмена и с ужасом понял, что это его отражение, а британский биолог Льюис Уолперт с грустью говорил: «Как я 17-летний смог так скоро стать 81-летним?» Однако это доказывает нашу способность сохранять дружеские отношение с молодой версией себя. «Живи легко и плавно», как в стихотворении Стенли Кьюнитца. Он точно знал, что имеет в виду: звание поэта-лауреата США (официальный поэт Библиотеки конгресса США, — прим. Newочём) ему присвоили в возрасте 95 лет.
Я представляла себе, что старость — это логичное завершение жизненного пути, время привести свои дела в порядок. Тогда я не учла тот факт, что пожилым людям не чужд беспорядок, не говоря уже о случайностях, капризах и неудачах. Логичное завершение может быть характерно для литературы, но в жизни все по-другому. Как пишет Хелен Смолл в своей работе «The Long Life», где изучается явление старости в психологии и литературе:
«только отказавшись воспринимать свою жизнь как законченный рассказ… можно избежать того, что она будет похожа на трагедию»
Лайвли рассказывает о том, как прожитые годы воспринимаются в старости: «Писатель во мне (так же, как и читатель) стремится найти форму, структуру рассказа, развязку, основную мысль, мораль. Все, что у меня есть — набор разных эпизодов. Одни мне нравятся, другие нет, нарушается хронология, нет никакой структуры». Читая рассказы из сборника «Каменная подстилка» Маргарет Этвуд (сейчас ей 75), я начала задумываться о том, какой буду в старости. Как отметил один критик, истории Энтвуд изображают «ненависть, которую человек может копить в себе годами». Многие из ее персонажей предпочитают месть примирению.
Среди людей своего возраста я не единственная, кто попадается в ловушку стереотипного мышления. Одна моя подруга, которая учится на медицинском факультете, недавно выбрала специальность — гериатрия (область медицины, посвященная лечению людей пожилого и старческого возраста — прим. Newочём) и как-то раз ее спросили, почему. Она ответила: «Потому что мне нравятся старики. Я люблю слушать их рассказы, мне интересно, что они могут поведать о мире». Тогда один из ее друзей сказал: «Что за ерунда, старики — это точно такие же люди, их отличает только количество прожитых лет». Моя подруга старательно изучала гериатрию, но поняла, что у нее сложилось идеализированное представление о пожилых людях. Тогда она сказала мне: «В конце концов, они тоже могут быть невыносимыми, грубыми, неблагодарными». Это повлияло на работу с пациентами, нужно было постоянно преодолевать инстинктивное стремление сочувствовать тем, кто старше. В этом она солидарна с Кейт Росситер, которая в своей научной работе говорит о преимуществе «этической ответственности» над состраданием в медицинской практике. Как говорила моя подруга, «в сочувствии есть что-то нехорошее, ведь оно строится на предположении, что мы можем каким-то образом сравнивать с собой другого человека. Вежливая и разумная сдержанность — основа грамотного подхода к лечению».
Литературный критик Франк Кэмроуд писал, что «молодые люди решительно ничего не знают о преклонном возрасте и все их попытки разъяснить что-либо проводятся вслепую». Возможно, поэтому многие молодые творцы часто следуют по одному пути: мы часто склонны изображать преклонные годы как одно большое, забавное, исполненное мудрости приключение, как в фильме «Старые ворчуны» или в романе (а позднее и фильме) «Сто лет и чемодан денег в придачу» (один критик решил объединить такие фильмы в жанр «пожилые люди уморительно себя ведут»). Другая крайность — это психологическая драма, которую можно назвать «пожилые люди ужасно себя ведут». Сюда отнесем такие романы, как «Ферма», «Элизабет пропала». Фильмы «Айрис», «Железная леди» тоже подпадают под эту категорию. Как утверждает Салли Чиверс в фильме «The Silvering Screen: Old Age and Disability in Cinema» (Голубой экран: старики и инвалиды в кинематографе, 2011), «в понимании общественности… преклонный возраст всегда будет сопровождаться характерными представлениями об ограниченных возможностях».
Конечно, есть исключения, и их достаточно много. Линн Сегал предупреждает о негативном влиянии стереотипов о старости. Она восхищается работой Джулиана Барнса. По ее мнению, несмотря на молодость писателя, он обладает необыкновенной способностью изображать людей преклонного возраста. Может быть, этим он обязан своей «танатофобии», о которой упоминалось в его мемуарах под названием «Нечего бояться» (опубликованных, когда писателю исполнилось 62 года); смерть для него страшнее старости. То же можно сказать и о героях его романов, например «Глядя на солнце» (на момент публикации автору было 40). Персонажи-старики, по мнению Сегал, «абсолютно спокойно относятся к своему возрасту». Таким же образом Барнсу удается изобразить безразличие многих пожилых людей к смерти; как писала Лайвли,
«многие из нас, выходя на финишную прямую, слишком заняты грузом прожитых лет и не тратят время на ожидание последней черты»
Шотландская писательница Мьюриел Спарк также получила много хороших отзывов от писателей преклонных лет. Среди них Лайвли и ее приятель, английский романист Пол Бейли. Они уверены, что Спарк удалось достоверно представить внутренний мир пожилого человека. Ей был всего 41 год, когда был опубликован роман «Memento Mori». Это черная комедия о том, как в дом престарелых поступали телефонные звонки, и неизвестный голос зловеще объявлял: «помните, от смерти не уйдешь». Лайвли ценит этот роман за «компанию ярких персонажей, убедительно старых, страдающих от непонятных болезней, озабоченных только своим прошлым». В. С. Притчетт во вступлении к изданию «Memento Mori» 1964 года похвалил Спарк за «раскрытие предмета, который в обществе избегают упоминать, — человеческой старости».
Более свежим примером является дебютный роман 37-летней австралийской писательницы Фионы Макфарлейн «Ночной гость», опубликованный в 2013 году. Главный герой романа, Рут, страдает слабоумием, но несмотря на это и благодаря доброте сиделки, способна видеть окружающую красоту и получать удовольствие — например, при половом контакте — но, в то же время, она в равной степени наслаждается и страдает от воспоминаний о своем необычном прошлом. Она не испытывает радости, но и не боится. Макфарлейн признается, что во время написания романа она представляла Рут, как «75-летнего человека, который объединяет в себе годы опыта, воспоминания, мнения, предрассудки, принятые решения и желания».
Но зачем искать описания старости у молодых писателей, когда вместо этого мне следует изучить истории непосредственно пожилых людей? Я не имею в виду богатый выбор трудов авторов среднего возраста, которые, как правило, пишут больше о страхе старения, чем о самой старости (например, романы Мартина Эмиса или поэзия Элиота). Я говорю о произведениях, написанных авторами старше семидесяти пяти лет.
Я начала думать, что помимо широко известных примеров, как Сол Беллоу (чей последний роман «Равельштейн» был опубликован, когда ему было 85), Томас Манн (умерший в возрасте восьмидесяти лет и утверждавший, что старость — это лучшее время, чтобы стать писателем), Мэй Сартон (так называемый «американский поэт-лауреат старения», который умер в 83) и Джон Апдайк (скончавшийся в 76 и в своем заключительном сборнике рассказов написавший: «Дожив до восьмидесяти лет, я иногда вижу себя со стороны как человека, которого я знаю, но не особенно близко»), выбор довольно скудный. После публикации «Равельштейна», биограф Сола Беллоу размышлял: «Какие еще великие писатели сделали что-нибудь подобное в восемьдесят лет?»
Фрэнк Кермод подытожил эту проблему:
«Те, кто действительно познал старость, скорее всего, мертвы или очень устали, или просто не хотят обсуждать это с умными молодыми собеседниками»
К примеру, Филип Рот, которому сейчас восемьдесят два, решил уйти из литературы в семьдесят восемь, после публикации цикла романов «Немезис», признавшись в интервью о романе: «Я больше не хочу читать, не хочу писать, даже не хочу говорить об этом… Я устал от всей этой работы. Сейчас я на другом этапе жизни».
Но если копнуть глубже, открываются другие перспективы, появляются иные мнения. Выбранные мной примеры, которые могут показаться своеобразными и отобранными ради красного словца, — это пожилые писатели, все старше семидесяти пяти, но до сих пор способные ясно мыслить. Тем не менее их взгляд на старость, возможно, сможет развеять некоторые заблуждения и фантазии людей вроде меня, еще не дошедших до этого этапа жизни. Каждый из следующих трех авторов жив и по-прежнему публикует большое количество произведений, они были достаточно любезны и согласились ответить на несколько моих вопросов по электронной почте.
Первый из них — 78-летний британский писатель Пол Бейли, который опубликовал свой первый роман «В Иерусалиме» в тридцать лет. Произведение позволяет узнать больше об обществе пожилых людей. Главная героиня, Фэйт, — женщина за семьдесят, которую Бейли, по его словам, целенаправленно не сделал «симпатичной или милой», так как не хотел, чтобы она вызывала жалость. «Я не могу начать рассказывать вам, как в то время смотрели свысока на пожилых людей и насколько стереотипно их воспринимали: было модно их третировать», — признался он мне. Критики задавались вопросом, почему молодой человек собирается писать о стариках в своей первой работе, но Бейли признается, что он черпал вдохновение из двух других дебютных романов молодых писателей, в которых также описывается старость: «Ярмарка в богадельне» Апдайка (1959) и «Старые парни» Уильяма Тревора (1964). Бейли уверен, что его взгляд на старость был основан на реальном опыте и наблюдениях, так как его родители были уже в возрасте, когда он родился, и Бейли воспитывался пожилой супружеской парой. «Я вырос среди людей, которые были уже в годах, так что старость никогда не была для меня неприятным сюрпризом», — признается он. «Я никогда не считал, что пенсионеры как-то отличаются».
Он вспоминает уроки пантомимы, которые посещал, когда учился актерскому мастерству в центральной школе Лондона в середине пятидесятых годов.
«Нам приходилось изображать пожилых людей. Большинство студентов считали, что достаточно согнуться и шаркать ногами. Никто из знакомых мне пожилых людей не передвигался таким образом, особенно моя грозная бабушка. Это было жалкой пародией», — рассказывает Бейли.
Он считает, что сейчас немногое изменилось. «Я встречаю много сентиментального мусора, написанного о „бедственном положении пожилых людей"», — писал он в предисловии к статье в Guardian, в которой выбрал топ-десять произведений о старости (он хвалит работы Исаака Башевис Зингера, Элис Манро и Стефана Цвейга, среди комментариев читателей к статье также можно найти хорошие рекомендации). И сентиментальность может быть губительной. В интервью журналу «Paris Review» лауреат Нобелевской премии Кэндзабуро Оэ, которому сейчас 80 лет, упоминает предостережение Фланнери О'Коннор:
«Она сказала, что сентиментальность — это позиция, при которой вы не говорите правды. Жалеть людей с ограниченными способностями — это то же самое, что скрывать их»
Бейли признался мне, что, по его мнению, некоторые из лучших описаний пожилых людей «можно найти в книгах и пьесах, которые не описывают старение намеренно. При этом он ссылается на мемуары Сергея Аксакова, Максима Горького, Льва Толстого, а также на труды Бальзака, Пруста, Тургенева, Диккенса и Элиота, где «старики появляются и исчезают» — например, «нежный портрет» престарелого родителя Уэммика в «Больших надеждах».
В 2011 году Бейли опубликовал роман «Одиссея Чапмена», главный герой которого, пожилой мужчина, лежит в больнице, где его навещают реальные и воображаемые люди: любовницы, мертвые родители, персонажи книг. Бейли вдохновлялся своими длительными пребываниями в больницах, он наслаждался ими «немного извращенным образом, как человек, который ест на завтрак овсянку с анчоусами» благодаря интересным людям, которых там встретил. Хотя роман и повествует о старости, он признается, что чувствовал себя моложе в процессе написания. Бейли помог мне определить, что пошло не так в моей воображаемой попытке, когда заявил: «Я никогда, никогда не думал, что боролся с „проблемой" старости. Это никогда не было проблемой для меня. Это просто еще один этап жизни».
Второй автор, который поделился своими мыслями со мной — Флёр Эдкок. Если поэзия, как писал Оден, «может быть определена как ясное выражение смешанных чувств», то это как раз подходит для описания смешанных чувств пожилых людей к старости. Уроженка Новой Зеландии, британская поэтесса Флёр Эдкок опубликовала дебютный сборник, когда ей было тридцать. Сейчас ей восемьдесят один. Как и Лайвли, она признается, что для нее старость началась в семьдесят лет, когда она тяжело заболела, хотя
«более честным, но менее удовлетворительным ответом может быть то, что это постепенный процесс, во время которого возраст отступает и наступает непредсказуемо на протяжении многих лет»
Эдкок помнит, как было необычно чувствовать это на восьмом десятке жизни, когда она пережила Йейтса, умершего в возрасте 73 лет, которого считала «тем самым старым поэтом».
В своем недавнем сборнике «Стеклянные крылья» (2013) она рисует крайне шокирующую картину старости. Ее престарелые герои разбираются в новых технологиях, но используют их в своих целях. В «Match Girl» рассказчик спрашивает у своей младшей сестры:
Но как кто-то моложе меня может
Страдать от остеопороза
И искать в Интернете лекарства от некроза?
В «Заметках выпускницы» рассказчик сожалеет о старых школьных друзьях, которые либо умерли, либо страдают слабоумием, а затем переносится в настоящее:
Выцвело фото. Но Мэри и я
В скайпе сидим живые
Картинка цветна и движений полна:
В сепию не превратилась.
В «Госпоже Болдуин» рассказчик описывает «приглушенный» укол зависти каждый раз, когда слышит, что кому-то диагностировали рак. В стихотворении «Секс с мертвецами» она вспоминает прошлых любовников:
Глаза умерших смотрят вглубь тебя
И ты рукой охватываешь ствол,
Что плотью был когда-то, а теперь
Лишь пепел — распыленный химикат.
Эдкок уже давно знакома с Дженни Джозеф, автором «Внимания», и признается, что та была «сыта по горло» своим знаменитым стихотворением, написанным в те времена, когда она еще была молодой девушкой и представляла себе старость («Когда я постарею, я буду носить пурпурный/С красной шляпой, которая мне не идет»). Джозеф теперь за 80, но она до сих пор пишет стихи. Ее недавнее стихотворение «Терпеливый старый калека» великолепно контрастирует с бушующим тоном более раннего «Предупреждения», заканчивающегося строками: «Я проклинаю мир, что ошибся во мне, и это больно/Но знай/Это несоответствие — лучшее, что мы можем сделать».
Третий писатель, с которым я беседовала, — восьмидесятидвухлетняя Пенелопа Лайвли, которая выпустила дебютную книгу в 37лет и, будучи молодой, также часто изображала пожилых персонажей в своих произведениях (например, в «Лунном тигре», за которого она получила Букеровскую премию в 1989 году). В ее последнем романе «Как это все начиналось» (2011) описывается цепочка случайных, но важных событий в жизни людей, вызванная переломом бедра главной героини, пожилой женщины. В настоящее время Лайвли работает над серией коротких рассказов, во многих из которых есть и пожилые персонажи.
Лайвли также делится своим опытом пожилого человека в мемуарах «Аммониты и прыгающая рыба: жизнь во времени», выпущенных в 2013 году. Это не традиционные воспоминания, а размышления о старости и памяти. Она гордится своим правом говорить о таких вещах.
«Одно из немногих преимуществ возраста заключается в том, что вы можете говорить об этом с некоторым авторитетом. Вы переживаете это сейчас и знаете, что происходит вокруг», — пишет она, а также подчеркивает важность призвания — «наш опыт неизвестен для большинства людей, мы — пионеры»
Лайвли нравится та анонимность, что старость дала ей. Она позволяет «свободно делать то, что писатели делают в любом случае, — слушать и смотреть, но с небольшим чувством того, что она — внимательный путешественник во времени».
Пенелопа Лайвли — одна из первых настоящих антропологов старости: как участник, так и наблюдатель. Её поведение может показаться почти невообразимым для молодых: например, она не завидует нам и все такая же любознательная, как и раньше; не скучает по путешествиям или отпускам; привыкла к физической боли; у нее до сих пор есть «потребности и жадность» (мюсли с йогуртом из овечьего молока, ежедневная «доза» чтения), но ее более «корыстные» желания исчезли. Самое удивительное, что Лайвли настаивает на том, что старость — это не какое-то «бледное место» и что она еще способна к «почти роскошному восприятию мира».
Для меня это противоречие в терминах звучит одновременно и замечательно, и страшно. Но, возможно, именно эта двусмысленность, по ее мнению, является причиной «редкости запоминающихся и успешных трудов о старости… Это опасная зона для многих романистов». Она выделяет книгу Кингсли Эмиса «Конец» за отказ от стереотипов о пожилом возрасте, при этом называя ее «забавной книгой с мрачным подтекстом», а также трилогию Джейн Гардем (она начала писать, когда ей было уже за семьдесят, и закончила недавно, будучи уже восьмидесятилетней женщиной) Old Filth («Старые мрази»), The Man in the Wooden Hat («Человек в деревянной шляпе») и Last Friends («Последние друзья»).
Лайвли надеется, что люди будут больше интересоваться старостью, и полагает, что молодежь считает старость «более интересной, нежели пугающей», в частности, по той причине, что сейчас эта группа населения «гораздо более приспособлена, чем… пожилые люди в прошлом. Мы изменились, и частичка нас может оставаться в 1950 году, но наше мировоззрение многое почерпнуло из 2015». «Разрыв между поколениями уменьшается, чего не было, когда я была молодой», — признается она. Но когда я спросила ее о моральных обязательствах молодых авторов при изображении старости, она ответила:
«Вы, как писатель, должны задуматься: „Способно ли мое воображение совершить квантовый скачок?". Если вы сомневаетесь, то не стоит начинать. Стереотипы — это, своего рода, литературное оскорбление»
На вопрос, в чем, по ее мнению, она ошибалась в молодости, когда писала про пожилых людей, Лайвли заявила, что тогда не была в состоянии представить себе не такие заметные физические аспекты старости: постоянная боль от различных форм артрита, медленное ухудшение зрения и слуха и «небольшая неустойчивость», потери равновесия, «которые были бы пугающими, если наступили внезапно, но, поскольку это случилось постепенно, вы привыкли». «Вместе с пожилой героиней „Лунного тигра" (написанного, когда Лайвли было уже за 50), Клавдией, я погрузилась в проблему… сделав акцент на ее разуме, а не теле — она умирает в больнице, но про это не так много сказано — вы знаете только ее мысли и воспоминания». Она считает, что имеет на это право, однако образ мышления Клавдии в старости такой же, как в молодости; это ее собственный опыт старения.
Почему литература о старости имеет такое значение? Лучше всего на этот вопрос, пожалуй, ответил Джон Холлидей, редактор сборника стихотворений на тему старости «Не приноси мне кресло-качалку» (название взято из стихотворения Майи Анжелу): «Кто принимает решения, когда дело доходит до старения?» По мнению Холлидея, это сила поэзии, которая предлагает нам «свежий взгляд» на старость, что очень важно. «У литературы есть потенциал, чтобы дать нам тексты, в которых «жизненный опыт постепенно накапливается, как по спирали, в рассказ, который редко сводится только к возрасту», — соглашается с ним Линн Сигал, а Сара Фолкус пишет: «Литература не просто отражает и изображает социум, наоборот, она является его частью и участвует в формировании общества».
Со своей стороны, я не уверена, что вернусь к своей повести. Сейчас это для меня способ похвастаться: посмотрите на меня, такая молодая и трудится, воображая старость! Кажется, я предпочитаю смотреть и изучать, как произведения о «наступлении старости» продолжают увеличиваться в количестве и качестве, и внимательно прислушиваться к художникам, у которых, как говорит Джулиан Барнс, в силу преклонного возраста «достаточно уверенности, чтобы изъясняться просто». Забудьте романы воспитания. Мы стоим на пороге эпохи «романов о старости» (термин ввела литературовед Барбара Фрей Ваксман).
Куда бы я ни посмотрела, я натыкаюсь на новые произведения, написанные пожилыми людьми, личные и творческие мнения многих субкультур о старости, и мне стыдно, что я раньше не обращала внимания на эти труды. Мой список книг к прочтению теперь включает в себя: рассказы 96-летнего Эмира Хамфриса, поздние работы Дорис Лессинг, Чинуа Ачебе и Шеймаса Хини, поэзию Элейн Файнштейн, Дэнни Абса, Морин Даффи и Рут Фейнлайт, новый роман 73-летнего Эрика Йонга «Страх смерти», произведения Уильяма Тревора, Дэвида Лоджа, Кента Харуфа, Тони Моррисона и Кэндзабуро Оэ, мемуары Вивиан Горник, Роджера Энджелла и Дианы Этилл. Это великолепная возможность, чтобы познакомиться с новым опытом человека — долгой жизнью, описанной пожилыми людьми, теми, кто стали мудрее с возрастом. И как сказала ныне покойная поэтесса Эдриан Рич: «В год, когда мне стукнуло 80, страх и красота во мне достигли гармонии».
