За последние десятилетия в терапии лейкозов достигнут ощутимый прорыв. Диагноз перестал быть фатальным. Об успехах и проблемах современной гематологии рассказывает главный внештатный гематолог Министерствa здравоохранения РФ, генеральный директор Гематологического научного центра МЗ РФ, академик РАМН В. Г. Савченко.
Валерий Савченко, главный внештатный
гематолог Министерствa здравоохранения РФ,
генеральный директор Гематологического
научного центра МЗ РФ, академик РАМН.
Фото с сайта buduzdorov.org
Валерий Григорьевич, как за последние годы изменилось качество, и главное, масштабы оказания гематологической помощи в России?
Наша профессия далека от ремесла, это все достаточно сложная медицина, медицина тяжелых, критических решений, но, тем не менее, успехи у нас есть и успехи довольно серьезные.
В области лечения острых миелоидных и лимфобластных лейкозов у взрослых мы стремились достичь контрольных цифр, существующих во всем мире. И это удалось. У нас, как и во всем мире, эффективность лечения лимфобластных лейкозов на уровне 35–50%. В эту группу входят люди, полностью пролеченные и живущие без рецидивов.
В лечении миелоидных лейкозов эффективность ниже. Тем не менее, и здесь мы смогли повысить показатели эффективности лечения с 10 до 40–45%. Это очень хорошие результаты, большой прогресс.
Однако необходимо уточнить, что все эти данные касаются людей средних лет. У старшей возрастной группы, после 60 лет, все по-другому. Фактически, там другие лейкозы, и эффективность их лечения, и у нас, и во всем мире крайне низкая.
Верно утверждение, что острые лейкозы — это база, основа гематологии?
Да. На принципах терапии этих заболеваний строится все. У нас считается, что если отделение может успешно лечить острые лейкозы, то это продвинутое отделение. Такое отделение и лечить может все что угодно, и осуществлять трансплантации костного мозга. Я считаю, что менее четверти гематологических отделений в российских ЛПУ достигли этого уровня.
А в чем состоят основные сложности, ведь без этого не бывает?
Противоречия есть, и по большей части они объективны. Лечение лейкемии требует довольно развитой инфраструктуры в стационарах. На наших больных работает не только одно отделение, но и масса смежных направлений, которые обязательно должны быть в стационаре. Ведь требуется и трансфузионная поддержка, мощное диагностическое оборудование, бактериологическая лаборатория, контроль антибиотикотерапии, гемодиализ, продвинутая реаниматология. В общем-то, все это организовать возможно, как вы понимаете, только на базе каких-то крупных районных центров, или центральных областных больниц.
Как я уже не раз говорил и продолжаю говорить, нашу результативность нельзя оценивать по тому, сколько денег было потрачено каким-то конкретным отделением. Важно смотреть на результаты лечения, которые в гематологии принято оценивать по выживаемости. Сколько больных было, сколько выжило, сколько снято с лечения и в дальнейшем не нуждается в его возобновлении. Ведь опухоли системы крови, в общем-то, излечимы.
Валерий Григорьевич, трансплантологи — близкие к вашей отрасли специалисты — говорят про огромный дефицит доноров и необходимость развивать донорство в России. Такая проблема существует и в гематологии, насколько я понимаю. Какие пути ее решения вы видите?
У нас в гематологии донорами так называемого аллогенного костного мозга обычно являются родные братья и сестры. Но в силу социальных причин семьи обычно у нас малочисленные. Поэтому число совместимых родственных доноров относительно невелико. А неродственное донорство у нас, к сожалению, пока не развито.
Но что-то делается в этом направлении? Ведь на Западе уже накоплен большой опыт такой работы.
Вы правы, ориентиры есть. В мире зарегистрировано уже около 17 млн людей, преимущественно проживающих в США и Европе, готовых отдать свои стволовые клетки или костный мозг больному, который может находиться в любой стране. Существует единая база, куда все эти люди внесены.
Все они типированы по иммунологическим критериям совместимости, это, кстати, довольно-таки дорого стоит. Каждый случай типирования обходится примерно в 200-300 долларов, но все равно подобная база существует не один год и не один год работает.
У нас подобные эксперименты только начинают осуществляться. Лаборатории для типирования есть, но нет законодательной базы, поддерживающей донацию, и нет бюджета, выделенного на эти цели. Ведь если пациент находится в одном городе, а донор — в другом, автоматически требуются определенные суммы на транспортные расходы, на гостиницу для донора и прочее.
По вашему мнению, донорство крови должно вознаграждаться материально?
Сложный вопрос для нашей страны: у нас ведь привыкли мерить все денежными знаками. Но во всех странах запрещено получать вознаграждение за донацию крови или стволовых клеток.
А какие изменения в законодательство вы хотели бы внести?
Законодательство должно быть продуманным. Сырые, недоработанные законы порой, образно говоря, врываются в операционную, отбрасывая отрасль на десять лет назад, а может, и дальше.
Не секрет, что материальная база в нашей медицине, скажем так, хромает. Для гематологов это тоже справедливо?
Здесь все очень зависит от местных органов власти. Есть регионы — Екатеринбург, Самара, Ярославль, конечно, Санкт-Петербург — в которых власть уделяет этому внимание. Там используется практически весь набор необходимых методов лечения и диагностики, которые должны присутствовать в гематологии, ну если не на 100, то на 80-90%.
В других регионах, где власть отмахивается от медицины, где чиновники объясняют, что им не до этого, там зачастую гематология бывает просто убогой. Достичь каких-то результатов в таких условиях просто невозможно. Ведь все надо развивать в комплексе. Нельзя создать отличное отделение гематологии, имея при этом никакую диагностическую лабораторию и плохую трансфузиологию, например. Это все работать не будет.
А человеческий фактор?
Ну и, конечно, должны быть люди. Продвинутые, умные, хорошо образованные и продолжающие повышать свой уровень, которые существуют в едином интеллектуальном поле. Мы каждые полгода собираем со всей страны специалистов — участников наших многоцентровых исследований. Собираем на инициативной основе, я подчеркиваю! И обсуждаем все, что сделано за полгода, все новые открытия, наработки. Нужно все время поддерживать интеллектуальную планку.
Валерий Григорьевич, а как вы оцениваете помощь различных фондов для детской гематологии? Не созданы ли на настоящий момент подобные фонды и организации для помощи взрослым больным?
Благотворительный фонд «Подари жизнь» – очень успешный и, на мой взгляд, единственный, который реально помогает. Иной раз необходимо решить вопрос оперативно, без лишней бюрократии, иначе в течение двух-трех день проблема исчезнет вместе с больным. Например, требуется купить какое-то уникальное лекарство, или провести срочно необходимую, но затратную процедуру. В таких ситуациях, фонд очень здорово работает.
В отношении взрослых больных такой «палочки-выручалочки» пока не создано. Спорадически случаются отдельные акции в пользу, как у нас это принято называть, «физических лиц». Но как институт благотворительные фонды для взрослых очень слабо развиты, маломощны, и реально, я бы не сказал, что особо эффективно работают.
Источник: ria-ami.
Рейтинг публикации:
|
