Станислав и Любовь

Искренние, доброжелательные, такого не сыграть, они ждут меня в «Макдональдсе». Станислав приглашает за столик. Тут же из-за него поднимается мужчина средних лет, произносит: «Не буду вам мешать». Вот те на — оказывается, это нынешний муж Любови, с которым ее бывший муж Станислав только что оживленно беседовал. А вон и дочери Любови вместе бегают: Ира, Ирундель — как зовет ее отец — Станиславовна и Варя, помладше, не Станиславовна.

— Наша шведская семья, — говорит Любовь, улыбаясь.

— Шутка, — поясняет Станислав (вдруг у меня туго с юмором).

Он зовет ее Любань. Любань то, Любань се. Бывшие разве так общаются? А поди ж ты.

— Что это у вас за идиллия такая, подозрительно как-то, — говорю.

— Просто мы вовремя закончили наши отношения. Не довели их до того момента, когда наступает ненависть.

— А причина?

— Ну, женщина посторонняя встала у нас на пути, — уточняет он.

— Посторонние женщины просто так не появляются, — возражаю я. — Есть ощущение, что многие отношения прекращаются из-за того, что люди банально не могут сесть и поговорить.

— У нас говорить было не о чем, потому что я сделал все возможные шаги, которые исключают дальнейшие отношения в браке. Это была моя инициатива. И я за это несу ответственность. А сейчас я считаю, что это был счастливый брак, каких мало, 13 шоколадных лет. Может, конечно, она думает иначе, — он постоянно делает эту оговорку. Но не дает подтвердить или опровергнуть это «иначе», потому что продолжает говорить сам. Она тем временем иронически улыбается… почти всегда, когда говорит он. Так мать реагирует на проделки сына — выросшего, но навсегда сына.

— Любовь, вы выходили замуж на всю жизнь?

Он отвечает вместо нее, она не против:

— Это глупость: прогнозировать отношения на всю жизнь.

— Но есть ведь идеальная, не побоюсь этого слова, архетипическая картинка в голове каждого — программа, что ли: «…и умерли в один день».

— Да, у меня дедушка с бабушкой прожили всю жизнь вместе! Он в нее влюбился. Вывез ее из Сибири, из чертовой ссылки, — рассказывает он мечтательно, почти с восхищением. — Угробил через нее карьеру, он был военный. Пару раз она била его по голове сковородкой — когда он делал заходы в сторону. Она его похоронила и вспоминала по-доброму до самой смерти. Но они не прогнозировали, я уверен, на целую вечность… И мы — тоже. Просто поженились, и все. Встречались четыре года до этого.

— Мы жили вместе, но регистрироваться и не думали. Мне, конечно, хотелось замуж, как всякой девочке. Но совершенно не обязательно.

— А подтолкнула нас автокатастрофа. Любаня сломала позвоночник. Был риск, что она будет ездить на инвалидной коляске.

— Родственникам сказали, чтобы покупали кресло, — вспоминает она.

— А моя родительница сразу встала на дыбы.

— В смысле — бросай? — уточняю.

— Ну да. Но этот случай, наоборот, подтолкнул нас к женитьбе. Сплотил. Появилась общая проблема, которую надо было решать. Несколько операций было. Ходить учились. Сколько мы — четыре года лечились? — спрашивает он.

Ключевое слово здесь, очевидно, «мы».

— Лет пять, — отвечает она.

— Братцы, а вот ответьте на главный вопрос: куда девается любовь-то?

— Никуда не девается, а преобразуется, — говорит она.

— Трансформируется, — соглашается он.

Все-таки как же часто они соглашаются друг с другом…

— Есть период, когда твой супруг становится такой же частью тебя, как твоя, например, нога, без которой ты ходить не можешь. А потом это переходит в спокойную стадию, настает обычная жизнь.

— Опасная стадия, рутинная, — говорю.

— Она не то чтобы опасная, — замечает она, — просто другая. Ты уже не нога. Ты — отдельная личность. И он тоже. Но отношения продолжаются, и люди по-прежнему взаимно дороги. На самом деле они становятся еще чуть ближе, чем когда в отношениях были эйфория и эмоциональные взрывы. Потому что супруги гораздо больше и лучше понимают друг друга уже рассудком. Появляются синхронизмы. Я, скажем, могла пойти открыть дверь, а через минуту он приходил. Эти вещи с годами появляются и проявляются. Тонкие уровни начинают действовать.

— Вот странно. Ведь это же развитие отношений, больше близости. А результат — противоположный?

— С другой стороны — уже не хватает химической реакции, вброса адреналина, который вырабатывается на первых стадиях отношений. Мне кажется, это больше относится к мужчинам.

— Я согласен, — говорит он. — Вот представьте. У вас есть дом, там диван, камин, кресло, клетчатый плед из верблюжьей шерсти, книжка. Зеленая лужайка перед домом. Комфорт, словом. Все замечательно, просто зашибись. И вдруг с улицы доносится прекрасный звон: «Дзынь-дзынь». У вас любопытство, вам хочется посмотреть. Вы откладываете книжку и просовываете голову в дырку в заборе, чтобы узнать, что там. А там ваш сосед свою жену гвоздями к сортиру прибивает…

— Сложный образ.

— Но это та самая ситуация, которая происходит с мужчиной, ищущим что-то интересное вне своих привычных отношений. Вы бы хотели всунуть голову обратно, а она уже застряла. Это мой случай — высунул: «А-а-а». Ну а дальше — все, свободная жизнь.

— Мужчина может быть верен в браке?

— Наверное, — отвечает она.

— Вы не уверены?

— Ну почему. Мои родители живут счастливо почти сорок лет.

— Вы же не знаете наверняка, как у них складывается.

— У нас довольно откровенные отношения, поэтому знаю. Да, мы могли бы строить свою жизнь по их примеру. Но не хотели. У меня особый взгляд на мир. Грубо говоря, я не тульский пряник, чтобы меня любить до бесконечности. Если человек хочет на волю, наружу — пусть.

— Тем более что я все равно бы в эту дырку полез, рано или поздно, — добавляет он.

— Я ему говорила: возьми тайм-аут, подумай. Точно решил? Все. Вот зеленый свет. Вали. Это бесполезно: говорить, что там же бяка на улице. Я его хорошо изучила и знала, чего можно от него ожидать.

— Я бы не сказал, что там была бяка, — говорит он. — Там были очень полезные отношения в плане опыта. За эти шесть лет я стал немножко лучше жизнь понимать: чем нужно дорожить, куда не следует совать свой нос — холостяцкая жизнь в зрелом возрасте дает мужчине очень многое.

— Значит, вы расходились осознанно?

— Да. После того как было принято совместное решение, мы больше не сомневались, что надо так поступить, — говорит она.

— А не пытались все-таки договориться?

— Есть ситуации, когда действительно надо сесть и поговорить, все решить, — кивает она, — но это работает до тех пор, пока тебе это нужно. У людей бывает разная эмоциональная зрелость. Иногда случается как у детей: поругались и развелись, а потом сошлись снова. У моей одноклассницы родители разводились 12 раз. Мы же пришли к этому решению рассудочно, именно потому, что оно назрело, а не потому, что кто-то обиделся. Это то, о чем невозможно договориться. Мы же не можем заставить друг друга чувствовать как раньше: «А ну-ка давай, чувствуй!».

— У любых отношений есть срок годности, заряд, как у батарейки. У кого-то тринадцать лет, у других пятьдесят, а у третьих все за год заканчивается. Универсальной схемы нет.

Тем временем Любаня сидит и весело искрит глазом: дескать, мели, Емеля, твоя неделя.

— Это не батарейка, мне кажется, а динамо-машинка, которую можно подзаряжать, аккумулятор такой, — говорю.

— А мне кажется, это оттуда все идет — сверху, — отвечает Станислав. — Сидит в облачках бородатый белый гражданин и смотрит на тебя, как ты там, на земле, копошишься. Я думаю, он в какой-то момент решил, что на свет должна появиться Варвара — вон она бегает — и начал готовить почву, чтобы это случилось. Согласно этой программе, я должен был уйти в сторону.

— У нас сейчас родственно-дружеские отношения, — говорит Любовь. — Мы столько лет прожили вместе и не можем быть совсем чужими. У нас общий ребенок. В какой-то момент пришло понимание того, что это самое важное. Да, наши отношения закончились. Но если ты к человеку расположен хорошо, если ты его уважаешь, не делаешь из него монстра, ты должен его отпустить.

— Приятно видеть, с какой сердечностью вы продолжаете относиться друг к другу, — говорю.

— Это в порядке вещей, если никто никого не убил в ходе развода, — убеждает он.

— Но это редкость. Даже аномалия.

— Многие считают, что в этом смысле мы аномальны, — говорит она. — Нам даже родители поначалу задавали вопросы, почему мы не кидаемся друг в друга тарелками.

Ирундель уже сидит с нами за столиком и внимательно слушает родителей. Потом, уловив паузу, спрашивает отца:

— Кстати, мне всегда было интересно: а почему ты развелся?

А я-то все огородами, когда надо было вот так в лоб и спрашивать, как Ирундель.

Станислав после секундного раздумья находит в своем телефоне фотографию эффектной брюнетки, разворачивает экран в сторону дочери и говорит:

— Показываю тебе один-единственный раз, почему я развелся. Вот этой бабе скажи «спасибо» за то, что у тебя есть сестра Варя.

Ирундель никак не реагирует, просто молча смотрит. А затем вдруг дарит мне свой рисунок в стиле манга, изображающий волшебного зверька — доброго и грустного.

Вера и Андрей

Серым утром мы входим в серую переговорную. Как бы разрядить ситуацию?.. Но Вера не чувствует неловкости. Она пришла одна, без Андрея, и сама хочет обо всем рассказать.

Модное пальто, короткая юбка, дизайнерское колье. Прошел год с тех пор, как они расстались. Этот год она потратила на то, чтобы устроить свою новую жизнь с ребенком. И с Андреем — на расстоянии.

— У нас была какая-то банальная ссора, после которой он меня решил оставить. Но я прекрасно понимала, что это просто предлог. В какой-то момент ты понимаешь, что любовь уходит.

Жизнь одна, решила Вера. Я в этом мире одна. Жизнь не делится на двоих. Если рассчитывать на кого-то, то в конце может быть очень больно.

— Те вещи, которые все переживают после разрыва, меня тоже коснулись. «Ну вот, теперь я одна. Я с ребенком — мать-одиночка, повторила судьбу своей мамы». Самое главное — не приобрести синдром жертвы. Тяжело будет потом выходить из ситуации. Гораздо проще с самого начала решить, что все нормально.

Вера так разумно раскладывает свою жизнь по полочкам, что становится понятно: она делает это не в первый раз. Ее слова теперь назначены другим женщинам, которым Вера хочет помочь.

— Наверное, наиболее важное — уважать человека, с которым ты прожил много лет. И для меня счастье сказать, что даже после ссор мы с бывшим мужем теперь дружим.

Вера считает, что все на свете — работа. Любовь — работа. Расставание — работа.

— В конечном счете неважно, кто кого бросил, если не было измен и обманов. Важно найти себя.

У Веры все пошло лучше. Наладились отношения с ребенком, дела на работе. И она поняла, что один важный этап жизни пройден.

— Вот только не очень понимаю, что теперь делать с этой мудростью, — смеется она. — Я стала такая умная, что новые отношения… мне пока… не хочется заводить.

— А что такое любовь?

— О, это жутко сложно. Мне кажется, очень мало кто испытывает любовь — ее путают с привязанностью, с влюбленностью. А любовь — это когда у тебя и влюбленность, и привязанность, и желание сделать хорошо человеку, и умение принимать его таким, какой он есть. И при этом — бесконечное счастье от того, что ты с ним рядом и у тебя его никто не отнимает. Это настолько всеобъемлющее чувство, что я не то чтобы не уверена, что я его испытывала, но искренне восхищаюсь теми, кто живет двадцать-тридцать лет в браке.

— Но не все же они испытывают все эти годы любовь.

— Тут речь скорее об уважении, влюбленности, терпимости, о желании обоих идти в одну сторону. Очень часто в Москве и вообще в мегаполисах люди стараются объединяться в пары, потому что так жить проще. Не говоря уже об ипотеке. Это такие партнерские отношения, они могут быть очень прочными, но в них немного любви. А влюбленность, секс и еще какие-то вещи остаются за бортом… Но ничего страшного. Можно жить и без них.

— Существуют экономические союзы, но фильмы-то снимаются про любовь. Может быть, это главное, к чему стремится человек?

— Я поняла страшную вещь: больше всего на свете я люблю себя. Именно поэтому я стараюсь окружить себя людьми, которых люблю. И это эгоизм, но, думаю, правильный и созидательный.

— Что остается, когда любовь прошла?

— Остается легкая грусть. Это чувство, от которого я даже не считаю нужным избавляться. Очень часто советуют: «Переключись, найди себе поклонника!» — Вера очень смешно воспроизводит интонации советчиков. — Но мне не хочется это состояние притуплять искусственно. Ведь это и есть жизнь.

— Как появилось чувство к Андрею? Что сработало?

— Ну, это какая-то страсть. Ты в этот момент не думаешь и не анализируешь. А потом оказалось, что с ним интересно часами разговаривать. Что хочется видеться чаще. Что с ним легко. Мне грустно было больше всего потому, что семья — это один из твоих проектов. И когда ты очень долго работал над отношениями, много всего осознал и пришел к каким-то выводам, начал ценить партнера, уважать его, понимать, что он немножко другой, реагирует по-другому и вообще не всегда делает все так, как тебе хочется, — очень жалко расставаться. Но, с другой стороны, это опыт, я себя чувствую очень мудрой и взрослой женщиной, которая все поняла и спокойно ко всему относится.

— Есть что-то в Андрее, что притягивает?

— Он честный и открытый. От него не ждешь подвоха. Когда он решил расстаться, то делал это максимально честно, не откладывая. Такой человек не будет изменять, обманывать, ставить в неловкое положение. Я вот еще, кстати, думала: как здорово, что у меня теперь появился такой друг!..

— Что есть между вами такого, что останется навсегда?

— Ребенок. Когда мы расставались, Андрей сказал очень важное, хотя он и не сентиментальный: «Я на всю жизнь останусь тебе родным человеком». Я все-таки отличаюсь от просто-бывшей-девушки или просто-матери-ребенка. Это говорит о том, что наши отношения были искренними.

* * *

Андрей назначил встречу в «Старбаксе» с видом на Белорусский вокзал. Кажется, он согласился только потому, что Вера просила.

— Ну, куда Вера меня опять подписала? — улыбнулся он и пошел заказывать кофе.

Так не говорят о тех, кого больше не любят. Так говорят о родных. Но, когда Андрей возвращается, вопрос о том, в чем Вера лучше него, ставит его в тупик.

— С точки зрения характеров никто из нас не лучше и не хуже, просто мы очень разные, — говорит Андрей. — Бывает, противоположности притягиваются. А бывает наоборот. Мы слишком разные, и, если коротко, это главная причина, почему все так сложилось.

— Когда вы познакомились, что вас привлекло в Вере?

— Нестандартность, — тут он даже не раздумывает. — Я помню этот момент! Она вошла в аудиторию, и я обратил внимание: любопытная девушка — как она себя ведет, как выглядит, говорит… И эта нестандартность зацепила сразу же. Но я уезжал в Австрию учиться, потом переехал в Москву довольно скоро, и мы даже не общались. Все случилось, как в американской молодежной комедии. На выпускном пообщались подробнее и поняли, что мы друг другу интересны. Дальше уже романтика. Я начал ездить на выходные в Питер, потом Вера переехала сюда.

— Некоторые ученые говорят, что любовь — одна из социально приемлемых форм сумасшествия. Считаете ли вы, что любовь — это болезнь?

— Все более или менее интересное, что с нами происходит, — это какое-то отклонение или болезнь. Все, что дает эмоции, так или иначе за границами обычного. Но для меня обычное — это худшее, что может быть. Мне близок такой взгляд на любовь и отношения: это болезнь, которой нужно болеть.

— Зачем?

— Затем, что это одна из самых сильных эмоций, которые человек может испытать в своей жизни.

— Нужна ли она каждому человеку?

— Зависит от взгляда на жизнь. Кто-то себя комфортно чувствует в одиночестве. Кому-то вообще тяжело любить. Кто-то любит только себя. У меня есть знакомые, у которых главная любовь — в зеркале. Но мне кажется, это не полноценная жизнь. Полноценная жизнь — когда ты не только получаешь, но и отдаешь.

— А вы отдавали?

Он смеется.

— Это сейчас я так красиво говорю. А если промотать назад эти шесть лет, чаще было наоборот.

— Когда люди расстаются, что остается?

— Остаются воспоминания. И мне кажется, что самое главное, когда люди расстаются, — сохранить взаимную симпатию. По моим наблюдениям, у очень многих людей к этому моменту настолько критический уровень взаимных претензий, что им тяжело расстаться нормально. У нас остались взаимные симпатия и уважение. Это основное, на чем строятся отношения после.

— Почему вы расстались?

— Самый интересный вопрос, как обычно! — смеется он. — Ну, мы расстались, потому что уже не было той самой любви.

— И как можно понять, что ее нет?

— Нет эмоций. Точнее, эмоции есть, но в основном негативные. А когда они начинают доминировать над позитивными, то надо расставаться. Многие этого решения не принимают, а потом, лет в 70, уже ничего не сделать.

— Кто принял решение?

— Я принял.

— Вы как-то помогли Вере?

— Честно — нет. Но сейчас, когда время прошло, я стараюсь делать все, чтобы ее жизнь и жизнь ребенка была максимально комфортной. В первые месяцы, наверное, тот шлейф, который тянулся со времен нашей совместной жизни, не давал возможности что-то делать искренне и помогать… Сейчас в памяти осталось только хорошее. Гораздо легче общаться и до сих пор быть близкими людьми.

— А вы остались таковыми?

— Навсегда. Вот это мы точно сможем сохранить.

Вячеслав и Ксения

Они приходят в клуб-кафе на Китай-городе порознь. Сначала он. Мы уже давно сидим за столиком, а она все шлет ему эсэмэски, что задерживается, потому что пробки. А он, как будто это уже бывало тысячу раз, все так же безнадежно машет рукой: дескать, неужели выехать пораньше нельзя?

Они здесь и раньше проводили время вместе: там угол любимый, а это хозяйка заведения — здравствуйте. Кажется, что нас не ждет ничего кроме ностальгии и светлой грусти.

Но тут наконец появляется она — и все вокруг преображается. Он, до этого момента рассудительный, мудрый, вдруг становится ироничным шутником. Официанты словно начинают пританцовывать. А свет сам собой становится интимнее, что ли.

Что сказать: она элегантна, знает себе цену, и она — женщина.

Они развелись — сколько лет назад? Да какая разница. Допустим, четыре. Нет — три. Это был 2013-й, ты что, забыл? Пусть четыре, соглашается он, или три, как хочешь. Он готов уступить в мелочах — такова стратегия.

— У нас брак возник вот как, — начинает он и походя бросает ей, привычное, кажется, «только не ори». — Вокруг нее все подруги счастливы и рожают детей. И она тоже хотела. А я думал: красивая и молодая, чего еще желать.

— Для тебя это открытие? — спрашиваю я Ксению.

— Не открытие, — отвечает она, возмущенно глядя на Вячеслава. — Неужели ты думаешь, что я настолько тупая, что мне важно колясочку катать, если колясочку катают другие?

И они сходу начинают высекать искру.

— Похоже, отношения вы до конца не выяснили, — вмешиваюсь я.

— Не выяснили. Просто сейчас они перешли в ту стадию, когда мы открыто не конфликтуем, — отвечает она.

— Так где у вас сломалось, в каком месте? — спрашиваю.

— Давай, ты первый, — говорит она, — иначе я скажу, а ты не согласишься.

— У нас же все по-другому было, — говорит он, — не прямо вот так — сломалось, и мы развелись, а…

— Сейчас расскажу, это смешно, — она прерывает его, и он замолкает с деланной покорностью: мол, смотрите, люди добрые, каково это — с такой-то жить. — Сижу я с телефоном в туалете, извините за подробности, и приходит от него СМС: «Давай поживем отдельно». Ну, я и думаю: раз давай, то давай! И в тот же день увезла вещи.

— Такие эсэмэски просто так не посылают. Значит, были предпосылки, — осторожно намекаю я, стараясь не слишком входить в роль семейного психолога.

— Там довольно короткая история, связанная с командировками и рождением ребенка, — говорит он.

— Ага. Короткая такая история. На пять лет, — иронично замечает она.

— На семь, — парирует он.

Они снова спорят по поводу цифр. Пять-семь, пять-семь, два года-то нормальных было, Аня родилась — год, и еще один, а помирились, вспомни, после того, как я пыталась от тебя уйти.

— У вас один ребенок? — надо это, чувствую, прекратить, перебить как-то.

— Да. Девочка. Девять. Будет. В апреле. Четырнадцатого числа, — говорит он, чеканя слова, будто «Отче наш»: ночью подними — ответит без запинки.

— А любовь-то была с самого начала или как?

— Конечно, конечно! — уверяет она горячо, даже радостно.

— Мы поехали на Эльбрус. Она в своей компании, я в своей. Встретились в аэропорту, стали выпивать, — говорит он, развивая сюжет.

Они рассказывают свои совместные истории слаженно, как дикторы в теленовостях. Он скажет, она подхватит. И наоборот.

— И тут Слава поднимает на меня свои голубые глазки и говорит: «А Ксюша пить будет?»

— И все? И Амели? — спрашиваю ее.

— Да-да-да, — смеется она, — и Амели. Взглянула и растаяла. Ну, а потом как-то все само собой.

— И пошла любовь, — вступает он. — Причем такая активная, резкая. Захотели — подорвались и уехали: в Питер или куда там.

Они снова выясняют, кто кого. На этот раз — кто кого затащил в ЗАГС. Спорят, как дети из-за чупа-чупс.

— Он говорит, что я женила его на себе. Хотя это он все время мне предлагал. Через месяц после знакомства подали заявление, а через четыре — поженились. Давай, давай, рассказывай, что ты это в шутку сделал!

— Почему в шутку? Я всерьез. Просто по дороге с Эльбруса я сказал, не подумав, вот эту фразу: «С тобой так весело, что я бы на тебе женился». Ты за нее и зацепилась.

— Нет, не так ты сказал, — возражает она — впрочем, не уточняя, как. Она противоречит ему машинально, похоже, по привычке.

— Слава, а ты в то время был свободен? — спрашиваю.

— Да.

— Нет. Не был он свободен. Он вообще никогда не бывает свободен, — говорит она.

— Вот она и выдала причину, — усмехается он.

— Какую?

— Какую, какую: ревность! Командировки и бабы.

Они продолжают пикироваться, не объясняя в подробностях, по какому поводу. Какие-то бабы, деньги, командировки… Я уже жалею, что не сел между ними.

— Вы когда женились, думали, что на всю жизнь? — интересуюсь, стремясь отвлечь их.

— Я думала, что это любовь всей моей жизни! — отвечает она, не размышляя ни секунды.

— Не было это у тебя любовью всей твоей жизни, — говорит он тут же, следом.

— Ты что же, считаешь, я стала бы выходить за тебя замуж, да еще и детей от тебя рожать, если бы не решила, что это на всю жизнь?!

— А Слава?

— А Слава просто хотел с телкой потусить — с молодой и симпатичной, со мной то есть.

— Да, а потом родился ребенок, и в командировки я ездить не перестал. И меня становилось все меньше. В какой-то момент у нас начались перепалки…

— Хочешь, я тебе всех твоих перепалок по фамилиям перечислю? — спрашивает она, улыбаясь улыбкой дуэлянта.

— И все-таки! Почему, по-вашему, вы разошлись? — в этой пьесе я все еще пытаюсь играть роль мирового судьи.

— Мне кажется, наша основная проблема в том, что мы слишком похожи. Мы оба Львы по зодиаку. У нас одинаковые потребности: даже не во внимании, а в обожании. Но я не могу на него смотреть подобострастно, потому что мне самой это надо. И он тоже не может. А сейчас каждый из нас это нашел — уже в других людях.

— Что было потом — после всех этих «давай поживем отдельно»?

— Потом она с дачи как-то приезжает и говорит: все — конец. Я же ей говорю: нет, ни фига…

— Ты не рассказываешь самого главного — почему я так сказала, — вступает она. — Я там на даче завела парня. Потому что Слава упарил меня со своей… не будем называть, с кем! Дама публичная — волшебная и пушистая. А тут я — зачуханная и с ребенком. Он все время с ней. Ездят куда-то, а куда — неизвестно.

— Потому что я с ней работаю, — говорит он.

Но она пропускает это мимо ушей.

— Я почувствовала себя ниже плинтуса, стало обидно. Надо было как-то поднимать самооценку.

— Так это месть была?

— У Львов знаете какой способ мщения? Лишить своего общества драгоценного, — отвечает она.

— И ты уехала за сто километров от Москвы, переспала там с парнем, вернулась обратно, рассказала мне об этом — и все только для того, чтобы поднять свою самооценку? — спрашивает он удивленно.

— Я не сказала, что я с ним переспала. Я сказала, что не хочу быть твоей женой. Но вообще-то таким образом я сжигала мосты.

— А я стал думать, что делать, — говорит он. — В результате отец той особы, к которой ревнует Ксения, помог нам сойтись — он психолог.

— Он сказал, что только благодаря мне наша семья еще держится, — вспоминает она.

— А что он мог еще сказать? — не сдерживается Вячеслав.

— И мы снова сошлись, — довольно продолжает Ксения, делая вид, что не замечает иронии бывшего мужа.

— Может, все ваши разногласия до брака надо было обсудить?

— Да не стали бы мы, — говорит она, — потому что у обоих такой характер: пан или пропал! Если б он мне предложил сначала повстречаться, узнать получше друг друга, пройти тесты на совместимость — я бы просто слилась, да и все.

— Значит, у вас была конкуренция, а не кооперация?

— Кооперация? Это все не важно. Для женщины важно, чтобы была самая главная ниточка, за которую двое держатся и которая отделяет их от всех остальных: вот мы, а вот весь мир вокруг нас. А мужчина, мне кажется, если с ним в постели весело, — вот он как раз скооперируется с кем угодно!

— Как понять, что это твой человек, что у вас любовь? Слава же не твоим оказался?

— Моим. Только слишком моим… Представьте, каково это — жить с еще одним собой! Из всех тех, кто был, — это, наверное, самый мой. Но мы не можем вместе.

— Ксения, но ты же можешь вообразить себе, что есть где-то мужчины, которые способны не изменять?

— Я считаю, что если мужчине правильно предложить — он всегда согласится.

Вячеслав весело смотрит на нее, она отвечает ему взглядом-вызовом. Все-таки есть особая интонация в общении людей, которые видели друг друга голыми.

— Судя по твоим словам, человек вынужден разбивать свою жизнь на периоды, переходя из одних отношений в другие.

— Не стоит идеализировать человека — чтобы не разочаровываться. Надо здесь и сейчас делать все для своего счастья. А дальше — как пойдет. Не стоит загадывать надолго.

 — Значит, ты все время с оглядкой живешь, ждешь подвоха?.. Если отдаешься человеку, то на все сто, иначе зачем все это затевать?

— Ну, я пока замуж во второй раз и не вышла.

— Представь идеальную картинку: он и она живут тридцать лет счастливо и в любви…

— Я таких не встречала.

— Но мы же все знаем или верим, что они есть.

— Они либо хорошо притворяются, либо речь идет о каких-то формах сильной психологической зависимости.

Наталья и Денис

Если бы Наталья три года назад не была моим редактором, я бы решила, что они с мужем Денисом — голограмма, которая вот-вот растворится в воздухе. Они вместе больше 25 лет. «Голограмма» гуляет по саду «Аквариум» и смеется: «Погоди, может, до 26-го мы еще не доживем? Ну конечно, конечно, мы же притворяемся!»

— Хотя 25 лет сложно притворяться, — шутит на съемке Наташа и делает Денису рожки. Но как только фотограф прицеливается — рожки убирает.

Спрашиваю: счастливая любовь — это как? Когда не дерутся и не разводятся?

— Ну, давайте пойдем от противного, — предлагает рассудительный Денис. — Мы ни разу не разводились, хотя, конечно, были разные периоды. И очень тяжелые.

— Мне хотелось его убить, — объясняет Наташа. — Развестись не хотелось, но убить — постоянно. Особенно раньше.

Тем, кому небезразлична известная история в 57-й школе, далее надо читать с осторожностью. Наташа, тогда еще Наталья Станиславовна, была классной руководительницей Дениса. Правда, роман завязался уже после выпускных экзаменов. Ей было 20, ему 17.

— Это был 1990-й год, — вспоминает Наталья. — Люди ринулись в торговлю, чтобы как-то выжить. В школе стало не хватать учителей.

Ее взяли преподавать русский и литературу, хотя сама она училась только на 3-м курсе.

— Я не хотела его брать, — вздыхает Наташа. — Он был коротко стриженый, у него свитер был заправлен в джинсы, и он нагло так ухмылялся. Я подумала, что у меня с ним будут проблемы: хулиган, начнет расшатывать дисциплину в классе. Но меня поставили перед фактом…

— Ну, я действительно был хулиганом, — соглашается Денис.

— И он еще был старше их на год! — вспоминает Наташа. — Но вел себя хорошо, — тон у нее меняется. — Хорошо учился, писал лучшие сочинения, стихи…

— В первой школе была сильная математика. А тут — литература. В общем, я мог и там и там блеснуть, — улыбается Денис.

— Собственно, он и блистал, — соглашается Наташа.

Хорошая энгельсская школа располагалась в не очень хорошем энгельсском районе. И туда частенько наведывались хулиганы: снимали кроссовки, вымогали деньги. Никто ничего не мог сделать. До самых каникул Денис дрался с хулиганами, заступаясь за новых одноклассников. Наталья Станиславовна была не в курсе.

— В общем, я старался понравиться как мог, — улыбается Денис.

— А меня это все бесило, — признается Наташа. — Помню, подходит и говорит: «Я буду носить ваши тетради». И это был не вопрос, а утверждение.

— У меня дом находился напротив троллейбусной остановки, куда приезжала Наташа, — объясняет Денис. — Из окна я видел, когда она выходит. А я в этот момент уже стоял одетый и ждал. Она каждый раз говорила: «Это ты? Опять?» Кокетничала, наверное!

— Да я не понимала, что это вообще такое, — возмущается Наташа. — Каждый день! Мне было так неловко! Я же взрослая женщина.

— Короче, я ее честно предупредил: окончу одиннадцатый класс и на тебе женюсь, — резюмирует Денис.

— Ты мне сказал «на вас», здрасьте, — поправляет Наташа.

— По-моему, когда я был в одиннадцатом классе, мы были на «ты» уже, — неуверенно уточняет Денис. — Никто из учеников не знал, что мы встречаемся… А Наташа, когда пыталась меня ругать, говорила, что придет к моим родителям. На что я отвечал: конечно, непременно надо прийти в гости и выяснить, в каких условиях живет ученик.

— Папа Дениса был моим любимым родителем, — улыбается Наташа. — Он был военный, приходил в форме, садился за первую парту, все записывал. Уже потом, когда поженились, папа очень меня любил. Я не говорю «свекор» — нет, это мой папа! Мне кажется, он понимал, что кроме меня с Денисом мало кто справится…

— В общем, я поставил всех перед фактом, не советовался, — заканчивает Денис. — Для всех было шоком, когда мы поженились.

— Я не могу сейчас сформулировать, как все это случилось, — осторожно продолжает Наташа. — Я трепыхалась, трепыхалась, а потом…

— Да она была не только учительницей, она еще в конкурсе красоты участвовала! Мне голову сносило просто! — улыбается Денис.

— Короче, деваться мне было некуда, — смеется Наташа.

На 9 августа была намечена регистрация брака. Но надо было как-то сообщить об этом Наташиным родителям. Как — Наташа не знала. Денис и тут решил справиться сам. Будущая теща рыдала и говорила: только через ее труп. А заявление уже лежало в ЗАГСе…

— И теперь я должна сказать эту фразу, — ехидничает Наташа. — Когда сейчас я напоминаю маме об этом, она этого искренне не помнит! Еще и спорит: я такого не могла сказать, это ж сыночек мой любимый.

Денис поступил на филфак. Денег совсем не было. В 1992-м у них родился ребенок. Надо было выживать.

— Помню, как покупали «Пепси» и разбавляли его водой, — говорит Денис. — Йогурт как невиданный деликатес… Я работал на нескольких работах и учился.

— Родители помогали, — вспоминает Наташа. — Мы за многое им благодарны. — Она долго молчит и продолжает уже о другом: — А потом понимаешь, что время пролетело незаметно, что уже прожил с этим человеком 25 лет. И вот я смотрю на его юношеские фотографии и говорю себе: как я вообще могла за него выйти замуж?! Сейчас чисто внешне он мне нравится больше.

Впрочем, однажды Наташа и Денис чуть не развелись: из-за Есенина и Маяковского.

— Я на восьмом месяце, — на полном серьезе вспоминает Наташа, — мы говорим про стихи, и вдруг он заявляет, что Есенин — выше поэт, чем Маяковский. Я до сих пор возмущена! Как можно любить этого кабацкого товарища! И я подумала: ну как я буду жить с человеком, который любит Есенина?! И убежала. Потом вернулась. Обычно как-то я первая иду на примирение. Но с возрастом Денис тоже научился это делать.

Кроме Есенина и Маяковского пыталась развести их Москва. Почувствовав, что в Саратове доросли до потолка, Наташа и Денис уехали в столицу. И тут вдруг Денису на новом месте стало скучно.

— Для меня это было самое большое оскорбление: всем со мной весело, а ему скучно! — говорит Наташа.

— Я пустился во все тяжкие, наступил кризис среднего возраста, я чувствовал, что что-то теряю, — вспоминает Денис. — Это была попытка что-то изменить в своей жизни. А потом понимаешь, что проблема-то внутри тебя — смена места жительства или человека, который рядом, ни на что не повлияет.

В итоге супруги разъехались по разным квартирам.

— Мы не любим об этом вспоминать, — Наташа опускает глаза. — Это болезненно для нас обоих. Денис очень заболел, я только потом узнала. Однажды чуть не угорел дома: поставил супчик варить и забыл! А потом позвал меня в кафе — поздравлять с днем рождения. Принес в подарок ноутбук, и я заплакала. Сидим в кафе, а я плачу и не могу остановиться. Денис-то знает, что я не плакса, я вообще никогда не плачу по пустякам! Потом он просто приехал за мной, забрал — и все. Грешно говорить, но это полезно было обоим.

— Большую часть жизни я прожил с Наташей, — подсчитывает Денис. — Из своих сорока трех — 26 лет.

— Поэтому когда его мама начинает рассказывать мне, какой он, как с ним надо правильно обращаться, мне смешно, — улыбается Наташа, а потом серьезнеет. — Я вот сейчас непопулярную вещь скажу. Сейчас модно быть гордой и независимой, никто не хочет уступать. Но есть старинная арабская поговорка: мудрая женщина добавляет сахар во все, что она говорит мужчине, и убирает соль из всего, что мужчина говорит ей. Понимаете? Весь секрет: закрыть вовремя уши и рот. А всем девочкам, которые хотят выйти замуж, напоминаю: хороших кобелей разбирают еще щенками.

У Дениса есть огород, на котором он мечтает вырастить помидоры и малину, которую так любит Наташа. «Мещанство, конечно — мы как гоголевские старосветские помещики», — смеются оба.

— Знаешь, я не верю в браки, когда, условно говоря, она любит Стаса Михайлова, а он — оперу, — продолжает Наташа. — О чем они разговаривают? Хотя Денис вот любит караоке с друзьями, например, а мне бы дома посидеть. Но зачем сидеть с кислой мордой и портить людям праздник? Поэтому, когда он тусовался, я — дома, с книжечкой. На самом деле все просто, мне кажется: надо себя любить меньше, чем человека, с которым живешь. Уступать, жалеть, уважать. Я не смогу быть с мужчиной, которого не уважаю. А еще нельзя лазить по телефонам — никогда.

— Наверное, если бы мы не хотели быть друг с другом, уже бы не были, — подводит черту Денис. — Трудно заставлять себя делать то, чего ты не хочешь.

— А как же измены?

— Знаете, когда я родила, он всю ночь делал пельмени, а утром стоял под окном роддома и держал эту баночку. Ему мама еще говорила, что мне нельзя такую пищу, а он их все равно лепил… А ему только-только исполнилось 18 лет. И когда мне хочется в очередной раз его убить, я вспоминаю эти пельмени — и все.

— Я, кстати, этих пельменей не помню, — улыбается Денис.