Трагически погибший накануне и горячо оплаканный всеми либеральными медиазвездами журналист Аркадий Бабченко на следующий день неожиданно воскресает и, стыдливо отводя глаза от телекамер, произносит какой-то маловразумительный текст об операции, которая готовилась два месяца и в которой ему было поручено принять участие – втайне от жены и близких – еще месяц назад.
Президент Петр Порошенко объявляет день чудесного «воскрешения» журналиста Днем нового рождения украинской нации, а половина либеральных звезд по обе стороны российско-украинской границы не могут скрыть восторга перед изобретательностью спецслужб Незалежной, целый день морочившей всему миру голову.
Увы, эта история что-то подозрительно напоминает – но не по сюжету, а по почерку.
А напоминает она историю с отменой саммита в Сингапуре 12 июня, который, как выяснилось два дня спустя, отнюдь не отменен, и подготовка к которому, оказывается, продолжается с новой силой.
Саммит в Сингапуре и готовящуюся сделку с США с Северной Корее при участии Кореи Южной все уже успели оплакать (или злорадно похоронить - в зависимости от взглядов), а потом выяснилось, что делать это совершенно не стоило, потому что вся идиотская история с якобы отменой этой сделки (по абсолютно надуманному поводу) была спецоперацией Дональда Трампа по выторговыванию для США больших уступок со стороны его северокорейского визави.
Воля Ваша, но есть что-то в Аркадии Бабченке от президента США, равно как и в президенте США от Грицака и Луценко.
Это какой-то один общий стиль – идиотизации политики, заполнения повестки дня фейк-новостями без доли уважения к общественному мнению, которое можно спокойно на день-два ввести в заблуждение.
А потом, как ни в чем ни бывало, объявить обман политической комбинацией.
Ну а в целом как оценить все происходящее вокруг нас?
Как отнестись всерьез к делу «оживающих» после применения боевого химического оружия Скрипалей, к самому феномену Джона Болтона, который требует от Северной Кореи исполнения «ливийского сценария» разоружения, зная, чем для ливийского лидера обернулся именно этот сценарий?
А как прикажете понимать сам выход из «иранской сделки» с исполнением 12 неисполнимых условий Майка Помпео в качестве наиболее «мягкого варианта»?
А дело о российском вмешательстве в американские выборы, в рамках которого установлено только то, что у президента США было много оплаченных любовниц и он скрывал это от своей жены, а русские, видимо, знали об этом и угрожали разрушить его семейное счастье?
Такое ощущение, что в целом в мире – за рубежом и не только за рубежом – везде - реализуется одна большая спецоперация СБУ.
Да если бы дело было только в проклятом Западе?
Конечно, наш президент на фоне американского – это почти царь Соломон, равно как наш министр иностранных дел на фоне его англосаксонских партнеров – это Талейран и Меттерних в одном лице.
Но если мы взглянем на наши публичные дебаты по телевизору, то снова увидим там одну сплошную СБУ-шную спецоперацию.
Люди годами говорят одно и то же на одни и те же темы, используя одни и те же аргументы, с полным пониманием того, что в этом споре не родится не то что истина, а просто членораздельно высказанная мысль.
И все это происходит на фоне буйства фейково запрещенных телеграм-каналов («запрещенный» Телеграм – это ведь еще один «оживший Бабченко»), которые каждый день сообщают подписчикам, какие экономические кланы стоят за теми или иными российскими министрами. Создавая устойчивое впечатление, что кроме кланов за ними ничего, собственно, и не стоит – нет ни идей, ни программ, ни инициатив.
И при этом нам еще говорят, что добрая половина этих «запрещенных» телеграм-каналов создана сверху - условно говоря, АП или кем-то там рядом.
То есть нам приходится свыкнуться с мыслью, что представление о тотальном клановом перерождении российской исполнительной власти (а никакого другого представления этот телеграм-беспредел не рождает) есть сознательное порождение российской официальной пропаганды.
И если и это не спецоперация СБУ, то, извините, что это?
А это вот что.
Основным фундаментальным противоречием нашей эпохи является противоречие между интеллектуализацией экономики и тотальной де-интеллектуализацией политики.
Проще говоря, интеллектуальный класс – класс людей, кто производит, усваивает и распространяет новые открытия – превращается во все более и более значимый фактор экономики любой развитой страны (отсюда все эти разговоры про «цифровую экономику», «искусственный интеллект» и прочие изыски).
Но при этом по мере усиления народно-хозяйственной значимости этого класса он теряет не только позиции в сфере властных отношений, но даже лидерство в области общественного мнения.
Президенты перестают читать книги, более того, президентами как правило начинают избирать подчеркнуто малокультурных, плохо образованных людей, тем самым как бы стоящих ближе к народу. Ричард Никсон еще мог позволить себе сходить на концерт классической музыки, для современного президента США это исключено полностью («нельзя быть с высоколобыми - это не примет избиратель»).
Влияние на политику приобретают воротилы игорного бизнеса, руководители хедж-фондов, строительные подрядчики и прочий отнюдь не хай-тек.
В позапрошлом столетии в Европе наблюдалась явная тенденция к интеллектуализации политики – известные ученые становились министрами, руководителями правительств, по меньшей мере, советниками лидеров страны.
Вспомним имена великих историков-министров Франсуа Гизо, Адольфа Тьера, Томаса Маколея, выдающегося филолога Вильяма Гладстона, не самого посредственного романиста Бенджамина Дизраели. Последним в этом ряду можно считать крупного политолога Вудро Вильсона, кстати, единственного из президентов США, кто имел научную степень.
Интеллектуальный класс весь XIX и XX век буквально рвался к власти, не только ради славы и денег, но стремясь в каком-то смысле подчинить общество и процесс развития императивам познания и творчества.
Россия в этом смысле не была исключением – ученые мужи разного уровня и квалификации – от Милюкова до Ленина – здесь претендовали занять места во власти, уготованные при старом режиме лишь представителям наследственной аристократии и сословного чиновничества: и этот конфликт интеллектуалов и сословных элит и стал главным детонатором русской революции, как, как до нее – серии французских, а после нее – германской.
С конца XX мы наблюдаем сильнейшую общественную консервативную реакцию на этот процесс социальной и политической экспансии интеллектуального класса. Реакцию в значительной степени объяснимую и даже исторически оправданную.
Люди знания в XX веке слишком перетянули одеяло на себя, подвергнув иные классы не всегда заслуженной культурной и политической дискриминации.
Иные классы, в первую очередь финансовая олигархия, воспользовались проблемами, с которыми столкнулось общество на гребне волны научно-технического прогресса в начале 1970-х годов и очень быстро умерили амбиции интеллектуалов, фактически выбросив их из политики, а чуть позже – и из публичного пространства.
Теперь в порядке вещей, что министр в области высшего образования может не иметь научной степени, скоро ему не придется и демонстрировать даже диплом о наличии самого этого высшего образования.
Сегодня интеллектуалы в политике – это либо такие «живые осколки» прошлого типа Генри Киссинджера, либо буквально – пиар-обслуга финансово-политических кланов с разной степенью философской самостоятельности, либо это просто технические специалисты без претензии на статус гуру. Представить себе реально выдающегося историка, философа или социолога, претендующего на позиции премьер-министра в каком бы то ни было правительстве, просто невозможно.
Реальные научные заслуги – это очевидный минус для успешной политической карьеры.
Но при этом все говорят про «интеллектуализацию» экономики, смерть рабочего класса и об огромном значении науки для «прорыва» той или иной страны в будущее.
Эти слова, наверное, соответствуют реальности. Но «прорыв» этот должны осуществлять люди, чей социальный статус объективно снижается день ото дня, кто, грубо говоря, принужден смотреть по телевизору фильмы, снятые о бандитах для бандитов.
Рано или поздно эта ситуация приведет к взрыву, к острейшему социальному конфликту, который наверняка разрешится революцией во всемирном масштабе.
Но сегодня это невозможно, потому что в отличие от XIX и XX века у интеллектуального класса нет в распоряжении теории, концепции, философского учения, с помощью которого он мог бы бросить вызов существующему порядку вещей.
На кафедрах философии в мире господствует либо логический позитивизм, мало чувствительный к социальной тематике, либо постструктурализм, посредством которого легко деконструировать те или иные неприятные «духовные скрепы», но не «требовать невозможного», то есть права на политическое влияние.
В итоге, побеждает то, что побеждает.
Индустрия фейков, развлечений, дешевых пропагандистских телешоу, бесконечных сеансов «черной магии с полным ее разоблачением». Побеждает та самая «украинизация», которую было бы несправедливо приписывать одной Украине.
Утверждают свое влияние люди, буквально гордящиеся своим невежеством и бескультурием, которые путают Швецию с Швейцарией, хватают женщин за причинные места, на уровне мировой политики демонстрируют повадки мелкого рыночного торговца, договаривающегося о цене на баранину, и смахивают перхоть с пиджака слишком хорошо одетого партнера.
Рано или поздно это все нарвется на звериную ненависть трудящегося в своей лаборатории интеллектуала, который перестанет понимать, почему мировые проблемы должны решать люди с интеллектом и уровнем культуры ниже среднего.
Разумеется, когда это произойдет, интеллектуал назовет себя каким-то другим именем: уже, наверное, не масоном или пролетарием, но, может быть, гастарбайтером или вольным программистом.
Не знаю, какая шальная идея захватит его ум в далеком будущем, оторвет его от кафедры или лаборатории и поднимет его на борьбу. Но почти уверен, что это произойдет обязательно, поскольку отмеченное мной основное противоречие эпохи фундаментально и неустранимо.
Современный мир, кажется, зашел в «украинский» тупик, и этот тупик не может длиться бесконечно.
