Мифы о России: Сравним быт горожан

Сегодня мы продолжим разбор мифов о России и

Блоки и другие устройства для втаскивания тяжелых предметов через окна также не могли появиться на Руси — не было нужды в подобных устройствах. Жизнь в русских городах не толкала и к разработке разных типов междуэтажных лестниц внутри узкого жилища, которое необходимо было втиснуть между двумя соседними.

Изобретательность решает только те задачи, которые ставит жизнь. Там, где дома из дерева, чаще пожары. Именно поэтому на Руси появились сборно-разборные деревянные дома с пронумерованными деталями. Английский путешественник Уильям Кокс увидел это в 1778 году так: "Покупатель, являясь на рынок, объявляет, сколько хочет иметь комнат, присматривается к лесу и платит деньги… Не стоит большого труда перевезти дом и собрать в одну неделю" (W.Coxe "Travels in Poland, Russia, Sweden, and Denmark". London, 1784). Сборные дома появились в России очень давно. Адам Олеарий описал их за полтора века до Кокса, но существовали они исстари. Дипломат Адольф Лизек видел (в 1675) в продаже разборную колокольню. Продавались даже мосты и башни! [В.О.Ключевский, "Сказания иностранцев о Московском государстве", М., 1991, с. 176.]

Русские путешественники, попав в Европу, удивлялись: как это можно жить в каменных домах? Они находили это крайне нездоровым. (Миллионы людей во всем мире продолжают находить это по сей день.) Когда же каменные постройки стали, тем не менее, распространяться и в России, стены внутри комнат обшивали тесом, подкладывая под него мох. [Там же, с. 169 и 189.]

В Европе, где дрова продавались на вес, а меха были доступны немногим, простые люди гораздо больше страдали от холода зимой, чем в России, где зимние морозы куда суровее — зато были дешевы меха и дрова.

Изобилие презирает мелочность. Там, где говядину продавали не на вес, а по глазомеру, едва ли могла возникнуть потребность в особо точных весах. Там, где все дешево, легче прожить, а оттого меньше воров и меньше замков. Замки вплоть до петровских времен были редкостью, и не из-за недостатка мастеров. Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха, посетивший в 1655 "железный ряд" на московском рынке, восхищается "железными вещами и принадлежностями… превосходной работы". Но в замках москвитяне, как видно, особо не нуждались. А вот в лондонском музее Виктории и Альберта замкам отведено несколько залов, нужный был предмет.

Об условиях жизни простых людей в тесных и скученных европейских городах тоскливо даже думать. Историк Юджин Вебер, изучив эволюцию городского хозяйства Парижа и Лондона, обобщил свои выводы для широкого читателя в журнале "Нью Рипаблик". [Eugene Veber, "From Ordure to Order" // The New Republic, July 1, 1991; русский перевод: "Интеллектуальный форум", № 1, 2000.] Среди прочего, он описывает, как выглядел Париж в течение всего Нового времени (Средние века едва ли были веселей): "Дома стояли меж зловонных болот. У порогов гнили отбросы, здания утопали в них все глубже и глубже... С XVI века Париж стоял на выгребных ямах, они источали миазмы и зловоние".

Профессия мусорщика, отмечает Вебер, появилась лишь в конце XVIII века. "Бытовой мусор вперемешку с требухой, испражнениями и падалью сваливали в тянувшиеся вдоль улицы сточные канавы. Туда же выбрасывали трупы недоношенных младенцев. Еще в конце XIX (девятнадцатого!) века префекты издавали циркуляр за циркуляром, предписывавшие обязательное захоронение мертвого плода. Трупы младенцев выбрасывали в канавы, реки, оставляли в общественных уборных а после 1900(!) года — в коридорах метро, ибо за самые дешевые похороны надо было отдать пятидневную зарплату. Сточные канавы напоминали овраги, во время ливней по ним с ревом неслись грязевые потоки, и вплоть до XIX века бедняки промышляли тем, что помогали своим богатым согражданам одолевать эти препятствия, переводя их за небольшую плату по самодельным мосткам. Из канав помои стекали в Сену". Нестерпимое зловоние в районе Лувра побудило королей переселиться в Тюильри, но и там вонь была ненамного меньше.

"Судебные архивы 40-х годов XIX (девятнадцатого!) века содержат немало дел (продолжает Вебер) о привлечении к ответственности домовладельцев и слуг за опорожнение ночных горшков из окон верхних этажей. В этом же десятилетии появились первые общественные уборные, но мужчины и некоторые женщины продолжали мочиться, а то и испражняться у порогов домов, возле столбов, церквей, статуй и даже у витрин магазинов. Содержимое выгребных ям просачивалось в землю, заражая воду в колодцах, а воздух дымился от гнилых испарений".

Париж не был исключением. Такой была городская жизнь во всех странах, которые у нас ныне ласково зовут "цивилизованными", подразумевая, что такими они были всегда. Как подчеркивает Вебер, "Англию антисанитария терзала веками", причем люди сжились с ней. Вебер приводит поговорку жителей Йоркшира, которая в вольном переводе звучит так: "Где грязь, там и карась". Верхушка общества страдала от антисанитарии не меньше, чем простой народ. Жители королевского Виндзорского замка постоянно болели "гнилостными лихорадками", ставшими причиной преждевременной смерти очень многих (включая принца Альберта, мужа королевы Виктории). В середине прошлого века "под Виндзорским замком обнаружили 53 переполненные выгребные ямы". [Справедливость требует заметить, что Лондон был похож на Париж лишь в своем центре. За пределами городского ядра, он, как и Москва, представлял себой "большую деревню" (правда, без бань во дворах).]

Список городских ужасов этим не исчерпывался. Еще одна цитата из Вебера. "С 1781 года Монфокон на северо-востоке Парижа был единственной городской свалкой. Прежде там стояли виселицы, и трупы преступников разлагались вместе с дохлым зверьем среди вздымавшихся все выше гор мусора". К этому добавлялась "вонь гниющих туш, которые привозили со скотобоен. К 1840(!) году здесь образовался громадный пятиметровый пласт из жирных белых червей, которых продавали рыбакам... Процесс естественного гниения превратил Монфокон в огромный смердящий пруд. Большая часть этого месива просачивалась в землю, оттуда — в колодцы северной части Парижа, ветер же разносил зловоние по всему городу".

Да, Москва (как и другие города России) была большой деревней, но это означает, во-первых, что "при каждом доме был обширный двор (с баней) и сад" [В.О.Ключевский, указ. соч., с. 164 и 168.], а во-вторых, что ее жители не знали недостатка в воде, ибо во дворах имелись колодцы. Много ли мог употреблять воды простой люд в типичных городах Западной Европы, где общественные колодцы до появления водопровода были лишь на некоторых площадях (вдобавок из этих колодцев вечно вылавливали трупы кошек и крыс)?

Выдающийся французский патриот и "историк романтического направления" (так его аттестует "Советская историческая энциклопедия") Жюль Мишле, констатируя победу фабричного производства над ручным, писал в 1846 году: "Раньше женщины из простонародья лет по десять носили одно и то же синее или черное платье, не стирая его из страха, чтобы от частой стирки оно не расползлось". [Жюль Мишле, "Народ", М., 1965, с.37. Мишле поясняет, что перелом к чистоплотности наступил в начале 1840-х годов благодаря резкому падению цен на фабричные ткани: "это была своего рода революция во Франции, мало кем замеченная". У простонародья, о котором говорит Мишле, "появилось нательное и постельное белье... Неимущие классы оказались в состоянии покупать эти вещи, чего не было от сотворения мира" (там же).]

Наверное, можно не продолжать. Совершенно очевидно, что при всех возможных (и законных) оговорках, качество жизни простых людей Руси-России, по крайней мере до Промышленной революции, было выше, чем в странах Запада. Больше было и возможностей вырваться, пусть и с опасностью для себя, из тисков социального контроля. Наличие такого рода отдушин обусловило постепенное заселение "украинных" земель вокруг ядра Русского государства. А вот, например, для английского народа, доведенного до крайности "огораживаниями" и "кровавыми законами", подобная возможность впервые открылась лишь в XVII веке, с началом заселения колоний.

Жители исторической России (практически до 1917 года!) оставались счастливыми и уверенными в себе безотносительно к тому, что сегодня именуют "объективными показателями". 350 лет назад уже упомянутый здесь Адольф Лизек писал, что русский простой народ "в делах торговых хитер и оборотлив, презирает все иностранное, а все свое считает превосходным". Генерал Патрик Гордон, проведший на русской службе 38 лет (с 1661 по 1699), в своем "Дневнике" находил русских надменными ("insolent"), высокомерными ("overweening") и "ценящими себя выше всех народов". Дословно того же мнения австрийский посол барон Августин Мейерберг, называющий русских "высокомерными от природы" и ставящими себя "в любых смыслах превыше всех на земле".

От века к веку этот настрой менялся мало. Он продолжал преобладать даже в XIX веке. Хотя его поколебало поражение России в Крымской войне, тем не менее, когда Этнографическое бюро Императорского Русского Географического общества занялось в 1899 изучением вопроса о патриотизме простого народа (это был, по сути, социологический опрос), преобладающий тон ответов был обобщен так: "В народе существует глубокое убеждение в непобедимости России". [М.М.Громыко, "Мир русской деревни", М., 1991, с.229.] По-настоящему всерьез чувство превосходства над остальным миром было подорвано в России лишь русско-японской войной. Счастье заканчивалось.

Мало ли какие иллюзии питал этот народ, скажут нам, все равно исторический опыт России — это опыт беспросветного деспотизма, отсутствия каких-либо либеральных проблесков. Что ж, проверим и этот тезис.

Мифы о России: Тирания или демократия?

Исторический опыт России -

Наши традиции демократии и народного представительства старше самого русского государства: Лаврентьевская летопись говорит об изначальности обычая сходиться на вече. Что же до выборных органов власти, ныне даже школьникам известно, что при раскопках Новгорода находят избирательные бюллетени на бересте. Сравнивая средневековые города-республики Северной Европы, видишь, что системы выборного правления в Новгороде и Пскове были заметно демократичнее, чем в близких, казалось бы, по устройству "вольных имперских городах" Германии: в Новгороде выбирали не только посадника (должность вроде президентской) и тысяцкого (помощник посадника по военным и торговым делам, глава войска), но и архиепископа. Такого в Германии не было.

Власть в допетровской Руси, исключая верховную власть государя и власть воевод в городах с уездами, была представлена выборными органами. В городах структурами гражданского общества были "сотни" и слободы с выборными старостами. Выборные должностные лица - земские и губные старосты - управляли вместе с целовальниками (тоже выборными), соответственно, волостями и губами. Губа представляла собой судебный округ и включала один-два уезда. Губные старосты (именовались также "излюбленными старостами") расследовали особо опасные уголовные преступления, исполняли административные обязанности (землеотвод, межевание и т. д.). Выборными были земские судьи с дьяками. Земские власти ведали важнейшими для населения делами, среди прочего - проведением мирских выборов. Старосты избирались из местных дворян, а их помощники - целовальники - из местных крестьян и посадских людей. Выбирались также сотские и пятидесятские. Слово "целовальник" сегодня звучит забавно (особенно сочетание "губной целовальник"), но объясняется просто: вступая в эту выборную должность, человек приносил присягу, целуя крест.

Историк В. Л. Махнач проводит следующие параллели: "Если земский староста подобен испанскому алькальду, то губной староста подобен англосаксонскому шерифу. Он [также] избирался из местных дворян, а губные целовальники - из местных крестьян. Власть имела под собой мощную демократическую базу. Это была не бюрократическая, а антибюрократическая система правления".

Даже в таком крупном городе, как Нижний Новгород, весь "аппарат" городового воеводы состоял из дьяка с подьячим. Вниз, начиная от воеводы, вертикаль власти представляла собой выборное самоуправление. По участию низового демократического элемента в местном самоуправлении допетровская Россия опережала ту же Англию, где лишь реформы 1888-го и 1894 года покончили с монополией аристократии в местном самоуправлении.

Поучительна история Земских соборов. Первый из них был созван в 1549 году. Созывались они до 1684 года. За 135 лет существования этого органа было созвано 57 соборов. Соборы созывались, среди прочего, и для избрания царей. Шесть царей было избрано на соборах. Соборы созывались царем по своей инициативе или по инициативе населения, созывались сословиями или по инициативе сословий в отсутствие царя. Настоящим торжеством сословного представительства стали всесословные выборы царя Михаила Федоровича Романова на Земском соборе в 1613 году.

Существовала разработанная система выборов в соборы с избирательными округами, институтом выборщиков, наказами избирателей. Избирательным округом считался каждый город со своим уездом. Выборы проходили в форме избирательных собраний. Выбирать имели право выборщики - полные налогоплательщики или люди, несшие службу. Составлялся протокол собрания (именовался "выбор за руками"), который заверяли все участники. Местные власти не имели права вмешиваться в выборы. Имущественного ценза для выборных не было, но, поскольку соборы могли длиться годами, а жалованья выборным не полагалось, малоимущие отсеивались уже этим.

Собору подлежала верховная законодательная власть и компетенция в вопросах кодификации права: Судебник 1550 года и Уложение 1649 года были приняты соборами. Не просто утверждены, как может подумать кто-то, - соборы по многу месяцев занимались кодификационной работой. Например, в Уложение 1649 года на соборе было внесено 80 новых статей на основе челобитных от выборных. Не зря этот кодекс законов прослужил, с обновлениями, до 1845 года.

Кстати, о Судебнике 1550 года. В своей книге "Народная монархия" Иван Солоневич, кажется, первым привлек внимание к тому факту, что русский Судебник 1550 года содержит положения, на век с лишним опередившие то, что считается главной вехой на европейском пути к Правам Человека. Русским интеллигентам, пишет он, тыкали в нос английский Habeas corpus act, забывая упомянуть, что в России подобный акт был введен на 129 лет раньше английского: по Судебнику 1550 года власти не имели права арестовать человека, не предъявив его представителям местного самоуправления - старосте и целовальнику, иначе последние по требованию родственников могли освободить арестованного и взыскать с представителя администрации соответствующую пеню "за бесчестье".

Мифы о России: Не было парламента или не было слова "парламент"?

Продолжим тему, начатую в прошлом выпуске —

Вернемся к соборам. Они имели право законодательной инициативы, ведали вопросами церковного устроения, налогообложения, внутреннего управления, торговли и промышленности. Земский собор 1682 года принял важнейшее решение об уничтожении местничества. Во время "бесцарствия" собор брал на себя полноту верховной власти в России.

Собор ведал и проблемами внешней политики, войны и мира. В 1566 году он должен был решить вопрос, продолжать Ливонскую войну или заключать мир на условиях, предложенных противником. Собор высказался против их принятия, и война продолжилась.

Иного рода решение было принято на так называемом Азовском соборе 1643 года, созванном для ответа на вопрос: "Азов от казаков принимати ли? И войну с Турцией и Крымом начинати ли?" Нескольким группам выборных надлежало "крепко помыслить", и каждая группа должна была дать мотивированный письменный ответ ("сказку"). Прочтя "сказки", царь отказался от мысли о войне. Казаки прервали пятилетнее "Азовское сидение" и вернулись на Дон.

Вопрос об удовлетворении просьбы гетмана Богдана Хмельницкого о принятии Украины в состав России решал собор 1653 года. Это был трудный вопрос, так как принятие Украины означало две неизбежные войны - с Польшей и Крымом (получили в итоге и третью - со Швецией). Были противники принятия - в первую очередь западник и сторонник союза с Польшей дипломат Афанасий Ордин-Нащокин, все Милославские, родственники жены царя Алексея Михайловича. Это была не первая просьба Хмельницкого: собор 1651 года не дал своего согласия.

В допетровской Руси был еще один кандидат на звание парламента, к тому же гораздо более древний, чем Земские соборы. Начиная по крайней мере с Х века главным законосовещательным органом в русских княжествах была Дума. Здесь вершились все государственные дела, и, не "поговорив с боярами", великий князь (а затем царь) не предпринимал ничего важного. В 1389 году великий князь Дмитрий Донской, победитель Орды, говорил перед смертью своим дружинникам-боярам: "Я родился пред вами, при вас вырос, с вами княжил". А сыновьям завещал: "Слушайтесь бояр, без воли их ничто не творите".

Как пишет специалист по русской истории XIV-XVII веков А. Л. Янов, "долгий путь отделяет этот завет от статьи 98 Судебника 1550 года, налагавшей юридический запрет на принятие царем законов без согласия бояр. Почти два века понадобилось вольным княжеским дружинникам, чтобы его пройти, но они справились с этим".

Хотя протоколы не велись, известно, что заседания Думы проходили в прениях, достигавших порой чрезвычайной живости. Нередко бывали "встречи" - возражения царю. Об Иване III рассказывали, что он даже любил "встречу" и жаловал за нее. Из слов Ивана Грозного в письме Курбскому видно, что "встречи" в совете его деда доходили до раздражения, до "поносных и укоризненных словес" государю.

Мы никогда не узнаем, как развивались бы российский парламентаризм и самоуправление, если бы не переворот Петра I. Сложнейшее общество XVII века Петр уничтожает упрощением. Петр стал разрушителем русских демократических традиций. При нем не только прервалась практика созыва Земских соборов, он уничтожил их основу - низовое земство, бюрократизировав низшую сферу самоуправления. В 1711 году он положил конец и Думе как ненавистному боярскому учреждению. Западник Петр создал почти полностью бюрократическое государство, где власть принадлежала чиновникам, а роль выборных лиц была минимизирована.

Западник Петр стал и главным закрепостителем. До него крестьянина нельзя было продать, крестьянин был юридически прикреплен к земельному наделу (который считал своим), но и наделы были неотчуждаемо прикреплены к крестьянам. Крестьянин был связан с землей, а не с господином. Все это изменилось при Петре и его преемниках. Петр внедрил столько чужеземного, так сильно вестернизировал верхушку общества, что свое, допетровское, в последующие времена даже на уровне обсуждения начало восприниматься (и отвергаться) как нечто отсталое. Екатерина II в значительной мере восстановила самоуправление, но уже не демократическое (с целовальниками из крестьян, с представителями городских сословий во главе слобод), а чисто дворянское. За образец брались системы аристократического самоуправления, существовавшие в то время в Пруссии, Австрии, Англии. Но в этих странах они складывались таковыми на протяжении веков, им еще предстоял долгий путь к демократизации.

Но, несмотря на все это, Россия не выходит за пределы схемы, присущей почти всему европейскому континенту. Упрощенно эта схема выглядит так: сословное представительство (XV-XVII века) - абсолютизм (XVII.XVIII века) - эволюция к конституционализму (XIX век; в России захватила сверх того еще первые шесть лет ХХ века).

Вече и Дума, собор и земство, Городское собрание и Государственный совет, излюбленный староста и земский целовальник, старшина и гласный, предводитель дворянства и городской голова - все это элементы нашего наследия, нашей богатейшей политической цивилизации.

Рейтинг публикации:

15

Комментарии (4) | Распечатать

Добавить новость в: