|
III.
За что же мы боролись все эти годы? Абстрагируясь от деталей, нетрудно придти к выводу о том, что в течение веков Запад и Россия сражались за признание своей правовой культуры преобладающей и даже единственно возможной, универсальной. Хотя, справедливости ради, такой агрессивный мотив свойственен в большей степени, все же, Европе. Россия не столько навязывала свой духовный код, сколько оберегала его от чужого влияния. Безусловно, именно Запад любил свысока глядеть на Восток, полагая, будто только ему доступна формула, превращающая ртуть в золото.
Конечно, западное и русское право – это разное право, но разнящееся не по качеству – плохое и хорошее, а по своим особенностям. Их объединяет главное: в полном соответствии с традициями христианской философии и Запад, и Россия видят в человеке образ Божий, духовную, свободную и неповторимую субстанцию.
Данный критерий очень важен для оценки любой правовой культуры. Едва ли стоит повторять, что всегда в основе идеи права лежит свобода лица – это общепризнанная аксиома. И мотив правового обеспечения свободы человека является краеугольным для всей христианской цивилизации, хотя интерпретируется Западом и Россией по-разному. Идея индивидуальной свободы личности, коренящаяся в древнем германском правосознании, красной нитью проходит через всю эпоху развития западной культуры. А русской правовой мысли присущ антропоцентризм в контексте историософического понимания социального мира[12].
В чем же различие, и насколько оно ущербно для каждой из правовой культур? Запад в большей степени был озадачен проблемой обеспечения индивидуальной свободы, сам культ права основан на ней. Для России же всегда первенствующее значение имела проблема органического единства христианского общества. Россия жила мiром, Запад – самодостаточным индивидом. Безусловно, это отразилось и на правовых конструкциях обеих культур.
Но значит ли этот факт, что свобода человека может быть гарантирована исключительно в условиях реализации либеральных или, скажем обще, западных политических идей? Кажется, сейчас уже никто не станет утверждать подобного. Вообще, как справедливо писал один русский ученый, «наука хочет понять, что такое государство и право, а этого нельзя сделать, отмахиваясь от государственных образований, которые существовали целые тысячелетия. Курьезно «общую теорию государства» строить на опыте последних ста лет европейской истории и отбрасывать тысячелетний опыт истории других культур. Такая теория будет всем, чем угодно, но не наукой»[13].
Действительно, почему на Западе так смело отождествили либеральную идею и понятие правозаконности? И если какое-то государство исповедует иные, не либеральные ценности, то разве можно говорить, что оно вступает в конфликт с правом? Как минимум, вслед за этим мы должны будем сказать, что все государства и их правовые системы, не основанные на либеральных ценностях, неправовые. Значит, римское право было также неправовым, и римское правосознание ничего не имеет общего с идеей права? И все вообще законодательные сборники времен Средневековья – результат внеправового анархизма?
Но в этом случае придется говорить, что настоящее право началось лишь с полвека назад, когда – действительно – либеральные ценности стали главенствовать в европейской цивилизации, хотя, впрочем, далеко не везде даже на Западе. А до этого права не было? Или оно было «неправильным» правом? Следовать этой логики – означает ниспровергнуть все прошлое человечества, обесценить его, признатьбессмысленным. Или, в лучшем случае, неким предуготовительным периодом для эпохи «настоящего» развития человеческой цивилизации. Как известно, такие настроения не способствуют признанию высокого значения личности. Хрестоматийный образчик на эту тему — марксистская идеология с ее детерминированным историческим развитием от низшей ступени к высшей, где никакой свободы личности вообще не обнаруживается.
Печально и то, что, заявив о собственной универсальности, западная культура утратила способность к интеграции, которую демонстрировала веками. Теперь она неизменно агрессивна по отношению ко всему непохожему. Запад готов принять лишь полную капитуляцию всех своих идеологических противников – увы, это очевидный факт. И это особенно ярко проявляется по отношению именно к недавним соседям из числа представителей христианской цивилизации. Нас уверяют, что это и есть сотрудничество, мирное сосуществование? Нет, это полная стерилизация остальных культур, их умерщвление «мирными», т.е. незаметными способами.
Говорят, будто демократия – панацея от всех бед? Но еще в XIX веке справедливо писали, что «демократический деспотизм – самый ужасный из всех. И этот деспотизм не ограничивается одной политической областью. Он охватывает все и проникает повсюду»[14]. Сейчас о том же и практически этими же словами говорят сторонники теории постиндустриализма: права человека нынешними политическими институтами не обеспечиваются, личность так же зависит от государства, как и раньше, и еще больше от общественных и профессиональных сообществ.
Западное право не лишено недостатков. Прагматичное, оно прекрасно в идеале, как высший гарант индивидуальной свободы. Но в реальной жизни выступает катализатором разрушения органичного общества,слишком акцентирует внимание на индивидууме, но забывая об окружающем его мире. Отстаивая мысль «пусть рухнет мир, но восторжествует закон!», оно не замечает, как действительно рушит мир – мир нравственности и духа. И торжествует закон, которому поклоняются как идолу, лишенному нравственной основы.
Наверное, никто так горячо не проповедовал борьбу за право, как Рудольф фон Иеринг (1818-1892). Он писал: «В праве человек обладает и защищает условие своего нравственного существования; без права он нисходит до степени животного… Поэтому, утверждение права есть долг нравственного самосохранения, полный же отказ от него ныне, правда, немыслимый, но когда-то всегда возможный — будет нравственным самоубийством»[15].
Однако победа идеи права у Иеринга достигается за счет резкого умаления нравственности. Нравственность представляется для него во всех отношениях общественной и исторической. Он искренне полагал, что нравственные нормы меняются с ходом истории и в этом отношении относительны. Нет нравственности, которая имела бы силу всегда и везде. Каждый нравственный принцип имеет силу, значение только для той или другой отдельной стадии исторического развития[16].
Этот аспект крайне важен, чтобы его легкомысленно пропускать. Как уже говорилось выше, наши истоки таятся в глубине веков, в византийских правовых и культурных традициях. Нравится это кому-то или нет, но мы родились в духе христианской цивилизации. Все, что мы сейчас имеем и чем дорожим – как в материальном, так и духовном плане, — есть плод труда предыдущих поколений. И, безусловно, для наших праотцев, которым мы обязаны всеми своими достижениями, идея переменчивой, «скользящей» этики, развенчание нравственного абсолюта, низведение его до уровня произведения материальных факторов, была неприемлема.
Один автор справедливо заметил, что в основе Евангелия лежит закон любви, а в основе здравого смысла заложена выгода; поэтому увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом невозможно[17]. Когда из закона уходит духовная основа, он превращается в здравый смысл, взятый индивидом для себя, в орудие межличностной борьбы. Вместо того, чтобы исполнять свою святую функцию защитника правды и справедливости. Стоит ли говорить о том, что многие проблемы нынешней западной цивилизации обусловлены этим пренебрежением отеческим духовным наследием? Она утратила необходимые для сохранения любой культуры консервативные свойства. Конечно, ни о каком универсальном значении такойзападной идеи права говорить не приходится.
А как же русская правовая культура? В чем ее отличие и красота, каковы перспективы? Для русского правосознания главной ценностью является органический мир, сотворенный Богом. Поэтому задача человека – стать сотворцом Христа. Все его деятельность должна быть направлена на то, чтобы сохранить Божий мир и укрепить в справедливости, правде. Право «западное», формальное, стремящееся исключительно к благу индивидуума, не способно, по русскому убеждению, обеспечить мировую гармонию. Оно вносит анархию личного интереса, разрушает иерархию – и небесную, и социальную. Такое право слишком земное, чтобы быть в действительности справедливым.
Хрестоматийно это звучит в рассуждениях одного русского правоведа: «Право — понятие формальное; от содержания правовых указаний, от степени включения в право моментов абсолютной нравственности зависит внутренний характер права, его достоинство… Таким образом — сила права в любви!»[18].
С другой стороны, наши правовые традиции также не лишены изъянов. Русские люди мало верят в идею западного права, являющуюся, по их мнению, следствием европейского бездуховности. Им не понятно, как закон может урегулировать все стороны межличностных или общественных отношений. Да и нужно ли это, когда есть любовь? Наверное, поэтому многие правовые понятия не смогли закрепиться в России должным образом. Об этом как-то очень точно сказал русский философ В.В. Розанов (1856-1919): «В России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда собственности очень мало. И от этого она не крепнет и не уважается»[19]. К нашей печали, эта оценка не лишена оснований.
Русский человек не верит, что личная корысть может быть обрамлена в светлые одежды закона, правды, особенно в тех ситуациях, когда конкретный закон противоречит национальному пониманию справедливости. Забывая иногда, что личная выгода и здравый смысл, имеющие надежное основание в законе любви, становятся надежной преградой человеческому эгоцентризму.
Вместо заключения
Оценивая нынешнее состояние дел, невольно ищешь исторические аналогии, и они без труда обнаруживаются. Вспомним, насколько полнокровна была церковная жизнь, когда Кафолическая церковь включала в себя Римскую, Константинопольскую, Александрийскую, Антиохийскую, Иерусалимскую кафедры, а также множество древних и авторитетных общин. В те времена каждая из Поместных церквей обладала собственными, неповторимыми дарами (харизмами) и восполняла недостатки другой. Когда же церковный раскол стал свершившимся фактом, уровень нравственного состояния и богословия резко упали. Иными словами, церковное разделение, как и любое вообще разделение, негативно сказалось на всех сторонах этого трагического процесса.
То же самое можно сказать и о противостоянии, которое образовалось между Россией и Западом. Мы должны категорично заявить, что ни русская, ни западная правовая культура не являются универсальными. Каждая из них обладает набором своих, только ей присущих генетических кодов, собственной личностной индивидуальностью. Но именно данное обстоятельство – индивидуальная неповторимость каждого из участников мирового культурного процесса, и является залогом дальнейшего развития. Когда мы жили в рамках единой христианской цивилизации, естественный процесс интеграции позволял проявляться и развиваться всем мало-мальски перспективным свойствам. В разбитом состоянии и Запад, и Восток неизбежно проигрывают, они незаметно угасают.
Следует оставить излишне самонадеянные мысли, иногда высказываемые ригоричными сторонниками «русской идеи». Культура, в том числе правовая культура – не есть нечто метафизическое, заоблачное, неземное. Она присутствует в каждом нашем движении и дыхании. И нелепо полагать, будто земной мир может пребывать в апостасии, а духовная культура – торжествовать. В изолированном состоянии русская правовая культура, как плод все же человеческих рук, не способна противостоять всемирному разложению. Врата адовы не смогут одолеть Церковь. Но им вполне по силам наши творения.
Некогда автор этих строк определил взаимоотношения России и Запада, как «параллели правовых культур». Кстати, книга так и называется: «Государственные идеалы России и Запада. Параллели правовых культур». Как обычно, молодости свойственен некоторый категоризм в суждениях и излишняя прямолинейность. Сказанные слова применимы к противостоянию России и Запада эпохи Нового времени и последующих трех веков, но не отражают всей сложности нашей предыдущей истории и грядущие перспективы. Да они могутоказаться горькой правдой, если мы не учтем наших ошибок и не оценим себя более критично. Могут, но не обязательно должны стать таковыми; здесь нет никакого детерминизма.
Безусловно, в русской правовой культуре найдется множество блестящих идей и традиций, которые неплохо было бы позаимствовать нашим западным соседям. С другой стороны, трудно не согласиться с тем, что и нам есть, что перенимать от Запада. Мы привыкли говорить о русском человеке исключительно в возвышенных тонах, забывая, что нам присущ целый ряд весьма негативных черт характера и качеств, которые, по счастью, не ведомы европейцам. Нравственная деградация на Западе с очевидностью показывает, что и средний европеец не является идеальной личностью.
Конечно же, эти размышления не придают особого оптимизма. Но они оставляют нам шанс на спасение, если мы, и Запад, и Россия, задумаемся, и сделаем то, на что первоначально сподобил нас Создатель – жить вместе, мирно сосуществуя, в любви и дружбе, одной христианской цивилизацией. А это можно достигнуть только одним путем – возврата к нашим духовным основам и величайшей терпимости к недостаткам друг друга, осознания единства целей, общих опасностей и проблем.
Бессмысленно полагать, что мир наступит после ниспровержения противника: века вооруженного и идеологического противостояния так и не выявили победителя, почему же в наши дни должно случиться иначе? Нелепо считать также, что вторая сторона нашего извечного противостояния примет чуждые ей идеалы. Скорее, она погибнет, как это сейчас происходит с Россией, которая сейчас, как больной после лекарства, с горячечным потом освобождает себя от чужеродных тел. Пожалуй, от выяснения того, в чем и чем мы различны нам следует перейти к вопросу, в чем мы родственны. Как представляется, в этом направлении нас ждут куда более заманчивые перспективы.
[1]Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX — начала XX века // Вопросы философии. № 8. 1991. С. 38.
[2]Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. С.16
[3]Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. СПб.-Киев, 1905. С.270.
[4]Суворов Н.С. Следы западно-католического церковного права в памятниках древнего русского права. Ярославль, 1888. С.158, 160-163.
[5]Боханов А.Н. Русская идея от Владимира Святого до наших дней. М., 2005. С.110-119, 133, 134.
[6]Шмитт Карл. Номос земли. В праве народов jus publicum europaeum. СПб., 2008. С.141-143.
[7]Катков М.Н. О свободе совести и религиозной свободе// Катков М.Н. Собрание сочинений. В 6 т. Т.4. СПб., 2011. С.638.
[8]Иоанн IV Грозный. Второе послание Шведскому королю Юхану III// Иоанн IV Грозный. Сочинения. СПб., 2000. С.134, 135.
[9]«Свод законов Российской империи». В 10 т. Т.1. СПб., 1912. С.18.
[10]Боханов А.Н. Павел I. М., 2010. С265-272.
[11]Тихомиров Л.А. Носитель идеала//Тихомиров Л.А. Критика демократии. М., 1997. С.526, 527.
[12]Зеньковский В.В. История русской философии. В 2 т. Т. 1 (I). Л., 1991. С. 16 — 17.
[13]Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи// Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. СПб., 1998. С.399, 400.
[14]Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3 т. Т.3. М., 1898. С.182.
[15]Иеринг Рудольф фон. Борьба за право. СПб., 1895. С.17 – 19.
[16]Коркунов Н.М. История философии права. СПб., 1898. С.493.
[17]Паисий Святогорец. Сочинения. В 5 т. Т.1. М., 2007. С.240.
[18]Герваген Л.Л. Обязанность, как основание права. СПб., 1908. С. 206-207.
[19]Розанов В.В. Уединенное// Сочинения. В 2 т. Т.2. М., 1990. С.216.
http://vizantolog.ru
Источник: narochnitskaia.ru.
Рейтинг публикации:
|
