Авиация НАТО бомбит Белград. Март 1999 г.
…Я совершенно не удивлюсь, если когда-нибудь этот день, 24 марта, будет объявлен «Днем рождения новой России».
В 1991-м, по сути, ничего экстраординарного не произошло — в Беловежской Пуще просто узаконили тот развал СССР, который случился еще при Горбачеве, за несколько лет до «беловежского сговора».
В 1990-м году были приняты официальные Декларации о государственном суверенитете Белоруссии, Украины и России. Это были уже, фактически, самостоятельные государства. И украинские музыканты, приезжавшие на питерский «Музыкальный ринг» к Тамаре Максимовой, уже заявляли, что «Россия и Украина — братские славянские государства, как, скажем, Болгария и Чехословакия» (Чехословакия тогда еще была единым государством, вы помните).
Летом 1991-го в РСФСР, еще до «развала», был избран президентом России Борис Ельцин. Бывшие «союзные республики» уже почти ничего не связывало, кроме нашей истерикующей ностальгии и непонимания того, как же это так, от большой России вдруг остался один не очень большой кусок. В Беловежье это лишь подписали, но для нас, простых людей, ничего не изменилось. Разве что вместо «советского народа» мы стали именоваться «российским». Но население по-прежнему делилось на «коммунистов», требующих вернуть СССР, и «демократов», зовущих нас в «единую семью цивилизованных народов». По сути — те же 80-е, только без Горбачева.
А вот в марте 1999-го действительно изменилось все. Развернув свой самолет над Атлантикой, Примаков развернул вектор развития всей России. Всю нашу Новейшую историю развернул. Мы вдруг почувствовали американские бомбы на своей собственной шкуре. Мы поняли, что «международное право», которое мы боготворили, — это пустой звук. И Совбез ООН может сколько угодно запрещать Америке бомбить европейскую страну, но Америка на это плюнет — и будет бомбить. И никакого «Совбеза ООН», следовательно, не существует. И тогда мы с ужасом поняли, что следующими в очереди за «гуманитарными бомбардировками» после Белграда стоим именно мы. И «общечеловеческая Европа» нашей погибели будет радостно аплодировать, как радостно аплодировал бомбардировкам Югославии некогда обожаемый нами чехословацкий гуманист и диссидент Вацлав Гавел.
А еще мы увидели самих себя. Впервые. Как бы со стороны. Мы смотрелись в горящую Югославию, как в зеркало. И видели две свои мертворожденные половинки — «антироссийскую коммунистическую», из вчерашнего дня, и «антироссийскую» же проамериканскую. Которая почему-то тогда называлась «демократической». И стало ясно, что завтрашнего дня ни у одной из них нет. Значит, и у нас его не было тоже. Никакого. Тогда же, 24 марта 1999-го, мы увидели на Садовом Кольце обожаемую демократической тусовкой «сладкую парочку» — Валерию Новодворскую и Костю Борового, которые приехали к американскому посольству с плакатом, на котором была начертана благодарность Америке за начало бомбардировок Югославии. И стало предельно ясно, что мы — точно не вместе. И что недостаточно понимать тупиковость коммунистического выбора и ратовать за «народовластие», чтобы называться «демократом». Поскольку демократ, презирающий и не признающий мнение большинства своего народа — никакой не «демократ». А обычный лжец, называющий себя «демократом».
И вот тогда из общей массы стали появляться первые «россияне». Люди, понимающие народ и любящие народ. Таким, какой он есть. Уважающие народ и не отделяющие себя от народа. Люди, отрицающие как вчерашний «коммунистический», так и «либерально-проамериканский» путь развития.
И одной из самых первых из таких «россиян» стала поэтесса Юнна Мориц. Которая написала пронзительную, кровоточащую поэму «Звезда сербости», в которой высказала все, что и мы хотели бы, да так не смогли. А у нее — получилось. Помните? —
«Крутые мясники
Правозащитных войск
Планету на куски
Разделают, как тушу,
И вынудят мозги
Признать, что их Ковбойск
Есть Божья благодать,
спасающая душу
Блокадами небес, блокадами воды,
Блокадами еды, и воздуха, и света.
Гуманитарный бес
На Сербию полез.
Дай Бог, чтоб сербский дух
Не извела планета,
Иначе звездных войн гуманитарный штаб
Ее употребит, как саранча растенье,
И все начнет с нуля — без головы и лап,
Как слизь, преодолев земное тяготенье.
А там, где бомбовоз
Народы улучшал
Разрухой, нищетой,
И это славил некто,
Останется мороз
Космических начал,
Гремящий пустотой
Победы интеллекта —
Который был правозащитным бомбовозом,
Правозащитным танком и наркозом
Правозащитной лжи с ее войсками,
С правозащитными, как бойня, мясниками!..»
Эту поэму не опубликовали «большие издания», ее не заметили СМИ, радио и ТВ, как позже наша власть не заметила 80-летия любимой народом поэтессы. Последней из Великих. Но именно тогда, — как всегда на Руси во время войн и смут люди тянулись за поэтами, — потянулись они и за этим антиНАТОвским, антиамериканским, антипалаческим духом, который сформулировала Юнна Мориц. И между «красным», «красно-коричневым» и «звездно-полосатым» лагерями стал потихоньку разрастаться «красно-бело-синий». Российский. Наш. Собственный. Нас еще долго колбасило по Болотным и «оккупай-абаям», мы еще долго верили прозападным проповедникам и не видели света в конце тоннеля, пока 2014-й год, кровавая мясорубка «майдана» и «КРЫМНАШ!» не сформировали нас окончательно.
Но началось все это именно тогда, в марте 1999-го. Когда, корчась от боли НАТОвских бомбардировок, Сербия, сама того не ведая, родила наше понимание Настоящей России.
Поэтому я не удивлюсь, если 24 марта 1999 года, день исторического «разворота Примакова над Атлантикой», будет праздноваться, как День рождения новой России. Которую родила Сербия. И которой теперь лететь совсем в другую сторону…
Америка потеряла Россию не тогда, когда объявила санкции. А когда на Белград упала первая бомба. И, боюсь, навсегда.
