«Солженицын ещё до распада Союза сказал, что нам не нужно колониальное наследие царского режима, не нужна Средняя Азия, Закавказье. Это чужое, а нам бы сохранить своё. В каком-то смысле мы подходим к рубежу, когда опять начинаются подобные разговоры», – заявил газете «Взгляд» политолог Фёдор Лукьянов в кулуарах заседания клуба «Валдай». Темой конференции стал политический эффект от пандемии для мирового порядка. Мероприятие прошло на самом высоком политическом уровне.
ВЗГЛЯД: Фёдор Александрович, если на грядущих выборах в США победит Джо Байден, примутся ли Штаты опять активно исполнять роль мирового жандарма и усилит ли это беспорядок, хаос в мировых отношениях, о чём так много говорили на заседании «Валдая»?
Федор Лукьянов: Никакого «мирового жандарма» уже не будет. Постепенное исчезновение роли мирового жандарма связано не с тем, что неожиданно пришёл Дональд Трамп, который поломал все правила, а с тем, что исчезает возможность и целесообразность такого поведения.
Трамп – это продукт того, что настроения значительной части американского общества сдвинулись в сторону сомнения: а нужна ли нам роль мирового жандарма? При победе Байдена эта часть общества никуда не денется. Если посмотреть на недавнюю статью Хиллари Клинтон – а она хоть и не баллотируется в этот раз в президенты, но всё же остаётся важной фигурой истеблишмента, – мы увидим, что многое из того, что начал Трамп, будет продолжено в случае победы демократов.
Я имею в виду оптимизацию геополитических амбиций. На словах могут вернуть прежний экспансионистский курс, да и то не в полной мере. А на деле будет происходить инвентаризация возможностей и потребностей.
ВЗГЛЯД: С другой стороны, похоже, что и администрация Трампа продолжает действовать в логике той эпохи, когда Госдепом руководила Хиллари Клинтон. Только что глава СВР Сергей Нарышкин предупредил об опасности цветной революции в Молдавии после президентских выборов.
Ф. Л.: Логика не зависит от администрации. Это машина, которая работает независимо от неё. А решение по таким вопросам, как Молдавия, принимается совсем не на высоком уровне – где-то на уровне сотрудников Госдепа либо ЦРУ. Калибр не тот.
При всём уважении к Сергею Евгеньевичу Нарышкину, я считаю, что Молдавия, дай ей бог здоровья – это страна, где никакую цветную революцию организовывать не надо. Это бесконечный, непрекращающийся балаган. Даже по меркам постсоветских стран там царит беспрецедентная ликвидность политической элиты, которая меняет взгляды постоянно и в любом направлении. Там и стараться не надо, они сами всё сделают.
ВЗГЛЯД: О себе напомнила и другая перманентно нестабильная постсоветская страна – Киргизия. Можно ли говорить о разрастании «зоны беспорядка» в Средней Азии? Существует мнение: если Россия потеряет свои позиции в регионе, туда зайдут конкуренты – коллективный Запад и Китай.
Ф. Л.: Обострение конкуренции великих держав идёт не переставая, она всё время где-нибудь обостряется. Но если говорить конкретно о Киргизии, то это случай ещё более явный, чем Молдавия. Страна идёт всё время по одному и тому же кругу. Она так устроена. Это сугубо клановая родоплеменная система, которая в условиях демократии, а она там действительно есть, всё время воспроизводит такие потрясения.
США, Китаю или России вмешиваться туда совершенно не обязательно, потому что они тоже всё делают сами. Я не уверен, что эта зона вообще входит в сферу чьих-то острых интересов. Конечно, для России происходящее в Бишкеке важно, потому что Киргизия – член ЕАЭС, у нас налажены разного рода связи, много граждан присутствуют здесь. И для Китая важно, потому что это западный сосед. Для Соединённых Штатов страна важна просто как некая точка в регионе, который в центре внимания Вашингтона. Но ни в одном из случаев Киргизия – не приоритет для великих держав.
ВЗГЛЯД: В таком случае почему именно сейчас возник целый пояс нестабильности вокруг России – война в Карабахе, волнения в Белоруссии, переворот в Киргизии?
Ф. Л.: Если брать и Молдавию, и Белоруссию, и Киргизию, и Армению с Азербайджаном, то происходит исторический тест на состоятельность тех стран, которые возникли на карте мира исключительно по факту распада Советского Союза.
Распался СССР, и этим странам сказали: «Теперь вы в этих границах суверенные независимые государства, члены Организации Объединённых Наций». Но формальная суверенность – не то же самое, что реальная. В какой степени эти страны способны долгосрочно жить и строить нормальную государственность, общество, экономику? Именно сейчас это начинает испытываться на прочность. И мы видим это практически везде. Кстати говоря, как ни страшно это звучит, но и Россия вступила в совершенно новый этап, уже не постсоветский.
А дальше возникает следующий тяжелейший вопрос: если они его не пройдут – то что? И есть ли претенденты на то, чтобы взять их под свой патронат? Но это уже другая история.
Возвращаясь к вашему вопросу, я думаю, что не действия великих держав стали причиной того, что происходит в некоторых постсоветских странах. Там всё происходит по объективным внутренним эволюциям, а вот великим державам приходится вырабатывать своё отношение к событиям. И то ли великие державы будут вовлекаться, как раньше, то ли нет. Может, они скажут: «Извините, давайте сами! Нам сейчас не до вас».
ВЗГЛЯД: Вы сказали о том, что и России также придётся пройти некую сложную трансформацию. Это неизбежно, это вызвано эрозией сложившегося миропорядка, о которой шла речь в одном из докладов Валдайского клуба – «Не одичать в осыпающемся мире»?
Ф. Л.: Да, происходящее в России и в целом на постсоветском пространстве Евразии – это интегральная часть мировых процессов. Но «осыпание» сложившегося порядка у нас случилось гораздо раньше, чем зашаталась глобальная политическая система.
Когда «осыпался» Советский Союз – как раз тогда и началась попытка строительства нового, современного глобального миропорядка, и можно сказать, что эта попытка не сработала. Сейчас фактически рушится та мировая система, которая выстраивалась в 1990–2000-е годы. При этом Россия и другие постсоветские страны продолжают испытывать на себе последствия предыдущего «осыпания» – разрушения СССР.
На Западе долго подозревали Россию в том, что перед нами стоит задача восстановления Советского Союза. И продолжают подозревать (вспомним знаменитое заявление Хиллари Клинтон в 2012 году), хотя в последнее время об этом говорят всё реже. Считать, что цель Москвы – воссоздать советскую империю, в определённом роде проще для всех – и для нас, и для наших «западных партнёров». Одни ставят перед собой такую цель, другие противодействуют её реализации. Но дело в том, что возникла принципиально новая историческая ситуация. И перед Россией, на мой взгляд, сейчас принципиально иные цели в отношении постсоветского пространства.
ВЗГЛЯД: Каковы эти цели?
Ф. Л.: Начинается рефлексия о том, что нам нужно и что не нужно. В этом плане интересна статья Александра Солженицына тридцатилетней давности, уже подзабытая – «Как нам обустроить Россию?». Солженицын еще до распада Союза сказал, что нам не нужно колониальное наследие царского режима, не нужна Средняя Азия, Закавказье. Это чужое, а нам бы сохранить своё. В каком-то смысле мы подходим к рубежу, когда опять начинаются подобные разговоры.
Речь уже идёт не об империи в классическом виде, но об определении того, что из наследия империи достойно применения наших усилий и ресурсов, а что – нет.
ВЗГЛЯД: То есть какие уголки постсоветского пространства достойны внимания, а какие – не очень.
Ф. Л.: Какие нужны, а какие можно на самом деле спокойно отпустить в свободное плавание. Или уступить тем, кто на них претендует – если такие есть. Тому же самому Западу.
ВЗГЛЯД: У Солженицына шла речь о союзе славянских республик. Условно говоря – заняться интеграцией «русского мира», оставив за бортом то, что к нему не относится?
Ф. Л.: Я, честно говоря, против понятия «русский мир». Мне кажется, что этот проект не состоялся. Но да, что относится к культурно-историческому ядру, то должно в той или иной степени быть консолидировано. Опять же речь не обязательно об объединении. А то, что не относится к культурно-историческому ядру, что было когда-то продуктом имперской экспансии – вот с этим большой вопрос.
ВЗГЛЯД: В общем, нынешний беспорядок на постсоветском пространстве, с вашей точки зрения, созрел сам, без особого вмешательства США. А в какой степени его «подогрела» пандемия?
Ф. Л.: Пандемия мало что изменила. Она только ускорила, усугубила процессы, происходившие раньше, и не произвела ничего, за исключением феномена внезапного прекращения мобильности. Которая отчасти восстановится, отчасти – нет. А все остальное – фрагментация, национализация, суверенизация, эгоизм – появилось раньше.
ВЗГЛЯД: Высказывается мнение, что «послекоронавирусный» мир будет отмечен резким ростом неравенства. Насколько вероятно возникновение социальных конфликтов на этой почве?
Ф. Л.: Неравенство и так уже стало острейшей проблемой. То, что сейчас происходит, – это результат нарастания неравенства. По мере нарастания социально-экономических проблем ускорится падение уровня жизни тех, кто привык к достаточно высокому уровню. То есть средний класс продолжит катиться вниз. Новые бедные будут появляться в большем количестве. А известные модели экономического роста будут пересматриваться.
ВЗГЛЯД: И какой будет новая модель?
Ф. Л.: Бесполезно гадать. Неопределённость станет определяющим качеством социального контекста очень надолго. Во всех смыслах – от бытового до макроэкономического. Думаю, что длительные прогнозы теперь довольно бессмысленны. Экстраполяция – бич всех долгосрочных прогнозов.
ВЗГЛЯД: То есть правы аналитики Deutsche Bank, предсказавшие по итогам пандемии наступление всемирной «эры беспорядка»?
Ф. Л.: Что касается общества, то я не знаю, как там насчет беспорядка. Скорее наоборот – пандемия показала безальтернативность, или альтернативную роль государства как института. Государство в предшествующие пару десятилетий очень старательно хоронили. Говорили, что оно теряет смысл и функции, что оно будет меняться, и другие формы организации общества будут. Тогда как раз вопрос о беспорядке стоял более остро.
Пандемия как раз показала, что без государства никуда не денешься и к нему все равно обращаются все граждане, общество. В пиковый момент им некуда больше кидаться, кроме как к государству. Функции, роль государства укрепились. Другое дело – насколько государства будут в состоянии ответить на запрос. Это стало гораздо сложнее. Пандемия показала уязвимость государства, неготовность систем к масштабному форс-мажору. Тем не менее концептуально есть запрос на повышение управляемости, на укрепление порядка по сравнению с тем, что было до этого.
