Уже теперь ясно, почему одни страны до сих пор справлялись с пандемическим кризисом лучше других. Это не вопрос формы политического режима. Некоторые демократии показали хорошие результаты, а другие нет, что верно и для автократий.
Великие кризисы имеют великие последствия, обычно непредсказуемые. Великая депрессия породила изоляционизм, национализм, фашизм и Вторую Мировую войну, но также способствовала Новому курсу Рузвельта, возвышению Соединённых Штатов как глобальной сверхдержавы и в конечном счёте – деколонизации. Теракты 11 сентября привели к двум неудачным американским интервенциям, подъёму Ирана и новым формам исламского радикализма. Финансовый кризис 2008 г. вызвал всплеск антиистеблишментского популизма, который стал причиной смены лидеров по всему миру. Будущие историки смогут проанализировать все последствия нынешней пандемии коронавируса; сейчас задача состоит в том, чтобы спрогнозировать их. Уже ясно, почему одни страны до сих пор справлялись с кризисом лучше других, и есть все основания полагать, что эти тенденции сохранятся. Это не вопрос формы политического режима.
Некоторые демократии показали хорошие результаты, а другие нет, что верно и для автократий. Факторами, благодаря которым реагирование на пандемию оказывалось успешным, были потенциал государства, социальное доверие и лидерство. Страны со всеми тремя компонентами – компетентным государственным аппаратом, правительством, которому граждане доверяют и к которому прислушиваются, и эффективными лидерами – добились впечатляющих результатов, сумев ограничить ущерб. Страны с недееспособным госаппаратом, поляризованным обществом или дурным руководством поступили скверно, оставив своих граждан и экономику уязвимыми.
Чем больше мы узнаём о COVID-19, болезни, вызванной новым коронавирусом, тем больше кажется, что кризис будет затяжным, измеряемым годами, а не кварталами. Вирус выглядит менее смертоносным, чем опасались, но очень заразным и часто передается бессимптомно. Эбола в высшей степени смертельна, но её трудно подхватить; жертвы умирают быстрее, прежде чем они могут передать инфекцию дальше. COVID-19 – обратный случай, соответственно, люди не склонны воспринимать его так же серьёзно, как следовало бы, поэтому он широко распространился и будет продолжать распространяться по всему миру, вызывая огромное количество смертей.
Надежды на V-образную схему восстановления выглядят преувеличенно оптимистичными. Более вероятна модель L-образной реабилитации с длинным загнутым вверх хвостом или серия W-образных зигзагов. В ближайшем будущем мировая экономика не вернётся к состоянию, даже отдалённо напоминающему то, в котором она находилась до пандемии.
С экономической точки зрения затяжной кризис будет означать ещё больше банкротств компаний, а также разрушительные последствия для туристической индустрии, торговых центров и розничных сетей. Уровень рыночной концентрации в экономике США неуклонно рос на протяжении десятилетий, и пандемия только усугубит эту тенденцию. Только крупные компании с глубокими карманами смогут переждать бурю, причём больше всего выиграют технологические гиганты, поскольку цифровое взаимодействие становится все более важным.
Политические последствия пандемии могут быть ещё более значительными. Население, вероятно, призовут к героическим актам коллективного самопожертвования на некоторое время, но не навсегда. Затяжная эпидемия в сочетании с огромными сокращениями рабочих мест, длительной рецессией и беспрецедентным долговым бременем неизбежно создаст напряжённость, которая превратится в политическую реакцию – пока неясно, против кого именно.
Глобальное распределение власти продолжит смещаться на Восток, поскольку Восточная Азия справилась с ситуацией лучше, чем Европа или Соединённые Штаты. Несмотря на то, что пандемия возникла в Китае, а Пекин изначально скрыл её и позволил распространиться, КНР выиграет от этого кризиса, по крайней мере в относительном выражении.
Но Пекин, по крайней мере, смог восстановить контроль над ситуацией, и переходит к следующему вызову, быстро и устойчиво восстанавливая свою экономику.
Соединённые Штаты, напротив, во многом провалили свою миссию по эффективному реагированию на кризис, следствием чего стало резкое падение их престижа. США обладают огромными возможностями и имеют впечатляющий послужной список по борьбе с прошлыми эпидемиологическими кризисами, но сильно поляризованное американское общество, а также некомпетентность лидера лишили государство возможности функционировать слаженно и эффективно. Президент вместо того, чтобы способствовать национальному единству, только подливал масла в огонь общественного раскола, политизируя вопрос распределения помощи, возлагая ответственность за принятие ключевых решений на губернаторов, а затем поощряя протесты, направленные против тех же самых губернаторов, которые пытаются защитить общественное здоровье, да ещё и нападая на международные институты, вместо того чтобы стремиться оживить их. Миру остаётся изумлённо взирать на всё это со стороны, а Китай уж не преминет подчеркнуть, в чью пользу сравнение.
В предстоящие годы пандемия грозит стать причиной относительного упадка Соединённых Штатов, продолжающейся эрозии либерального международного порядка, а также глобального подъёма фашизма. Но она также может привести к возрождению либеральной демократии, системы, которая многократно ставила в тупик скептиков, демонстрируя выдающиеся способности к стойкости и обновлению. Элементы обоих этих полярных видений будут появляться в разных местах. К сожалению, если нынешние тенденции не изменятся коренным образом, общий прогноз будет мрачным.
Поднимающийся фашизм?
Пессимистический сценарий представить легко. Национализм, изоляционизм, ксенофобия и нападки на либеральный миропорядок нарастают на протяжении многих лет, и эта тенденция будет только усугубляться вследствие пандемии. Правительства Венгрии и Филиппин воспользовались кризисом, чтобы наделить себя чрезвычайными полномочиями, что ещё больше отдалило их от демократии. Многие другие страны, включая Китай, Сальвадор и Уганду, приняли аналогичные меры. Повсюду, в том числе в самом сердце Европы, возникли барьеры на пути передвижения людей; вместо того чтобы конструктивно сотрудничать на общее благо, страны обратились внутрь себя, поссорились друг с другом и превратили соперников в политических козлов отпущения за собственные неудачи.
Рост национализма повысит вероятность международных конфликтов. Лидеры могут рассматривать эту борьбу с внешними силами как важный внутриполитический отвлекающий фактор, либо поддаться искушению воспользоваться слабостью или особой уязвимостью своих противников и фактором пандемии, чтобы поразить свои приоритетные цели или создать новую ситуацию на местах. Тем не менее, учитывая сохраняющуюся стабилизирующую силу ядерного оружия, а также наличие общих проблем, стоящих перед всеми основными игроками, международная турбулентность представляется всё-таки менее вероятной, чем турбулентность внутренняя.
Бедные страны с перенаселёнными городами и слабыми системами здравоохранения сильно пострадают. В таких обществах не то чтобы социальное дистанцирование, даже элементарные правила гигиены, такие как мытье рук, чрезвычайно затруднительны ввиду отсутствия у многих граждан регулярного доступа к чистой воде. Что касается правительств, то они зачастую лишь усугубляют ситуацию – будь то намеренно, через разжигание межобщинной напряжённости и подрыв социального согласия, либо просто по причине своей некомпетентности. Индия, например, усугубила свою уязвимость, когда объявила о внезапном общенациональном закрытии, не задумавшись о последствиях для десятков миллионов трудовых мигрантов, которыми забиты крупные города. Многие из них уехали в свои сельские дома, распространив болезнь по всей стране; как только правительство изменило свою позицию и начало ограничивать передвижение, многие, запертые в городах без работы, крова, медицинского ухода, оказались в ловушке.
Перемещение людей, вызванное изменением климата, уже стало ползучим кризисом, назревающим на глобальном Юге. Пандемия обострит его последствия, в результате чего большие группы населения развивающихся стран приблизятся к грани выживания. И этот кризис разрушил надежды сотен миллионов людей в бедных странах, которые были бенефициарами двух десятилетий устойчивого экономического роста. Возмущение станет нарастать, а когда заряженная на перемены часть общества почувствует возможности, сложится классическая революционная ситуация. Наиболее отчаявшиеся будут пытаться мигрировать, лидеры-демагоги используют ситуацию, чтобы захватить власть, коррумпированные политики начнут пользоваться шансом урвать что можно, а многие правительства потеряют контроль или вовсе рухнут. Тем временем новая волна попыток миграции с глобального Юга на Север в этот раз будет встречена с ещё меньшим сочувствием и большим сопротивлением, поскольку мигрантов легко обвинить в том, что именно они принесли болезни и хаос.
Наконец, появление так называемых «чёрных лебедей», хотя и по определению непрогнозируемо, но всё более вероятно, если смотреть дальше в будущее. Прошлые пандемии породили апокалиптическое восприятие, культы и новые религии, психологически укоренённые в состояниях крайней тревожности, вызванной длительными экзистенциальными вызовами. Фашизм, по сути, можно рассматривать как один из таких культов, возникший из насилия и хаоса, порождённых Первой мировой войной и её последствиями. Конспирологические теории процветали в таких регионах, как Ближний Восток, где обычные люди были бесправны и чувствовали, что им не хватает свободы действий. Сегодня такие теории широко распространились и в богатых странах отчасти благодаря разрушению системы СМИ, спровоцированному интернетом и социальными сетями. А продолжающиеся людские страдания, вероятно, обеспечат богатый материал для использования популистскими демагогами.
Или демократия всё же устойчива?
Но подобно тому, как Великая депрессия не только породила фашизм, но и возродила либеральную демократию, пандемия также может привести к некоторым положительным политическим результатам. Часто для того, чтобы вырвать склеротические политические системы из застоя и создать условия для давно назревших структурных реформ, было необходимо именно такое огромное внешнее потрясение. И эта закономерность, скорее всего, снова проявится, по крайней мере, в некоторых регионах.
Что касается практической плоскости борьбы с пандемией, она, безусловно, благоволит профессионализму и опыту; демагогия и некомпетентность в таких условиях легко разоблачаются. Это, в конечном счёте, должно создать некий положительный селективный эффект, вознаграждая политиков и правительства, показывающих отличные результаты, и наказывая тех, чьи показатели эффективности оставляют желать лучшего. Бразильский президент Жаир Болсонару, который неуклонно подрывал демократические институты своей страны, пытался выкрутиться из кризиса, а теперь оказался в совершенно запутанной ситуации, пытаясь совладать с настоящей катастрофой в области здравоохранения. Российский лидер Владимир Путин сначала пытался приуменьшить значение пандемии, затем утверждал, что у России всё под контролем, но сейчас, по-видимому, ему снова придётся «сменить пластинку» – по мере того, как COVID-19 будет распространяться по всей стране. Легитимность Путина ослабевала ещё до кризиса, а сейчас этот процесс, возможно, ускорился.
Пандемия пролила яркий свет на существующие институты, выявив их несостоятельность и серьёзные недостатки.
Разрыв между богатыми и бедными, как людьми, так и странами, углубился в результате кризиса и будет дальше увеличиваться во время затяжной экономической стагнации. Но наряду с проблемами, кризис выявил и способность правительств находить решения, опираясь при этом на коллективные ресурсы. Длительный опыт восприятия «поодиночке вместе» мог бы укрепить социальную солидарность и стимулировать развитие более щедрой социальной защиты, точно так же, как общие национальные страдания Первой мировой войны и Депрессии стимулировали рост государств всеобщего благосостояния в 1920-х и 1930-х годах.
Это могло бы положить конец крайним формам неолиберализма, идеологии свободного рынка, выдвинутой такими экономистами Чикагского университета, как Гэри Беккер, Милтон Фридман и Джордж Стиглер. В 1980-е гг. Чикагская школа обеспечивала интеллектуальное обоснование политики президента США Рональда Рейгана и премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер, которые считали крупное, активно вмешивающееся в жизнь граждан правительство препятствием на пути экономического роста и прогресса человечества. В то время имелись веские основания для сокращения многих форм государственной собственности и регулирования. Но эти аргументы переродились в либертарианскую религию, привив поколению консервативных интеллектуалов враждебность к действиям государства, особенно в Соединённых Штатах.
Учитывая важность решительных действий государства по замедлению пандемии, будет трудно утверждать, как это сделал Рейган в своей первой инаугурационной речи, что «правительство – это не решение нашей проблемы, правительство – и есть наша проблема». Вряд ли кто-то сможет привести убедительный аргумент в пользу того, что частный сектор и благотворительность могут заменить компетентное государство во время чрезвычайного положения в стране. В апреле Джек Дорси, генеральный директор Twitter, объявил, что пожертвует миллиард долларов на помощь от COVID-19 – чрезвычайный акт благотворительности. В том же месяце Конгресс США выделил 2,3 триллиона долларов на поддержку предприятий и частных лиц, пострадавших от пандемии. И хотя антиэтатизм может закрепиться среди протестующих, опросы показывают, что подавляющее большинство американцев доверяют советам правительственных медицинских экспертов по борьбе с кризисом. Это могло бы упрочить поддержку правительственных мер по решению других крупных социальных проблем.
Кризис в итоге может стимулировать возобновление международного сотрудничества. В то время как национальные лидеры играют в игру «найди виноватого», учёные и чиновники здравоохранения по всему миру расширяют свои сети и углубляют связи. Если распад международного сотрудничества приведёт к катастрофе и будет признан провалом, то в последующую эпоху увидим возобновление приверженности к многостороннему формату взаимодействия по продвижению общих интересов.
Не время питать большие надежды
Пандемия стала глобальным политическим стресс-тестом. Страны с эффективными легитимными правительствами пройдут через это относительно успешно и смогут осуществить реформы, которые сделают их ещё более сильными и устойчивыми, тем самым способствуя их будущему опережающему росту. Страны же со слабым государственным потенциалом или неэффективным руководством окажутся в весьма бедственном положении, они будут обречены на экономическую стагнацию, если не на обнищание и нестабильность. Но проблема заключается в том, что по численности вторая группа значительно превосходит первую.
К сожалению, стресс-тест оказался настолько тяжёлым, что очень немногие из них, вероятно, сумеют пройти его до конца. Для успешного преодоления начальных стадий кризиса странам необходимы не только дееспособные государства и достаточные ресурсы, но и значительный социальный консенсус и компетентные лидеры, внушающие доверие. Такая модель была реализована Южной Кореей, которая делегировала управление эпидемией соответствующему чиновничьему аппарату, а также Германией канцлера Меркель. Гораздо больше правительств, которые не справились с этой задачей. И поскольку вторая часть кризиса также будет трудной, национальные тенденции, вероятно, только усилятся, что заметно нивелирует оптимистичные прогнозы.
Другая причина пессимизма заключается в том, что позитивные сценарии предполагают некий рациональный общественный дискурс и социальное обучение. Однако связь между технократическим опытом и государственной политикой сегодня слабее, чем в прошлом, когда элиты обладали большей властью. Демократизация власти, вызванная цифровой революцией, привела к тому, что процесс принятия политических решений теперь зачастую движим ангажированной болтовнёй. Едва ли такая среда может считаться идеальной для конструктивного коллективного самоанализа, и некоторые политические системы будут оставаться иррациональными дольше, чем платежеспособными.
Самой большой переменной величиной являются Соединённые Штаты. Единственное несчастье страны состояло в том, что во время кризиса у руля оказался самый некомпетентный и провоцирующий противоречия лидер за всю её современную историю, и модель его управления не изменилась даже под давлением. Проведя свой президентский срок в состоянии войны с государством, которое он же и возглавляет, Дональд Трамп не смог эффективно развернуть его возможности, когда того требовала ситуация. Рассудив, что его политической судьбе лучше всего послужили конфронтация и злоба, а не национальное единство, он использовал кризис, чтобы затеять новые противостояния и углубить социальный раскол. Плохие результаты, показанные США во время пандемии, имеют несколько причин, но наиболее существенной из них является неспособность национального лидера руководить страной.
Если в ноябре президент будет переизбран на второй срок, шансы на более активное возрождение демократии или либерального международного порядка рухнут. Однако какими бы ни были результаты выборов, глубокая поляризация американского общества, скорее всего, сохранится. Проведение выборов во время пандемии окажется трудным делом, и у недовольных проигравших появится стимул оспорить их легитимность.
Требования к действию натолкнутся на горы долгов и упорное сопротивление со стороны оппозиции. Национальные и международные институты будут слабыми и шаткими после многих лет злоупотреблений, и потребуются годы, чтобы восстановить их – если это вообще возможно.
Сейчас, когда наиболее острая и трагическая фаза кризиса миновала, мир движется в сторону долгой, удручающе тягостной работы. В конце концов мы выйдем и из этого этапа, кто-то быстрее, а кто-то медленнее. Глобальные насильственные потрясения всё же маловероятны: демократия, капитализм и Соединённые Штаты уже доказывали свою способность к трансформации и адаптации. Но им нужно будет ещё раз вытащить кролика из шляпы.
Перевод: Елизавета Демченко
Опубликовано в журнале Foreign Affairs № 4 за 2020 год.
