Недостающий элемент в стратегии Трампа

В течение всей своей легендарной карьеры в качестве главы внутреннего исследовательского центра Пентагона, сфокусированного на разработке долгосрочных стратегий, Энди Маршалл (Andy Marshall) разработал концепцию «соревновательной стратегии» (competitive strategy) как ключевого элемента продвижения национальных интересов Америки в безжалостно конкурентном мире геополитики. Внимание Маршалла было сосредоточено на Советском Союзе во время холодной войны, и он внес свой вклад в успешное нанесение Рейганом поражения СССР. Позднее он переключил свое внимание на восхождение Китая. Однако все американские президенты в период после окончания холодной войны избегали принятия откровенно соревновательной стратегии в отношении таких ревизионистских держав как Китай или Россия. Недавняя опубликованная администрацией Трампа Национальная стратегия безопасности (National Security Strategy) является весьма убедительным свидетельством того, что подобная ситуация скоро изменится.

В большинстве Национальных стратегий безопасности, разработанных после окончания холодной войны, соперники или конкуренты не указывались. Часто публиковавшиеся президентом Клинтоном Национальные стратегии безопасности беспечно представляли мир в неконкурентном свете. Вот как начиналась опубликованная в 2001 году Национальная стратегия безопасности президента Клинтона: «Вступая в новое тысячелетие, мы благословенным образом являемся гражданами страны, которая обладает рекордными показателями процветания, не имеет у себя дома глубоких разногласий и, кроме того, не сталкивается со значительными внешними угрозами за границей». Опубликованные в 2002 году и в 2006 году в период президентства Буша варианты Национальной стратегии безопасности были сфокусированы, в основном, на угрозе международного терроризма, а в документе 2006 года Китай и Россия были названы «ключевыми партнерами Соединенных Штатов». В первой Национальной стратеги безопасности президента Обамы, опубликованной в 2010 году, подчеркивалась возможность сотрудничества с Россией и Китаем, а конфликты при этом минимизировались. Однако достаточно короткая Национальная стратегия безопасности 2015 года была уже намного более пессимистичной относительно ландшафта международной безопасности. В ней, в частности, говорилось о том, что «российская агрессия на Украине ясно указывает на то, что… международные правила и нормы, направленные на предотвращение территориальной агрессии, нельзя воспринимать как нечто само собой разумеющееся».

Новая национальная стратегия безопасности, опубликованная в период правления Трампа, идет уже значительно дальше в признании возвращения интенсивной конкуренции между великими державами. Сегодня перед стратегами Белого дома и Пентагона, работающими, по слухам, над секретной версией Национальной стратегии безопасности, стоит более сложная задача — они в ответ должны представить то, что Маршалл называл «соревновательной стратегией». Такого рода стратегия должна, в основном, быть сфокусирована на обнаружении и исследовании асимметрий в долгосрочном соревновании великих держав. Для артикулирования такой стратегии нужно провести то, что Маршалл называл «всесторонней оценкой» (net assessment) своей относительной позиции, а также позиции своего соперника в военной, экономической и дипломатической сферах. А что же будет элементами Соревновательной стратегии в ответ на все более напористые действия Пекина и возрождающуюся Москву?

Российская Федерация усилила свою глобальную политическую роль за счет, в основном, тех же средств, что и Советский Союз — она направила более значительную часть своих национальных ресурсов на соревнование с великими державами, чем ее соперники. Ее ограниченная экономическая база стала в результате ее явной уязвимостью. С учетом относительно меньшего размера российской (в сравнении с советской) экономики, российское государство стало сильно зависеть от экспорта энергоносителей. Доходы от продажи нефти и природного газа сегодня составляют 36% российского национального бюджета. А заключенные Россией контракты в области экспорта атомных технологий оцениваются в сумму, превышающую 300 миллиардов долларов, что составляет 60% мирового рынка в области ядерных реакторов.

Содержащееся в Национальной стратегии безопасности предложение относительно «энергетического доминирования», позволяет сосредоточить внимание на этой зависимости России и воспользоваться преимуществами растущего влияния американского энергетического сектора. Соединенные Штаты опередили Российскую Федерацию и стали в 2009 году крупнейшим в мире производителем природного газа. Трамп постоянно говорит об экспорте американского сжиженного природного газа (СПГ) как о средстве, позволяющем решить проблему баланса в американской торговле. Кроме того, подобного рода экспорт направлен на то, чтобы бросить вызов российскому влиянию на европейском энергетическом рынке, о чем сам Трамп заявил в своем выступление в Варшаве в июле прошлого года. Но существуют и другие возможности — оживление экспорта американских ядерных технологий, особенно с помощью новых правительственных контрактов с недавно обанкротившейся компанией Westinghouse также может сократить российский экспорт в области ядерных технологий. Возможно, подобные действия помогут улучшить отношения Соединенных Штатов с Индией, Египтом и Венгрией (все они являются покупателями российского оборудования).

Обращая внимание на Китай, Национальная стратегия безопасности Трампа явно исходит из того, что попытки включить Пекин в либеральный международный порядок в качестве ответственного партнера закончились неудачей. Однако демографические факторы, устойчивый экономический рост и относительная гомогенность населения Китая — все это свидетельствует о том, что влияние Пекина в долгосрочной перспективе будет возрастать. А как новая Соревновательная стратегия может помочь лучше защитить интересы Соединенных Штатов перед лицом восхождения Китая?

Главой стратегической уязвимостью Китая в настоящий момент является отсутствие у него союзников — как на региональном, так и на глобальном уровне. Так, например, партнеры Китая в Азии и в Африке пользуются его финансовой щедростью, однако они все более осторожно начинают относиться к более широкому стратегическому партнерству.

Главные инфраструктурные проекты в Пакистане, Непале и в Ньянме были остановлены в течение прошлого года, а причиной этого является недоверие по отношению к мотивам Китая и его своеволию.

В целом можно говорить о том, что все более уверенный в своих силах Китай имеет сложные отношения с целым рядом своих соседей, включая Индию, Японию и Вьетнам. Все более агрессивная внешняя политика генерального секретаря Си Цзиньпина в Южно-Китайском море усугубила некоторые из этих напряженностей, что позволило Соединенным Штатам улучшить свои отношения со несколькими странами. А продолжающееся партнерство Китая с Северной Кореей продолжает оставаться тяжелым бременем, мешающим Пекину наводить мосты в отношениях со своими соседями. Америка обладает соответствующими инструментами и может воспользоваться этой уязвимостью за счет усиления своих региональных альянсов, сохраняя при этом — или, на самом деле, расширяя — свое вызывающее доверие военное присутствие в этом регионе.

Кроме того, как Россия, так и Китай имеют одну общую уязвимость — речь идет о непрозрачной структуре их политических систем. В то время как Россия и Китая считают американскую открытость слабостью, Америка традиционно считает это силой. Возможно, президент Путин уже не будет президентом после 2024 года, однако в стране нет очевидных преемников или политических институтов, способных обеспечить передачу власти. Самый большой страх у правящей клики в Москве продолжают вызывать «цветные революции», которые привели к смещению посткоммунистических авторитарных правителей в Грузии и на Украине. Коммунистическая партия Китая (КПК) тоже страшно боится потерять свою власть. Проведенная недавно чистка в рядах КПК, а также усиление давления на реформаторов, НКО и некоммунистов свидетельствует о том, что Пекин считает политическую оппозицию своей главной и увеличивающейся уязвимостью. Противодействие иностранным новостным нарративам и политическому вмешательству может осуществляться теми средствами, которые были разработаны в Соединенных Штатах во время холодной войны. Возможно, это будет противоречить политическим инстинктам Трампа, однако возрождение Информационного агентства США (United States Information Agency) для координации контрпропагандистского ответа может в определенной мере компенсировать американскую уязвимость и позволит воспользоваться преимуществами в отношениях со своими соперниками.

И, наконец, если перейти от слабостей других к асимметричным преимуществам Америки, можно сказать, что новая Национальная стратегия безопасности соответствующим образом обращает внимание на два ключевых вопроса: «Новые достижения в компьютерной области, в автономности и в производстве уже изменяют способы борьбы, находящиеся в распоряжении Соединенных Штатов. Если соединить все это с сильными сторонами наших союзников и партнеров, то преимущество возрастет». Эти два преимущества, на самом деле, должны стать основой большой стратегии Америки в отношении наших соперников. Однако администрация в настоящее время должна провести серьезную работу по инвестированию экономического и политического капитала в каждую из этих областей, а также связать их вместе в рамках согласованного подхода на долгую перспективу. Если говорить более конкретно, то ситуация с неопределенным статусом стратегии Пентагона относительно третьего ассиметричного противовеса (Third Offset), связанного с инвестированием в технологический скачок, должна быть немедленно исправлена, тогда как управление Вашингтоном своими альянсами на ключевых геополитических театрах должно быть лучше интегрировано в общие рамки соревновательной стратегии великой державы.

Новый документ свидетельствует о значительном изменении в американской стратегии. Чтобы она заработала, требуется особое долгосрочное осмысление, пионером которого был Энди Маршалл и Управление общих оценок (Office of Net Assessment).