В конце XVIII века мастера научились делать музыкальные шкатулки — маленькие затейливые механизмы, которые сами проигрывали мелодии. В некоторые из них были встроены колокольчики, барабанчики, органы и даже скрипки, все регулировалось вращающимся цилиндром. Самый смелый пример — миниатюрные оркестры: например, пангармоникон, изобретенный в 1805 году в Вене, или оркестрион, который был впервые сооружен в 1851 году в Дрездене, а затем стал производиться массово.
Однако у технологии имелись ограничения. Чтобы «скрипка» звучала убедительно, мастеру нужно было создать маленький симулякр скрипки — а это целое достижение инженерной мысли. Как воссоздать тромбон? Или гобой? Так же, как они устроены, конечно. Ремесленники предполагали, что чтобы получить характерный тон, нужно было скопировать инструмент целиком. Металл, дерево, форма, точный отзвук — все это нужно было сымитировать. Ну а как еще создать оркестровое звучание? Задача была обескураживающе непроста, пишет Майкл Грациано, композитор и профессор нейронаук Принстонского университета.
Затем, в 1877 году, американский изобретатель Томас Эдисон представил миру первый фонограф, и история музыкальной записи изменилась.
Оказалось, чтобы сохранить и воссоздать звучание инструмента, не нужно все знать о нем, его материалах или физической структуре. В кабинете не нужен миниатюрный оркестр. Все, что нужно, — сосредоточиться на одной ключевой его части. Записать звуковые волны, превратить их в информацию и обеспечить им бессмертие.
Вообразите себе будущее, где ваше сознание бессмертно. Когда тело начинает распадаться, машина сканирует ваш мозг в достаточных подробностях для того, чтобы запечатлеть его уникальную «начинку». Компьютерная система использует эти данные для воссоздания мозговой активности. Ей не понадобится копировать каждую деталь. Подобно фонографу, она отбросит все физические структуры, оставив лишь информационную суть вашего шаблона. И вот получаетесь второй вы — с вашими воспоминаниями, чувствами, образом мышления и принятием решений, переведенный в компьютерное аппаратное оборудование. Так же просто, как мы сегодня копируем текстовый файл.
Вторая версия вас может жить в мире-симуляции — неспособная ощутить разницу. Ты сможешь гулять по улице симулированного города, ощущать дуновение ветерка, обедать в кафе, говорить с другими симулированными людьми, играть в игры, смотреть кино, радоваться жизни.
Боль и болезни не будут запрограммированы в этом существовании. Если тебе все еще интересен мир за пределами своей симулированной игровой площадки, ты можешь по скайпу появиться на заседании совета директоров своей компании или связаться с семьей, которая собралась за рождественским ужином.
Видение загробной жизни в виртуальной реальности (иногда ее называют «загрузкой сознания» или «переносом сознания») вошло в народное воображение после короткого рассказа американского фантаста Фредерика Пола «Туннель под миром» (1955), а после получило хорошую рекламу благодаря фильму «Трон» (1982). Затем лента «Матрица» (1999) познакомила широкую общественность с идеей симулированной реальности — пусть даже и с той ее версией, где реальный мозг был выкраден. А недавно эти идеи пришли в реальность. Российский мультимиллионер Дмитрий Ицков попал в новости, предложив создать цифровую версию своего мозга, которая будет загружена в робота, и таким образом достичь бессмертия. А всего несколько месяцев назад Стивен Хокинг заявил, что симулированная компьютером загробная жизнь может стать технически выполнимой.
Очень заманчиво игнорировать эти идеи как очередной сюжетный ход в фантастике и фантазии задротов. Но что-то в них не дает мне покоя. Я нейроученый. Я изучаю мозг. В течение почти 30 лет я исследовал то, как воспринимаются и обрабатываются сенсорные данные, как контролируются движения и в последнее время — как сети нейронов могут рассчитать удивительное качество осознанности.
Я задаюсь вопросом, можем ли мы в действительности загрузить чей-то мозг в компьютер, руководствуясь тем, что мы знаем о мозге. И склоняюсь к ответу, что да, почти наверняка.
Это вызывает ряд дальнейших вопросов, один из главных: что эта технология сотворит с нами в психологическом и культурном смысле?
Она полностью изменит человечество, причем перспектива этих изменений тревожит в большей степени, чем обещает практическую пользу. Открытие изменит нас гораздо сильнее, чем появление интернета, а последствия могут быть настолько драматическими, что стоит уже сейчас о них задуматься. И неважно, насколько велики шансы реализовать эту технологию. Хотя чем больше я думаю о возможности такого будущего, тем более неизбежным оно мне представляется.
Если бы вы хотели запечатлеть музыку разума, с чего бы вы начали? Мозг человека содержит множество биологических механизмов. Сотни миллиардов нейронов соединены в сложные схемы, каждый нейрон постоянно принимает и отправляет сигналы. Сигналы эти — результат ионов, просачивающихся внутрь и за пределы клеточных мембран, а поток их регулируется крошечными белковыми порами и насосами. Каждая связь между нейронами, каждый синапс — это поразительный механизм действия белков, которые постоянно находятся в движении.
Простое создание правдоподобной симуляции каждого нейрона — это крайне смелая задача, хотя с приблизительной точностью это уже было сделано.
Симуляция целой сети взаимодействующих друг с другом нейронов, каждый из которых имел бы действительно реалистичные электрические и химические свойства, — это пока за пределами текущих технологических возможностей.
Плюс есть осложняющие факторы. Кровеносные сосуды реагируют непростым образом, позволяя распределять кислород по необходимости в ту или иную часть мозга. Есть также нейроглия — крошечные клетки, количеством значительно превышающие число нейронов. Они позволяют нейронам функционировать таким образом, который нами по большому счету еще не понят: устраните их, и ни один синапс не будет работать нужным образом. Никто, насколько мне известно, еще не создавал компьютерную симуляцию нейронов, глии и кровотока. Но это может не понадобиться. Вспомните прорыв Эдисона с фонографом — выяснилось, что для верного повторения звука вам не нужно повторять инструмент, который его изначально произвел.
Так каков же необходимый уровень подробности копирования, если вы хотите отразить разум человека? Из всей совокупности сложных биологических механизмов — какие именно схемы в мозге нужно воспроизвести, чтобы уловить информацию и сознание?
Одно из самых распространенных предположений состоит в том, что суть машины составляет схема взаимодействия нейронов. Если вы сумеете измерить то, как каждый нейрон связывается со своими соседями, у вас будут все нужные данные для воссоздания этого разума. Из моделей нейронных сетей, компьютерных симуляций радикально упрощенных нейронов и синапсов, возникла целая область научных исследований. Эти модели опускают подробности глии, кровотока, мембран, белков, и ионов и так далее. Они принимают во внимание лишь то, как каждый нейрон связан с другими. Это схемы проводки.
Простые компьютерные модели нейронов, сцепленные между собой простыми синапсами, способны к действиям невероятной сложности. Такие модели сетей известны уже несколько десятилетий, и они любопытным образом отличаются от стандартных компьютерных программ. Прежде всего они способны обучаться по мере того, как нейроны неуловимо подстраивают свои связи друг с другом. Они могут решать проблемы, которые сложны для традиционных программ, в особенности хорошо им удается принимать входной шум и компенсировать этот его.
Дайте нейронной сети нечеткое, зернистое фото, и она все равно сумеет классифицировать изображенный объект, заполнив пробелы на картинке, — это называется дополнением паттернов (pattern completion).
Невзирая на эти удивительные человекоподобные способности, модели нейронных сетей пока еще являются решением задачи создания симуляции мозга. Никто не знает, как можно создать такую модель в соответствующем масштабе. Предпринимаются примечательные попытки — например, проект Blue Brain и его последователь, финансируемый Евросоюзом, Human Brain Project. Оба проводятся Швейцарским федеральным институтом технологий в Лозанне. Но даже если бы компьютеры были достаточно мощными для симулирования ста миллиардов нейронов — а технологии уже довольно близки к этому потенциалу, — реальная проблема — в том, как собрать и подключить такую крупную искусственную сеть.
В некотором смысле с точки зрения науки проблема понимания человеческого мозга походит на проблему генетики человека. Если инженер хочет должным образом понять человеческий геном, ему нужно начать с базовых конструктивных блоков ДНК и собрать животное, одна пара оснований за раз, до того, как получить что-то подобное человеку. Однако учитывая гигантскую сложность человеческого генома — более трех миллиардов пар оснований, на сегодняшний момент метод будет чрезвычайно трудным. Еще один возможный подход — считать геном, который уже есть у реальных людей.
Гораздо проще скопировать нечто сложное, чем переизобрести это с нуля. Проект генома человека в 1990-х показал, что, хотя никто его достаточно хорошо не понимает, у нас как минимум имеются «на столе» множество копий для изучения. Та же стратегия может оказаться полезной в смысле мозга человека.
Вместо того чтобы пытаться подключить искусственный мозг на чисто теоретической основе (или в течение абсурдно длительного периода обучать нейронную сеть — пока она не станет человекоподобной), почему бы не скопировать уже имеющиеся в реальном мозге связи?
В 2005 году профессор в области изучения мозга Университета Индианы Олаф Спорнс и нейроученый из Университета Лозанны Патрик Хагманн независимо друг от друга изобрели термин «коннектом» для обозначения карты или схемы связности каждой нейронной связи в мозге. По аналогии с геномом человека, который содержит в себе всю информацию, необходимую для выращивания человека, человеческий коннектом в теории содержит всю информацию, необходимую для подключения функционирующего человеческого мозга. Если общий принцип моделирования нейронной сети корректен, тогда суть человеческого разума заключается в его принципе связанности. Коннектом, симулированный в компьютере, воссоздаст ваш сознательный разум.
Сможем ли мы когда-либо отобразить коннектом человека? Ну, ученые сделали это на круглых червях. На маленьких частях мозга мыши.
Очень грубая крупномасштабная карта связанности в мозге человека уже доступна, хотя и не представляет собой настоящую карту каждого уникального нейрона и синапса в голове конкретного человека.
Национальные институты здравоохранения США сегодня финансируют Проект коннектома человека — попытку как можно более подробно отобразить человеческий мозг. Я вкладываю в этот проект определенную долю оптимизма. Технология сканирования мозга постоянно развивается. Прямо сейчас в авангарде идет магнитно-резонансная томография (МРТ). Сканограммы добровольцев в высоком разрешении демонстрируют конфигурацию связей в мозге человека в таких деталях, на которые мы никогда в принципе не рассчитывали. Скоро будут изобретены иные, еще более усовершенствованные технологии. Мы сможем сканировать, локализовать и хранить данные по каждой нейронной связи внутри головы человека. Это лишь вопрос времени, и сроки здесь — от пяти до десяти десятилетий.
Разумеется, никто не знает, действительно ли коннектом содержит всю ключевую информацию о разуме. Некоторая ее часть может быть закодирована иным образом. Сквозь мозг могут распыляться гормоны. Сигналы могут сочетаться и взаимодействовать с другими с помощью иных методов и средств, помимо синаптических связей.
Может быть так, что для создания высококачественной симуляции нам может понадобиться просканировать и скопировать какие-то иные аспекты мозга. Так же, как звукозаписывающей отрасли понадобилось столетие на починку и отладку, прежде чем достичь впечатляющих стандартов современности, индустрия записи мозга, вероятно, потребует долгого процесса усовершенствования.
Некоторые из нас до этого момента не доживут. Один из базовых фактов о людях заключается в том, что им не по нраву умирать. Им не нравится, когда умирают близкие люди или питомцы. Некоторые из них уже платят астрономические суммы на заморозку себя или даже на (жуть-то какая!) обезглавливание своих тел и заморозку своих голов в надежде на то, что будущие технологии их успешно оживят. Такие люди определенно заплатят за место в виртуальной загробной жизни. По мере развития технологии общественность будет видеть все больше шансов, и мотивация будет расти.
Кто-то может сказать, что жизнь после смерти — это естественный продукт индустрии развлечений. Подумайте только, как весело быть симуляцией самого себя в симулированной окружающей среде. Можно отправиться в сафари по Средиземью. Можно проживать в Хогвартсе, где волшебные палочки и заклинания на самом деле приносят волшебные результаты. Можно жить в фотогеничной местности, например симуляции африканских равнин, по желанию — с мухами цеце или без них. Можно существовать на симуляции Марса. Можно переходить от одного развлечения к другому. Можно поддерживать связь с живыми еще друзьями посредством привычных социальных сетей.
Слышал я и мнение, что технология успеха иметь не будет. Люди не будут ею интересоваться — потому что копия тебя, какой бы реалистичной она ни была, это все же не ты. Однако сомневаюсь, что после появления соответствующей технологии подобные экзистенциальные вопросы будут иметь какое-то значение.
Мы и так каждый день просыпаемся замечательной копией предыдущих себя, и никого особенно не сковывает по этому поводу метафизическое беспокойство. Если ты умираешь и тебя сменяет действительно качественная компьютерная симуляция, ты ощутишь это просто — словно лег под сканер и появился где-то в другом месте.
С точки зрения неразрывности будет недоставать некоторых воспоминаний. Если последнее ежегодное резервное копирование было пройдено, скажем, восемь месяцев назад, вы проснетесь без восьми месяцев. Но вы все еще будете ощущать себя самим собой, а друзья и родные могут ознакомить вас с тем, что вы пропустили. Некоторые группы могут на такое не пойти — своего рода амиши от информационных технологий, но большинство гурьбой повалит за новой фишкой.
А дальше что? Ну, такая технология изменит определение того, что значит быть конкретным человеком и что значит быть живым вообще. Для начала видится неизбежным, что отношение к жизни и смерти станет более обыденным. Люди начнут больше подвергать опасности себя и других. Вероятно, они станут воспринимать святость жизни в той же пренебрежительной манере, как современный массовый потребитель электронных книг воспринимает старых чудаков, которые твердят о святости книги в твердом переплете.
И все же как мы будем относиться к святости цифровой жизни? Будут ли симулированные люди, существующие в искусственном мире, наделены теми же правами, что и все остальные? Преступлением ли будет выдернуть из розетки симулированного человека? Этично ли проводить эксперименты на симулированном сознании?
Могут ли ученые попробовать воспроизвести Джима, сделать неудачную копию, беззаботно уничтожить незадачливую первую итерацию, а затем предпринимать дальнейшие попытки — до тех пор, пока не выйдет удовлетворительная версия? Это лишь верхушка неприглядного айсберга, по направлении к которому мы, похоже, плывем.
Во множестве религий счастливая жизнь после смерти считается наградой. В искусственной загробной жизни, по причине неотвратимых ограничений по обработке информации, места, очевидно, будут распределяться на конкурентной основе. Кто решает, кому достанется? Богатых обслужат первыми? Или определят на основе заслуг? Будет ли обещание воскрешения применяться как взятка для контроля и принуждения? Будут ли его лишать в качестве наказания?
Создадут ли специальную версию загробной жизни с пытками — для сурового наказания? Представьте себе, какой могущественной станет религия, если она сможет учить о самых настоящих, объективно доказуемых рае и аде.
Затем следуют проблемы, которые возникнут, если люди будут умышленно создавать несколько копий себя одновременно: одну в реальном мире и ряд других в виде симуляций. Природа индивидуальности и личной ответственности становится довольно размытой, если вы можете буквально столкнуться с самим собой. Чего, к примеру, будет ожидать общество от женатых пар в симулированной загробной жизни? Остаются ли они вместе? Или некоторые версии вас остаются, а другие расходятся?
Опять же развод может показаться чем-то из серии мелодрамы, если непримиримые разногласия уйдут в прошлое.
Если наш мозг заменили несколько миллиардов линий кода, то в конечном итоге мы поймем, как редактировать любые деструктивные эмоции. Или, может, нужно вообразить себе эмоциональную систему «установленного образца», настроенную и стандартизированную, — так, что остальной симулированный разум может быть к ней быть как бы подсажен.
Вы теряете свою пострадавшую в боях, побитую эмоциональную проводку, которую имели будучи биологическим агентом, и получаете вместо нее набор только что «из коробочки». Это все не целиком притянуто за уши; напротив, все это может иметь смысл скорее даже не на терапевтических, а на экономических основаниях. Мозг можно грубо разделить на кору и ствол. Прикрепление стандартного ствола к индивидуализированной симулированной коре может оказаться самым экономичным способом привести человека в состояние рабочей готовности.
Ну хватит о личности. А что насчет мира? Будет ли симулированная среда обязательно имитировать физическую реальность? Вообще, это кажется очевидным — чтобы начать. Создать город. Создать голубое небо, тротуар, запахи еды. Но рано или поздно люди начнут осознавать, что симуляция может предложить опыт, который был невозможен в реальном мире. Электронная эпоха изменила музыку, не просто имитируя физические инструменты, а придумав новый потенциал звучания. Равным образом цифровой мир может последовать самыми неожиданными путями.
Вот только один сбивающий с толку пример: мир этот может включать себя любое число измерений в пространстве и времени.
Реальный мир, как нам кажется, предусматривает три пространственных измерения и одно временное, но, как это известно математикам и физикам, возможны и другие. Сейчас уже возможно создать видеоигру, в которой игроки будут перемещаться в лабиринте из четырех пространственных измерений.
Выходит, что, немного попрактиковавшись, вы сможете достичь нужной степени интуиции для четырехмерного режима (в 2008 году журнал Journal of Experimental Psychology опубликовал мою работу на эту тему). Для симулированного разума в симулированном мире границы физической реальности перестанут иметь смысл. Если тела у вас больше нет, какой смысл прикидываться?
Все вышеописанные перемены, какими бы экзотичными они ни были и какими бы жуткими некоторые из них казались, в некотором смысле являются второстепенными. Они отражают личный разум и личный опыт. Если загрузка означала бы только экзотические развлечения, воплощающие психоделические фантазии человека, это бы имело лишь ограниченное значение. Если симулированный разум может существовать в симулированном мире, то самым поворотным изменением, самой глубокой переменой за всю историю человеческого опыта, была бы потеря самой индивидуальности — интеграция знания в единый разум, более умный и более способный, чем все, что может существовать в природном мире.
Вы просыпаетесь в симулированном приемном покое в симулированном теле в симулированной одежде установленного образца. Что вы делаете?
Может быть, идете осмотреться. Пробуете еду. Или играете в теннис. Или смотрите кино. Но рано или поздно большинство потянутся к мобильному телефону. Отправят твит из рая. Напишут сообщение другу. Залогинятся в фейсбуке. Но вот в чем фишка загруженного разума — правила социальных сетей изменились.
В реальном мире двое людей могут обмениваться опытом и мыслями. Но в отсутствие в наших головах USB-порта мы не можем напрямую соединить два разума. В симулированном мире эта преграда рушится. Простое приложение — и два человека смогут напрямую делиться мыслями друг с другом. Почему нет? Это логическое продолжение. Мы, люди, гиперсоциальны. Мы любим общаться. Мы уже существуем в полувиртуальном мире, где разум состыкуется с разумом. В искусственной загробной жизни (с учетом нескольких столетий и нескольких поправок к технологии) что помешает людям превратиться в уберменшей, которые будут представлять собой сочетание мудрости, опыта и памяти за пределами всего возможного биологически?
Два разума, три разума, десять, а довольно скоро и все будут связаны на уровне разум–разум. Концепция отдельной личности будет утеряна. Потребность в симулированных телах, разгуливающих по симулированному миру, тоже. Исчезает потребность в симулированной пище, симулированных пейзажах и симулированных голосах.
Вместо этого возникает единая площадка мысли, знания и постоянной реализации. То, что возникает как искусственный метод сохранения разум после смерти, постепенно перетягивает одеяло на себя. Реальная жизнь, наша жизнь, уваривается по своей значимости до тех пор, пока не обратится своего рода личинкой. Какой бы затейливый опыт вы ни имели в ходе своего биологического существования, он будет ценен лишь в том случае, если может быть примешан к более долговечной и гораздо более изощренной машине.
Я не рисую утопию. По мне, так настоящая перспектива в три раза более увлекательна и в семь раз более ужасающа, чем то, что я описал. Я искренне рад, что всего этого не застану. Это будет новая фаза в существовании человечества, такая же запутанная и сложная, как все предыдущие. Такая же чуждая нам сейчас, как эпоха интернета для римлянина две тысячи лет назад, — такая же чуждая, как римское общество для натуфийского охотника-собирателя за десять тысяч лет до этого. Таков прогресс. Мы всегда умудряемся жить более или менее комфортно в мире, который бы напугал предыдущие поколения.
