Западный либерализм распластывает человека по горизонтали

Западный либерализм распластывает человека по горизонтали

Какие ассоциации возникают у вас, когда вы слышите о войне тысяча восемьсот двенадцатого года? Наверняка первым делом вспоминается роман Льва Толстого «Война и мир». Но связаны эти ассоциации лишь с тем, что в школе о войне с Наполеоном мы узнавали в большей степени благодаря урокам литературы. А что именно сумели мы «вычитать» из романа, как глубоко смогли проникнуться идеями и философией Толстого, зависело, прежде всего, от того, насколько нам повезло с учителем. Увы, зачастую все ограничивалось «разбором образов» главных героев. Опять же, всем известно, что девочки зачитывались исключительно любовной историей Наташи Ростовой, пропуская войну, а мальчики — наоборот.

Боюсь, что и телевизионщики, решившие к двухсотлетию Бородинской битвы показать фильм Сергея Бондарчука, руководствовались все теми же поверхностными представлениями: что еще по такому поводу показывать, как не «Войну и мир»? А теперь вопрос: кто перечитывал роман, сдав школьные выпускные экзамены? Между тем именно сегодня он актуален, как никогда. На этом решительно настаивает кандидат филологических наук, доцент Липецкого государственного педагогического университета Александр Кондратьев.

— В эпоху глобализации более современное произведение трудно найти. Это роман-предостережение, роман-путеводитель, способный и оградить нас от страшных ошибок, и указать единственно верную дорогу. Да, от тех событий нас отделяет двести лет. Но тем не менее они очень органично включаются в контекст нынешнего дня, нынешних мучительных духовных исканий и споров.

— Я уже предвижу недоуменное замечание: у нас сейчас нет войны…

— Так война же не всегда ведется с помощью пушек! Чтобы уничтожить народ, достаточно лишить его национального самосознания, национальной культуры, национальных особенностей познания мира. А разве не это происходит в результате ползучей глобализации? Вот такое тихое и бескровное завоевание под прикрытием идеи «общего европейского дома». Наполеон пытался реализовывать ту же идею вооруженной силой. Но тогда победила не столько армия, сколько дух нашего народа. Сумеем ли мы сейчас отстоять себя?

— Со времен горбачевской «перестройки» в обществе возникло какое-то патологически покорное согласие с тем, что мы, то есть Россия, неполноценны в сравнении с «просвещенным Западом», что вся надежда на одно: заграница нам поможет…

— В сущности, такие же настроения царили в салонах знати, которая готова была приветствовать Наполеона как олицетворение европейского прогресса и порядка. Вспомните: главный русский роман начинается неожиданно — с диалога на французском. Гости Анны Павловны Шерер не только говорят, они и мыслят по-французски. Даже Андрей Болконский поначалу преклонялся перед Наполеоном. Но российская знать еще не народ. И Толстой это смело, мужественно, гениально показал. Вопрос в другом: каково сейчас соотношение «знати» и «народа», какова степень духовного сопротивления завоеванию без оружия? У многих остается заблуждение, что Россия по своей сути и происхождению принадлежит европейской культуре. Дескать, вся ее многовековая история — всего лишь прелюдия к процветанию на чисто европейский манер. Что и является нашей главной целью. Хотя такое заблуждение правильнее назвать диверсией против Государства Российского.

— Но вы же не будете отрицать, что за двести лет наши отношения с Западом кардинально изменились…

— Внешне — да. Но суть этих отношений остается неизменной: Запад всегда будет бояться Россию, поскольку никак не может ее понять. В июне тысяча восемьсот двенадцатого года Наполеон обратился с воззванием к армии. Он сказал, что его войско «положит конец губительному влиянию России, которое она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы». А теперь обратите внимание, как нынче быстро меняются западные оценки в зависимости от того, какую позицию занимает наша страна в той или иной ситуации. Об этом замечательно писал Николай Яковлевич Данилевский: «Европа признает Россию и Славянство чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и враждебным. Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик».

— Ну, в этом смысле мы, можно сказать, идем им навстречу: оказавшись за границей, наши соотечественники больше всего не любят, когда в них узнают русских. Первая задача — как можно скорее стать неотличимым от среднестатистического европейца или американца...

— Вот-вот. И это наша огромная потеря за минувшие два столетия. Скоро мы уже, как в салоне Анны Павловны Шерер, начнем говорить и мыслить по-английски. Почему это опасно? Потому что западный либерализм распластывает человека по горизонтали, то есть все начинает подчиняться исключительно здравому смыслу, рационализму, все взвешивается на весах «выгодно — не выгодно».

— Я бы сказала, что нынче у нас просто разгул прагматизма. Понятие «выгодно» перекрывает, отменяет все: совесть, нравственность, элементарную порядочность. Достаточно вспомнить о незаконной застройке Бородинского поля коттеджами, которую не могут прекратить уже второй год…

— Да, немало людей сейчас готовы плясать на костях предков. Для них не существует исторической памяти, ощущения личной сопричастности судьбе Родины. Чтобы так изувечить души, понадобилось всего двадцать лет. Правда, то были двадцать лет под знаком западных соблазнов. Духовная вертикаль, свойственная русскому мироощущению, исчезает. Та самая вертикаль, которая помогала нам выстоять в самых страшных испытаниях. Наполеон очень удивился, узнав, что в Москве более двухсот храмов. А потом заметил: «Впрочем, такая бездна церквей и монастырей говорит об отсталости народа». Позднее он был полностью деморализован, когда «отсталый народ» посмел и сумел оказать ему сопротивление, когда французская армия оказалась бессильна. Хочу опять процитировать Данилевского: «Нравственным духом, самоотверженностью обладали русские в степени несравненно большей, нежели их противники, кто бы ими ни предводительствовал, — Карл, Фридрих или Наполеон, обладали в такой степени, что эта сила перевешивала все преимущества, бывшие на стороне наших неприятелей».

— Хотя сегодня мы убедились, что духовность народа не определяется количеством храмов…

— Конечно! В советское время, когда влияние Запада было ограничено, мы жили, в сущности, по законам православной соборности, пусть и не ходили в церковь. Это ведь тогда у нас считалось, что дружба — понятие круглосуточное, это тогда у нас порядочность ставилась выше законопослушания, а чувство долга — выше всех прав и свобод. Сравните теперь все это с главными либеральными ценностями, и вы сразу почувствуете разницу величиной с пропасть.

— Я понимаю, что роман Толстого, перечитанный сегодня, помогает вернуться к собственным истокам, оберегает от эпидемически распространяющегося западного индивидуализма и прагматизма. А надо ли сейчас оберегать творчество самого Толстого?

— Надо, как ни странно. В некоторых школах уже начинает приживаться новая, не русская трактовка той войны. Мол, она не была отечественной, Наполеон не был завоевателем, французы несли отсталой России просвещение и прогресс. А дети наши, не омраченные серьезными знаниями, легко принимают, усваивают все, что им втолковывает педагог. Да что дети! Мне, как оппоненту, передали диссертацию, написанную по творчеству Толстого. Так вот, в диссертации то же самое: Толстой не понимал, Толстой недооценивал, Толстой консервативен… Сейчас очень уж любят свысока оценивать великих людей как нерадивых школьников. Так же модно и переворачивать с ног на голову собственную историю, шкалу традиционных ценностей. А потом это еще и присыпают сверху пеплом покаяния, самобичевания. Вспомните фильмы Пивоварова о Великой Отечественной войне на телевидении, новые учебники истории, которые пытались навязать школе. Кто-то делает себе таким способом имя, кто-то — деньги.

— Выходит, мы можем сохранить свое национальное самосознание только в условиях жесткой изоляции?

— Ни в коем случае! Русский человек способен радостно принять все человечество во всем его многообразии и при этом остаться русским. Это же про нас Толстой писал: человек — все и одновременно часть всего. Вспомните, как Николай Ростов в эйфории кричит: «Да здравствует весь мир!» Недопустимо лишь одно: на государственном уровне признавать, будто свет цивилизации может прийти к нам только с Запада. К сожалению, именно с этого и начинались годы «перестройки».

— Вернемся к роману. Вам не кажется, что в школе просто рано читать «Войну и мир»?

— Ничего подобного! Мой внук учится в седьмом классе, и я не раз проводил у них факультативные занятия по творчеству Толстого. В том числе говорили и о романе-эпопее. Дети слушали, затаив дыхание! И не надо уверять, что им Толстой сложен и недоступен. Важно, как ты с ними разговариваешь, как рассказываешь. Они способны впитывать знания как губка. Так что сегодня очень принципиально, кто первый окажется их собеседником, наставником. Полагаться только на школьных учителей пока не приходится. Вот почему необходимо разговаривать с детьми и внуками дома. И не об одних отметках в дневнике. Нужно успеть заронить в их души зерна подлинной культуры, нравственности и любви к своему народу, привить иммунитет против пренебрежительного, презрительного взгляда на свое, родное, кровное.