Цикл "Национальная идея": Религия как ценностная скрепа государства

Фундаментальную основу жизнеспособности этносов составляет религия. Вера задает смысл их историческому существованию. Обессмысливание жизни для этносов смерти подобно. Все прочие элементы духовного развития этносов так или иначе генетически восходят к религиозному фундаменту. Материальная парадигма может служить основанием ценностного строительства, но не для всех народов. В учениях древних материя — это темное начало, выражение объективизации, первобытного хаоса, пороков плотского удовольствия, биологической смертности. Мировая душа — ≪пракрити≫, учили индусы, попадает в силу незнания — ≪авидьи≫ — в плен материальной субстанции —≪пуруши≫. Ценностный императив виделся в духовном освобождении от оков материи (аксиологической материализации). Материализм мог служить основанием объяснительной теории общественных процессов, но не принципом формирования существующей в долгосрочной перспективе историко-культурной общности.

Истории неизвестно ни одного этноса, чей исторический генезис осуществлялся бы на внерелигиозной основе. Речь идет о религиях в широком понимании, включающем и даосизм, и конфуцианство, и буддизм, не содержащих представления о Боге (богах), но имеющих общие дефиниционные составляющие: веру, культ, организацию верующих. Из факта универсальности компонента религии как фактора этногенеза следует вывод о факторной необходимости религиозности населения для обеспечения жизнеспособности этнической (и шире — государственной) системы.

Советский эксперимент заключался в попытке создания общества, базирующегося на парадигме атеистического миропонимания. Казалось бы, опыт СССР свидетельствовал о принципиальной возможности такого миростроительства. В действительности при реализации конкретных задач государственной политики в сфере управления идейно-

духовными потенциалами народа был сформирован некий квазирелигиозный суррогат. Воссоздавалась сущностно прежняя аксиология государственной религии. Такого рода трансформация характеризовалась О. Шпенглером через понятие ≪псевдоморфизма≫, выражающего видимость инверсии при сохраненной парадигмально неизменной культурной основе. В табл. 2.3.1 приводится ряд соотношений традиционных религиозных и советских квазирелигиозных компонентов.

Сознательно или нет, это не столь в данном случае важно, но большевики формировали новую семиосферу, опираясь на архетипическую матрицу прежней религиозной системы. Но квазирелигиозное подобие, естественно, не может быть приравнено по содержащимся в ней потенциалам к традиционным религиям. В тот самый момент, когда с началом войны с Германией было поставлено на карту само существование государства (а соответственно, и правящего режима), вся прежняя атеистическая пропаганда оказалась свернута и партия пошла на союз с православной церковью. Семидесятилетний период стал максимально возможным сроком существования безрелигиозной, точнее, идейно скрепленной квазирелигиозным суррогатом общности. Три поколения советских людей — и коммунизм утратил свою былую привлекательность. При отсутствии прочного идеологического фундамента духовных сил для удержания национальной периферии у государствообразующего русского народа не оказалось. Советский опыт есть, таким образом, историческое назидание, репродуцирующее притчу о ≪вавилонской башне≫ — без наличия представления о Боге любая общность в долгосрочной перспективе будет обречена. Роль религии в аксиологическом арсенале современных обществ заметно снижается. Но это не означает, что потенциалы их жизнеспособности в силу обозначенного снижения возрастают. Скорее наоборот. Выхолащивание религиозной парадигмы подрывает и все иные производимые от нее идейно-духовные компоненты. Речь, естественно, не идет о теократической реставрации. В целях повышения жизнеспособности общественного организма необходимо решение задачи достижения оптимума между полюсами теократичности и секулярности.