Равенство или стандартизация

В традиционном аристократическом обществе Европы, неравенство распространялось по всему полю человеческих отношений, от иерархии классов до иерархии личностей — кто-то ярок, кто-то бесцветен, одни умны, другие глупы, одни красивы, другие уродливы.

Американская демократия заменила иерархию личностей иерархией достижений в экономике, где личные качества не играют никакой роли. Важно не то, что красив или уродлив, умен или глуп человек, его главное личное качество — способность создавать и приумножать богатство, что и сформировало в Америке культ простого человека, жизнь которого посвящена Делу.

Советская Россия в первые десятилетия также создавала культ работника — рабочий получил статус Гегемона, хозяина жизни. Индустриализация страны, рост экономики, также как и в Соединенных Штатах, потребовали нового отношения к тем, кто создает богатства трудом, и советская массовая пропаганда сделала простого человека с мозолистыми руками своим героем. Быть простым человеком, т.е. таким как все, Соединенных Штатах, стало обязательным для всех слоев населения, от рабочих до лидеров страны.

Однако желание быть или казаться простым человеком возникало не как результат влияния политической риторики, это желание было рефлексом самосохранения в атмосфере массового общества, желание вполне искреннее, так как быть таким как все означает гарантию безопасности индивида в толпе. В то же время, в любом человеке живет чувство своей уникальности, особости, и чем более стандартизирована масса, тем острее желание выделиться из нее.

Наивысшей стандартизации, регламентации всех сторон жизни добились Соединенные Штаты, которые стали особенно наглядны во второй половине ХХ века, когда средний класс, вырвавшийся из бедных районов, где вся жизнь проходила на улице, на виду, где все знали всех, сумел построить себе комфортабельные ячейки на одну семью — дом в респектабельном районе, отгороженный от других забором, полная всех материальных удобств жизнь и полная анонимность.

До абсолютного минимума сужался тот круг, в котором можно было проявить себя, продемонстрировать свою особость, что вызывало естественную реакцию — привлечь к себе внимание, стать известным многим, выйти за пределы своего крохотного социального кокона.

Известность может принести успех в своем деле, но он лимитирован ближайшим окружением, да и доступен далеко не всем. Известность может принести также власть, но доступ к ней усеян трупами. Успех в спорте также возможен, но он требует огромных вложений сил.

Тем не менее, выделиться из массы может каждый, если он совершил нечто экстраординарное, попасть на первые полосы газет, появиться на всех телевизионных каналах и публика захочет узнать все детали и нюансы его жизни. Такого страстного интереса к нему, как к индивиду, он не может получить даже от самых близких людей. Но интерес это кратковременен, исчерпывается в течении нескольких дней или недель.

Постоянен интерес лишь к тем, кто смог войти в число победителей в экономике. Однако те, кто поднялся наверх, никогда не демонстрируют свое превосходство над теми, кто остался внизу социальной пирамиды. В жизни американского общества, разделенного на победителей и побежденных, подобная демонстрация может привести к конфликту, и победители для своего самосохранения стремятся этого конфликта избежать всеми возможными средствами.

Выпускники престижных школ и университетов Европы любят демонстрировать свою принадлежность к высшему классу

Победители, как правило, выпускники престижных колледжей и университетов, где стоимость образования по карману лишь семьям с доходами выше среднего. Уже по праву рождения они принадлежат к элите, возвышаются над толпой. Но они не позволяют себе, как выпускники дорогих школ и колледжей Европы, говорить с культивированным акцентом и демонстрировать свою принадлежность к высшему классу.

Президент Буш, сын миллионера и политического деятеля с огромными связями в элите страны, закончивший Йельский и Гарвардский университеты, входящие в разряд элитарных «Ivy League», во время своей предвыборной кампании говорил, что студентом он был более чем посредственным, что должно было означать, что будущий президент простой парень, середнячок, такой же как и все, и будет защищать интересы таких же простых людей, как и он сам.

Быть простым человеком — это гражданский долг каждого американца, который, искренне веря в полное равенство, может не принять в качестве лидера человека ведущего себя как европейский аристократ, с его чувством собственного превосходства.

В американской политической жизни, представители управляющей элиты всегда, на публике, подчеркивают, что они ничем не отличаются от простого человека с улицы.

Во время больших национальных праздников в американской армии принято, чтобы высшие офицеры участвовали в раздаче праздничного обеда солдатам. Президент Буш, во время одного из своих визитов в Ирак, в дни праздника Благодарения, вместе с генералами, стоял за стойкой армейского кафетерия, участвуя в раздаче порционных блюд солдатам.

В любом общественном месте, будь-то рабочий офис, супермодный бутик, дорогой ресторан или гостиница мирового класса, никто, нигде и никогда не позволит себе пренебрежительного отношения к человеку низшего социального или денежного статуса. Обслуживающий персонал, который, в других странах мира часто подвергается оскорблениям клиентов, воспринимается как равный, даже в случае присутствия тех, кто вершит судьбами нации.

Джордж Буш-младший в день Благодарения раздает еду американским солдатам в Ираке

«Богатые люди других культур стремятся продемонстрировать всему миру свое богатство, свою исключительность, свои привилегии, американец этого не делает почти никогда. Идея всеобщего равенства глубоко укоренена в общественном сознании. Мало кто решается на открытую демонстрацию своих привилегий, своего особого места в общественной жизни. Даже поднявшись на самый верх, американец считает себя представителем среднего класса и живет практически в тех же условиях, что и основная масса населения.» Социолог Абель.

Тем не менее, различия в статусе проявляются не в открытых формах, а в нюансах и деталях поведения, часто не прочитываемых сторонним наблюдателем. Тон голоса, кто говорит первым, кто вторым, кто говорит без ремарок со стороны слушателей, выбор слов и выражений, расположение людей в группе. Все это знаки иерархии внутри группы.

То качество, которое так характерно для России, постоянное унижение людей друг другом, во всех без исключений жизненных ситуациях, в Америке практически отсутствует. Семантика американского языка имеет чрезвычайно ограниченный лексикон оскорбительных терминов. А те, которые существуют, бледная стерильная тень того огромного набора слов, унижающих достоинство другого, который существует в русской речи, но нет ни в одном другом языке мира.

В российской жизни не существует тех законченных, отточенных временем, четких форм социального ритуала характерных для американской жизни, нет определенной, внятной иерархии социального статуса, что приводит к неизбежному конфликту, к постоянному выяснению отношений. В российском диалоге беседа превращается в спор, цель которого не выяснение истины, а борьба за статус внутри данной группы, каждый раз заново, в повседневном общении, политике и экономике, все построено на импровизации.

Все классы населения, от уборщиц в общественных туалетах, наводящих порядок угрозами, а в туалете уборщица — власть, до решателей судеб страны, сознательно или бессознательно, участвуют в постоянном и неразрешимом конфликте, в борьбе за равенство, которое на деле есть борьба за общественный статус — за уважение. Поэтому недаром фраза «Ты меня уважаешь?» так часто употребляется, статус необходимо подтверждать снова и снова в каждой новой группе и в каждой новой ситуации.

На Западе и особенно в США общение построено на формальных ритуалах, позволяющих избежать или смягчить возникающие конфликты в отношениях. В процессе воспитания вырабатывается безусловный рефлекс демонстрации доброжелательности, словесные клише и трафареты, используемые в общении, блокируют саму возможность выражения негативных эмоций.

Американец в любой ситуации воспринимает других как равных — это автоматическая реакция, обусловленная общепринятым ритуалом отношений, в которых разница в социальном статусе никогда не подчеркивается.

Билл и Мелинда Гейтсы в повседневной жизни выглядят и ведут себя как обычные средние американцы

В повседневной жизни Европы, в случайных встречах, на улице, кафе, в любых общественных местах, где социальный статус незнакомых друг другу людей не известен, он может выражаться в одежде, в стиле поведения. Но в США подавляющее большинство богатых людей, поднявшихся из нижних классов, одеваются также и ведут себя также, как основная масса, средний класс. Менеджер крупной корпорации носит те же джинсы, что и рядовой служащий, ездит на работу в недорогой машине, ест на ланч все тот же гамбургер.

Один из самых богатых людей мира Билл Гейтс, выглядит и ведет себя, как средний человек из толпы, его стиль жизни, в принципе, ничем не отличается от жизни представителей среднего класса. Завтракает миллиардер Гейтс также, как и средний американец. Апельсиновый сок, сериал с молоком, сэндвич и кофе, обедает в общем кафетерии кампании. Жена Гейтса, Линда, сама отвозит детей в школу в машине «Шевроле» старой модели, и сама делает покупки в супермаркете. Личное состояние Билла Гейтса в 2007 году оценивалось в 50 миллиардов долларов. 50 миллиардов — это стоимость имущества 60 миллионов жителей США.

В кампании Гейтса, как и во всех деловых офисах, менеджер никогда не отдает приказ работнику, он использует эвфемизмы: «Не мог бы ты это сделать для меня, пожалуйста?» («Would you like do it for me, please?»). Форма обращения звучит как просьба, но, по сути, это приказ, и работник, зная правила, играет свою роль равного, с обязательной, по правилам игры, искренностью. Менеджер корпорации, нанимая нового работника, никогда не подчеркивает различия в статусе, хотя его заработок на несколько порядков выше, чем у рядового работника.

Равенство в повседневных отношениях как бы делает реальное экономическое неравенство, если не невидимым, то гораздо менее заметным. И в Соединенных Штатах, где пропасть между богатством и нищетой наглядна, ритуал равенства имеет чрезвычайно важную роль в поддержании существующего порядка вещей.

«В целом, богатые американцы гораздо богаче богатых людей Европы, а ее бедняки гораздо беднее бедняков других индустриальных стран. Житель Финляндии с самым низким уровнем зарплаты, получает почти на 30% больше, нежели американец, принадлежащий к этой же категории. Житель Швеции больше на 24%.» Тимоти Смидинг, директор Люксембургского Института изучения заработной платы, подводя итог многолетнему сравнению зарплат в Европе и США.

Европа реализует идею социального равенства сверху, государство устанавливает лимиты на индивидуальное предпринимательство и распределяет привилегии более или менее равномерно, лимитируя возможности тех, кто уже обладает экономическими рычагами и, следовательно, использует их для еще более интенсивного накопления за счет основной массы населения.

В отличии от Европы, в Америке социальное расслоение формирует свободный рынок, предоставляющий все возможные привилегии тем, кто уже утвердил себя в борьбе за богатство. Таким образом, неравенство становится изначальным качеством экономического развития, а внешнее равенство, в повседневном общении классов, легализует его в сознании среднего человека воспринимающего мир лишь в его практических повседневных формах. Можно было бы назвать это самообманом, но это свойство национальной психологии видеть только конкретные факты и не обобщать на абстрактном уровне.

Кроме того, социальное и экономическое неравенство в американской истории почти никогда не вызывало широких массовых, политических движений, как в Европе. Европейская идея социального равенства предполагает, что богатые становятся богаче за чей-то счет, поэтому должны отдать хотя бы часть тем, у кого взяли.

Борьба с социальным неравенством в Европе воплотилась в лозунге «Свобода. Равенство. Братство».

Этот взгляд был связан с ограниченными ресурсами старого континента и статичностью социального процесса. Ресурсы же Нового Света были неограниченны, в азартную погоню за богатством была вовлечена большая часть населения, государство не вмешивалась в экономическую игру, что давало возможность участвовать в ней каждому. В азартной игре победитель не отнимает, он обыгрывает своих конкурентов, а победителей не судят. Проигравшие могут обвинять только себя, в глазах других они «losers», не умеешь играть, не садись за карточный стол.

Классовое расслоение в постсоветской России произошло внезапно, государство раздало национальные богатства наиболее агрессивным и напористым игрокам. В США же государство было лишь одним из игроков в экономике, и те, кто вложил больше труда, те, кому больше повезло, или те, кто подходил к правилам экономической игры «творчески», получали больше. Поэтому американцы не только относились к тем, кто стал богаче других с уважением, они ими восхищались.

Кроме того, в условиях постоянных изменений, характерных для американской экономики, богатство не является чем-то стабильным и незыблемым, бизнес — большая дорога, на которой можно потерять или приобрести, и то, что принадлежит кому-то сегодня, завтра будет принадлежать другому. Американская политическая демагогия сумела внушить массам, что в стране нет классовой борьбы, это борьба между отдельными людьми.

Поэтому идея экономического равенства в форме лозунга большевиков: «Грабь награбленное» («Soak the rich»), в котором неимущие массы призывались грабить имущий класс, никогда не находило отклика среди американских низов.

Во-первых, потому, что лозунг предполагает массовую анархию, и, в результате, ограбленным может оказаться каждый. Во-вторых, каждый верит, что когда-нибудь и он сам сможет попасть в круг тех, кто обыграл остальных. Каждый мечтает стать победителем, и у него не поднимется рука на тех, кем он сам хочет стать. «Deal me in»,»возьмите меня в долю», эта идея ближе сердцу американца.

Протест против экономического неравенства нейтрализован верой людей в равенство возможностей в свободной экономике, хотя это вера иррациональна, не подтверждается практикой. Равные возможности есть у 5% населения — «money makers», обладающих 75 % общенационального богатства, но для подавляющего большинства они не более чем иллюзия.

Равные возможности для всех — не более чем иллюзия.

Предприниматель может одолжить миллионы у банка под будущее развитие, или выпустить акции, средний работник от банка может получить заем только на покупку дома или машины. Крупные корпорации имеют возможность вкладывать в рост бизнеса огромные средства, их доходы увеличиваются пропорционально вкладам. Небольшие компании, чьи вклады в рост бизнеса ограничены, имеют соответственно меньше доходов.

Принцип прост, чем больше у вас есть, тем больше у вас будет. Богатство порождает богатство, бедность порождает бедность.

Резкий контраст богатства и бедности в «стране равных возможностей» возник не сразу, он увеличивался по мере экономического роста, и, соответственно, концентрацией, богатств в руках корпораций, организаций, a средний работник или предприниматель не имеет никаких других возможностей, кроме возможности подчиниться силе.

Отцы-основатели американского государства понимали, что концентрация богатства в руках немногих приведет к краху демократического эксперимента, приведет к наглядному классовому неравенству, характерному для Европы. Для них было очевидно, что нищие массы не обладают ни чувством ответственности перед обществом, ни желанием создавать богатство для богачей. В первые десятилетия после Американской Революции ожесточенно дискуссировалась тема будущего экономического развития страны.

Одна точка зрения, либеральная, базировавшаяся на христианской этике, утверждала, что экономическое равенство должно регулироваться государством и религиозной моралью. Интересы общества должны доминировать над интересами бизнеса. Как гласит Библия: «Богатый никогда не войдет в рай, также, как верблюд не пройдет через угольное ушко». Равные возможности для всех групп населения должно было обеспечить государство.

Один из отцов-основателей, Мэдисон, настаивал на том, что закон должен регулировать рост богатств, создать пределы накоплению экстремальных богатств в руках немногих, усреднить доходы — «Reduce extreme wealth toward mediocrity». По его мнению, концентрация богатств у небольшой группы населения может быть создана только за счет нарушения законов юридических и моральных, и привести, в конечном счете, к массовому бунту. Государство должно контролировать экономику.

«Сила закона должна быть использована, чтобы крайняя бедность была поднята до уровня общепринятого комфорта, а уровень общепринятого комфорта — это не только еда, одежда и кров. Это то, что оценивается обществом, как достойная, в глазах окружающих, жизнь.», — писал экономист XVIII века Адам Смит.

Защитники же свободной экономики говорили, что контроль государства над экономикой приведет к ее замедлению. Индивидуальное предпринимательство без вмешательства государства, тормозящего процесс обогащения самых сильных, должно привести к определенному росту материального благополучия всех, и это значительно более важно, нежели абстрактная, в глазах подавляющего большинства, мораль христианского равенства, с ее презрением к богатым и состраданием к бедным. Эта точка зрения возобладала.

Европейские комментаторы американской жизни XIX века, от Фрэнсис Тролопп до Диккенса, от Томаса Карлайля до Матью Арнольда, были единодушны в признании того, что Америка, действительно, сумела создать общество равных. Незнакомые с практикой экономической жизни они считали, что равенство в США существует, так как оно зафиксировано в политических документах страны, Конституции, Билле о Правах.

Политические права есть у всех, но в экономике реальными правами обладает только экономическая элита.

Неравенство заложено в самом фундаменте экономического общества, чтобы оно было менее заметным была создана сложная сетка умолчаний и фальсификаций, вся мощь пропаганды была направлена на поддержание мифа о всеобщем равенстве.

Джон М. Кейнс, ведущий британский экономист: «Современная цивилизация, создав огромные материальные богатства, не привела к равенству, она лишь сформировала изощренную культуру сокрытия неравенства, которая маскирует истинный механизм общественных отношений».