Патриотизм — это служение, а ура-патриотизм — это карьера

Историк, режиссер, общественный деятель Алексей Наумов о возможностях, которые дает столица, и перспективах малых городов России

Свою первую книгу, посвященную храмам родного Хвалынска — районного центра Саратовской области, Алексей Наумов написал и издал, еще будучи студентом исторического факультета Саратовского государственного университета. Кандидатскую диссертацию защитил в 23 года. Четвертый десяток разменял уже с пятью книгами и двумя документальными фильмами, берущими приз за призом на различных международных фестивалях. Проработав шесть лет в Москве, Алексей вернулся в родной город.

— Алексей, в Хвалынске проживает 12 тысяч, а в Москве — образно говоря, столько же миллионов человек. Вам довелось жить и работать на обоих полюсах этого диапазона, высшее образование получали в 850-тысячном Саратове. Каковы плюсы и минусы малого, крупного и столичного городов применительно к вашей работе и жизни в целом?

— На самом деле численность населения в городе не так важна, как динамика его убыли или роста. Эти факторы говорят сами за себя. Мои наблюдения показывают, что для любого города важны традиция, генетическая память о прошлых достижениях. Хвалынск — это родина многих великих или просто выдающихся людей, начиная от художника Кузьмы Петрова-Водкина и продолжая идеологами от лидера эсеров Виктора Чернова и секретаря ЦК КПСС по идеологии Михаила Суслова до нынешнего первого заместителя руководителя администрации президента РФ Вячеслава Володина. Наши земляки были и среди послов, дипломатов, депутатов…

Так что, если мы берем Хвалынск как малый город, то должны сразу сделать оговорку о его уникальности. Это признанное «место гения», в сравнение с которым не идут более крупные и развитые соседние города, такие, например, как Балаково, Энгельс и многие другие. Это обеспечило создание здесь нескольких музеев с уникальными историко-краеведческими, естественно-научными, художественно-мемориальными коллекциями и, конечно, наличие определенной интеллектуальной прослойки населения.

В Хвалынске я вырос, полюбил этот город. Здесь увидел множество бескорыстных и честных глаз, людей, которые в лихие и нищие 1990-е годы меня учили, выдавали книги в библиотеках. А в музеях я вообще вырос — ведь там хранилась история золотого времени моего города, которое, кажется, безвозвратно ушло.

Провинция, конечно, может умилять, вдохновлять, но учиться нужно ехать в большой город. И Саратов здесь стоит особняком. Это университетский город с глубокими традициями. Я учился на факультете с серьезной научной школой, которой в малом городе быть не может. Но вот в основу своих дипломных и диссертационных исследований положил хвалынский материал. К сожалению, в России не так популярна микроистория, однако мне удалось через судьбу хвалынского дворянства проследить судьбу русской элиты в ХХ веке. Хвалынск стал призмой, концентратом, точкой, через которую я смотрел на судьбу России в ХХ веке. История малого города дает уникальную возможность быть первооткрывателем и внести заметный вклад в восстановление исторической памяти народа.

Москва мне многое дала в профессиональном развитии. Здесь было много важных и нужных встреч, здесь у меня появилось много друзей. Здесь я смог заработать деньги на то, чтобы создать свои фильмы, издать книги. Я успел полюбить Москву. Но была одна «проблема» — я не смог разлюбить Хвалынск. Стремился сюда при каждой возможности и бескорыстно служил ему, возвращая культурно-исторические ценности, саму историю.

В отличие от большинства, я не приехал в столицу делать карьеру — я приехал делать дела для своего города. Добился определенного результата — и пришло время создать семью и вернуться домой. Сейчас в Хвалынске работаю над новой книгой, осваиваю программы для монтажа видео (экономия времени, сил и денег для будущих картин) и занимаюсь фермерством для поддержания благосостояния. Рядом любимая семья, могилы предков и родные места. Это в русском языке «город» — от слова «городить», а исторически в славянском языке значение слова «город» — «место». Для меня Хвалынск не «огород» — это место, пространство безграничных возможностей для созидательного труда, а не потребления.

Бывшее село Новоспасское Хвалынского района. Фото: Алексей Наумов/facebook.com

И еще важно понимать, возвращаясь в провинцию: не ждите благодарности и признания за какие-либо заслуги. Служение провинции — это любовь, терпение и смирение.

— Саратов называют столицей Поволжья. Отражает ли этот титул реальность? Какими качествами должен, на ваш взгляд, обладать город, чтобы исполнять столичные функции, хотя бы в масштабах региона?

— Саратов — самопровозглашенная столица Поволжья. И если в конце XIX века этот термин и можно было применить к нему, то уже в начале ХХ века Самара и Царицын (Волгоград) стали обгонять Саратов по многим показателям. Такая же ситуация и сегодня. Думаю, что для процветания и развития любого города важен человек, нацеленный на результат, понимающий как пройти путь от А до В. Столичные функции — это уже ответственность не только за центр, но и за каждое муниципальное образование, его благосостояние и развитие.

— Антоним столичности — провинциальность. Применимо ли это понятие к Хвалынску и Саратову, и с каким знаком? Что позитивного в провинциальности, в чем ее минусы?

— Среди минусов — ограниченные транспортные возможности (из Москвы можно быстро улететь куда угодно), низкий уровень жизни, концентрация непрофессионалов, оптимизация медицинских, социально значимых объектов. Например, в 2006 году в Хвалынске закрыли роддом, падает уровень медицинского обслуживания. Русская провинция живет сама по себе, часто по своим правилам. С другой стороны, в провинции гораздо больше открытых душ и глаз, здесь люди более свободны, чем в крупном городе.

— Каковы главные проблемы российской провинции и малых городов на примере Хвалынска? Как их решать?

— Важно, чтобы провинция понимала, что ей делать и куда идти. Татары поняли и идут, используя все возможные ресурсы, так же чеченцы. Другое дело, куда они в конечном итоге придут. Складывается впечатление, что федеральному центру на провинцию наплевать. Нужно отдать должно нашему президенту Путину, благодаря личной инициативе которого подняли Сочи, Владивосток, построили космодром «Восточный», строим мост в Крым, но целостной программы развития провинции и малых городов не существует.

Что нам нужно, чтобы поднять провинцию (а то и страну)? Нам нужна национально мыслящая элита. Все! Ресурсов у нас много, и они должны работать на страну, на народ, на образование. Пока у нас чиновники не научатся думать о государстве и людях, мы ничего нигде не вернем, а будем держаться на отдельных людях, которые, безусловно, есть и в чиновничьей среде. Система должна сберегать, воспитывать, принимать и продвигать умных людей с государственным мышлением.

— Биографии современных нам святых поражают тем, что через них воочию видно, как жизнь обычного человека становится житием святого. В полной мере это относится и к вашему земляку, предводителю хвалынского дворянства графу Александру Медему, которому вы посвятили книги и фильм. Чему учит нас жизнь этого святого, почему о ней нужно знать нашим современникам?

— Граф Медем — удивительный человек. Это подлинный пример легитимной элиты, осознающей свою ответственность перед народом. На фронте Первой мировой он увидел ужасы войны. Для него остро стал выбор духовного определения, и он решил воссоединиться с русским народом. Спустя несколько месяцев случилась революция, когда многие отвернулись от Церкви, от Христа, Россия погрузилась в смуту, из которой до сих пор не выберется. Легитимная элита уничтожалась, бежала, расплачиваясь за свои огрехи и предательство Государя, но находились и те, кто отдал за правду свою жизнь. Правда для православного человека — наивысшая ценность. И этому мы должны учиться у наших новомучеников.

— Россия до революции и нынешняя наша страна, с одной стороны, сохраняют историческую преемственность, с другой — многое серьезнейшим образом изменилось. Как вы оцениваете эти качественные изменения? Не грустно ли оттого, что многое ушло безвозвратно? Или такие повороты истории — естественный процесс?

— Любые размышления о судьбах народов неизбежно приводят нас к изучению и анализу деятельности политических и культурных лидеров или, как принято говорить, элит. Это слово пришло к нам из латинского языка, а дословный перевод означает «избранный, лучший».

Еще в начале ХХ века с русской элитой было все ясно: это был исторически сложившийся правящий класс — дворянство с монархом во главе, выступавшим гарантом политического и духовного суверенитета своего народа. Как правило, в орбиту этой сословной группы попадали и выдающиеся представители других сословий, становившиеся учеными, музыкантами, писателями, художниками. К элитам стремились примкнуть и отдельные представители торгово-промышленного класса — через получение хорошего образования, расширение картины мира, стремление к наукам и искусству, включение в систему городского самоуправления.

Дух «свободы» и «раскрепощения» общества вскружил голову многим представителям русской элиты, предавшей императора и государство. В конечном итоге это привело к кровопролитным революциям и гражданской войне, развалу и упадку государства, русской цивилизации и утрате легитимной элитой своего положения. Ликвидация легитимной элиты в России после революций 1917 года позволила запустить процесс денационализации государствообразующей нации. Была расстреляна царская семья, подвергались репрессиям верные присяге генералы и офицеры, кадеты и юнкера, духовенство и часть интеллигенции, было уничтожено и продано за рубеж до 70% национального историко-культурного наследия. Страну покинули около трех миллионов человек, грандиозный человеческий капитал: Сикорский, Рахманинов, Зворыкин, Шмелев, Бунин и многие другие.

Власть была узурпирована маргинальными элементами, которые, осознавая историческую нелегитимность, стремились к легализации и историческому оправданию своего положения. Была объявлена мощная идеологическая кампания по переименованию улиц и городов именами представителей новой власти, уничтожались духовные основы общества. Уничтожение храмов стало не просто частью борьбы с религией — нелегитимная элита стремилась уничтожить главные архитектурные вертикали городов и сел, которые во многом формировали их исторический облик. А как прокомментировать то, что Ленин, Троцкий, Сталин — это не имена, а клички?..

Процесс легализации создал иллюзию легитимности. Постепенно появился подход, позволяющий включить в элиту всех, кто по факту обладал влиянием и властью вне зависимости от интеллектуального и духовно-нравственного уровня. Понимание этого многое расставляет на свои места в истории последнего столетия и в современном российском обществе. Но могут ли индивидуумы, пренебрегающие национальными интересами, чьи дети и семьи живут за рубежом, быть легитимной элитой?..

Сегодня формальная легальность играет более значительную роль в обществе, чем традиционная легитимность. Например, воссоединение Крыма с Россией — это исторический и закономерный акт, легитимность которого неоспорима, но для его легализации в рамках существующего международного права потребовалось провести референдум.

Система международного права, демократические институты во многом сформированы под влиянием англосаксонского мира. Они направлены на разрушение устойчивых общественных связей в государствах, постоянную ротацию легальных элит, которые могут начать отстаивать национальные интересы и приобретать признаки легитимности. Такие режимы рано или поздно объявляются «диктатурами», и там развязывается война.

Мы как угодно можем трактовать понятие элиты, но есть незыблемые основы, которые хранит флагман англосаксонского мира — Великобритания, где легитимная элита на протяжении веков занимает первенствующее положение в обществе. Легитимная элита, в отличие от легальной, всегда руководствуется национальными интересами и находится в тесной исторической связи с государством. Знаменитые слова известного британского политика середины XIX века лорда Палмерстона можно считать главным принципом легитимных элит: «У нас нет неизменных союзников, у нас нет вечных врагов. Лишь наши интересы неизменны и вечны, и наш долг — следовать им».

Исторические условия, в которых оказалась наша страна в ХХ веке, не раз приближали её к полной гибели, но она выживала во многом благодаря своему последнему легитимному иерархическому институту — Церкви.

— После фильма об Александре Медеме вы сняли ленту, посвященную осмыслению трагических чеченских событий. Что далось наиболее трудно?

— Любой нормальный человек, независимо от конфессии и этнической принадлежности, понимает: сила России и благополучие ее народов в единстве. Вынесем события 1990-х годов за скобки и окунемся в действительность. Первый вопрос о взаимоотношениях чеченцев и русских: как жить народам, между которыми пролита кровь? Мой фильм — о том, что сближает, об очень тонкой и хрупкой части нашей действительности.

— Как изменилась с тех пор обстановка в Чечне? Можно ли считать эту республику органичной частью российского государства?

— Чечня не только находится в цивилизационном поле России, но де-факто является ее частью. Язык, наука, культура этой страны базируются на русском фундаменте. В условиях секулярных, антирелигиозных, антисемейных ценностей Запада и радикальных движений с Востока нахождение Чечни в составе России для все большего числа чеченцев представляется органичным. Но ничто не постоянно в этом мире, тем более человеческое мнение. Мы уже много лет находимся в состоянии информационных войн, враг знает про наши «болевые точки», и он там обязательно себя проявит. Важно, что в Чечне есть много думающих людей, которые это понимают и делают все, чтобы простой народ не поддавался на провокации.

— Чем отличается патриотизм от ура-патриотизма? Что следует предпринять на государственном уровне, чтобы второе если не исчезло окончательно, то отступило бы как можно дальше?

— Наравне с важностью того, что будут предпринимать, стоит другая повестка — кто будет предпринимать, и насколько он будет мотивирован. Патриотизм — это естественная потребность здравого общества, это дар Божий. В этом и отличие: патриотизм — это служение, а ура-патриотизм — это карьера.

Источник