Евразийский концепт культуры

От редакции "Россия навсегда": Автор Анастасия Валерьевна Костомясова — аспирант кафедры ис­тории русской философии С.-Петербургского государственно­го университета.

Статья на основе  доклада на международной научной конференции, проводимой в рамках проекта "Мир центральной Азии" по инициативе ученых Санкт-Петербургского государственного университета и Монгольского государственного университета культуры и искусств. Конференция прошла в Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусств (г. Улан-Удэ) 22-26 июня 2010 г. с участием ученых других вузов и научно-исследовательских институтов.

Опубликовано в издании: Россия-Монголия: культурная идентичность и межкультурное взаимодействие / Отв. ред. В.М.Дианова. — СПб.: Изд-во философского ф-та СПбГУ, 2011. — 472 с.

Ниже приводится с сокращениями ссылочной библиографии. 

***

Обращение к наследию Востока занимает одну из веду­щих позиций евразийского учения о культуре. Немаловаж­ную роль в становлении евразийской культурной концепции сыграло творчество Ф.М.Достоевского. Евразийская тема прослеживается в поздних работах писателя. Впервые это подметил Ф.А.Степун:

"В единственном (январском) выпуске “Дневника писателя” за 1881 год, которому суждено было стать последним, Достоевский уделяет значительное место так называемому азиатскому вопросу". Достоевский призывает повернуться лицом к Востоку, к Азии: "Русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в Азии, может быть, еще больше наших надежд, чем в Европе. В грядущих судьбах наших, может быть, Азия-то и есть наш главный исход". В "Дневнике писателя" Достоевский на­полняет свои почвеннические идеи новым содержанием: об­ращение к "почве" для писателя становится обращением к "азиатскому корню".

Если Достоевский лишь наметил образ Азии, то К.Н.Ле­онтьев подробно раскрыл азиатскую тему. В.В.Зеньковский писал: "В евразийстве, прежде всего, оживают и развиваются леонтьевские построения об особом пути России; не Данилев­ский с его верностью “племенному” (славянскому) типу, а именно Леонтьев, с его скептическим отношением к славян­ству, ближе всего к евразийству".

Леонтьев не видит в "славизме" своеобразия, историче­ской квинтэссенции отличительных признаков: "Мы видим только общие стремления, отчасти общие племенные интере­сы и действия, но не видим общих своеобразных идей, стоя­щих выше племенного чувства, порожденных им". Помимо критики панславизма, Леонтьев подверг критике и европей­скую культуру. Он считал, что, согласно его закону триадичности, европейская культура находится на этапе вторичного смесительного упрощения и, следовательно, в ней возрастают тенденции эгалитаризма, уравнительности. Главной своей целью она ставит создание "среднего" человека: "Цель всего — средний человек: буржуа, спокойный среди миллионов точно таких же средних людей, тоже спокойных".

Европейская культура для Леонтьева не могла быть об­разцом для подражания. Своеобразие русской культуры философ предлагал вывести из ее азиатских корней. Именно по­нятие "цветущей сложности" Леонтьева как сочетания раз­нообразных культурных начал было заложено в основу осо­бой евразийской культуры, сочетающей в себе славянский и азиатский элементы.

Культурология евразийства представляет собой системное учение о культуре, при этом культура выступает аналитической категорией, приобретающей наиболее обобщенный ха­рактер, и, таким образом, совпадает с современной ее трактовкой. Культуру евразийцы понимают как историческое развитие жизнедеятельности народа, как явление, носящее сложный, но целостный характер: "Культура не есть случай­ная совокупность разных элементов и не может быть такой совокупностью. Культура — органическое единство и специ­фическое единство, живой организм".

Понимание культуры как системно-целостного, истори­чески обусловленного, национально определенного явления для евразийцев неслучайно. Зарубежная наука и философия XX в. формирует целостное представление о культуре того или иного народа, открывает уникальность характера куль­туры и возможность включения ее в более крупные социокультурные системы — цивилизации. Как известно, теорию локальных культур и цивилизаций в этот период разрабатывают О.Шпенглер, А.Тойнби, П.А.Сорокин, Н.Я.Данилев­ский.

Существенный вклад в обоснование культурной целостно­сти Евразии внес Н.С.Трубецкой. Трубецкой с 1923 г. преподавал филологию и историю славянской письменности на ка­федре славистики Венского университета, вместе с Р.Якобсо­ном входил в ядро основателей Пражского лингвистического кружка, разрабатывавшего в 20-30-е гг. основы структурной лингвистики, впоследствии названной "структурализмом". В начале 20-х гг. ученый выдвинул понятие "языкового сою­за", или "союза языковых семей", для обозначения такого явления, когда "несколько языков одной и той же географи­ческой культурно-исторической области обнаруживают черты специального сходства, несмотря на то, что сходство это не обусловлено общим происхождением, а только продолжи­тельным соседством и их параллельным развитием".

Наряду с генеалогическим родством открывается понятие типологического родства, существующее между генеалогически не связанными языками. Методологические приемы вы­явления общих черт в лингвистических образованиях приме­нялись Трубецким при изучении этнокультурных сообществ гетерогенного происхождения, в частности, русского народа. Применение этого принципа в этнографии породило "оригинальную теоретическую концепцию природы этнической и национальной общности, основанную на категориях “единст­во месторазвития”, “национальная личность”, “культурный союз”".

Именно категория "месторазвития" стала основопола­гающим моментом культурологии евразийства в качестве географического фактора. "Введение пространственной коорди­наты в качестве системообразующего фактора в исследовательскую программу евразийства, придание ей не менее важ­ной роли, чем времени, при анализе экономических, полити­ческих, правовых, языковых, религиозных и культурно-исто­рических аспектов общественного целого было для большин­ства гуманитарных наук того времени новым явлением".

Евразийцы являются основателями русской геософии. П.Н.Савицкий в работах "Россия — особый географический мир", "Географические особенности России" использует по­нятие "месторазвития". "Месторазвитие есть связь между растительным, животными и минеральными царствами, с одной стороны, и человеком, его бытом и даже духовным миром, с другой"4. Благодаря этой пространственной категории евразийцы выявляют особый социокультурный мир — Россия-Евразия. Евразия включает в себя три равнины: Беломорско­-Кавказскую, Западносибирскую и Туркестанскую. Евразия подразделяется уже не на Европу и Азию, а на три континен­та: срединный (собственно Евразия и два периферических мира), азиатский (Китай, Индия, Иран) и европейский (гра­ничащий с Евразией примерно по линии реки Неман).

Замена термином "Евразия" более привычных и распро­страненных обозначений "Россия Европейская" (Доуральская) и "Россия Азиатская" (Зауральская) вызывала у оппо­нентов евразийства возражения. Но эта замена имела существенное значение для евразийского учения в целом. Так, Са­вицкий писал: "Скажут: изменение терминологии — пустое занятие. Нет, не пустое: сохранение названий России “Евро­пейской и Азиатской” (вместе с прилегающими к ней страна­ми) не согласуемо с пониманием России как особого истори­ческого мира, как мира целостной евразийской культуры, в разнообразии ее отраслей".

Евразия характеризуется им как замкнутое и типичное целое как с точки зрения климата, так и с точки зрения дру­гих географических условий: "Россия-Евразия есть “месторазвитие”, “единое целое”, “географический индивидуум” — одновременно географический, этический, хозяйственный, исторический “ландшафт”".

Географическая область Евразии отличается от геогра­фического сложения Европы тем, что "“флагоподобному” широтно-полосовому зональному сложению евразийских низ­менностей-равнин противостоит “мозаически-дробное” зона­льное сложение Европы". Это является очень важным отли­чием. "Мозаически-дробное" строение Европы и Азии содей­ствует возникновению небольших, замкнутых, обособленных мирков. Здесь есть материальные предпосылки для сущест­вования малых государств, особых для каждого города или провинции культурных укладов, экономических областей, обладающих большим хозяйственным разнообразием на уз­ком пространстве.

Совсем иное дело Евразия. Широко выкроенная среда "флагообразного" расположения зон не содействует ничему подобному. "Бесконечные равнины приучают к широте гори­зонта, к размаху геополитических комбинаций.

В пределах степей, передвигаясь по суше, в пределах лесов — по воде мно­гочисленных здесь рек и озер, человек находился тут в посто­янной миграции, непрерывно меняя свое место обитания". Этнические и культурные элементы пребывали в интенсив­ном взаимодействии, скрещивании и перемешивании. Природа Евразии в гораздо большей степени подсказыва­ет людям необходимость политического, культурного и экономического объединения. Россия-Евразия — это "замкнутый круг", завершенный материк, "мир в себе".

Отдельным "месторазвитиям" присущи определенные формы культуры, независимо от "генетической близости" и расового смешения народов. "Культурные традиции оказы­ваются как бы вросшими в географический ландшафт, отдельные “месторазвития” становятся “культурно-устойчивыми”, приобретают особый, специально им свойственный “культурный тип”".

В западной половине Старого света можно выделить три большие месторазвития: Переднеазиатско-африканское (с Северной Африкой), Средиземноморское и Европейское.

Понятие "Евразия" стало обозначать историческую пара­дигму, особую цивилизационную сущность. Оно требовало анализа и выявления внутреннего содержания евразийской природы России. Особое цивилизационное образование Евра­зии определялось через главный признак — срединность.

Са­вицкий в работе "Географические и геополитические основы евразийства" отмечает, что "Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться “Срединным государством”. Срединность определяет важность для России культуры Вос­тока и культуры Запада. Срединность определяет корни евра­зийской культуры. Эти корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов различнейших рас". В силу своего географического положения Россия, лежащая на гра­нице двух миров — Восточного и Западного, исторически и географически выполняет функцию культурного синтеза, объединения этих двух начал. "Евразия — особый географиче­ский и культурный мир. Весь смысл и пафос наших утвер­ждений сводится к тому, что мы осознаем и провозглашаем существование особой евразийско-русской культуры и особо­го его субъекта как симфонической личности".

Геософия евразийства была подвергнута критике отошед­шим в 1928 г. от евразийского движения Г.В.Флоровским: "...географическое единство и своеобразие “евразийской” тер­ритории настолько поражает их, что в их представлениях подлинным субъектом исторического процесса и становления и оказывается как бы территория, даже не народы". Флоровский обвиняет евразийцев в "биологизаторстве", "органицизме" при рассмотрении культуры.

Вместе с тем, евразийцы постоянно подчеркивали, что ландшафт, природные условия жизни людей — это важные, но не единственные параметры, влияющие на историческую ди­намику культуры. Они выделяли также огромную роль духовного фактора, исторической традиции, социальной орга­низации, взаимодействия культур между собой. Учет же гео­графического фактора становится необходимым и исключи­тельно полезным в силу того, что он способен подсказать пре­делы, например, духовного влияния одной культуры на дру­гую, помочь раскрыть черты психологического типа какого-либо конкретного народа, обосновать исторические характе­ристики его образа жизни.

Отмечая гетерогенный характер русской культуры, евра­зийцы много писали о духовной близости России и Азии. Так, Трубецкой в работе "О туранском элементе в русской культу­ре" на основе анализа языка, музыки, устной поэзии, обыч­ного права и религии выделяет общие черты туранского пси­хологического типа: для него характерна душевная ясность и спокойствие, определяющие отсутствие "разлада между мыслию и внешней действительностью, между догматом и бы­том". После выхода этой работы евразийство стало воспри­ниматься как попытка философски обосновать "азиатский" облик России и связанную с этим ее уникальность. Современ­ная исследовательница евразийства М.Ларюэль пишет в свя­зи с этим: "Восток служит катализатором более определенно­го осознания себя, он возбуждает вопрос о возможности фило­софского дискурса, который взял бы на себя описание и объ­яснение различности человеческих обычаев, языков и религии".

Евразийцы по-новому посмотрели на этническую историю России. Это выразилось в идее Трубецкого о синтетической природе русских. Долгое время непривычным воспринима­лось положение о том, что русские — это не славяне и не тюр­ки, не арийцы и не азиаты, что из двух этнических компо­нентов — арийско-славянского и туранского — вышел уни­кальный синтез. А.А.Кизеветтер отрицательно относился к такого рода синтезу, утверждая, что "синтез различных на­чал состоит во взаимном враждебном столкновении синтези­рующих начал". Он считал, что мнимое сочетание европей­ских и азиатских начал "направлено на иное: на борьбу с ев­ропеизмом".

Тем не менее, Трубецкой подчеркивал, что "если трудно найти великоруса, в жилах которого так или иначе не текла бы туранская кровь, то совершенно ясно, что для правильно­го национального самопознания нам, русским, необходимо учитывать наличность в нас туранского элемента, необходимо изучать наших туранских братьев". И здесь, наряду с про­тивниками, у евразийцев были и идейные сторонники.

Н.А.Бердяев, определяя национальные особенности русской души, признавал, что русский народ по своей душевной структуре — народ восточный, что Россия — христианский Вос­ток, который в течение двух столетий подвергался сильному влиянию Запада. Противоречивость русской души определя­лась сложностью русской исторической судьбы, столкновени­ем и противоборством в ней восточного и западного элемен­тов: "...в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории — Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский. Россия есть целая часть света, огромный Восток-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточ­ное и западное".

Особенностью евразийского обоснования "туранского эле­мента" стало характерное толкование русской истории. Евразийцы подчеркивали, что российское государство росло с расширением границ, прежде всего восточных и южных. "Смешанный этнический и географический характер евра­зийского пространства стимулировал использовать при его описании метаязык, построенный на противопоставлении факторов “лес” и “степь”". Г.В.Вернадский в работе "На­чертания русской истории" (1927 г.) пишет, что

географиче­ской основой русской истории является соотношение лесной и степной полосы. Лесная зона — славяне, степная зона — туранцы, кочевники. Область пустынь играет большую роль в истории Евразии, в "значительной мере обусловливая собою направления движений кочевых племен Евразии". С точки зрения Вернадского, вся история Евразии есть последовательный ряд попыток создания единого всеевразийского государства, которое воплотилось в империи Чингисха­на. "Чингисхану удалось выполнить историческую задачу, поставленную самой природой Евразии, — задачу государст­венного объединения всей этой части света".

Евразийская интерпретация русской истории вызывала различные реакции. Особенно это касается анализа татаро­-монгольского ига, евразийского осмысления "наследия Чин­гисхана". Здесь становится значимой идея Трубецкого о том, что монголы положили начало единству Евразии и заложили основы ее государственности и политического строя. В работе "Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с За­пада, а с Востока" подчеркивается, что Чингисхан, завоевы­вая Евразию, государственно ее объединил, "совершил дело исторически необходимое и осуществил вполне реальную, са­мой природой поставленную историческую задачу".

Такая оценка роли Чингисхана в русской истории вызва­ла резкую критику со стороны многих современников. В частности, Флоровский писал: "Для них именно монголы фор­мировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя. И потому Россия в их сознании превращается в “наследие Чин­гисхана”". Россия, таким образом, есть переродившийся "московский улус... Соблазнительный и опасный, хотя, мо­жет быть, неясный и самим евразийцам смысл превращения России в “улус” и “наследие Чингисхана” заключается в соз­нательно-волевом выключении России из перспективы исто­рии христианского, крещеного мира и перенесении ее в рам­ки судеб не христианской, “басурманской” Азии. В историософическом “развитии по Чингисхану” есть двоякая ложь: и крен в Азию, и еще более опасное сужение русских судеб до пределов государственного строительства".

Евразийские исследования монгольской темы получили и свое подтверждение. Так, крупнейший востоковед В.В.Бартольд в 1925 г. одновременно с евразийцами писал о ложном понимании и оценке Монгольской империи и с сожалением указывал, что "русские ученые следуют большею частью по стопам европейских и большей же частью принимают взгля­ды, установившиеся на Западе". В работе "Улугбек и его время" он большое внимание уделяет значению монгольского периода в истории Старого света и указывает: "В короткое время возникает не только сильная государственная власть, но и представление о мировом владычестве". Несмотря на большое количество кочевых политических объединений, только монголы на короткое время объединили под своей властью культурные страны восточной и западной Азии.

"Может ли это совершиться еще раз, этого никто не знает. Монгольское владычество всем странам, где оно было, оста­вило в наследство большую политическую устойчивость, но в остальном его последствия были неодинаковыми". Выводы Бартольда совпали с выводами евразийцев: "Несмотря на опустошения, в период монгольского владычества было поло­жено начало не только политическому возрождению России, но и дальнейшим успехам русской культуры".

В понятие "Восток" евразийцы, по сравнению со своими предшественниками, вложили свой, особый смысл. Парадиг­ма восприятия Востока у евразийцев была связана с понима­нием сущности византийской культуры. Ее разъяснение можно найти у Савицкого: "Сущность византийской культу­ры определяется сочетанием многоразличнейших элементов. Токи религиозных, художественных и других импульсов, шедших с Востока, из Палестины, Сирии, Армении, Персии, Малой Азии, а также из некоторых частей Африки, сопряга­лись здесь с восприятием западной государственной и право­вой традиции.

Также соприкосновение со степными культу­рами, столь определительное для образа русской культуры, не прошло в свое время бесследно для Византии. И многое в византийских модах и нравах восходит к заимствованию у степных “варваров”, последовательными волнами набегав­ших на границы империи". Таким образом, понимание византийской культуры как евразийской расширило представ­ление об основах русской культурно-исторической традиции.

Подводя некоторые итоги, можно отметить, что обраще­ние к восточным корням русской культуры, предложенное евразийцами, открывает дорогу к самопознанию, более глу­бинному исследованию своей культуры. В этом, несомненно, состоит ценность евразийства как идейного учения, вне зави­симости от спорности их суждений и предположений.