|
Меня тут спрашивают о личном отношении к Солженицыну.
Оно, конечно, субъективное (как и любого из вас).
Я его не считаю ни великим писателем, ни тем более - гением мысли.
Дайте мне на это право, как я даю его каждому из вас.
Маниакально, до животной, слепой злобы ненавидящий советский режим человек.
Почти вся его литература пропитана ядом ненависти к советскому (да, далеко не безгрешному!) режиму.
Это ставит его в один ряд с жидами (я не сказал евреями!), параноидально ненавидящих СССР.
Яд ненависти сделал Солженицына дальтоником, инвалидом мысли.
Когда писатель умышленно концентрирует дерьмо, он перестает быть писателем.
Он становится Геббельсом.
И вот эта злоба, удачно соединенная с писательством, выплеснулась наружу ("Один день" - народ, как и автор этих строк, читал с восторгом юной и наивной курсистки. Мы лишь потом поняли, что с этой беспощадной правдой нам предлагали "кушать" и дерьмо лжи.
А как по-другому мог писать человек, который попал под каток той системы - далеко не идеальной и далеко не гуманной?
Такое писательство обречено быть "одноглазым" и "одноухим".
Не меньше настрадавшийся от системы Шаламов не был таким: он описывал жизнь такой, какой она была и есть - черно, серой, белой. Разноцветной. И потому говорил, что "Солженицын много наврал". Хотя это и так видно.
Великие достижения СССР по многим направлениям экономики, науки, культуры Солженицын явно не хотел признавать - они не укладывались в стальные лекала его ненависти к режиму.
Солженицын стал подарком для врагов СССР - идеологической чугунной "бабой", с помощью которой враги Союза стали бить по башке народ. Правда, это замечали только те, кто хотел замечать.
Степень его влияния на развал СССР в России и за рубежом невероятно преувеличена - это все равно, что приписывать старой щуке "подвиг" в подрыве без ее участия разваливающегося корабля.
Нобелевская премия - это натужная политическая дань (взятка) врагов СССР человеку, который отлично лил воду на их мельницу. Его душевные резервуары, переполненные серной кислотой ненависти к власти, обидевшей его, казалось, были бездонными - для этого и территории Атлантики было бы мало.
Когда я слушал его речи о некоем земстве - они показались мне старческим словоблудием, бредом.
Его вертлявый язычок ловко выворачивал умопомрачительные стилистические кружева, в которых внешней красоты чаще всего было больше, чем трезвой сути.
К тому же он был хитрым: он обличал вороватый режим Ельцина и смиренно умалчивал о просчетах команды Путина. За это и почести.
Он вернулся из США в тоге Пророка, вернулся хитро и лицемерно, чтобы проехать на поезде через всю Россию, которая, видимо, должна была стоять на коленях пред ним на всем протяжении 9 тыс. км., биться любом о шпалы и целовать рельсы.
Он, судя по многим признакам, надеялся стать здесь Политической мессией. Но стал похожим на банального попа, говорящего с народом на разных языках.
Интеллигенты, которые со священным придыханием поклонялись ему и припадали к кривому древку его идей, подняли голову и к своему ужасу увидели, что вместо магического знамени, указывающего направление движения России, там болталась рваная половая тряпка, сотканная из пережеванных идей Ильина, Карамзина и Ключевского...
Иные из этих, еще не прозревших интеллигентов, падают в обморок, когда им говоришь, что масштабы личности Солженицына невероятно раздуты, они смотрят на тебя глазами людей, при которых ты плюнул на святой крест...
Это у нас национальная привычка - не отличать бутылочного стекла от алмазов.
Собственно, - и наоборот.
Запад, который считает Солженицына первым антисоветским гвардейцем, болеет той же болезнью, умышленно раздувая роль С. в нашей истории.
И воздыхает ублюдочно.
Читайте вот это:
Из американской газеты:
Великий писатель, похоронивший коммунизм
Несмотря на то, что Лев Толстой неизмеримо выше Солженицына и как художник слова и как мыслитель, "Архипелаг ГУЛАГ" оказал на ход русской и мировой истории несравнимо большее влияние, чем "Война и мир" или любое другое произведение Толстого".
Вот так заячий мочевой пузырь раздувают до размеров аэростата...
Вернуться назад
|