Из книг китайских мудрецов...

 

Когда Чжуан-цзы удил рыбу в реке Пушуй, от чуского царя явились к нему два знатных мужа и сказали:
- Государь пожелал обременить вас службой в своем царстве!
Не выпуская из рук удочки и даже не обернувшись, Чжуан-цзы ответил:
- Слыхал я, что есть у вас в Чу священная черепаха: три тысячи лет как издохла, а цари хранят ее у себя в храме предков, в ларце, под покрывалом. Что лучше для черепахи: издохнуть и удостоиться почестей? Или жить, волоча хвост по грязи?
- Лучше жить, волоча хвост по грязи,- ответили сановники. - Тогда ступайте прочь, - сказал Чжуан-цзы, - я тоже предпочитаю волочить хвост по грязи!
       (Из гл. 17 - "Осенние воды")

Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка: он весело порхал, был счастлив и не знал, что он - Чжоу. А проснувшись внезапно, даже удивился, что он - Чжоу. И не знал уже; Чжоу ли снилось, что он - бабочка, или бабочке снится, что она - Чжоу. Ведь бабочка и Чжоу - совсем не одно и то же. Или это то, что называют превращением?
       (Из гл. 2 - "О равенстве вещей")

Болотный фазан через десять шагов поклюет, через сто - напьется, а в клетке жить не хочет! хотя и сыт - а все как-то не то!
       (Из гл. 3 - "Искусство житъ")

Когда скончался Лао Дань, Цинь И, соболезнуя о нем, простонал трижды и вышел. Ученики спросили;
- Разве вы не были другом Учителя?
- Был, - сказал Цинь И.
- А если так, то можно ли оплакивать его подобным образом?
- Можно, - ответил Цинь И. - Я было думал, что вы и впрямь его ученики, теперь же вижу, что - нет. Когда я пришел сюда с соболезнованием, то увидел, что старики оплакивают его, как сына, а молодые плачут по нем, как по матери. Собравшись здесь, они уже не могли удержаться от слез и стенаний. Но это ведь значит - противиться Небу, отойти от Истины, забыть о своем предназначении; в старину это называлось "грехом непослушания". Время пришло - Учитель родился; настало время уйти - Учитель покорился. Если смириться со своей участью и покориться неизбежному - к вам не найдут доступа ни радость, ни печаль; в старину это называлось "освобождением из петли".
       (Из гл. 3 - "Искусство жить")

У коня есть копыта - чтоб ступать по инею и снегу, шерсть - чтобы уберечься от ветра и стужи; он щиплет траву и пьет воду, встает на дыбы и скачет - в этом истинная природа коня. Не нужны ему ни высокие башни, ни богатые хоромы.
Но вот появился Бо Лэ и сказал;
- Я знаю, как укрощать коней.
И принялся их прижигать и клеймить, стреноживать и взнуздывать, подстригать им гриву и подрезать копыта, приучать к стойлам и яслям. Из десяти коней подыхало два-три. А он морил их голодом и жаждой, гонял рысью и галопом, учил держать строй, терзал удилами спереди, грозил кнутом и плетью сзади - и коней стало подыхать больше половины.
- А я, - сказал Гончар, - знаю, как обращаться с глиной, круги делаю - строго по циркулю, квадраты - по угломеру.
- А я, -сказал Плотник, - знаю, как управляться с деревом, кривое - подгоняю по крюку, прямое - выравниваю по отвесу.
Но разве природа дерева и глины - в том, чтоб подчиняться крюку и отвесу, циркулю и угломеру! Однако умельцев славили из поколения в поколение, повторяя; "Бо Лэ умел укрощать коней, а Гончар и Плотник знали, как управляться с глиной и с деревом".
Такую же ошибку совершают и те, кто правит Поднебесной. Те, кто умел ею править, - поступали не так.
Природа людей постоянна; они ткут и одеваются, пашут и едят,- это можно назвать общими их свойствами. Единство и равенство - естественное их состояние. Вот почему во времена Высшей Добродетели их поступь была степенна, а взгляд - сосредоточен. В те времена в горах не было дорог и тропинок, а на реках - лодок и мостов; все живое держалось вместе, не зная границ; птицы и звери бродили стаями, а трава и деревья росли, как им вздумается. Зверя и птицу можно было водить на веревочке, можно было, взобравшись на дерево, заглянуть в гнездо к вороне или сороке. Тогда люди жили вместе с птицами и зверьми, были родней всему живому - где уж им было знать о низких и о благородных! Все были равно невежественны - и добродетель их не оставляла; в равной мере не знали желаний - и были просты и естественны. Так, живя в простоте и естественности, народ сохранял свою природу.
Но вот явились мудрецы, выдавая свои потуги - за "добро", свои ухищрения - за "долг",- и в Поднебесной родились сомнения. Беспутство и неистовство стали выдавать за музыку, а мелочные правила - за обряды,- и в Поднебесной начались раздоры. Разве можно вырезать жертвенный кубок - не калеча дерева? Разве можно выточить скипетр - не губя белой яшмы? Как научить "добру" и "долгу" - если не отрешиться от Пути и Добродетели? Как научить обрядам и музыке - если не поступиться естественными чувствами? Разве можно создать узор - не перемешав пяти цветов? Разве можно построить шесть ладов - не смешав пяти звуков? Когда ради утвари калечат дерево - в этом повинен плотник; когда ради "добра" и "долга" забывают о Пути и Добродетели - в этом повинны мудрецы.
Живя на воле, кони щипали траву и пили воду. Радуясь - ласкались, сплетаясь шеями, осерчав - лягались, повернувшись задом. Только это они и умели. Когда же на них надели хомут да нацепили им на морду полумесяц - они выучились злобно коситься и выгибать шею, грызть удила и рвать поводья. Это Бо Лэ научил их лукавить и буйствовать, - и в этом его преступление...
В Хэсюевы времена народ жил, не ведая, чем бы ему заняться, ходил, не зная, куда бы ему пойти; с полным ртом, с тугим животом гулял себе и радовался. Только это он и умел! Но явились мудрецы и начали насаждать свои обряды и музыку - дабы с их помощью исправить Поднебесную, стали превозносить "добро" и "долг" - дабы умиротворить сердца в Поднебесной. С тех-то пор народ и бросился без удержу за знаниями и за наживой,- и повинны в этом - мудрецы!
       (Гл. 9 - "У коня копыта...")

По дороге в Чу Чжуан-цзы наткнулся на пустой череп - совсем уже высохший, но еще целый. Он постучал по нему кнутовищем и спросил:
- Отчего ты таким стал? Оттого ли, что был ненасытен в желаниях и преступил закон? Или погиб под топором на плахе, когда пала твоя страна? Или стал таким от стыда, что дурными делами опозорил отца и мать, жену и детей? Или муки голода и холода довели тебя до этого? Или просто скончался от старости?
И, прекратив расспросы, положил череп себе под голову и лег спать.
Ночью череп явился ему во сне и сказал:
- По речам твоим видно, что ты искусный краснобай. Но все, о чем ты спрашивал, заботит только живых, мертвецы же этого не знают. Хочешь - я расскажу тебе о мертвых?
- Хочу, - ответил Чжуан-цзы.
- У мертвых, - сказал череп, - нет ни государя наверху, ни подданных внизу; нет у них и забот, что приносят четыре времени года. Беспечные и вольные, они так же вечны, как небо и земля, и даже утехи царей, что восседают, обратясь ликом к югу, не сравнятся с их блаженством.
Чжуан-цзы усомнился и спросил:
- А хочешь, я велю Владыке Судеб возвратить тебе жизнь, дать тебе кости, кожу и мясо, вернуть тебя к отцу и матери, к жене и детям, к соседям и друзьям?
Но череп отвечал, нахмурясь:
- Неужто я променяю царские услады на людские муки?!
       (Из гл. 18 - "Высшая радость")

Когда у Чжуан-цзы умерла жена, Хуэй-цзы пришел ее оплакать. А Чжуан-цзы сидел на корточках, стучал по глиняной корчаге и пел песни.
- Ты ведь нажил с нею детей, - сказал Хуэй-цзы, - а теперь, когда она скончалась от старости, не только не плачешь, а еде колотишь в посудину и распеваешь песни, - на что это похоже!
- Нет, это не так, - ответил Чжуан-цзы. - Когда она умерла и я остался один - мог ли я не печалиться? Но вот я задумался над ее началом - когда она еще не родилась; не только не родилась, но и не обладала телом; не только телом, но и дыханием. Смешанная с хаосом, она стала развиваться - и появилось дыхание; дыхание развилось - и возникло тело; тело развилось - и возникла жизнь, а ныне - новое превращение и смерть. Все это следует одно за другим, как времена года: за весною - лето, за осенью - зима. Зачем же теперь, когда она покоится в Мироздании, провожать ее плачем и воплями? Ведь это значит - не понимать веления Неба. И я перестал плакать.
       (Из гл. 18 - "Высшая радость")

Цзисинцзы взялся обучать для царя бойцового петуха. Через десять дней государь спросил!
- Ну, как, готов петух?
- Нет еще, - ответил Цзисинцзы, - полон тщеславия, кичится попусту.
Через десять дней государь вновь осведомился и получил ответа
- Пока еще нет, отзывается на каждый звук, кидается на каждую тень.
Через десять дней государь спросил опять;
- Все еще нет, - ответил Цзисинцзы, - смотрит злобно, весь переполнен яростью.
Через десять дней царь вновь полюбопытствовал и услышал в ответа
- Вот теперь почти готов: услышит другого петуха - даже не шелохнется; посмотришь на него - как деревянный. Воля и выдержка его - безупречны. Ни один петух не посмеет откликнуться на его вызов; повернется и сбежит.
       (Из гл. 19 - "Постигший жизнь")

Чжун-ни направлялся в Чу. Выйдя из леса, он увидел, как некий горбун ловил цикад на кончик палки, смазанный клеем, да так ловко, будто собирал их руками.
- До чего же ты ловок! - сказал Чжун-ни, - Видно, владеешь каким-то секретом?
- Есть один, - ответил горбун. - В пятую и шестую луну кладу на кончик палки пару бусин в осторожно поднимаю? если не падают - то из десятка цикад от меня убегают две-три; если, не падают три - то удирает одна; а уж если не скатятся пять - тогда будто руками собираю. Стою - как пень, руку тяну - как сухую ветку. И пусть огромны небо и земля, пусть много в мире всякой твари - у меня на уме только крылышки цикады; не отступлю, не отклонюсь, на целый мир их не променяю - как же после этого да не поймать!
Конфуций взглянул на учеников и сказал:
- "Если соберешь волю воедино - уподобишься божеству" - да ведь это сказано про нашего горбуна!
       (Из гл. 19 - "Постигший жизнь")

Плотник Цин вырезал из дерева раму для колоколов. Когда рама была готова, все поражались - казалось, ее делали духи. Увидел раму луский князь и спросил плотника:
- Каким искусством ты этого достиг?
- Я всего лишь ремесленник, - ответил плотник, - какое у меня может быть искусство? Впрочем, один способ есть. Никогда не берусь за работу в душевном смятении, чтобы очиститься сердцем, непременно пощусь. После трех дней поста уже не смею помышлять о почестях или наградах, о жалованье и чинах. После пяти - не смею думать о хвале или хуле, удаче или неудаче. После семи - в оцепенении не ощущаю собственного тела, забываю о руках и ногах. И уже нет для меня ни князя, ни его двора, все внешнее исчезает, и все мое умение сосредоточивается на одном. Тогда я иду в горы и присматриваюсь к природным свойствам деревьев. И только мысленно увидев в самом лучшем из стволов уже готовую раму, я принимаюсь за дело - иначе не стоит и браться. Так мое естество сочетается с естеством дерева - поэтому и работа кажется волшебной.
       (Из гл. 19 - "Постигший жизнь")

Чжуан-цзы был на похоронах. Проходя мимо могилы Хуэй-цзы, он обернулся к спутникам и сказал:
- Однажды некий инец запачкал белой глиной кончик носа: пятнышко было - с мушиное крылышко. Он приказал плотнику Ши стесать его. Умелец так заиграл топором - аж ветер поднялся: только выслушал приказ - и все стесал. Снял дочиста всю глину, не задев носа. А инец - и бровью не повел. Услыхав об этом, сунский князь Юань позвал к себе плотника и сказал ему:
- Попробуй сделать это же самое и для меня. А плотник ответил:
- Когда-то я сумел это сделать - да только нет уже в живых того материала!
Вот так и у меня не стало материала: с тех пор как умер Учитель - мне больше не с кем спорить.
       (Из гл. 24 - "Сюй У-гуй")

Верша нужна - чтоб поймать рыбу: когда рыба поймана, про вершу забывают. Ловушка нужна - чтоб поймать зайца: когда заяц пойман, про ловушку забывают. Слова нужны - чтоб поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне найти человека, забывшего про слова,- и поговорить с ним!
       (Из гл. 26 - "Вещи вне нас")

Некто звал Чжуан-цзы к себе на службу. Чжуан-цзы так ответил посланцу:
- Видали вы когда-нибудь жертвенного быка? Наряжают его в расшитые ткани, откармливают сеном и бобами! А потом ведут в храм предков - на заклание. Он и рад бы тогда снова стать простым теленком - да не тут-то было!
       (Из гл. 32 - "Ле Юй-коу")

Чжуан-цзы лежал при смерти, и ученики задумали устроить ему пышные похороны.
- К чему это? - сказал Чжуан-цзы. - Гробом моим будет земля, саркофагом - небо; нефритовыми бляхами - солнце и луна, жемчужинами - звезды, и все живое - погребальным шествием; разве не все уже готово -для моих похорон?
- Мы боимся, - отвечали ученики, - чтоб вас не расклевали вороны и коршуны.
- На земле, - сказал Чжуан-цзы, - расклюют вороны и коршуны, под землей - сожрут муравьи и медведки. Так стоит ли отнимать у одних - чтоб отдать другим?

СУЖДЕНИЯ И БЕСЕДЫ из книги «Чжуан-Цзы»