Избранное уик-энда: британское веселье и немецкий труд

Начну и закончу этот текст персональными соображениями и даже изъявлениями чувств, но не лирики/задушевности ради, а чтобы показать, насколько близки вещи, которые кажутся далекими.

Так получилось, что с недавних пор я живу в лондонском районе Хакни, на самой границе двух его территориальных подразделений – Долстона и Стоук Ньюингтон. Это Ист-Энд, восточная часть города, то есть – некогда восточная, сейчас это все довольно близко и от Сити, и – по местным меркам – даже от Блумсбери, полчаса на автобусе, пятьдесят минут пешком. Обитают здесь самые разнообразные люди, турки, хипстеры, ямайцы, индийцы, молодые дизайнеры и иные модные затейники, ганцы, нигерийцы и проч. Есть немного еще старого английского пролетарского населения, которое, впрочем, уже давно вышло на пенсию.

Дальше на север уже больше турки, потом ортодоксальные евреи, потом смешанное население, а потом, совсем почти в конце – Тоттенхэм, тот самый, где начались беспорядки в 2011-м. Жизнь в моих краях бурлит – на главной улице под названием Кингслэнд-роуд множество ночных клубов, просто кафе, турецких кафе, хипстерских кафе, органических кафе, рынок, индийские и сикхские лавки, китайские буфеты и прочая и прочая, включая лучший фриджазовый клуб Лондона и авангардистское кафе-музыкальный клуб «Кафе Ото», где то шумовой авангард, то академический, то Джон Зорн, то Марк Рибо. В общем, здесь очень весело.

Дом, где я живу, построен около года назад в окружении муниципального жилья. Своего рода буксир джентрификации и всяческого буржуазного обустройства в тихих водах британского социализма. Действительно, вокруг меня, в радиусе примерно пятиста метров (дальше идет уже совсем другое, в большей смеси), почти исключительно дома, построенные в разное время (от двадцатых годов до самого конца прошлого века), для того, чтобы поселить там людей с крайне невысокими доходами, а то и вовсе без них. Говоря попросту – по большей части, безработных и пенсионеров. Бедность не накладывает мрачного отпечатка на лица обитателей этого уголка Лондона: они бодры, полны жизни, иногда деловито снуют туда-сюда, но чаще всего – медленно лениво передвигаются от одной точки бытового интереса к другой, порой останавливаясь, чтобы перетереть. 

Скромненько, но чистенько. Даже миленько. Но вот отчего-то, несколько раз на дню выскакивая на балкон размяться после долгих часов сидения за компьютером, я думаю примерно одно и то же. С восхищением, надо сказать. Но, отчего-то, не с завистью, а мог бы. В общем, думаю я примерно следующее: «Надо же, практически все эти люди, что живут вот тут, и вот тут, и вот тут и даже вон там, и люди, которые сейчас идут по улице, и дети их, уже играющие во дворе в футбол, или дрыхнушие сейчас в коляске, или даже еще не рожденные вовсе – никто из них никогда не работал. Ну, скажем так: никогда постоянно не работал. И большинство из них никогда не будет.

То есть, они просто не знают, что это такое – каждый день тащиться на службу, или сидеть дома, изготовляя продукт, который собираешься кому-то продать. А вот я …» и дальше мысли скатываются в болото психического, где побулькивают фразы типа «… 26 лет каждый день от звонка до звонка…», «… гроблю себя у проклятого лэптопного экрана до четырнадцать часов в день…», «… а ведь мог бы сейчас…» и так далее и тому подобное. Удивление окружающим миром сменяется жалостью к себе, точнее – попыткой жалости, которая мною безжалостно пресекается, после чего я возвращаюсь за письменный стол.

«Полноте, -- говорю я себе, уставившись в пресловутый экран, -- что пристал к людям? Пусть себе бездельничают. Это все тебя, Кобрин, немцы испортили». После чего приходится возвращаться к начатому в компе тексту и размышления об окружающей меня «культуре безработицы и безделия» вытесняются железной прусской дисциплиной фрилансера.

Немцы меня действительно испортили. Перед переездом в Лондон я прожил почти 13 лет в Праге; частые поездки в Германию, даже в восточную ее часть, даже в беззаботный Берлин, сделали меня поклонником немецкого орднунга, пусть и довольно расшатавшегося в последние пару десятилетий. По сравнению с вялым, хаотичным, болотистым миром центрально- и восточноевропейской славянщины (слово это я употребляю в ироническом, отстраненном смысле) Германия, даже в современном ее состоянии, казалось и кажется мне опорой европейского порядка и способа организации жизни. Это не только про чистоту на улицах, или про работу общественного транспорта, или про пандусы для инвалидов.

Это про то, как устроена голова, про сосредоточенность на своем деле, про внутреннюю дисциплину, про честность на самом элементарном уровне. Про, если угодно, трудовую этику. Русскому человеку все это кажется довольно скучным еще со времен Суворова и Гончарова: ни тебе воспарений (хотя вранье, конечно, куда уж отчаяннее воспарения, чем у Гегеля или Шопенгауэра), ни развлекалова (опять ложь; достаточно вспомнить, что, по сути, современную поп-музыку придумал Курт Вайль), даже по душам не поговорить (тут уж даже и спорить глупо – вся немецкая культура до Бисмарка была именно об этом). И сейчас отзывы об этой удивительной стране обычно такие: мол, хорошо, чисто, удобно, но … скучно. Забавно: говорят такое не богемные герои, не носители героинового шика, не искушенные участники оргий и многодневных попоек, не те, кто любит поскандалить на улице или облить шампанским зазевавшегося бюргера. Нет, обычные люди. Обыватели.

Но Немезида есть, она следит за нами и даже иногда дает намеки о своем постоянном присутствии. В субботнем выпуске «Гардиан» -- настоящий гимн Германии под названием «Как Германия стала новым чемпионом Европы». Речь не о футболе и не о шахматах, хотя украшает статью как раз фото баварских победителей Лиги Чемпионов. Автор, Джулиан Коман, о другом; на самом деле, обо всем нынешнем сразу.

Увы, ограничения жанра (журналистика, все же, к тому же довольно популярная) заставляют Комана строить текст в соответствии с ними: он начинает с длинной и не очень вразумительной истории успеха немецкой компании Tital. производящей сложные детали для самолетов и гоночных машин. Дела Tital'а идут очень хорошо – несмотря на рецессию и даже на глобализацию с ее разделением труда, и порочным аутсорсингом, лишившим работы миллионы людей в Европе (правда, слава Богу, десятки миллионов людей обрели ее таким образом в Юго-Восточной Азии и некоторых других местах). Дела у компании обстоят превосходно, и журналист дает это почувствовать читателю довольно нехитрым образом:

Сидя в ярко освещенном офисе, окна которого смотрят на зеленые холмы сельской Вестфалии, окруженный фотографиями, запечатлившими процесс литья алюминия и титана, Филип Шак рисует на бумаге синий треугольник. Указывая на заштрихованную вершину треугольника, он говорит: «Посмотрите. Если это ваш рынок, здесь, наверху, в элитной его части, то вы хорошо защищены от глобальной конкуренции. Но стоит спуститься сюда, -- добавляет он, указывая на основание треугольника, -- тогда глобализация несет вам угрозу. Так что следите за своим треугольником.

Тут не поспоришь. Действительно. Tital, судя по всему, процветает; да и вообще дела немецкой экономики неплохи. Или так: они не так плохи, как у остальных европейских (и не только) стран. Джулиан Коман перечисляет сразу несколько показателей. Зарплаты в стране растут, в отличие от коллег по клубу главных держав мира, экономический рост, пусть и скромный, наличествует, безработица в два раза ниже, чем у соседней Франции. Преуспевает не только Tital; к примеру, «Фольксваген» в 2012 году получил прибыль в 15 миллиардов долларов, став самым рентабельным производителем автомобилей в мире, опередив «Тойоту» и «Дженерал Моторс».

Коман переводит огонь своего красноречия на иные сферы жизни: вот, к примеру, футбол. На лондонском Уэмбли в финале Лиги Чемпионов – две немецкие команды, «Бавария» побеждает (а управляются эти клубы иным, более открытым и надежным способом, нежели погрязшие в долгах, скупленные на корню иностранными богачами английские клубы). В конце концов, возьмем политику, -- восклицает Джулиан Коман, -- кто главный европейский лидер последнего десятилетия? Кто держит общеевропейскую оборону по всем направлениям? Кто пытается навести порядок в инвалидном подразделении под названием ЕС? Конечно, она, Ангела Меркель.

Вообще-то я совершенно согласен с автором «Гардиан», пусть меня никто и не спрашивает. Внутренне согласен, особенно в том месте его статьи, где он сравнивает британскую и германские модели экономики. Известно, что -- начиная с правления Тэтчер до сегодняшнего дня -- все британские кабинеты делали ставку на уничтожение производства в своей стране -- и того социального класса, который в этом производстве был задействован. Финансовые операции вместо индустрии, лондонские Сити и Канари Уорф вместо манчестерских, шеффилдских, ливерпульских заводов, верфей и так далее.

В результате британская экономика покоится на кредитных подушках и надувном матрасе цен на недвижимость. В Германии же все произошло наоборот. Там производство – пусть и в измененном, модернизированном, переориентированном виде – было сохранено, оно осталось основой хозяйства страны. Поначалу это выглядело довольно старомодным, пишет Джулиан Коман, особенно на фоне дотком-революции в Америке, но так уж вышло. Более того, в противоречие с англо-саксонскими неолиберальными идеями о «невидимой руке рынка» и дерегуляции, в Германии сохранен общественный и государственный контроль за многими главными отраслями; наконец, отношения между работодателями, профсоюзами и властью здесь – несмотря на нередкие конфликты – совсем иного типа, нежели в Великобритании (о Соединенных Штатах и говорить не буду, там с профсоюзами вообще как-то совсем плохо).

Иными словами, если пользоваться разного рода старомодными концепциями, перед нами прекрасный результат слияния двух исторически и идеологически разных традиций: так называемой «протестантской этики капитализма» и европейской социал-демократии. Где-то это выходит (Германия, Швеция, Норвегия), где-то нет (желающие сами составят этот перечень). Вроде бы, в Европе почти нет стран, где не была бы сильна социал-демократия. Да и протестантских стран тоже немало. Но вот хороший сплав получился далеко не везде..

Можно, конечно, начать спекулировать на тему «немцев образумила война и историческая вина». Не думаю, что такого рода разговоры имеют – в данном случае – смысл. После 1945-го немцам удалось практически с нуля не воссоздать, а именносоздать новую страну, новое общество, не теряя при этом главных своих традиций – трудолюбия, дисциплины, упорства, специального рода вдохновения. Из руин встала новая Германия, которая в девяностые смогла даже абсорбировать собственную восточную часть, -- пусть и не до конца (посмотрел бы я на подобный опыт в какой-нибудь Франции или Италии).

Люди, говорящие о «скуке» в связи с этой страной, не в состоянии оценить захватывающую дух картину становления гиганта, фактически, своей собственной Америки, Нового Света Европы в исторически самой страшной части континента. Собственно, здесь мы видим не только удивительную экономическую, социальную, культурную работу целого народа, перед нами, странным образом, чуть ли не религиозный переворот, революция, превратившая труд из библейского проклятия в ежедневную добровольную аскезу большого количества людей.

Все вышесказанное не отменяет ни факта существования большого числа немцев, живущих на пособие, ни того, что германский образ мысли и жизни не передается поверх границ. Более того, он не лучше (но и не хуже) любого иного. К примеру, французы, не любящие напрягаться, предпочитающие работе приятные пустые разговоры за бокалом, тоже хороши. Почти как у Пригова – и эти поприятнее, и эти. Вот и мои соседи по Долстону и Стоук Ньюингтону, и они по-своему правы. Не знаю, как насчет их трудовой этики – в обществе с иным типом экономики у этих людей просто не было шансов с ней познакомиться.

Здесь, в Британии, предпочитают делать деньги не из ремесла или торговли, а из самих денег. Пока получается настолько хорошо – несмотря на разные довольно крупные неприятности – что выручки хватает на содержание миллионов иждивенцев, причем с условием, чтобы они никогда не работали. В этих краях труд трактуется традиционно, в соответствии с изначальным ветхозаветным смыслом – как наказание за первородный грех. Так что, некоторым образом, мои соседи живут в раю, по которому змей-искуситель еще не проползал.

P.S. В том же «Гардиан» исключительно интересная статья Джейми Дауэрда под названием «Британский поп-музыкальный пузырь лопнул, но Робби Уильямс по-прежнему несет знамя». Речь в ней идет о любопытнейшем исследовании американских экономистов Джоэла Уолдфогела (думаю, именно так следует писать эту немецкую фамилию, на английский манер) и Фернандо Феррейры. Изучая мировой рынок поп-музыки, они обнаружили множество удивительных вещей – от падения британского влияния в этой области до повсеместного роста популярности местных исполнителей (конечно, разговор ведется исключительно о той музыке, что попадает в чарты).

Это все действительно интересно, но вот, что особенно увлекательно. Уолдфогел и Феррейра разработали индекс, соотношение между долей валового национального продукта той или иной страны в мире и ее же долей в мировом рынке поп-музыки. И вот здесь я обнаружил радостный для себя результат. У США, этой родины поп-культуры, мировая доля ее музыкального продукта на 33 процента выше доли ее ВНП. У веселой Великобритании результат лучше – 52 процента. Но несомненным лидером является одна из тех стран, где суровый протестантский дух капитализма сошелся с мощнейшей социал-демократической традицией – конечно же, Швеция. Отсюда, из этой, по мнению многих, беспросветной скуки, отправились развлекать весь мир и пэтэушные любимцы Ace of Base, и фавориты романтических бухгалтерш 1990-х Roxette, и нежно-порочные глупенькие Cardigans. А ведь Джейми Дауэрд забыл упомянуть самое главное, две зеркально отраженные первые буквы алфавита – ABBA.

«Ну а Германия?», -- спросит читатель. У Германии с поп-музыкой самого пошлого и развеселого пошиба все в порядке. В романе немецкого писателя Кристиана Крахта «Фазерланд» есть герой, который развлекается тем, что ищет географические пределы мирового распространения песенки Modern Talking про братца Луи. Услыхав ее в затерянной индийской деревне, он оставляет свою затею.

Меж тем, в Германии есть восхитительная поп-музыка, жаль мало кто знает ее за пределами страны. Действительно, я прожил 13 лет в Праге – и десять из них прилежно изучал немецкие музыкальные каналы, которые достались мне вместе с телевизором на съемной квартире. Перечислять разное не буду, только одна вещь. Вот так отдыхают суровые немецкие работники после тяжелого трудового дня в офисе. И кто знает,  не сотрудники ли они компании Tital?