Павел Анохин, музей Яндекса — о ретрокомпьютерах, гендерных перекосах в ИТ и российском компьютере «Эльбрус»

Каждый новый телефон и компьютер похож на предыдущий, рынок операционных систем для смартфонов делят iOS и Android, а для компьютеров — macOS и Windows. Еще 20 лет было по-другому. Яндекс на первом фестивале ретрокомпьютеров «Демодуляция» показал, какая конкуренция в ИТ была в 1970–1990-х годах, кто и почему ее выиграл и что умели советские компьютеры. Программист, куратор музея Яндекса и фестиваля Павел Анохин рассказал «Хайтеку», зачем компании восстанавливать компьютеры размером со шкаф, как программисты оценивают культурную значимость экспонатов и что происходит с гендерным неравенством в ИТ.

«Прошлогодние вещи забываются, будто бы их не было никогда»

— Зачем проводить фестиваль ретрокомпьютеров?

— Во-первых, сейчас есть волна интереса к ретро: к ретротехнологиям и ретронаправлению вообще. Есть много людей, которым интересна история развития вычислительных технологий. Коллекционеры старой вычислительной техники стараются поддерживать ее в рабочем состоянии, находят нужную документацию. У меня было хобби — я в свое время коллекционировал такую технику. Любому человеку, у которого есть хобби, интересно пообщаться с другими носителями такого же «заболевания». Это один из поводов для проведения фестиваля и существования музея.

Во-вторых, нам хочется, чтобы была такая точка притяжения, куда могли бы прийти разные люди, интересующиеся ретроехникой, и обменяться знаниями.

Наконец, это популяризация. Современный темп технического прогресса стал таким бешеным, что все прошлогодние вещи забываются, будто бы их не было никогда. Всё, что появляется вновь, будто возникает на пустом месте. У меня есть ощущение, что теряются контекст и чувство, будто мы стоим на плечах гигантов. Этого не хотелось бы. С моей точки зрения, музей существует для того, чтобы сохранять контекст. Каждое отдельно взятое решение и технология всегда являются ответом на конкретную проблему. Вне этого контекста она непонятна.

— Кому это вообще может быть интересно?

— С одной стороны, людям просто интересно посмотреть, как выглядели компьютеры, когда их родители были маленькими. Кому-то интересно вспомнить, как он в Dendy играл в 90-е годы. Таких людей здесь много, и это прекрасно: кто-то просто получит удовольствие, а кто-то заинтересуется тематикой. Еще мы ждали и увидели здесь глубоких специалистов в теме, которые многое могут нам рассказать. Это еще прекраснее.

— Но что программистам дает знакомство с ретрокомпьютерами?

— Когда человек заходит в индустрию и начинает заниматься программированием, он видит ее моментальный слепок. Для него часто непонятно, почему те или иные вещи устроены так, как это есть. Очень многое определяется логикой исторического развития. Можно ли без этого работать? Я думаю, можно. Но, наверное, многим интереснее было бы понимать.

— У вас большинство слушателей — мужчины. Почему так?

— Есть такой перекос, и в отечественном ИТ тоже. Существенная часть людей, увлекающаяся тематикой ретрокомпьютеров, — это айтишники, и перекос тут неизбежно сохраняется. Бывают и женщины, интересующиеся ретромашинами, и школьницы тоже бывают технически подкованными. Гендерный перекос есть, но он возник не сегодня. А в последнее время есть тренд на то, что в отрасли всё больше успешных специалистов-женщин. Впрочем, если мы говорим об истории, то женщины были и среди тех, кто стоял у истоков: Ада Лавлейс или Грейс Хоппер, например. Было время, когда некоторые части компьютеров изготавливались вручную, и в значительной части это были женские руки.

— Из лекторов — только одна женщина, Александра Архипова, но у нее не технический бэкграунд.

— Это правда.

— Сложно найти женщин-специалистов, которые будут говорить об ИТ?

— Как-то в этот раз не сложилось. Но это еще первый фестиваль. Если посмотреть ChaosConstructions (петербургский компьютерный фестиваль — «Хайтек»), там и в организаторах есть женщины, и в докладчиках.

«Действующий паровоз всегда интереснее, чем стоящий на постаменте»

— Какие в музее самые интересные экспонаты, на ваш взгляд?

— На такой вопрос сложный отвечать — это как спрашивать у родителя, какой у него самый любимый ребенок.

— У всех он есть.

— Да, но признаваться неловко, потому что ребенку будет обидно. Я очень люблю машину Micro PDP-11. Всегда с большой любовью относился к этой архитектуре, а поскольку у нас есть оригинал, а не копия, наверное, назову ее. Линейка PDP-11 была в свое время чрезвычайно влиятельна: на ней был написан Unix (одна из первых переносных операционных систем — «Хайтек»), ее использовали в университетах. Огромное количество программистов, повлиявших на индустрию, прошло через эту машину. Оригинальные PDP-11 были очень большими, несколько шкафов занимали. У нас в музее есть ее поздняя версия — она помещается на столе.

— На что вы ориентировались при создании музея?

— Существуют музеи железных дорог с действующими паровозами. И всегда действующий паровоз интереснее, чем стоящий на постаменте. У нас не про паровозы, а про компьютеры. Яндекс больше про компьютеры, а не про паровозы (смеется).

Экспонаты-компьютеры должны быть интересными, при этом редкими, значимыми или необычными. В то же время не всё можно достать, а то, что можно, не всегда реально поддерживать в рабочем состоянии.

— Финансово или технически?

— И финансово, и с точки зрения трудоемкости, и с точки зрения необходимых для этого знаний. У нас есть машины, которым под 40 лет. Конечно, многое изношено, и доставать оригинальные запчасти сложно или невозможно. Как-то это всё дело нужно заменять. Нужно разобраться, как машина устроена, что с ней можно делать, что было бы интересно показывать. Поставить ее просто — это как паровоз на постаменте. У него будет только лампочка моргать. А интересно — когда что-то интересное происходит, в первую очередь, тебе самому, чтобы можно было посетителю рассказать.

— А сколько может стоить в год обслуживание ретрокомпьютера?

— Это очень сильно зависит от конкретной машины. Бывает, что на поддержании рабочего состояния большого компьютера, который занимает комнаты и огромные шкафы, можно разориться на счетах за электричество. Поэтому стоимость обслуживания для разных машин и устройств может колебаться от нуля до бесконечности. И не нужно забывать о квалифицированном инженерном труде специалистов, которые чинят такие машины.

Конкретно я вам всё равно не скажу, но это будут относительно приемлемые суммы. Если говорить о больших компьютерах, например, так называемых миникомпьютерах, которые занимали комнаты или шкафы, там может быть до бесконечности.

— На фестивале представлен релейный компьютер, который в 2017 году собрал энтузиаст. Вы такие тоже коллекционируете?

— Этот компьютер в единственном экземпляре, его придумал и сделал один человек, это не оригинальная историческая машина. В этом случае это даже не совсем старые технологии, так особо никто и не делает, просто человек сделал необычную машину. Реле сейчас особо не используется, их использовали в 40–50-е годы.

В музее фокус на оригинальные машины, но при невозможности по той или иной причине демонстрировать оригинал мы демонстрируем реплики, даже эмуляторы. Что-то просто невозможно показывать, потому что какие-то старые машины могут занимать целые залы. Они будут требовать не просто квалифицированной поддержки, а постоянного обслуживания несколькими инженерами.

«Мне хочется, чтобы в будущем наш музей стал лучшим в России»

— Почему музей бесплатный?

— Мы хотим, чтобы это была точка притяжения интересующихся людей, чтобы он был точкой обмена мнениями и знаниями. Чтобы это в какой-то мере превратилось в клуб по интересам. Странно брать деньги за вход с человека, когда рассчитываешь, что он тебя сам чему-то научит.

А если посмотреть на демографию посетителей музея, то увидим, что к нам ходят очень много школьников. Конечно, их ходило бы гораздо меньше, если бы мы брали с них деньги. Кто-то просто поиграет в Dendy, что тоже неплохо, а кто-то этим заинтересуется и придет к нам еще раз, уже более заинтересованный в технологиях.

— Музей был создан по мотивам музея ретрокомпьютеров в Текстильщиках?

— Это не совсем так. В Текстильщиках был музей-клуб Виктора Боева. Он известный московский коллекционер, у него огромная коллекция, и по ее размеру с ним никто не может конкурировать. Боев специализируется на советской компьютерной технике. Мы с ним сотрудничаем довольно долгое время, в нашем музее довольно заметная часть экспозиции — это советские компьютеры, принадлежащие Виктору, который к нам ходит, помогает их поддерживать и о них рассказывать (как рассказал «Хайтеку» сам коллекционер, он передал Яндексу около 30 компьютеров на хранение). Он тоже был на выставке, один из столов выставочной части занят его машинами.

— Что вы делаете для создания «клуба единомышленников»?

— Например, у нас получилось привезти людей из самых разных мест. Товарищ с релейным компьютером из Нижнего Новгорода. Оттуда же выставился коллекционер механических считающих машин-арифмометров. Есть люди из Питера, причастные к организации ChaosConstructions. Есть люди из Казани — специалисты по советскому компьютеру БК. Несколько человек из Москвы, само собой. Это тот процесс притяжения, о котором я говорил. Над этим нужно работать, но это самое важное здесь. Чтобы люди, которым это интересно, не сидели каждый в своем углу, где бы их ценные коллекции пылились и ценные знания забывались.

— Судя по всему, у вас есть амбиции сделать самый большой музей ретрокомпьютеров в России

— Мне, как куратору, хочется, чтобы в будущем наш музей стал лучшим в России. Иначе какой смысл этим заниматься? Лучшими в мире уже не станем, есть в Сиэтле прекрасный музей, есть в Калифорнии: они начали намного раньше, и нам за ними гнаться и гнаться. Но пока нам чуть больше года, мы маленькие, учимся работать и набиваем шишки.

«Современные компьютеры в подавляющем большинстве очень однородные. 20 лет назад было не так»

— Как вы рассказываете школьникам про ретрокомпьютеры? При такой скорости развития технологий даже то, что было относительно недавно, для школьников становится историей.

— Школьнику и взрослому человеку, пришедшему в первый раз, мы описываем общую канву истории ИТ. Как возникли компьютеры и развивались, технический процесс, повлиявшие на него экономические факторы, а потом подкрепляем то, что говорим, действующими иллюстрациями. Большим спросом пользуются дискеты (магнитные носители информации, вытесненные флешками в середине 2000-х годов — «Хайтек»). Их перестали выпускать раньше, чем большая часть школьников родилась.

— Как вы определяете, какие вещи могут попасть в музей компьютеров, а какие нет?

— В музей попадает то, что интересно людям, которые работают там, как и в любом музее. В Третьяковку попадает то, что искусствоведы считают значимым. Как правило, старое интереснее, чем новое, потому что старое сложнее доставать. То, что выпущено небольшим тиражом, интереснее, чем то, что выпущено огромным. Но не всегда так: могут быть машины, выпущенные огромным тиражом, но и с исторической точки зрения очень важные, полностью перевернувшие отрасль. Как оригинальный IBM PC. Их было сделано огромное количество, но нельзя его не поставить.

— В художественных музеях искусствоведы определяют значимость экспоната, а кто определяет здесь?

— Если говорить нескромно — я и мои коллеги. У нас разные специальности, это хобби бывает у самых разных людей. Я программист. Мои коллеги, которые работают в музее и водят экскурсии, — инженеры-электронщики. Один из участников выставки — фотограф. Виктор Боев кем только ни работал: поваром, фейерверками занимался — многогранная личность.

— У вас появился взгляд на современные гаджеты, когда вы понимаете: это обязательно попадет в будущем в музеи?

— У нас в коллекции есть компьютер, выпущенный только что. Это отечественный компьютер «Эльбрус». Про него все слышали, все читали, но мало кто видел. Насколько я понимаю, у нас первый «Эльбрус», который человек с улицы может прийти и пощупать. Я прекрасно понимаю, что через 10 лет эту модель будет невозможно достать, так как тираж был не очень большим.

В современном мире компьютеры в подавляющем большинстве очень однородные. Все компьютеры похожи и совместимы — с мобильными телефонами немного сложнее, хотя фактически есть Android и есть iOS — две огромные экосистемы. Еще 20 лет назад было не так. Было большое количество конкурирующих и не похожих друг на друга экосистем разных производителей, каждая из которых пытался выстроить всю экосистему от железа до программ. Для таких компаний в тот период развития это оказалось нежизнеспособно с экономической точки зрения — неспроста мир стал более однородным. Но много интересного потерялось при выравнивании. На современном очень одинаковом уровне как раз интересно, когда кто-то делает непохожие вещи. «Эльбрус» как раз не похож на мейнстримные вещи.

— С технической точки зрения? Что российский компьютер неожиданно включился?

— Произвести можно много что и много где. Он интересен с точки зрения заложенной в него мысли. С той точки зрения того, как устроена архитектура его процессора, там много интересных идей, хотя ни одна из них, по большому счету, не уникальна для «Эльбруса». Практически все эти идеи сейчас не в мейнстриме.

— Вы противопоставляете «Эльбрус», например, макбукам, которые похожи на предыдущие и будут похожи на следующие.

— В какой-то мере да. Многим действительно интересно посмотреть, что там такого необычного. Правда ли, что только шильдик (табличка с информацией об изделии — «Хайтек») сделан в России — нет, неправда.

https://hightech.fm/2019/11/28...