Михаил Ковальчук: Россия и не собиралась капитулировать

В память о той поре мне даже подарили сувенирный треугольник, сделанный на Ленинградском фарфоровом заводе. Он в точности повторяет форму бумажного собрата. Пакеты были красно-бело-синие, цветов российского флага. Кстати, лишь сейчас обратил на это внимание. Независимой России еще не было, а молоко уже разливали…

Правда, у треуголок имелся существенный недостаток: пакеты размокали и начинали течь. В одних лабораториях из скисшего молока делали простоквашу, в других специализировались на твороге. Словом, все занимались переработкой, без дела никто не простаивал.

─ Моя комната была без окон, в ней размещался рентгеновский аппарат и стол со стулом, на котором я сидел. Вот и все. Сквашивать было негде, поэтому я пил пастеризованное молоко. Если, конечно, ничего иного не находил…

─ Мы и на фасаде Курчатовского института большое табло установили, чтобы прохожие могли видеть эту информацию. Но вы не беспокойтесь: у нас данные постоянно отслеживаются, в отношении радиации здесь, наверное, самое чистое место в Москве.

Конечно, когда в сороковые годы прошлого века в СССР начинался так называемый "атомный проект", никто особенно не задумывался о защите от излучений. Из школьного курса физики, наверное, помните: Беккерель открыл радиоактивность случайно. Готовился к эксперименту и засветил фотопластинки излучением солей урана, за что и получил Нобелевскую премию.

Вот и первый ядерный реактор здесь, в Курчатовском институте, собирали, не слишком заботясь о мерах предосторожности, поскольку не до конца понимали риски.

─ Кстати, многие эпизоды этого фильма снимались в Курчатнике. Правда, позже, в начале шестидесятых, когда научились не только бомбы делать, но и развивать мирный атом. На следующем этапе встала проблема утилизации ядерных отходов. Всерьез об экологии стали думать сравнительно недавно. Тогда и заговорили о замкнутом топливном цикле, при котором все должно идти в переработку.

Тридцать лет назад случился Чернобыль, после чего весь потенциал отрасли был переключен на решение новой задачи. Внутри Курчатника по инициативе Анатолия Петровича Александрова и Евгения Павловича Велихова создали институт проблем безопасного развития ядерной энергетики. После серии исследований произошли фактические изменения систем безопасности современных атомных станций. Недавно наш ученый совет присудил главе "Росатома" Сергею Кириенко степень почетного доктора Курчатовского института. Сергей Владиленович сделал блестящий доклад, в котором рассказал о перспективах развития отрасли. Общий портфель госкорпорации составляет около трехсот миллиардов долларов. Россия системно играет на рынке атомной энергетики, но, чтобы это получилось, понадобилась гигантская работа. В первую очередь в области безопасности. В этом смысле Чернобыль не прошел даром.

─ Тем не менее доверие к атомной энергетике в Европе упало. Австрия, Голландия, Испания, Польша запретили строительство новых АЭС, Германия активно закрывает работающие…

─ Вы еще Литву не назвали, где пять лет назад остановили Игналинскую станцию. Не буду углубляться в геополитику, но посмотрите на бывшие советские, а ныне независимые республики Балтии. С ними случилась не слишком мудреная штука под названием "деиндустриализация". Практически полная. Евросоюзу оказалась не нужна промышленная база в Прибалтике, деятельность которой обеспечивала электроэнергия Игналинской АЭС. Вот станцию и закрыли. Разумеется, под соусом борьбы за экологию и безопасность.

─ Но Германию в курсе на деиндустриализацию никак не заподозришь. Немцы себе не враги.

─ Убежден, на смену военной колонизации, которая проводилась в прошлые века ведущими мировыми державами против менее сильных и развитых стран, сегодня пришла колонизация технологическая. Зачем бряцать оружием и с его помощью завоевывать чужие территории, если можно добиться того же без единого выстрела? Но прежде объектом колонизации становились главным образом отсталые государства, теперь же акцент сделан на развитые страны.

Германия сегодня получает от АЭС тридцать семь процентов электроэнергии, а завтра готова добровольно от нее отказаться. Не понимаю! Немцы очень умные, но французы ведь тоже не дураки, согласитесь. Почти три четверти производимой сегодня Францией электроэнергии и тепла вырабатывается именно на АЭС. По количеству ─ это второй показатель в мире, по доле от общего объема ─ первый. И французы не думают ничего запрещать. Занимающаяся разработкой и производством оборудования для атомной энергетики французская компания Areva является одной из крупнейших на планете, конкурируя за контракты с нашим "Росатомом".

─ Давайте возьмем для примера электромобили, о которых много говорят в последнее время. Спору нет: для больших мегаполисов и защиты окружающей среды это здорово. Только учтите нюанс: если все существующие в мире машины перевести на электрическую тягу, придется как минимум удвоить генерирующие мощности. Удвоить! Это невозможно ни с технической, ни с финансовой точек зрения. К тому же радетели электромобилей зачастую являются противниками АЭС. И где прикажете брать электроэнергию? На газовых и угольных станциях, забыв об экологии? Земля задохнется от кислотных дождей! Посмотрите на Китай, в котором углем топят…

Берем другой вариант ─ переход на солнечную энергетику. Для начала эти самые батареи надо где-то разместить. Хорошо, поставите их на крыше. Чтобы отопить и осветить дом, этого хватит, но если вам нужно крутить заводы, понадобится крупная электростанция.
Не спорю: альтернативные источники развивать необходимо, но это не панацея.

─ Давайте так. Мы же видим, какая ситуация сложилась на внешнем поле. Наши западные партнеры стали сперва подспудно, а затем и в лоб подводить к мысли, что Россия ─ страна-лузер. Мол, и современной науки у нас нет, и технологии отсталые, а перспективы и вовсе плачевные. Чтобы убедить в этом мир, и нас в том числе, была проведена мощнейшая пиар-кампания. Помню, как-то летел в самолете и взял в руки оказавшийся на борту журнал... Скажем так, совместное издание ─ наши авторы, деньги заморские. Все красиво, ярко, вроде бы вполне разумно. Я обратил внимание на статью о гибели российского флота. Информационным поводом послужил выпуск на заводе "Янтарь" нового корабля береговой охраны, который якобы в подметки не годился аналогам из НАТО. А дальше делался вывод, мол, кранты, ВМФ России не боеспособен и обречен. Суицидальный текст, приговор без права обжалования! В качестве иллюстрации в журнале была напечатана фотография старого, заброшенного дока с полустершейся надписью по стенке: "Слава советской науке!".

Что-то в снимке показалось мне знакомым, возникло чувство дежавю. Порылся в памяти и вспомнил, где это видел. На задворках Адмиралтейских верфей в Петербурге! Да, внешне стеночка выглядела не слишком презентабельно, спору нет, но на использовавших этот и другие доки оборонных предприятиях Питера уже тогда разрабатывали и выпускали технику для ВМФ России, о которой на Западе не знали и не должны были знать. Но суть-то в чем? Дезинформация целенаправленно внедрялась для промывания мозгов, в первую очередь у нашей молодежи. Дескать, если хотите заниматься наукой, добиться карьерного успеха, валите из обреченной на прозябание страны! Тем же, кто собирался остаться здесь, внушалось, что ничего хорошего их не ждет. Эта мысль так активно и часто повторялась, что ее авторы сами поверили в собственную пропаганду. Поэтому они и столь сильно изумлены сегодня, что Россия, оказывается, не собиралась капитулировать на радость возомнившим себя победителями.

Особенное удивление на Западе вызывает, как мы выдержали все. Так много было разрушено, утрачено, отдано в 1990-е, что для любой другой страны это стало бы непоправимой катастрофой! Да, и для нас даром не прошло, в том числе для нашей науки, но традиции, заделы были такие мощные, что удалось не только выжить, но и снова начать развиваться. По факту сегодня Россия остается одной из самых высокотехнологичных стран мира. Во многих областях мы ─ на лидирующих позициях.
─

─ Показывал вам синхротрон, который находится под нами и генерирует рентгеновское излучение… Любая страна, становившаяся на путь индустриального развития, обязательно стремилась к тому, чтобы на ее территории была построена мегаустановка. Это как входной билет, пропуск в пул государств, готовых двигать науку дальше. Так в свое время делало большинство стран развивающегося мира. Либо мы, либо американцы выполняли эту заявку. Но по-настоящему элитарный клуб составляли те, кто мог разработать, создать подобные мегаустановки. И Россия всегда была в этом на первых позициях.

Сегодня на слуху CERN ─ расположенный на границе Франции и Швейцарии Европейский центр ядерных исследований, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий. Во всех работающих там ускорителях, включая Большой адронный коллайдер, используется принцип встречных пучков, придуманный нашими физиками. Значительное количество деталей, начиная с множества разных магнитов, сделано российскими научными институтами. И самое главное: в находящемся на глубине ста метров почти 27-километровом кольце БАК, в котором до огромных энергий разгоняются тяжелые частицы, есть четыре так называемых промежутка встреч, точки столкновения. Они представляют собой детекторы, сооружения величиной с пятиэтажные дома, два из них состоят из элементов, сделанных из монокристаллов вольфрамата свинца. Представьте себе: сто тонн кристаллов в единой конструкции. Это придумали российские ученые. Вырастили кристаллы, изготовили элементы и собрали детекторы тоже мы. В CERN на постоянной основе работают сотни наших специалистов…

Хочу, чтобы вы поняли: практически все крупные научные проекты, реализуемые сегодня в Европе, в значительной мере инициированы российскими учеными. Технологический вклад России значителен. К примеру, недавно совместно с "Росатомом" мы завершили поставку почти трехсот тонн уникального сверхпроводящего кабеля для создания магнитных полей в ITER, экспериментальном термоядерном реакторе, строящемся на юге Франции между Ниццей и Марселем. Выиграли тяжелейший конкурс у западных конкурентов.

К чему веду? Экономические санкции, прочий инструментарий из арсенала большой политики ─ на одном берегу, наука ─ на другом. Россия была и остается неотъемлемой частью мирового научного ландшафта.

Мы не стоим на месте. На площадке Курчатовского института в Гатчине готовится к энергетическому пуску высокопоточный исследовательский нейтронный реактор ПИК, один из самых мощных в мире. Второе: вместе с "Росатомом" и итальянскими партнерами приступаем к созданию принципиально нового токамака "Игнитор". Дизайн-проект уже готов, деньги выделены, впереди практическая работа. Плюс начинаем продвигать четвертое поколение синхротронов, которых нет нигде на планете.

─ Хотите сказать, будто последние реалии, будь то внешние санкции или внутренний экономический кризис, Курчатовскому институту что слону дробина?

─ Конечно, все чувствуют общую напряженность. Но мы и в плохом стараемся видеть хорошее.

─ Получается?

─ Сошлюсь на академика Курчатова, который говорил, что нужно уметь верно расставлять приоритеты, среди главного выбирать самое важное. Вот ключевой вопрос.

Да, внешняя среда сейчас агрессивна. Это должно стимулировать. Как в доме: когда все хорошо и есть свободная копеечка, можно накупить лишних вещей. По принципу "пусть будет, не убудет". Теперь приходится всем и все считать. Безусловно, кого-то эти жесткие условия раздавят, но значительное количество людей, предприятий, организаций они мобилизуют. Так мир устроен. Поэтому падение цен на природные энергоносители, введение санкций против России я и рассматриваю как шанс.

─ Персонально вас последние коснулись, Михаил Валентинович?

─ Нет, в санкционные списки не вносили, свободу перемещения по миру не ограничивали, но, знаете, в последние два года я сам практически перестал выезжать за границу. Добровольно и осознанно. Это не значит, будто я прервал контакты с внешним миром, выпал из контекста. Нет, конечно. Встречи с иностранцами перенес сюда, в Россию. И отпуск тоже предпочитаю проводить в родной стране. Здесь столько красивых мест, привычных и любимых с детства, и тех, которые надо еще посмотреть!

Не хочу уподобляться квасным патриотам, но собственную страну знать и любить надо. Сейчас процентов на сорок упал выездной туризм. Да, с таким курсом евро и доллара по Европе и дальним краям путешествовать накладно, но люди, привыкшие ездить, все равно дома не сидят. Они поменяли маршруты. На личном опыте могу подтвердить. За сравнительно короткий отрезок времени я четырежды съездил в Ярославль. К тысячелетию его привели в порядок, построили новые современные отели, отреставрировали памятники, отремонтировали дороги. Положительные изменения заметны в облике Томска, Новосибирска, Екатеринбурга, Липецка… Говорю о том, что видел сам. В последнее время мы стали проводить научные конференции в окрестных городах, недалеко от Москвы. Побывали много где ─ во Владимире, Суздале, Костроме, Петербурге…

─ Ох, не простят!

─ Чего?

─ Питер обозвали окрестным городом.

─ У меня железное алиби, в графе "Место рождения" в моем паспорте записано: Ленинград. Никогда не скрывал, что именно его считаю лучшим городом на свете. Или подобное заявление не простит уже Москва, в которой живу с 1970 года? Шутка!

─ На осеннем "Часе эксперта" в Совете Федерации вы явно не шутили, рассказывая об искусственных клетках, якобы способных стать оружием массового поражения конкретного этноса. Много шума наделало и ваше утверждение, что технологически уже сложились условия для создания нового подвида homo sapiens ─ так называемого "служебного человека" с пониженным самосознанием. Его легко превратить в обслугу, а на большее он и не будет претендовать.

─ Самый востребованный товар ─ интеллект. Лишь он способен приносить сверхприбыль. Если государство хочет быть богатым, сильным, независимым, оно должно сосредоточить интеллектуальный ресурс. Для этого нужно создать собственную систему образования, развивать ее, совершенствовать. Но это длинная дорога. Проще собрать сливки со всего мира, переманить, перекупить мозги. Особая прелесть в том, что вы укрепляете свой потенциал, привлекая игроков из чужой команды, и одновременно ослабляете соперника.

Для решения стратегических задач надо заставить интеллект земного шара работать на себя. Чтобы не только сограждане, но и живущие за тысячи километров иностранцы выполняли то, что надо твоей стране. Как этого добиться? Взять под контроль глобальную научно-образовательную среду, направить ее в нужную сторону, а при необходимости ─ и финансировать из национального бюджета. Правильно стимулировать активность ученых умов. Пусть у себя дома они решают локальные задачи, это не запрещено, но стратегические цели им должны формулироваться из единого центра.

Еще лучше, если информация о крупных научных исследованиях будет храниться в открытом доступе. Сделал работу, провел эксперимент, опубликовал статью в журнале и разместил отчет на сайте. А кто-то сидит и мониторит... Когда появляется яркий, самобытный ученый, его стараются выдернуть либо, в крайнем случае, воспользоваться результатами труда, благо необходимые детали легко найти в подробном отчете, доступном всем желающим.

Система целенаправленно выстраивается, правила навязывают. Скажем, наукометрия важна, но за эталон взят индекс цитирования, предложенный гражданином США Хорхе Хиршем из университета Сан-Диего. Нас оценивают по американской методике, через призму того, что будет сочтено ценным и важным для Штатов. И дело не в том, что они плохие, а мы хорошие. Это коммерция, рынок, на который Россию не хотят пускать, мы нужны в качестве потребителей, а не производителей. На последнем заседании президентского совета по науке Владимир Путин правильно сказал, мол, что вы теперь охаете, если отдали все в чужие руки? Другая страна не обязана учитывать ваши интересы. Придумайте свое. Это стимул: будете сопротивляться либо окажетесь порабощенными.

Сегодня все построено так, что печататься надо в выходящих на английском языке журналах, именно они дают высокий индекс Хирша. По факту это ведет к уничтожению русскоязычной научной периодики. Когда в 90-х годах я работал в Штатах, на столах у местных ученых лежали наши академические журналы. Существенная их часть переводилась AIP ─ Американским институтом физики. Мы даже получали гонорары за публикации от Агентства по авторским правам. А то, что не попадало в перевод, заокеанские коллеги сами разбирали со словарем. Включая тех, кто не говорил по-русски. Если не понимали, спрашивали, мы помогали. А теперь нам предлагают зарабатывать баллы, публикуясь в их журналах. Но игра в одни ворота точно не входит в планы российских ученых…

─ Как думаете, почему многие коллеги скептически отнеслись к вашим заявлениям?

─ Отвечу наглядным примером. Когда 18 апреля 2007 года президент Путин провел в Курчатовском институте совещание о развитии в России нанотехнологий, создании профильной госкорпорации, вхождении нашей страны в проект по строительству лазера свободных электронов XFEL в Германии, из недр отечественной академической науки поднялся вал протестующих голосов. Новое дело всегда и везде наталкивается на сопротивление, его принимают в штыки. Так устроена человеческая натура. А сегодня нанотехнологии стали повседневной жизнью даже на потребительском уровне. И те, кто десять лет назад громче всех кричал, будто это профанация, теперь столь же ярые их сторонники.

Следующий этап ─ продвижение концепции конвергентных НБИКС-технологий, объединяющих нано-, био-, информационные, когнитивные, да еще и социогуманитарные технологии.

─ Первыми о НБИКС в 2002 году заговорили американцы, но потом свернули тему. А вы вроде как стряхнули десятилетнюю пыль и представили в виде новаторского шага в науке.

─ Что в США есть схожая концепция, я узнал лишь после того, как сам занялся развитием конвергентных технологий, которые теперь чаще называют природоподобными, используя удачное определение Владимира Путина. Я участвовал в 2006 году в Швейцарии в научной конференции и там услышал от американцев, что они движутся в том же направлении. Но я ведь не претендую на авторство или первородство. Вопрос в ином. Есть определенная логика развития науки.

Ведь и создатели первых ЭВМ понимали, что самая совершенная машина ─ человеческий мозг, с ним ничто не сравнится. Шестьдесят лет назад ученым было не под силу создать биокомпьютер, и они тогда что сделали? Взяли кусок кремния и изготовили из него интегральную схему. В то время наука не могла еще изучить структуру биологических объектов, поскольку она на порядки сложней. В единичном объеме элементарной ячейки кристалла белка сотни тысяч атомов, а в кремнии ─ только восемь… В итоге человечество, потратив триллионы долларов, создало твердотельную микроэлектронику, с моей точки зрения, являющуюся одним из высших достижений цивилизации.

Но в это же время, благодаря принципиально новым методам исследования, основанным на использовании синхротронного излучения, нейтронов, ядерно-магнитного резонанса и суперкомпьютера, был совершен прорыв в изучении структуры, свойств и фундаментальных закономерностей "живой" биоорганической материи. Сегодня мы готовы соединить существующую технологию микроэлектроники с изученными нами "конструкциями живой природы" и создать природоподобные технологии. Инструментом их создания является конвергенция (слияние, объединение) ряда научных дисциплин ─ на первом этапе это нано-, био-, инфо-, когно- и социогуманитарное знание. Вот вызов XXI века, сопоставимый по масштабности и амбициозности с ядерно-космическим проектом ушедшего столетия!

Понимаете, я специалист в области рентгеновской физики и кристаллографии, использовании излучений и мегаустановок, все время находился на стыке физики, химии, биологии, информатики... В Институте кристаллографии много лет занимался, по сути, междисциплинарным делом. Синхротрон в Курчатнике, к работе с которым я подключился в конце 90-х, прямое продолжение этой линии.

В 1990-е первые нанотехнологические центры в мире начали возникать именно на базе синхротронов. Вот и в Курчатовском институте нанотехнологии стали той новой линией развития, которая в итоге не только вывела институт из стагнации, но и открыла огромные перспективы. Уже десять лет назад было понятно: это промежуточный шаг, и я писал, что следующий этап ─ НБИКС.

Мы не теряли время понапрасну, создали здесь, в Курчатнике, центр конвергентных наук и технологий, полного аналога которому нет в мире, открыли первый НБИКС-факультет на базе МФТИ, где я был деканом, а теперь являюсь научным руководителем. Главная наша цель ─ воспроизвести природоподобные технологии, системы: от энергетики, медицины до искусственного интеллекта.

Досадно, что палки в колеса пытаются вставлять иные коллеги-ученые. Ведя борьбу персонально со мной, они ведь рикошетом наносят удар и по науке в стране.

─ А чем вы так не угодили, Михаил Валентинович? И на выборах в Академию вас прокатили, и в должности директора Института кристаллографии в 2013 году не утвердили…

─ Что касается выборов в академики, на соответствующих моей научной специализации секции и отделении РАН тайным голосованием я был избран практически единогласно. А дальше начались интриги на общем собрании Академии, роль которого ─ лишь формально подтвердить результаты выборов в профильном отделении. Там голосуют сотни людей ─ специалистов из других областей. Они-то мне и накидали "черных шаров"… Такое голосование ученых, не имевших ни малейшего представления о моей научной деятельности, без единого публичного выступления "против" и открытого обсуждения, не могло произойти без целенаправленной режиссуры с использованием самых разных методов, включая оголтелую кампанию в ряде СМИ.

Всякое было: непонимание, предательство, открытая вражда и подковерная борьба

Теперь об утверждении в должности директора Института кристаллографии. Комиссия президиума РАН признала институт одним из лучших в Академии, а потом члены этой же Академии дважды проголосовали против моей кандидатуры на пост директора, который к тому моменту я занимал уже пятнадцать лет. Есть логика?! Это действие стало прямым продолжением кампании против меня.

Видимо, кто-то решил, будто я собираюсь претендовать на место президента РАН. Ну и, конечно, фрондирующая часть Академии клюнула на пропагандистский жупел про "братьев Ковальчуков". Мол, хоть так, но свое "фе" выразим. Вот, думаю, такая подоплека.

─ Это вам сильно мешает в жизни? Подобные причинно-следственные связи?

─ Мешает, скорее, мой характер, эмоциональность иногда чрезмерная, не знаю… Помню, еще в самом начале работы в Институте кристаллографии сотрудница нашей лаборатории написала мне шутливое посвящение:

"Движенье жизни неумолимо, в конце награда,
Пусть не угаснет движенья стимул – костер под задом".

Хоть и шутка, но доля правды есть. Анатолий Петрович Александров мне как-то сказал: "Я в молодости был как ты. Все бегал, чего-то добивался, предлагал идеи, а от меня все отмахивались". С высоты прожитых лет понимаю, что очень многих раздражала и раздражает моя активность, излишняя инициативность. Всякое было: непонимание, предательство, открытая вражда и подковерная борьба. Одна история с защитой моей докторской диссертации чего стоит ─ и доносы писали, и подложные отзывы, и на ВАК пытались давить.

─ И все-таки про младшего брата, про Юрия Валентиновича, вы не ответили.

─ Наверное, знаете, что он тоже физик по образованию, доктор физико-математических наук, в тридцать пять лет стал лауреатом Госпремии… Но у брата давно своя жизнь, если захочет, сам прокомментирует все, что сочтет нужным. Поймите, я переехал в Москву сразу после окончания ЛГУ, еще в 1970 году, поскольку моя жена отсюда родом. Лена ─ дочь известного историка, академика Юрия Полякова, сама специалист по истории Ирландии. На работу меня направили в Институт кристаллографии АН СССР. Здесь я, как говорится, прошел путь от стажера-исследователя до директора института, доктора наук, профессора и члена-корреспондента РАН. Мой брат в это время двигался своим путем. Сначала делал научную карьеру и, кстати, очень успешную. Потом перешел в абсолютно новую для себя бизнес-сферу, и столь же успешно. Про его окружение и друзей надо говорить с ним.

Я рассказываю о себе. Нередко меня спрашивают о знакомстве с президентом страны. Моя первая встреча с Владимиром Путиным случилась здесь, в Курчатовском институте, 1 октября 1999 года. Собственно, это даже нельзя назвать полноценной встречей. Тогда еще премьер-министр Путин присутствовал на открытии синхротрона, на тот момент я не входил в руководство Курчатника, в подготовке мероприятия не участвовал, стоял в общей группе, в задних рядах.

─ А как вы оказались на должности директора Курчатовского института, оставаясь при этом руководителем академического Института кристаллографии?

─ Евгений Павлович Велихов, с которым мы знакомы с начала восьмидесятых годов прошлого столетия, пригласил меня возглавить синхротрон. В его строительстве участвовал Институт кристаллографии. Я согласился, поскольку это моя научная специализация. А в 2005-м Велихов предложил занять пост директора Курчатника. Поначалу я отказывался, поскольку не был уверен, что потяну, но Евгений Павлович умеет найти нужные аргументы. Когда я только пришел сюда, институт был не в лучшем виде, да и встретили меня настороженно. Как и всюду в девяностые, часть сотрудников неплохо приспособилась к новым рыночным реалиям, поэтому мой приход был воспринят, мягко говоря, не очень доброжелательно. Боялись нового, изменений. Письма строчили регулярно и в газету "Правда", и в прокуратуру, и в администрацию президента…

─ Согласно подписанному Владимиром Путиным перед Новым годом указу, в ближайшие пять лет вам предстоит исполнять обязанности президента Курчатовского института. Как при этом вы рассчитываете быть деканом физического факультета Петербургского университета, заведовать кафедрой на физтехе в МГУ и вести еженедельную программу "Истории из будущего" на Пятом канале?

─ На телевидение я попал случайно. Когда зазвучала тема нанотехнологий, ко мне обратились с "Культуры", попросили об интервью. Один разговор вылился в цикл из десяти передач. Через какое-то время мы перешли на Первый канал, но там пробыли недолго. Да, надо популяризировать науку, но не в полвторого же ночи! Потом на Пятом канале начали менять формат и сетку вещания, нашей продюсерской компании "АСС-ТВ" предложили перейти к ним.

В течение дня записываем сразу четыре выпуска на месяц вперед, которые затем показывают раз в неделю. Конечно, нагрузка для меня серьезная, но в чем-то это и развлечение, вернее, гимнастика для ума. Кто-то кроссворды решает, а я блоком записываю телепередачи на самые разные темы. Сначала говорим, допустим, об освоении Арктики, потом ─ о генетике, еще через час ─ об археологических раскопках или синхротронном излучении.

Что касается работы деканом на физфаке моего родного университета в Питере, вы должны понимать: я никогда не пытался взвалить на себя весь ворох административных обязанностей. Это касается, к слову, и Курчатовского института. И без меня есть кому подписать различные бумажки, приказы, распоряжения. Рутину вполне можно доверить надежному и грамотному заместителю. И оперативную деятельность я тоже никогда не стремился подчинить себе. На мой взгляд, руководитель должен отвечать за стратегию, выбор приоритетов, расставлять правильных, проверенных специалистов на ключевых направлениях. Тогда не требуется ручное управление, система становится автоматической и позволяет освободиться от оперативной текучки. Для меня это крайне важно как для человека творческого.

В организационном отношении считаю это своим достижением. Сначала отработал метод в Институте кристаллографии, там было пятьсот сотрудников, потом перенес принцип и на Курчатник, где сегодня во всех его институтах трудится более двенадцати тысяч человек.

─ Не работой единой, Михаил Валентинович…

─ Как ни парадоксально прозвучит, я отдыхаю работая. Можно ведь менять род деятельности, чем шире спектр, тем ярче картина!

С молодости увлекался поэзией, люблю Ахматову, Цветаеву, Пастернака, Пушкина, много стихов знаю на память и сейчас, пожалуй, смогу прочесть наизусть большие разделы из Пушкина: из "Евгения Онегина", "Бориса Годунова", "Медного всадника"…

Уже в зрелом возрасте неожиданно открыл для себя… вино. Я ведь советский человек, вырос во времена, когда в продаже было сухое и крепленое. Ни в сортах, ни в марках никто толком не разбирался. Откуда? Потом обнаружил: вин гораздо больше, чем можно даже представить. И случилось это откровение в Америке, куда в 90-х годах я частенько летал в командировки. Приходишь на прием по случаю открытия научной конференции, к тебе подлетает официант: "What do you like to drink?" Мол, что выпить желаете? Я дежурно отвечал: вино. Тут же начинались уточняющие вопросы: белое или красное, французское или калифорнийское, урожай какого года... Мне это надоело, и я решил изучить историю вопроса. В итоге собрал большую библиотеку по вину. Есть издательство BBPG, в котором вышла серия шикарных книг о винах Франции, Италии, Испании, Грузии, Австралии... Весь мир! А теперь, наконец, и о России.

─ Вина надо пить, а не читать.

─ Вот! Начитавшись, начал потихоньку собирать. Был момент, работал в Италии, мы с семьей часто ездили туда на отдых. Поскольку не люблю растительное времяпрепровождение, вроде бы цель появилась: полистаешь справочник и ищешь вино конкретного производителя и года урожая. Повышаешь общую культуру. В итоге подобралась очень неплохая коллекция.

─ Винный погребок?

─ В виде книжного шкафа.

─ Есть любимые "произведения"?

─ Мне важно было разобраться. У меня есть знакомые, покупающие раритетные экземпляры бутылок на аукционах, хранящие их в специально оборудованных комнатах в банках… Нет, я подобным не занимаюсь. Когда понял, что отличаю винодельческие регионы, чувствую нюансы, успокоился. Удовольствие не должно становиться работой. Я ведь не планировал превращаться в профессионального сомелье.

Пожалуй, сегодня отдаю предпочтение отечественному вину, в первую очередь южно-российскому и крымскому. Поверьте, многие наши вина не уступают известным иностранным маркам и уже, как и раньше, получают заслуженное международное признание. Например, красное вино из автохтонного сорта винограда "красностоп золотовский", известного еще с античных времен, ничуть не хуже тосканского…

Что еще? Люблю путешествовать, неплохо знаю историю, живопись и архитектуру, поскольку сначала готовился стать искусствоведом, собирался поступать на истфак университета, даже когда-то водил экскурсии по Ленинграду…

─ За деньги?

─ Нет, конечно! В качестве хобби. Могу рассказать практически о каждом доме в центре города, на Невском проспекте, в петербургской Коломне, провести по пушкинским местам, рассказать о Петербурге Достоевского…

Я много работаю и, чтобы не зацикливаться только на делах, время от времени стараюсь переключать мозги на что-то иное. Помните, у Карла Маркса? "Что такое отдых? Перемена занятий". Все зависит от фантазии, от стремления не сделать жизнь скучной и однообразной.

В какой-то момент я увлекся отечественными автомобилями. Первой машиной, которую научился водить еще в десять лет, была отцовская "Победа". И сегодня могу с закрытыми глазами перебрать карбюратор, поскольку не одиножды проделывал эту операцию. Даже на берегу Чудского озера в Эстонии, в тридцатиградусный мороз! Как-то в лесу менял лопнувшую полуось. Ну и так далее… Подобное не забывается!

Зная о ностальгической любви к старым советским машинам, мне на юбилей подарили "Победу", точно такую же, что была в нашей семье много лет. Вместе с библиотечкой о продукции советского автопрома, которую собрал, использую эту "Победу" для патриотического воспитания внуков, объяснения им устройства автомобиля.

Снегокаты еще люблю. Ну где в Европе тебе позволят промчаться на них всласть? А у нас ─ раздолье! Вернешься вечером с работы на дачу, сделаешь кругов десять на скорости под сто километров и ─ полный порядок. Голову прекрасно прочищает! Скорость, риск ─ всегда адреналин. Правда, в этом году почти не удалось погонять из-за капризов погоды.

Моя любовь к Петербургу-Ленинграду получила весьма конкретное выражение: все стены моего кабинета, можно сказать, "покрыты" изображениями родного города ─ от фотографий до рисунков никому не известных самодеятельных художников. Среди них особое место занимают изображения очаровательной колокольни собора Николы Морского, построенной архитектором Чевакинским на берегу Крюкова канала. Помимо восхищения и любования этим архитектурным шедевром, здесь много личных ассоциаций. Помню, в первом классе меня не встретила нянька после уроков, я пошел домой сам, остановился на мосту через канал и начал размахивать портфелем. Крутил до тех пор, пока тот не вырвался из моих рук и не плюхнулся в воду. Но не утонул, а медленно поплыл по течению. Тут и няня подоспела. Она быстро сориентировалась, нашла какого-то морячка, который сел в шлюпку и выловил набухший портфель. Мы вернулись домой, где мама по одному вынимала размокшие учебники, отвешивала мне подзатыльник книжкой и клала ее сушиться на печку. Вот в том числе из-за таких воспоминаний и люблю картины с Крюковым каналом!

Имеет смысл заниматься хобби, пока есть эмоциональный настрой, а собирать механически глупо. Это же один из способов сохранять интерес к жизни. Такому подходу я научился у родителей. Несмотря на трудности, которые им, как и всему военному поколению, пришлось вынести, они никогда не теряли присутствия духа и позитивного взгляда на мир. К сожалению, мама ушла в 1998-м, а папа прожил почти 98 лет и умер два года назад. До последнего дня он оставался любознательным человеком, ему до всего было дело. Надеюсь, в этом мы с братом похожи на отца…

Мама любила повторять: "Глава семьи у нас папа, а я ─ шея. Куда поверну, туда и смотрит". Во время войны они каждую неделю отправляли друг другу письма. Такой эпистолярный роман. Эти пожелтевшие листочки бумаги удивительным образом сохранились, впервые я прочел их совсем недавно. И, знаете, по-иному взглянул на отца. Он был полковником, много лет занимался историей блокады Ленинграда и казался мне иногда чересчур суровым, а в письмах я увидел тонкого, нежного, любящего близких человека.

Именно родители научили меня более всего ценить и дорожить семейными отношениями. Безусловно, дружба тоже важна, но тут, понимаете, какая штука… Я человек компанейский, у меня всегда было много приятелей, однако круг близких людей оставался ограниченным, узким. И это нормально. Как у Пушкина: "От делать нечего друзья". Это хорошо в детстве. Вместе гуляли, мяч гоняли, в речке купались... Общие увлечения, одна компания. Тогда день длился дольше, чем сегодня неделя или месяц. Известный парадокс! А потом люди вырастают, двигаются по жизни с разной скоростью и в разные стороны, и вдруг оказывается, что их ничего не связывает, кроме воспоминаний. С годами дружба приобретает окраску ─ и возрастную, и, если хотите, статусную. С тех давних, школьно-институтских времен я сохранил, по сути, единственного друга ─ Гарика Коржавина, с которым мы вместе учились. Потом наши жизненные дороги расходились, опять сходились.

Сегодня Георгий Анатольевич Коржавин ─ генеральный директор концерна "Гранит-Электрон", одного из крупнейших оборонных предприятий в стране. Но и это не каждодневная дружба. У каждого свои дела, заботы. Много лет назад, уезжая из Ленинграда, я рыдал, не мог представить, как буду жить без привычного круга друзей, знакомых. Тем не менее выжил ведь!

─ С глаз долой ─ из сердца вон?

─ Скорее, как говорили древние, panta rhei. Все течет, в один поток дважды не вступить.

Половину жизни ─ если не больше! ─ мы проводим на работе, естественно, что основной круг общения составляют коллеги. Но дружить с подчиненными сложно, согласитесь, это все-таки иное…

В начале 90-х мы построили дачу в деревне под Наро-Фоминском. Никто из нашего окружения тогда домами еще не обзавелся, и вся компания завалилась на Новый год к нам. Там даже отопления не было, разожгли печь, набились в одну комнату, спали вповалку на полу, а на улице ─ минус тридцать… Но, знаете, все остались довольны. И так продолжалось несколько лет. Я косилку привез из Америки, так мы ее с рук на руки передавали… А потом мне понадобилось перевезти из города телевизор, и оказалось, что некого взять в помощники. Все построили дачи, сидят по своим домам. В гости на рюмку чая не зазовешь!

К счастью, есть семья и очень небольшой круг близких людей. Это остается с тобой навсегда…