Чаепития в академии: Океан у кремлевских стен

Быть в первых рядах всегда почетно, хотя и трудно. А если человек не может иначе?! Федор Михайлович Митенков — очень известный ученый и конструктор в той области, которая всегда была "секретной", и только сейчас приоткрывающей свои "отсеки", "шлюзы" и "пристани".

Я пользуюсь "морской" терминологией не случайно: к Мировому океану академик Митенков имеет прямое отношения. Созданные под его руководством ядерные энергетические установки позволяют судам и боевым кораблям сколь угодно долго находиться в открытом море, а ударным подводным лодкам дежурить у любых берегов любого потенциального нашего противника. Кто-то образно сказал, что Ф. М. Митенков относится к тем немногим людям, которые "заставили волны Мирового океана биться о стены Кремля".

Он был среди первых, кто за создание океанского флота нашей Родины получил Государственную премию и звание Героя Социалистического труда.

А в 2004 году академику Митенкову присудили престижную премию "Глобальная энергия". И опять-таки одному из первых. Во время представления лауреата я надеялся услышать, что речь пойдет о ледоколах, о крейсерах, о лодках, но об этом не было сказано ни слова! Прозвучало лишь одно: "за разработку физико-технических основ и создание энергетических реакторов на быстрых нейтронах". Неужели это самое главное? Нет, просто считается, что "мирные" работы академика более важные для мировой общественности. С таким утверждением можно, конечно, спорить, но главное все-таки в другом: и в этой новой области современной науки и техники Федор Михайлович был среди первых!

Я знаком с академиком Ф. М. Митенковым давно, еще в тех пор, когда фамилию его нельзя было упоминать в открытой печати, и в особенности в связи с океанскими подводными лодками. Жизненные пути наши пересекались много раз, но спокойно и откровенно поговорить не удавалось. К счастью, время пришло сейчас. Я поинтересовался у Федора Михайловича:

— Прошлое постоянно напоминает о себе?

— Я постоянно возвращаюсь в 50-е, 60-е, 70-е годы.

— Почему?

— Стараюсь понять главное: тогда мы решали глобальные задачи, добивались поразительных успехов, делали все очень качественно, почему же сейчас работаем иначе? Что с нами произошло? Куда подевались основные принципы жизни? С удивлением смотрю, что делается на самом "верху" — многие ошибки очевидны, но почему они не волнуют высшее руководство страны?!

— К сожалению, чаще всего мы не находим ответов, потому что многое, что делается, находится за пределами логики и нормального мышления. Так что нам, пожалуй, остается одно: пытаться из прошлого отобрать лучшее и показать, как им можно воспользоваться.

— Согласен.

— У вас висит три фотографии: ледокол, атомная станция и подводная лодка. Это символы?

— В определенной степени, да. Это три направления атомного машиностроения, по которым мне довелось работать вплотную. Дополнительно я занимался циркуляционными насосами на ледоколе "Ленин". Они там стоят горизонтально. С этими насосами произошло несколько интересных случаев. Но начать следует чуть издалека. Не возражаете?

— У нас ведь вольные разговоры…

— Итак, я закончил физический факультет Саратовского университета. Мечтал заниматься чистой наукой. Меня зачислили в аспирантуру, я уже опубликовал к тому времени две работы в "Докладах Академии наук". Но тут случилось непредвиденное… Оказывается, из Москвы приезжала специальная комиссия. Она работала только с ректором и деканом. Выясняли "подноготную" студентов. Комиссия отбирала выпускников. Вскоре из Москвы ректору пришло распоряжение, в котором были перечислены выпускники, нужные 1-му Главному управлению (ПГУ). Это было страшно засекреченное атомное ведомство. Мой научный руководитель очень хотел, чтобы я продолжал работу на его кафедре. Он уговорил ректора не отпускать меня и оставить в аспирантуре. Ректор сначала сопротивлялся, но потом согласился. Я начал выполнять учебный план, вел исследовательские работы. И вдруг распоряжение из Москвы: отправить меня немедленно в Горький на завод, который во время войны выпустил сто тысяч пушек. Ректор получил от своего министра строгий выговор, а я изрядно "скис" — мне было совсем не интересно заниматься артиллерией. Мои попытки как-то освободиться — дошел до заместителя министра оборонной промышленности! — ни к чему не привели. Тогда я не знал, что все распоряжения ПГУ выполняются беспрекословно!

— Красная линия на документах вызывала дрожь даже у самых непокорных! Впрочем, никто не отваживался спорить с ведомством Берии, не так ли?

— О своей будущей работе я понятия не имел. Попал на прием к высокому начальству. Это был Василий Михайлович Рябиков. Он популярно объяснил мне, что если буду и дальше упрямится, то попаду туда, где никаких университетов ближе, чем за тысячу километров нет. Мне ничего не оставалось, как выполнять тот приказ, что пришел из ПГУ. На заводе в Горьком было создано Специальное конструкторское бюро. Меня встретил его руководитель Анатолий Иванович Савин. Спрашивает: "Вы чем любите заниматься — рисовать или рассчитывать?" Я испугался, так как понял его буквально: "рисовать" — то есть чертить. Нет, отвечаю, лучше буду рассчитывать. И за мной закрепили обоснование гидродинамики проточных частей компрессоров диффузионных машин…

— Не будем углубляться. Для непосвященных поясню, что речь шла о разделении изотопов урана. Методом диффузии получался уран-235, необходимый для бомбы.

— Ситуация была сложная, процессы не изучены. Литературы никакой нет. В то время в авиации занимались переходом на сверхзвуковые скорости, а потому все было засекречено. У нас было что-то похожее. Однако проблему я все-таки решил, и это создало определенный авторитет в коллективе.

Только факты: "К 1950 г. диффузионная технология в СССР была освоена, а созданные производственные мощности стали давать по нескольку десятков килограммов урана 90%-ного обогащения. ОКБ завода №32 продолжало разработку и освоение производства все более совершенных конструкций диффузионных машин. Всего за период 1946 — 1957 гг. в ОКБ было разработано 25 типов диффузионных машин, 12 из них выдержали комплексные приемные испытания, 9 запущены в серийное производство".

Когда Игорь Иванович Африкантов стал главным конструктором и начал работу над атомным ледоколом, он пригласил меня к себе. Спрашивает: нужно ли нам кому-то поручать проектирование циркуляционных насосов или сделаем сами? Я попросил пару дней на раздумье. Утром говорю Главному, что если мы можем делать хорошие компрессора, то почему не сделать и насосы?! Так начали работать на "Ленин". Моя инициатива — поставить насосы горизонтально. Это было нестандартное решение. После непродолжительной борьбы мое предложение было принято. Сделали насос. Провели все необходимые испытания. Закончили их. Проходим мимо стенда, я останавливаюсь. Говорю: давайте еще раз включим. Включаем и… насос не запускается! В чем дело? Ломаем все головы, ничего придумать не можем… Потом я предположил, что мы пытались запустить теплый насос, а потому он и отказывает. Анализирую столь необычное состояние, понимаю, что слегка изгибается вал и его зажимает в подшипниках. Несколько минут прошло и насос запустился. Значит, моя догадка верна. Сделали небольшое приспособление, и все стало работать нормально.

- Вы этот случай запомнили, потому что начали работать впервые на ледоколах?

— Не совсем. История имела неожиданное продолжение. Мне кажется, эта история очень хорошо иллюстрирует нашу конструкторскую работу… Итак, продолжение. В 1988 году пригласили меня японцы прочитать им цикл лекций. Рассказали они мне о своем проекте — экспериментальной ядерной установке на судне. Двадцать лет они ее разрабатывали, но ничего толком не получалось. Неприятности следовали одно за другим. Вот и решили они со мной проконсультироваться. Показали мне модель. Смотрю, насосы стоят у них горизонтально. Я тут же им говорю, что установка работать не будет. Всполошились: почему? Я объясняю им суть дела. Более того, сообщаю им, что мы завершили работу над проектом новой АЭС, где поставили насосы горизонтально. Они попросили помочь им. Заключили контракт, и ОКБМ предоставило им техническое решение. Потом они прислали нам весь проект за заключение. Это было очень кстати, потому что шли 90-е годы и трудности с финансированием были у нас немалые. Зарубежные контракты тогда нам очень помогли.

— Отношения с японцами хорошие?

— Деловые и полезные. И не только с ними — со многими зарубежными странами. У нас очень хорошая экспериментальная и испытательная база, плюс к этому большой опыт в создании ядерных энергетических установок.

— Их закупают?

— Мы готовы поставлять им и любой другой стране, к примеру, парогенераторы. Но уже в готовом виде, не раскрывая детали конструкции и изготовления. Там множество "ноу-хау", огромное количество уникальных и оригинальных технических решений. Мы понимаем их ценность, а потому, в отличие от многих, не намерены их распродавать подешовке.

— Спасибо…

— В 1994 году была международная конференция в Лионе. Там мы впервые заявили о новом принципе создания установок для малой атомной энергетики. Французы окружили меня, начали расспрашивать. Нетрудно было определить, что они занимаются атомными лодками. Устроили мне встречу с высокими чиновниками, которые занимаются атомной промышленностью. Тут же начали предлагать создать совместные предприятия, производить на них новые установки. Я им отвечаю: мы готовы сами их делать для вас. Смотрю, они поувяли. Видно уже привыкли, что из России можно все получать бесплатно, даже прекрасные идеи, до которых им расти еще и расти.

— Купят они одну установку, изучат ее и поймут, чем она хороша?

— Это сделать нелегко. Во-первых, ее надо разрезать и разобрать на детали, а в контракте мы оговариваем, что этого делать нельзя. Если требуется, то умеем хорошо защищать свою продукцию. Кстати, только сейчас впервые принято решение о том, что мы можем кое-то показать зарубежным коллегам.

— И кому?

— Китайцам. Они строят экспериментальный реактор, и у нас с ними заключены все необходимые контракты.

— Этой технологией располагаем в мире только мы?

— Конечно.

— Объясните мне, пожалуйста, почему по сравнению с западниками, в особенности с американцами, мы тратим денег в десятки раз меньше, а результаты подчас получаем лучше? Это особенность русского характера?

— Это уже философский вопрос. Об этом я сам долго размышлял. Я глубоко убежден, что российские конструкторы существенно более изобретательны, чем американские, к примеру. Да, они плохо организованы, но найти решение необычной задачи они более способны. Это я сужу по кругу тех людей, с кем постоянно контактирую. И число их велико! Причем есть еще один серьезный момент. У меня создается впечатление, что если россиянин увлечен каким-то делом, то он совершенно не думает о каких-то материальных благах, о деньгах. Подчас премии и деньги его находят, но это случается вопреки его устремлениям. Это какая-то психологическая область, которая требует изучения специалистов. Сейчас у молодежи это чувство утрачивается, что влияет на других качества характера.

— "Американизация", следовательно, пагубна?

— Кто в Америке обеспечивает науку? Иностранцы! Те, кто имеет деньги, нанимают ученых из других стран, и те решают нужные им проблемы. Кстати, сейчас эффективность науки США может измениться в худшую сторону, так как Китай призвал всех китайцев вернуться на историческую родину. И этот призыв услышан! Крупные ученые и специалисты едут в Китай, причем их материальное обеспечение подчас лучше, чем на Западе.

— По-моему, вы симпатизируете Китаю?

— Они мне нравятся. Идут вперед целенаправленно. У них в начале перестройки были умные руководители, и это во многом определяет их успех. И они не стесняют учиться у всех, в том числе и у нас. Приезжают, расспрашивают, интересуется всем, и это не может не нравится.

— Я был чрезвычайно удивлен, когда среди туристов, идущих на атомном ледоколе на Северный Полюс, были и китайцы…

— Поверьте мне, они не развлекались, как шейхи из Саудовской Аравии! В таком необычном походе они работали: изучали, как ведет себя ледокол в условиях тяжелых льдов.

— Это особенно странно, учитывая, что в Китае нет ни ледоколов, ни льдов, через которые они должны идти. Почему их так интересуют ледоколы?

— Это общий интерес к новому. А ледокольный атомный флот — явление уникальное в истории человеческой цивилизации. Видите, я не говорю, что это только наш опыт, хотя мы единственная страна, обладающая таким флотом. Такие ледоколы — это вершина атомного машиностроения.

— Вас удивило, когда они начали возить туристов на Полюс?

— Нет. Это одна из форм зарабатывания денег. А сам по себе рейс туда не особенно труден. Для нас, создателей таких кораблей, экспедиция на Полюс — логический шаг новой "профессии" ледоколов. Технической сенсации нет, хотя общественный резонанс после первого рейса был велик.

— А что вас удивило в этой области?

— Мы завершили строительство сухогруза, провели его швартовые испытания. На нем была наша энергетическая установка. И сразу же сухогруз их Черного моря пошел своим ходом во Владивосток. Это казалось фантастикой! Представляетесь: все решились на это! Ведь было множество разговоров о разных там "радиоактивных следах" и прочее. Сухогруз был абсолютно "чистым", хотя, поверьте, за ним следили и американцы, и европейцы. Они опробовали самую чувствительную аппаратуру, и ничего не смогли обнаружить. Они вынуждены были признать, что атомная энергетическая установка превосходна.

­

- У нас же молчание?

— Мы не умеем, к сожалению, использовать эффективно те достижения, которые даже очевидны. Сухогруз "Севморпуть" ходил по Юго-Восточной Азии, перевозил грузы. Казалось бы, используй его преимущества, зарабатывай деньги, тем более, что такого судна ни у кого нет… Но подавляющее большинство наших людей даже не подозревает, что у нас есть такой уникальный морской гигант.

Только факты: "В январе-марте 1989 г. был осуществлен первый коммерческий рейс судна с 29 500 т груза, размещенного в 70 лихтерах, из Одессы во Владивосток. Маршрут: Черное море — проливы Босфор и Дарданеллы — Гибралтарский пролив — мыс Доброй Надежды — Сингапур — Владивосток. Многолетний опыт эксплуатации атомного лихтеровоза-контейнеровоза "Севморпуть" в Арктике и на международных линиях продемонстрировал возможности его использования в любом районе Мирового океана.

С момента начала работы "Севморпуть" прошел 302 000 миль, перевез более 1,5 миллиона тонн грузов, осуществив за это время лишь одну перезарядку реактора.

К сожалению, начатое в 1990 г. строительство второго лихтеровоза-контейнеровоза на заводе "Залив" было прекращено".

— В нынешние времена не любят вспоминать о прошлом. Вернее, вытаскивают из него только плохое, будто ничего хорошего в стране и не было!

— Атомный ледокол работал во льдах более года. Он давно уже прошел вдоль всего Северного Морского пути. Всем понятно, какая колоссальная выгода от надежной ледокольной техники в Арктике. Казалось бы, используй уникальные возможности в полной мере! Можно транспортировать грузы из Японии, Китая, Юго-Восточной Азии в Европу, получать огромную экономическую выгоду. Причем Северный Морской путь был снабжен станциями наблюдения, пунктами связи. Их нужно было развивать. Однако все было порушено, осталось одна-две точки, откуда поступают метеосводки — вот и все! Много подобных вещей происходит в России. При таком подходе ни о каком экономическом росте говорить нельзя, его просто нет и не будет. Я не видел и ничего не слышал о том, что есть какие-то государственные программы.

— Наверное, если бы они существовали по Северу, то вы обязательно о них бы услышали!

— Это так. Мы продлили ресурсы работы на всех ледоколах, и за счет этого Север сейчас "дышит". Но что будет через пять-шесть лет, когда потребуются новые ледоколы? Их ведь нет, "50 лет Победы" строится очень медленно.

— Я слышал что-то о программе освоения Севера…

— Возможно, она есть и надежно хранится в портфелях чиновников. Но средств нет… Что это непонимание? Трудно в это поверить, потому что ситуация очевидна. Без ледоколов Арктика как бы "заперта", она превращается в белую пустыню.

Только факты: "Использование атомных ледоколов "Ленин", "Арктика", "Сибирь", "Россия", "Советский Союз", "Ямал", "Таймыр" и "Вайгач" позволило увеличить продолжительность навигации в Арктике с трех месяцев до десяти, а в Западном секторе Арктики транспортные операции осуществляются круглогодично.

В 1977 г. ледокол "Арктика" прошел впервые до Северного полюса, в 1978 г. ледокол "Сибирь" провел торговое судно до Берингова пролива всего за 18 дней несмотря на тяжелые льды.

Ледокол "Арктика" накануне своего 25-летия целый год интенсивно работал на ледовой трассе без захода в порты".

— Но под этой "пустыней" ходят атомные подводные лодки?!

— Ядерные установки для них всегда были на первом плане. В то же время мы постоянно занимались "быстрыми реакторами". И это была очень интересная и чрезвычайно трудная работа. К ней подступались американцы. Потерпев неудачу, прекращали исследования. Потом снова возвращались к ним и вновь отступали. Мы же настойчиво шли вперед, преодолевая один барьер за другим.

— Это было так необходимо?

— Мы понимали, что за "быстрыми реакторами" будущее. БН-350 проработал 25 лет. Ресурс БН-600 продлен до сорока лет. Понятно, что приобретен колоссальный опыт, которого ни у кого в мире нет. Не буду скрывать, мы постоянно сталкивались со сложнейшими научно-техническими проблемами. Подчас даже не знали, как к ним подступиться. В конце концов, находили оптимальные решения. Это была схватка с будущим, и мы ее выиграли. Реактор все время работает в натрии, там высокие температуры. Мы долго переживали за затворы: как они поведут себя? И только через 20 лет обнаружили проблемы. Потребовался небольшой ремонт. Мы его провели. Но повторяю: через 20 лет! Эта информация на вес золота, потому что все, кто намерен эксплуатировать "быстрый реактор" столкнуться с такой проблемой. И подобных задач множество.

Только факты: "Быстрые реакторы наиболее подготовлены к использованию уран-плутониевого топлива, в том числе на основе оружейного плутония. БН-600 способен сегодня потреблять до 0,6 т плутония в год. Один блок БН-800 рассчитан на использование 2,3 т плутония для начальной загрузки и 1,6 т для ежегодной подпитки. Загрузка всего топливного цикла составит около 10 т оружейного плутония. К настоящему времени более 2 тысяч твэлов на основе смешанного топлива прошли испытания на БН-350 и БН-600".

— В чем, на ваш взгляд, главная особенность такой работы?

— На первых реакторах мы не занимались экономическими проблемами — нас не интересовала прибыль и все такое прочее, что присуще рынку. Главное — это надежность и безопасность. Поэтому и добились успеха. Если бы главенствовала коммерция, то ничего не получилось бы. Это я продолжаю заочный спор с теми чиновниками, которые во главе угла ставят выгоду. Хочу им вновь напомнить: ничего путного у вас не получится, если экономические расчеты не лягут на современную технику и технологию. Рано или поздно пузырь ваших расчетов лопнет.

— Но подобные эксперименты, как "быстрые реакторы", дорого обходятся государству?

— Это так. Однако со временем ситуация меняется. Еще полвека назад никто не мог и подумать, что электроэнергия, получаемая на АЭС, будет дешевле, чем на тепловых станциях. Сегодня это так. Скоро и "быстрые реакторы" станут экономически выгодными и оправданными. Уже сегодня на БН-800 мы видим, как сделать систему дешевле и эффективней. Такова логика развития всего нового, и изменить ее нам не дано.

— Что вы предлагаете?

— Надо сосредоточить все усилия именно на БН-800, не растрачивать силы на другие проекты. Здесь нам ясно, что делать. А в тех идеях, которые витают по кабинетам, чаще всего ничего путного нет.

— Такое впечатление, что вы ведете с кем-то спор?

— Он идет постоянно. Убежден, работы на БН-800 надо форсировать, чтобы не отдавать приоритеты. Власть, к сожалению, не понимает. И это меня очень расстраивает.

— Ситуация изменилась…

— Я понимаю, что стратегия должна быть иной. Раньше на любое действие потенциального противника мы должны были искать противодействие. Будь то на воде, в океане, на суше или в небе. "Холодная война" как будто бы закончилась, но меня беспокоит, что разоружение получается каким-то односторонним. Буду говорить только о своей области — насчет ядерных боеголовок ничего не знаю. Атомные лодки у нас выведены из строя, сокращение огромное. Но почему у них атомный флот растет? Общее число крылатых ракет увеличивается. И так далее. Американцы выходят из договоров, которые мы заключали. Почему? У них изменилась стратегия? Но как мы реагируем на вызовы нового времени? Не призываю начать "штамповать" новые атомные лодки, но все-таки я хотел бы знать, какова наша военная стратегия сегодня. И не только она.

— Что вы имеете в виду?

— Ту же ситуацию с атомными станциями. Для нашей страны их создание — жесточайшая необходимость. История с АСТ в Нижнем Новгороде свидетельствует о полной беспомощности власти. Нам оставалось всего десять процентов, чтобы завершить ее. Оборудование, аппаратура, системы, — все было уже изготовлено. Заговорили о международной экспертизе. Особой необходимости в ней не было, так как у нас специалисты ничуть не хуже, чем западные, а подчас по многим вопросам и лучше. Хорошо — экспертиза прошла. Заключение однозначное: атомная станция теплоснабжения полностью отвечает современным требованиям и абсолютно безопасна. Они признали, что в мире нет такой установки, как наша. И что же?! Строительство АСТ было прекращено, все порушено. И разве кто-нибудь за такое варварство понес наказание?!

— Может быть, виновные не установлены?

— Их имена всем хорошо известны, они на слуху… А ситуация на Крайнем Севере или на том же Дальнем Востоке? Ясно, что без атомной энергетики там обойтись нельзя. Мы располагаем установками, которые способны дать людям электроэнергию, обогреть их дома. И что же? Правительство молчит, не идем нам навстречу, будто поставило для себя цель — убрать с Севера и Дальнего Востока всех россиян, превратить эти богатейшие края в пустыню, распродать их богатства.

- Вас считают злодеями и оборотнями?

— Это почему же?

— Вы создаете атомную станцию теплоснабжения рядом с ОКБМ, в вашем родном городе, где живут ваши дети и внуки, и совершенно не думаете о безопасности. Значит, своих детей вы не любите, не бережете, а потому и оборотни…

— Всегда находятся люди, которые ловят рыбку в мутной водичке. И они никаких доводов не воспринимают. Немцов на уничтожении нашей АСТ делал свою карьеру. Его никто в городе не знал, ничего он не сделал в науке, да и не мог, но на борьбе с атомной станцией теплоснабжения выделился настолько, что одно время Ельцин даже преемником своим его называл. Я говорил в глаза Немцову о его невежестве, публично это звучало, а потому могу и сегодня повторить эти слова. Ущерб городу и государству он нанес огромный, потому что затормозил и остановил развитие одного из важнейших и перспективных направлений в науке, технике и промышленности.

— Он ссылался на мнение масс!

— Психология толпы, не ведающей сути дела, вещь опасная, непредсказуемая, потому что ведет ее вперед не разум, а инстинкты. Это нечто первобытное, стихийное. Не думаю, что такого рода "обсуждения" проблем атомной энергетики могут принести хоть какую-то пользу.

— Говорят, что в корпусах АСТ организовано производство по разливу спиртных напитков — вина, шампанского, водки. Не кажется ли вам, что это своеобразный символ нашего времени? А можно ли восстановить АСТ?

— В 1986-м году нам оставалось доделать все чуть- чуть. Потом работы были заморожены. Кадры, подготовленные для АСТ, мы старались сохранить. Но уже через несколько лет люди не выдержали — ушли из отрасли, уехали из города. Потом все было разграблено… Нет, если говорить о создании новой АСТ в Нижнем Новгороде, то нужно начинать сначала, хотя, повторяю, необходимый опыт и знания у нас есть. Но, насколько мне кажется, нынешней власти это не нужно.

— А как пришла идея строить атомную станцию теплоснабжения именно в вашем городе?

— Идея принадлежит Анатолию Петровичу Александрову. Это случилось в начале 1977 года. В беседе он сказал, что "атомная котельная" — это, возможно, новое направление использования атомной энергии. Вскоре состоялось большое совещание, на котором мы, специалисты, обсуждали этот проект. В частности, было предложено делать не котельную, а станцию, вырабатывающую и электрическую, и тепловую энергию для отопления, и горячую воду для бытовых целей. Такое решение сняло бы вопрос о сезонной зависимости режима работы котельной. На том обсуждении академик Александров особый упор делал на безопасности. В частности, он заметил, что надо учитывать настороженность широкой общественности к строительству АЭС. Поэтому полная безопасность должна быть гарантировано. Именно под таким девизом мы работали над АСТ. Мы понимали свою задачу хорошо. Тем более у нас уже был богатый опыт создания ядерных установок для судов, кораблей и атомных станций.

Только факты: "В мае 1979 г. технический проект атомной котельной АСТ-500 в установленном порядке был рассмотрен и утвержден для рабочего проектирования. Вскоре после этого появилось постановление правительства, в котором были обозначены 10 крупных городов, в которых должно было планироваться строительство атомных котельных — атомных станций теплоснабжения (АСТ)".

— Хочу переключиться на другие темы, на тех людей, с кем вы встречались и работали. Кто из них произвел на вас наибольшее впечатление?

— Главная фигура для меня, конечно же, Анатолий Петрович Александров. Вторым, рядом с ним я поставил бы Андрея Анатольевича Бочвара. Они очень разные люди, но оба мудрые, великие ученые. Они не только сами умели нести ответственность за то, что делали, но и других этому учили. В науке, в конструкторской работе, да и в жизни — это необходимо для того, чтобы идти вперед.

— Я знаю, что вы контактировали со Славским. Что вам в нем нравилось?

— Между мной и Ефимом Павловичем была слишком большая дистанция. Он все-таки министром был, и таких, как я, Главных конструкторов у него было множество. Тем не менее, я просто обязан сказать о нем добрые слова. Первое: это был абсолютно надежный человек! К примеру, добился я для коллектива участок на берегу Волги. Решили там построить профилакторий, дом отдыха. Денег, конечно же, нет. Выделять их не будут, Что делать? Мои финансисты рассчитали, что кое-какие средства выкроить мы все же сможем. Еду к Славскому. Объясняю ситуацию. Он говорит, что по закону нельзя, и денег он дать не может. Однако заставляет написать меня заявление с просьбой выделить средства на профилакторий. В углу накладывает резолюцию: "Разрешаю!". А потом объясняет: "Это бумажка тебе денег не дает, но ты ее спрячь в сейф и строй свой профилакторий. Когда-то тебя обязательно прижмут, мол, неправильно расходуешь государственные средства. В критический момент достань и покажи эту бумажку. Думаю, она спасет тебя".

— Пришлось поступать так?

— Нет. Пронесло. Профилакторий построили. Но оцените ситуацию: Ефим Павлович мог просто отмахнуться, мол, не может разрешить. Однако он понимал, что такой профилакторий для коллектива нужен, и сделал все, чтобы защитить меня. Так что до сих пор наши люди именно Славского вспоминают добрым словом каждый выходной день. Да и многие проводят свои отпуска здесь… А еще у Славского было удивительно внимательное отношение ко всему новому. Он поддерживал все интересное, необычное.

— Вот у кого нужно учиться нынешним министрам!

— Им Ефиму Павловичу низко в ножки нужно поклониться, потому что почти все, чем они пользуются сегодня в разных отраслях промышленности, создано или им или с его помощью!… Итак, Славский внимательное следил за всем новым, что появляется в отрасли. Был такой случай. Появилось предложение о новом типе реактора. Идея родилась в Минске у одного ученого. Ему удалось убедить Славского, что реактор перспективен. Моему ОКБМ поручили проверить идею. Мы провели необходимые расчеты, сравнения, и вскоре я выдал заключение о бесперспективности этого направления. Я отказался продолжать работы. Тогда функции Главного конструктора взял на себя тот же ученый из Минска. Он продолжал работать, министр его поддерживал. Каждый год подводились итоги. Демонстрировалось все это на моделях. Когда Славский ехал в Минск, он приглашал меня с собой.

— Чтобы доказать, что вы ошиблись?

— Нет. Он знал, что если у меня будут возражения, то я обязательно их выскажу. Даже если это министру будет неприятно. У нас же не все могут "огорчать" своих министров, и Ефим Павлович хорошо знал эту особенность людей. Итак, приехали мы в Минск. Большое совещание. На нем докладывается новый реактор. Все хорошо, красиво, убедительно. Только вся система очистки газа показана маленьким квадратиком, мол, она располагается здесь. Мне же было ясно, что самая главная, наверное, даже неразрешимая трудность, заключается как раз в этом "квадратике". В реальности он превратится в гигантское здание, которые будет намного больше, чем здание реактора. Да и технология очистке необычайно сложная. Славский доволен докладом, торжествующе поворачивается ко мне, говорит: "Видишь, как все красиво и просто! А ты такие схемы показываешь, что и разобраться невозможно! Скажи честно: нужно делать такой реактор или нет?" Отвечаю, что в настоящее время реактор можно сделать даже на украинском борще, но надо ли?! Единственный раз я увидел, как Славский покраснел как рак, поднялся и начал кричать на меня, что никогда невозможно со мной договориться… Слушаю, молчу. Славский махнул рукой и ушел. Жили мы за городом, в коттеджах. Вышел вечерком прогуляться, встречаю Ефима Павловича. Вдруг он, почти извинясь, просит: "Приедем в Москву, найти свободное время и подробно расскажи о новых веяньях в реакторостроении, чувствую, что начинаю отставать. Договорились?"

— Выполнили просьбу министра?

— Конечно. Этот факт говорит о многом: дел у Ефима Павловича было множество, забот огромное количество — отрасль ведь на плечах, но тем не менее он и в отдельных направлениях развития атомной науки и техники старался не отставать. И это ему удавалось — нигде и никогда он не выглядел невеждой. Я, по крайней мере, за ним этого не замечал.

Только факты. Из доклада, направленного в правительство: "Состояние машиностроения — надежный индикатор состояния экономики, поскольку оно определяет уровень технической культуры, научно-производственный потенциал, стабильность и прогресс экономических процессов в стране. Без развитого машиностроения ни одна страна не может претендовать на лидирующую роль в мировой экономике. Поэтому тот факт, что в последние годы отечественное машиностроение не только не развивается, а постепенно и недопустимо быстро деградирует, расходуя не лучшим образом остатки научно-технического задела доперестроечных лет, должен послужить поводом для всестороннего изучения проблемы и принятия экстренных мер для ее положительного решения.

Считаю, что опыт ОКБМ типичен для большинства предприятий, которые раньше в значительной степени определяли развитие машиностроительной культуры в нашей стране. Поэтому информация о состоянии этих предприятий, трудностях, с которыми они встречаются в своих попытках эффективного использования в новых условиях имеющихся научно-технических и производственных возможностей, является одним из необходимых условий для делового решения задачи восстановления отечественного машиностроения".

— Прогресс же в вашей технике стремителен?

— Ну? как в автомобилестроении.

— ?!

— По механике автомобиль начала ХХ века от современного не отличается. Основы одни и те же. А прогресс виден отчетливо. Так и в реакторостроении. Для машиностроения в целом подобное характерно. Особенно много после аварий на АЭС "Три-Майл-Айленд" и в Чернобыле сделано по безопасности. Все мировое сообщество ученых и специалистов работало над этой проблемой, и, конечно же, сделано очень и очень многое. Так что потенциально опасная атомная энергетика может быть безопасной, если соблюдать все нормы и требования МАГАТЭ.

— Вы сказали бы такую фразу до Чернобыля?

— Нет, конечно. Не буду брать грех на душу, я не предполагал, что подобная катастрофа может произойти, но и столь же уверенно, как сегодня, я не мог говорить о безопасности атомной энергетики. К сожалению, человеческий фактор недооценивался, не в полной мере учитывалось, что оператор способен делать ошибки. Мало записать что-то в инструкции, надо обязательно помнить, что мы имеем дело с очень опасной техникой. Помнить об этом следует всегда и везде: от проектирования до эксплуатации установки.

— После Чернобыля атомная энергетика испытывала кризис. Какова ситуация сегодня?

— Совершенно ясно, что без гарантии безопасности атомной энергетики просто не будет.

Владимир Губарев