Чаепития в Академии: Что скрывает наша Земля?

"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". Это встречи с выдающимися учеными России. Беседы с ними ведет писатель Владимир Губарев. К сегодняшнему разговору приглашен академик Дмитрий Васильевич Рундквист — выдающийся ученый в области металлогении, минералогии и геологии рудных месторождений и обладатель удивительной биографии.

Его жизнь соткана из событий подчас невероятных, но тем не менее случавшихся. Не будь в знакомстве с ним, трудно даже поверить, насколько правдивы его рассказы о себе и предках. Свидетельствую — в них нет ни единого вымысла, хоть это и выглядит фантастически.

Из представления на Демидовскую премию: "Академик Д. В. Рундквист — выдающийся ученый в области металлогении, минералогии и геологии рудных месторождений… Многие годы он проводил научные изыскания по рудным формациям в различных регионах Советского Союза, включая Урал, Центральный Казахстан, Забайкалье, Дальний Восток… Его научные исследования охватывали практически все проблемы минералогии, петрографии и геологии рудных месторождений… Он основал научную школу по геодинамике и глобальному металлогеническому анализу с использованием компьютерных технологий… В сфере его научных интересов центральное место сегодня занимает проблема эволюции рудообразования в геологической истории Земли…"

Итак, Дмитрий Васильевич Рундквист получает Демидовскую премию.

Но ни учредители ее, ни неизменный руководитель Демидовского фонда академик Геннадий Андреевич Месяц не догадываются о том, что семья Демидовых сыграла, пожалуй, решающую роль в том, что отец и сын Рундквисты, получили высшее образование и стали горными инженерами.

Оказывается, дед лауреата работал у Демидовых, водил железнодорожные составы от Нижнего Тагила до Волги. Далее металл шел уже водным путем на север и на юг. В 1905-м году, когда Россия полыхнула революцией, он спас состав, который намеревалась захватить разбушевавшаяся толпа. Металл сохранился, а сам дед Александр был ранен, а оттого и вскоре умер. Однако Демидовы не оставили семью, была назначена пенсия, что и позволило отцу Дмитрия и его братьям получить хорошее образование.

И вот теперь круг замкнулся — от деда к внуку через Демидовскую премию.

Второй "случай совпадения" произошел уже на Кольском полуострове.

Отец нашего героя был основателем института "Механобр", в котором разрабатывались технологии обогащения полезных ископаемых. В начале 30-х годов Василий Александрович Рундквист по распоряжению Оржоникидзе и Кирова отправился на Кольский полуостров на месторождение никеля. Рождался знаменитый Мончегорск. Профессор Рундквист работал вместе с заключенными, которые и строили комбинат. Вскоре он и сам оказался среди них. Однако специалисты высокой квалификации были нужны, и его выпустили. Он одним из первых в стране получил Сталинскую премию за обогащение руд. Вот такие "казусы" случались в то время.

По соседству с Рундквистами жила семья известного в стране геолога Катульского. Он был осужденный, а потому газеты не имел права получать. И отец поручил своему сыну носить опальному ученому прессу. Дмитрий Васильевич вспоминает: "С тех пор каждый день несколько лет я носил Катульским газеты, фактически став членом их семьи. Он сам, его супруга, сестра, известнейшая певица, стали мне практически родными. Жизнь Владимира Климентьевича сложилась трагически: он отбыл свой срок, освободился, а в 1949 году, на волне новых арестов был снова осужден и погиб по дороге к месту заключения. Каково же было мое потрясение, когда через тридцать с лишним лет я оказался на том же месте, в той же должности заместителя директора Центрального геологоразведочного института, которую занимал Катульский в момент ареста, и по существу продолжил его дело. Случайно ли это?"

Конечно, такое совпадение можно назвать "случайностью"… Однако не будем забывать, что в науке преемственность заключается не только в том, что того или иного ученого ты называешь "Учителем", так как слушал у него лекции или делал дипломную работу. Нет, Учителя в науке те, чье дело ты продолжаешь, даже если они жили задолго до твоего появления на свет… Наука — это передача идей, мыслей, сомнений и радостей от поколения к поколению, вот почему так часты "совпадения" в научной среде.

И в подтверждение тому — еще один "случай совпадения" из жизни академика Рундквиста.

Во время войны семья была эвакуирована из Ленинграда в Свердловск. Вместе с институтом "Механобр". Естественно, их постарались расположить поблизости от Горного института. В одном из его зданий был хороший геологический музей с прекрасной коллекцией минералов. Ну какой же мальчишка не будет пропадать в нем!? И Дмитрий здесь увлекся геологий по-настоящему.

А теперь "совпадения". Академик Рундквист стал директором Государственного геологического музея имени В. И. Вернадского. Он постарался одну из экспозиций организовать так, чтобы было интересно школьником. И залы музея сразу же наполнились детскими голосами.

А в Екатеринбурге неподалеку от Горного университета живет племянник академика — один из самых известных путешественников Урала, который выпустил ряд уникальных альбомов о природе этого удивительного края. Естественно, в них в полной мере представлены и минералы, на которые так щедр Урал.

Ну, а самому Дмитрию Васильевичу уже в серьезных экспедициях пришлось пройти и проехать на мотоцикле (это самый эффективный способ передвижения в горах и по бездорожью) весь Урал с севера до юга.

Тут уже без особых "случаев совпадения"…

Но почему именно на них я хочу обратить внимание?

Ответ дал сам Дмитрий Васильевич. Он сказал так:

"Мои наставники своим примером учили меня: дело, ответственность и чувство долга — главнейшие черты для ученого. А дело моих учителей было — понять природу минералов, кристаллов, месторождений полезных ископаемых, рудных провинций и использовать все на благо науки, страны, где ты живешь".

По этим принципам живет академик Рундквист, и в этом я еще раз убедился, когда у нас появилась возможность побеседовать широко, свободно, не торопясь. Это случилось вскоре после вручения Демидовской премии. Торжества уже ушли в прошлое, а до вылета в Москву оставалось еще несколько часов.

Я начал беседу так:

— У меня создалось впечатление, что вы "убили" романтику.

— Это почему же?

— В своей лекции в университете вы сказали, что современному геологу, и вообще будущему инженеру и ученому, обязательно нужно заниматься информатикой, хорошо знать компьютер. И только в таком случае ему обеспечен успех и разные открытия. Таким образом, речь идет о совсем новой геологии?!

— Так и есть.

— Всегда считалось, что геолог — это человек, который с молотком и рюкзаком бродит по горам и тайне, собирает камни и среди них находит те минералы, которые так нужны. Открытие нового месторождения становится вершиной успеха, и к нему все стремятся?

— Все это остается и сегодня.

Геологическое настроение неразрывно связано с горами. Вы представляете себе Альпы, или Уральские горы, или Памир. Причем ваши представления изменчивы, потому что Полярный Урал совсем непохож на Средний или Южный. На севере хребет проявлен отчетливо. Где бы ты ни ходил, чувствуешь себя там удивительно комфортно, потому что заблудиться не можешь — есть четкая ось, по которой ты можешь ориентироваться. На Среднем же Урале можно поплутать изрядно, даже в наше время, когда он изрезан хожеными тропами. Так что ваши сомнения ошибочны, а представления о геологии слишком уж приземленные. Вспомните прекрасные слова: "Весь мир на ладони. Ты счастлив и нем, и только немного завидуешь тем, у кого вершины еще впереди". Когда вы берете Землю и можете повернуть ее с любой стороны — это самая большая романтика! Сделать раньше этого было невозможно.

Теперь же я возьму те же горы — Уральские, к примеру, — и посмотрю на них сверху…

— Но все равно захочется там походить!

— А кто же мешает!? Впрочем, сказывается уже возраст. Сейчас я уже не полез бы туда… Но воспользовался компьютером и сразу же создается впечатление, что я там уже побывал. Хочу увеличу, хочу уменьшу картинку… Нет, романтики в том, о чем я говорю, намного больше, потому что она базируется на обширном материале, собранном многими поколениями геологов. Ты можешь его собрать, сопоставить факты и почувствовать себя на вершине горы, на которую просто нет необходимости забираться. Это ощущение радостное, приподнятое, точно такое же, как в молодости, когда мог это делать в реальности. Поэтому то, о чем я говорю, о соединении разных современных технологий, конечно же, новая геология. Да, по земле ходили, камни брали, анализы делали, а теперь надо напрячь фантазию, поразмыслить обо всем увиденном: что же будет на глубине? Это очень увлекательно.

— Открытия в кабинете? На экране компьютера? Что-то в этом мне не нравится…

— Мне тоже, но совсем не то, что вам… Сижу в кабинете и злюсь…

— Отчего же?!

— Стоят на полках десятки томов, наполненных разными терминами. А ты давно уже забыл, что означает каждый из них. Терминология в геологии рождалась веками, так и остается она в сегодняшнем дне — многоликая, подчас непонятная и, главное, не очень нужная. От этого наследия надо избавляться.

— Но так ведь можно и истории геологии лишиться?! Вы считаете Обручева и Ферсмана своими учителями?

— Нет.

— Впервые от геолога подобное слышу!? Когда мне что-то нужно узнать, к примеру, о Кольском полуострове, я открываю книги Ферсмана…

— О том же Кольском полуострове очень много новых материалов! Книги же Ферсмана представляют лишь историческую ценность. Но если писать об геологической истории полуострова, то нужно вспомнить и многих других исследователей, того же Катульского, которого я считаю одним из своих учителей… Сейчас совсем другая геология, чем та, о которой пишет Ферсман, и это надо отчетливо понимать.

— В таком случае начнем от "печки". В детстве вы мечтали стать геологом, как отец, или хотели выбрать иную профессию?

— Хотел стать архитектором — ведь я жил в Питере. Рисовал дома, рассматривал колонны разные, любовался ими. Но это увлечение закончилось сразу же после окончания школы. Учился я посредственно, троек было полно… Это я говорю для того, чтобы не создавалось впечатление, будто я был слишком уж хорошим… Время было трудное, послевоенное. Архитектура меня увлекала. Пошел сдавать документы. И вдруг увидел, что все ребята и девчонки, которые тоже пришли поступать, лучше меня рисуют. Я решил оставить архитектуру и направился в Горный институт, который заканчивал мой отец. Таким образом, семейная традиция сохранилась. Да, и все друзья семьи имели отношение к геологии, к минералогии. Желание стать хорошим геологом возникло сразу же, как я переступил порог вуза. Достаточно сказать, что за все годы учебы у меня была всего одна четверка. Вот так "троечники" в школе превращаются в "отличников" в институте.

— У меня сразу появился соблазн поговорить об ЕГЭ, но делать этого не буду — уже изрядно поднадоело…

­

— Согласен.

— А "четверка" за что?

— У нас был очень хороший преподаватель по петрографии. Вроде бы я сдал все нормально, даже хорошо, но ему что-то не понравилось в моих ответах, и он поставил "четверку". Потом мы много раз с ним вместе путешествовали, работали в экспедициях, и он каждый раз сожалел об этой "четверке".

Потому-то я и не забываю об этом случае… В институте были прекрасные преподаватели. К примеру, был на первом курсе кристаллограф И. И. Шафрановский, замечательный образованный человек, который в стихах написал отзыв по диссертации, тем самым поразив всех… Кстати, это было встречено нормально, без каких-либо эксцессов… Я представляю, если бы подобное случилось сейчас!

— Атмосфера в науке была иная…

— Потому-то так и тянулись в нее!

— А ваша первая научная работа?

— Почему кристаллы алмазов бывают округлые? Было две точки зрения. Одни считали, что это итог растворения, а другие — после роста кристалла он "округляется" под действием природных сил… Поскольку неподалеку была часовая фабрика, то там алмазов было много, и я имел возможность "запускать руку в алмазы", то есть измерять кристаллы. И уже на первом курсе я подготовил статью "О кристаллографии округлых алмазов", в которой я ничего не написал — все сделал Шафрановский. Да, все таблицы были мои, но мой Учитель продемонстрировал, как нужно делать анализ и верные выводы.

Напоминаю, исследовательскую работу я вел на первом курсе. И было полное доверие ко мне! Как можно не оправдывать его?!

— Но очень многое зависит от учителя…

— Безусловно. Настоящие ученые бывают двух типов. Одни всю жизнь занимаются одним предметом и достигают выдающихся результатов. У меня другая судьба. Меня от кристаллов занесло в минералогию, оттуда к месторождениям, потом к провинциям, от них — к России в целом, и сейчас уже я стал глобалистом. Нельзя сказать, что везде я расставил вехи в науке, нет, ничего подобного! Однако научных статей написал немало. Я вышел на общую картину, она очень интересная…

— Значит, вы являетесь энциклопедистом в геологии?

— Нет, просто я иду разными путями. Диапазон, действительно, широкий — от кристаллов до целого глобуса.

— Это впечатляет! Что вас двигает: любознательность или необычность судьбы?

— Характер. Объяснить трудно, что именно движет нами, но, думаю, та красота, что скрыта в науке. К примеру, есть такое выражение: архитектура — это застывшая красота. Так и есть. А для меня камень — это застывшее время, и сквозь него я могу проникнуть в прошлое Земли. Разве это не увлекательно?!

— Нельзя не согласиться. Но все глобальное начинается с первых шагов. Для геолога — с экспедиций. Куда вы поехали впервые?

— По-серьезному — в Карелию на практику. Началось со слюдяных месторождений. До сих пор прекрасно помню ту экспедицию. Мой учитель профессор Никитин наставлял меня, делал геолога. Это было серьезно. Мы такие тяжелые рюкзаки таскали, что потом я даже с грыжей лежал. Но если рюкзак был совсем тяжелый, то взваливал его на себя. Это были образцы. Учил нас постоянно, хвалил мои зарисовки — вот где пригодилось мое юношеское увлечение. А еще в Карелии я получил необычное задание от своего дяди, который жил на Урале. Он попросил меня написать работу "Сортиры России" на примере Карелии. И я сделал ее! Кстати, было очень интересно. Меня удивило на берегу Белого моря, что в воду уходят мостики. Думаю, зачем?

Оказалось, это как раз то, о чем просил мой дядя. На Белом море есть отливы и приливы, вот поморы и использовали их… Итак, первая экспедиция в Карелию. На следующий год уже на слюдяные месторождения в Восточной Сибири. Там впервые я сел верхом на лошадь. Задание было серьезное — ведь я заканчивал третий курс. А на диплом я уехал на Кавказ. Там мы занимались свинцово-цинковыми месторождениями. Это были разные рудники, а потому было очень интересно. Однажды даже попал в завал. Туда прошел нормально, а назад уже с большими сложностями из-за обвала породы. Еле-еле прополз в оставшуюся щель. Такое не забывается… Рядом всегда были профессора нашего института, очень талантливые и самобытные люди. Когда с ним рядом, то заражаешься их интересами, их увлеченностью. В аспирантуре у меня был Малый Хинган, его оловянные месторождения. Учителем у меня был профессор Ициксон. Это имя и в нынешней геологии звучит громко. Я защитил диссертацию, и уже как самостоятельный руководитель экспедиции отправился на Урал, на вольфрамовое месторождение, за участие в открытии которого у меня сохранилась даже грамота. Но вспоминается особенно ярко другое…

— Что именно?

— Авария на комбинате в Челябинске-40. У нас заканчиваются полевые работы. Отпускаю студентов Питер. Как обычно, начинается прощальное застолье.

Я вышел на крыльцо, глянул на небо и вижу… северное сияние! В этих-то широтах его не бывает, а я вижу! Вернулся к друзьям, говорю им о необычайном явлении. Все выскакивают наружу, любуются… А на следующий день все радиометры зашкаливают… Три дня не было никакой информации… Оказалось, что мы точно попали на радиоактивный след… К счастью, мы хорошо знали, как поступать в таких ситуациях… Трава зашкаливала, молоко зашкаливало, клубника, грибы, — все, что росло на огородах и в лесу, зашкаливало… Мы постарались побыстрее уехать из опасного района… Потом там был создан специальный заповедник, он и сегодня там…

— Туда не возвращались?

— Нет. Но к Чернобылю причастен. Входил в комиссию Академию наук. Мы выехали на место — это было не сразу после случившегося, а гораздо позже.

Нам предоставили все накопленные материалы. И меня поразило, насколько люди по-разному "воспринимают", если можно так выразиться, радиацию. Одна и та же деревня. Все ведут себя одинаково, то есть ходят по улице, в лес, занимаются обычными делами. Но у одного человека доза небольшая, а у другого организм буквально "захватывает" эту гадость. В чем дело? Четкого ответа нет. Но я заметил любопытную особенность. Есть люди, которые приехали в эту деревню из Восточной Сибири, и вот они более "устойчивы", чем те, кто родился и всегда жил в этом районе. Мне кажется, что в этой ситуации надо разобраться. Очевидно, устойчивость биологических организмов зависит от того места, где они находятся. Причем "разброс" весьма значителен. Тут и радиационная составляющая, и химическая. Мне кажется, к экологическим проблемам нужен иной подход, чем нынешний. Мы занимаемся в основном "технической" стороной, и не уделяем внимания "человеческой". Думаю, надо составить своеобразную "карту жизни". В 2009 году началась осуществляться программа президиума РАН "Научные основы эффективного природопользования, развития минерально-сырьевых ресурсов, освоения новых источников природного и техногенного сырья". Мне доверили возглавлять эту программу. Там есть и экологическая составляющая. Ее мы и нацелим на создание такой "карты жизни".

— Неужели экология реально выходит сейчас на первое место?

— Мы так и не поговорили о новых месторождениях!?

— Воображение уводит нас в будущее. А что касается минеральных ресурсов, то здесь все достаточно ясно. Созданы карты крупных и суперкрупных месторождений для всей планеты. Даны четкие рекомендации, как они влияют на экономику развитых стран. Удалось четко показать, что именно их разработка является эффективной и рентабельной.

— И чего же вам не хватает?

— Денег. При желании и средствах можно решить практически любую задачу. Но нужно четко ставить задачи, определять пути их решения. Ну, а деньги…

Их нужно направлять в нужное русло. Так случилось, в один день я узнал о том, сколько средств направляется на работу института. 60 миллионов…

— …долларов?

— Нет, рублей. А через несколько часов узнаю, что фотографию, сделанную президентом с вертолета, продали на аукционе за те же 60 миллионов. Она будет висеть в каком-то офисе… Вот вам и современная экономика России и отношение к науке…

Беседу вел

Владимир Губарев