Какова природа и механизм страдания?

Прогуливаясь вечером по знакомой до скуки улице, вы внезапно замечаете яркие огни вывески. Это – бар, и можно поклясться, что ещё вчера его здесь не было. Причудливый фасад и излучаемая им тайна разжигают ваше любопытство, и вы решаете зайти внутрь. Действительно, заведение необычное, на этот счёт нет никаких сомнений, хотя трудно сказать, в чём тут дело. Вы подходите к барной стойке, усаживаетесь в самый угол и начинаете наблюдать. Посетителей много, но к вашему изумлению никто не пьёт и кругом нет ни стаканов, ни рюмок. Проходит пара минут, затем ещё одна, и вот сидящий неподалёку мужчина протягивает бармену меню, зажав на чём-то палец. Тот понимающе улыбается и принимается за дело, ныряя под стойку, хватая то одну бутылку, то другую и выполняя все присущие его профессии ритуалы. Наконец, коктейль готов, но вместо того, чтобы дать его мужчине, он выпивает собственное детище залпом и неприятно морщится, как будто это лимонный сок да вдобавок испортившийся. Клиенту такая дерзость вряд ли понравится, думаете вы, но тот только довольно кивает и продолжает сидеть как ни в чём не бывало. Время идёт, гости делают один заказ за другим, и всякий раз дикая сцена повторяется: всё сделанное барменом тотчас выпивается им же самим. Более того, похоже издевается он над собой совершенно бесплатно, поскольку в заведении и кассы-то нет. Лишь изредка на лице бедолаги мелькает радость. По большей части – это кислая гримаса, усталость или мрачно насупленные брови. Кто эти садисты, заставляющие человека собственноручно делать и затем пить какую-то дрянь? Зачем он с такой извращенной точностью выполняет каждый заказ, если в его распоряжении сотни божественных напитков, и сверх того – зачем делает это задаром?

И правда, зачем? Вопрос сей вовсе не праздный, поскольку это не сюрреалистическая зарисовка, но история каждого из нас. Всё то счастье и несчастье, что мы можем испытать в жизни, от глубочайших бездн отчаяния до заоблачных высот душевного подъёма, уже пребывают внутри нас. Они расфасованы по ингредиентам в маленьких и больших бутылочках, что стоят прямо за нашей спиной и жмутся друг к другу под барной стойкой. Всю жизнь мы пытаемся выпросить у внешних и внутренних сил разрешение достать одну из них, испытать что-то хорошее, разрешение воспользоваться тем, что и так всегда было и будет нашим. Для этого мы лихорадочно суетимся, покупаем вещи и читаем книги, заключаем браки и ездим в путешествия. Гоняясь за целями, предметами и людьми, чтобы вымолить у них позволение быть счастливыми, мы подходим к проблеме не с той стороны. Извне подобные разрешения выдаются скупо и неохотно. Чаще нам вручаются талончики, по которым мы должны сами себя выпороть, и человек исправно принимает такие заказы – как от программных модулей своей психики, так и от окружающих людей.

Нельзя слишком уж костерить за это нашего внутреннего бармена: так уж он устроен, и у него отчётность. Не может он мешать для себя всё, что ему вздумается, иначе заведение пойдет ко дну и утянет его за собой. Вместе с тем хорошо известно, что ловкий бармен способен освоить искусство водить клиента за нос и немного химичить с составом – да так, что никто не заметит. Более того, он должен это сделать, должен взбунтоваться против злой системы, что не только в его власти, но и составляет его высший долг перед самим собой. Это не означает, что он будет теперь пить жадными глотками одну лишь пищу богов, но он в состоянии выправить врождённые и приобретённые дисбалансы. Выслушивая очередной заказ, наш внутренний бармен должен воспитать в себе привычку преодолевать инерцию покорности и начать сознательно трансформировать своё меню, не ожидая на то сторонних разрешений.

Добиться этого вполне возможно, но для того нужно понять, как вся система функционирует, понять устройство собственной психики. Уже первый брошенный внутрь взгляд позволяет нам увидеть, что главной пронизывающей её стихией является желание, которое неразрывно связано с полюсами страдания и счастья. Мы стремимся быть поближе ко второму из них, и кажется очевидным, что для этого нужно создавать условия для радости, то есть подмешивать в коктейль будней больше жизненной сладости. Между тем, с точки зрения барменского искусства, это глубоко ошибочный подход. Если мы хотим, чтобы напиток получился хорошим, нам в первую очередь требуется позаботиться, чтобы в нём было меньше яда и горечи, ибо и малых доз достаточно, чтобы он был изрядно подпорчен. Причина в том, что негативные переживания намного интенсивнее положительных, они с большей легкостью возникают, дольше длятся и тяжелее подавляются. Более того, даже в небольшом количестве они не просто перекрывают собой радостные переживания, как горечь перебивает сладость и мешает ей насладиться, но активно подавляют выделение создающих положительные эмоции веществ – дофамина, серотонина, окситоцина, опиоидных пептидов.

Биологическая функция боли и страдания, страха и тревоги в том, чтобы служить сигнальной системой, оповещающей организм о действительной или потенциальной опасности. Назначение же положительных эмоций, напротив, сопроводить удовлетворение потребности или указать на её близость. По самой природе вещей сигналы первого типа гораздо важнее для эволюции, ведь достаточно один раз их проигнорировать, чтобы выбыть из игры раз и навсегда. Возможностей удовлетворить потребность может подвернуться много, но вот умереть получится только единожды. Не удивительно потому, что звук сигнализации куда громче и навязчивее и она постоянно даёт ложные срабатывания. Так безопаснее, и лучше сто раз пострадать от неё зазря, чем один раз не обратить внимание на серьёзную угрозу.

В течение двух с лишним сотен миллионов лет естественный отбор осуществлял смещение эмоционального баланса млекопитающих в негативную часть спектра просто потому, что это существенно повышало выживаемость. Мы все есть предки тех существ, которые предполагали худшее и при странном шорохе в кустах предпочитали думать, что это хищник, а не случайно упавшая ветка. Нас, следовательно, намного легче сделать несчастными, нежели счастливыми. Нетрудно вызвать у человека крик боли или паническое бегство, но вот ради крика наслаждения придётся изрядно потрудиться.

В ходе внимательного исследования своего сознания, как и мозга млекопитающих вообще, мы неизбежно приходим к пониманию, что борьба за счастье должна начинаться с противоположного конца, иначе она обречена на полное поражение. На противоположном же от него конце традиционно располагаются два сопряженных, но сущностно различных явления: боль и страдание. Боль является реакцией организма на повреждение тканей: клеточные мембраны, разрываясь, выпускают специальные вещества, иногда именуемые «сигналы SOS». Эти вещества (в первую очередь простагландины) присоединяются к расположенным почти по всему нашему телу болевым рецепторам, и в нервных окончаниях рождается электрический импульс, называемый «потенциал действия». Затем сигнал, как правило, бежит в спинной мозг, а оттуда, если не будет задержан фильтрами, попадает в головной, рождая всем нам знакомое чувство.

Страдание, с другой стороны, хоть и всегда сопровождает боль, но ей не ограничивается – подконтрольная ему сфера стократ выше. Оно представляет собой реакцию не на повреждение клеточных оболочек, но на реальное или воображаемое повреждение наших интересов – или опасность такового. Человека можно назвать подлинным изобретателем страдания, ибо лишь в обширном пространстве человеческого ума эта сила смогла выпрямиться во весь рост и расправить свои чёрные крыла. Наш ум усилил биологическую склонность жизни пребывать в состоянии повышенной тревожности. У животных просто не хватает вычислительной мощности и воображения, чтобы творить целые анфилады многократно раздутых и подчас ложных угроз и постоянно бить себя током при их виде.

Фундаментальный механизм страдания можно назвать «экзистенциальным разрывом». Он представляет собой самоподдерживающееся противоречие между «я имею» и «я хочу», и вся наша сознательная психическая жизнь структурируется взаимным перемещением двух его планок. Увеличение дистанции между ними или простое её созерцание порождает все известные человеку формы страдания, сводящиеся к единому тезису: положение вещей не таково, каким оно должно быть. Вы совершаете арифметическую ошибку – что-то идёт не так. С самого утра льёт дождь – что-то идёт не так. Коралловые рифы погибают и полярные льды тают – что-то идёт не так. Вы боитесь, что вас не возьмут на работу – что-то может пойти не так. Каждый раз мы получаем удар кнута, и сила удара прямо пропорциональна величине и значимости несоответствия.

Биологический смысл у этого двояк. С одной стороны, негативные эмоции являются мощной мотивационной силой, побуждающей изменить неудовлетворительную ситуацию и избавиться от гнетущего чувства. Но что даже важнее, они играют ключевую роль в процессе обучения. Так существо запоминает, что определённая модель поведения неэффективна или же какой-то объект представляет опасность. Напротив, какой бы прилив положительных эмоций мы ни испытали, он суть регистрация нервной системой приближения или состояния близости нижней планки «я имею» к верхней – «я хочу». Выделяющиеся вещества (прежде всего дофамин) мотивируют наше движение в направлении потребности и затем закрепляют приведшую к успеху стратегию поведения сладким пряником.

С нейробиологической точки зрения, экзистенциальный разрыв обеспечивается поясной извилиной – огромной структурой мозга, залегающей сразу под корой больших полушарий. Именно поясная извилина сравнивает действительное положение вещей с ожидаемым и рассылает информацию по другим системам. Если наши действия не принесли желаемого результата или что-то в этом мире не так, сигнал отправляется в главные центры негативных эмоций – в миндалину и заднюю часть гипоталамуса. Гипоталамус, не теряя времени даром, объявляет тревогу и увеличивает выработку надпочечниками кортизола – главного гормона стресса и страдания. В зависимости от ситуации, он также может ощутимо повысить адреналин – гормон стресса и страха. Параллельно, вместе с миндалиной он посылает информацию в префронтальную кору мозга, и вот тут-то мы и осознаём, как тяжко жить на этом свете.

Первое отчётливое понимание роли заднего гипоталамуса и миндалины в ощущении страдания и боли сложилось в 1960-ые годы. Здесь знаковым явлением были эксперименты великого нейрофизиолога Хосе Дельгадо в 1963 г. Отдав дань уважения жестоким испанским традициям, он имплантировал электроды в задний гипоталамус быков, после чего выходил вместе с ними на арену. В руке его, однако, была не шпага тореодора, но радиопередатчик сигналов на электрод. Разозлённый бык мчится на Хосе, тот нажимает на кнопочку – бык мгновенно всеми четырьмя копытами упирается в песок и буквально забивается плакать в угол арены. Конечно, быка можно и нужно пожалеть, но для него такая ситуация редка и противоестественна. Человек же на своей собственной кнопочке денно и нощно выплясывает.

С другой стороны, когда поясная извилина регистрирует сжатие экзистенциального разрыва, то есть близость желаемого к действительному, нас угощают сладкими психотропами. Мы делаем очередной шажок на пути к своим целям, удовлетворяем потребность или замечаем перспективу её удовлетворения на горизонте – и получаем за это электрохимическое поощрение. Путь положительных эмоций довольно сложен, но, грубо говоря, главный маршрут такой. Поясная извилина посылает сигнал в вентральную покрышку, а она направляет поток в прилежащее ядро – ключевой центр удовольствия. Дофаминовые нейроны прилежащего ядра передают заряд в префронтальную кору, и вот в этой точке нам становится хорошо.

Первым прорывом в изучении центра удовольствия были эксперименты Джеймса Олдса и Питера Милнера в 1954 г. Учёные имплантировали крысам электроды в вентральную покрышку, и сигнал на них можно было подать нажатием расположенного в клетке рычажка. Крысы принимались беспрерывно нажимать на рычаг стимуляции, тысячи раз подряд, забывая о пище и питье, пока не умирали смертью сладкого истощения.

Судьба крыс столь же незавидна, как и судьба быков Дельгадо, но в их шкуре человеку оказаться не грозит, и дело не только в изобилии поводов для негативных эмоций и их повышенной силе. Система устроена коварно, и сколь бы мы ни поднимали нижнюю планку экзистенциального разрыва, мы тотчас обнаруживаем, что все наши усилия равномерно перемещают вверх и вторую, сохраняя дистанцию между ними неизменной или в лучшем случае лишь немного сокращают её. Не понимая движущих им механизмов, человек бросает в чёрную дыру собственного желания трофей за трофеем. Процесс сей, однако, обречен на фиаско, ведь желание бесконечно, и ему не становится легче. Разрыв сохраняется, а каждая новая поставленная в жизни галочка, вопреки преувеличенным посулам воображения, обещающим эйфорию, меняет его жизнеощущение на предельно малые значения. Он быстро охладевает к достигнутому, обесценивает то, чем уже обладает, и несется вперёд, к новым точкам назначения.

Положение человека непросто, но оно далеко не безвыходно. Основной объём испытываемого нами страдания основан на иллюзиях, на когнитивных искажениях, рассеивая которые мы можем нанести по нему серьёзный удар. Лимбическая система мозга, ответственная за эмоции, водит сознание за нос двумя жульническими трюками. Первый из них можно назвать «аберрация дальности», от латинского слова, обозначающего «отклонение», «искажение». Это увеличительное стекло, которое нервная система подносит к нашим воспалённым от голода глазам, как только в фокус внимания попадают объекты желания и неудовлетворённые потребности. Они предстают многократно разросшимися, и нам кажется, что завладев ими, мы станем ощутимо счастливее и в жизни произойдет некая значимая перемена. Увы, оказывается, что это совсем не так, в чём нетрудно убедиться на своём опыте, изучив собственную биографию и средние значения эмоционального фона. По прошествии небольшого времени наше состояние «после» лишь незначительно отличается от состояния «до». Верхняя планка потому расположена в сознании намного выше, чем на то есть основания. С точки зрения нашего жизнеощущения, действительная дистанция между «я хочу» и «я имею» гораздо меньше, если она есть вообще.

Наряду с этим в нас действует «аберрация близости» – то же самое стекло, но перевёрнутое и создающее обратный оптический эффект. Освоенные объекты желания, вообще любые знакомые стимулы ослабляются мозгом. Мы в разной мере – но неизбежно – охладеваем и теряем интерес ко всему достигнутому, ко всему, чем мы обладаем, к настоящему моменту вообще. Взгляд соскальзывает с него, как будто оно натёрто маслом. Это не только бытовое наблюдение каждого и философские размышления тысячелетий, сегодня нам известны конкретные нейронные механизмы. К примеру, к дофаминовым нервным клеткам вентральной покрышки проведены тормозящие их нейроны (с медиатором под названием «ГАМК»). Если случается нечто хорошее, но знакомое, они ослабляют сигнал пропорционально степени узнавания, снижая количество испытываемой нами радости. Напротив, неожиданное положительное событие вызывает усиленный отклик, в чём и состоит биологическая тайна новизны. Благодаря всем этим манипуляциям нижняя планка «я имею» расположена гораздо ниже, чем на то есть основания.

Создаваемые мозгом искажения, жульнические оптические иллюзии растягивают экзистенциальный разрыв с обеих сторон, и это на порядок умножает бремя страдания. Разумеется, природа вмонтировала названные программные модули «с добрым умыслом», но в расчёте на совсем иной образ жизни и иных существ, нежели homo sapiens. Так, аберрация дальности имеет вполне определённый эволюционный смысл, и он состоит в том, чтобы подстегнуть существо к действию, к поиску, преувеличив ожидающую его награду. Аберрация близости, напротив, призвана не позволить ему довольствоваться имеющимся, застаиваться и пребывать в настоящем мгновении, чтобы оно продолжило лихорадочно осваивать действительность и не было уничтожено или вытеснено с экологической ниши более резвыми конкурентами. Тем не менее существуют конкретные нервные пороги, за которыми стресс перестаёт увеличивать продуктивность и выживаемость, и в человеческом сознании они превышены многократно и действуют теперь против наших высших интересов.

Лучше всего понять, как работает эта система, можно на примере. Допустим, вы живёте под пасмурным северным небом и, скрепя зубами, едва сводите концы с концами. Ваша заветная мечта об успехе и благополучии кристаллизуется в дивном образе собственной яхты, на которой вы нежитесь, впитывая солнце и мягкий морской бриз. Кажется, только эта мечта станет явью, как распахнется настежь дверь в счастье, вы зайдете внутрь и никогда уже не вернетесь обратно. И вот ликуй, человече, – сбылось! Вы пускаетесь в волшебное плавание, эйфория токами пробегает по всему телу, но такое счастье скоротечно. Связано оно, кроме того, не столько с обретением вожделенного, сколько с уменьшившимся за счёт этого уровнем страдания. Уже скоро сжавшийся было экзистенциальный разрыв опять восстанавливается почти до исходных значений, аберрации выходят на сцену – и цикл запускается вновь. В психологии это сжатие называется гедонистической адаптацией. Желание перемещается на другие объекты, которые раздуваются в воображении. Внимание соскальзывает с достигнутого и простирается в будущее, так что яхта постепенно наскучивает, как и само море. Всё воспринимается теперь как нечто само собой разумеющееся, не роскошь, но скорее необходимость, и близок тот час, когда привычная неудовлетворённая гримаса вновь воцарится на лице. Сокровенное признание яхтсменов мира в том, что их жизнь в стадии успеха по своей сути до нелепого похожа на то, что было до этого. Более того, нередко случается, что они были куда счастливее в свои бедные и неудачные годы.

В классическом исследовании 1978 года авторы (Ф. Брикман, Д. Коутс, Р. Янофф-Бульман) задались целью определить различными опросными методами уровень удовлетворенности жизнью у тех, кто выиграл крупные суммы в лотерею, и тех, кто был частично парализован в результате несчастного случая. Исследователи обнаружили, что по прошествии некоторого небольшого времени между ними нет статистически значимых различий по эмоциональному состоянию в сравнении с контрольной группой. Произошла адаптация, экзистенциальный разрыв восстановился до уровня, близкого к нормативному. В последние десятилетия эти данные по разным причинам часто критикуются, но критики ломятся в открытую дверь, доказывая, что выигрыш большой суммы денег всё-таки делает счастливее, а превращение в инвалида-колясочника делает несчастнее. Разумеется, это так, и спорить тут не о чем. Смысл лишь в том, что изменения эти на порядок меньше, чем представляется, и очень часто так называемые первые счастливчики и последние неудачники пребывают в очень похожей эмоциональной ситуации.

Подводя итоги, мораль сей басни такова. На данном этапе у нас имеются не только все философские, но и строго научные основания для парадоксальной истины. Достижение целей и удовлетворение потребностей не делает человека счастливее. Вернее, лишь немного и ненадолго, после чего вы возвращаетесь либо в исходную точку, либо в её непосредственную близость. Вы можете купаться в роскоши, получить пять Нобелевских премий и десять золотых медалей на Олимпиаде, найти свою вторую половинку, возглавить мировое правительство и стать спасителем цивилизации. Это даже близко не является гарантией душевного покоя и счастья, как убедительно демонстрирует личный опыт «достигателей» человечества всех эпох и народов. На их лицах вы обнаружите ничуть не больше блаженства, чем на любых других, а нередко и куда меньше, особенно, если копнуть поглубже. Борьба за счастье начинается совсем в иной сфере, на фронте борьбы со страданием, от чего зависят восемь десятых итогового результата. Для этого мы должны путём умственного усилия выпрямить сами генерирующие страдание искажения, увидеть истинную ценность и природу объектов желания и познать свой настоящий миг. В противном случае система будет самовосстанавливаться, обращая лишь минимальное внимание на все наши потери и приобретения и извечную суету по их поводу. Только когда мы добились на этом фронте каких-то успехов, начинает иметь первостепенный смысл сосредоточение и на второй, положительной части.