Чаепития в Академии: что скрывает дно Байкала

Есть геологи, которые в молодости впервые попали на Байкал, а потом уже не могли от него уехать. Будто неведомая сила притягивает к Байкалу людей, в особенности ученых, и тут обретают они не только душевный покой, но и упоение наукой. Такая судьба досталась и Михаилу Ивановичу Кузьмину — Байкал стал вершиной его научного поиска. Изучение великого Озера принесло Кузьмину почет в отечестве и всемирную славу в стане геологов. Лишь один из них проник в глубины прошлого, чтобы рассказать всем, каков климат был тогда, что за растения властвовали на Земле и какие животные встречались на равнинах. Кузьмин рискнул начать бурение на дне Байкала, и это обогатило отечественную науку и вывело ее в мировые лидеры.

Награда сразу же нашла своего хозяина. Это выразилось в присуждении академику М. И. Кузьмину Демидовской премии. Он был счастлив. И не только потому, что коллеги (решающее слово в присуждении этой премии принадлежит крупнейшим ученым страны) высоко оценили его работы, но и из-за своеобразного "возращения в юность". Дело в том, что Кузьмин одну из первых своих практик проходил на Урале, здесь начинал свой путь в Большую Геологию, и эти воспоминания, конечно же, были приятными.

Из представления на Демидовскую премию: "Одно из основных направлений исследований М. И. Кузьмина — типизация магматических пород и связь их геохимических особенностей с формированием в определенных геодинамических обстановках. Изучение магматизма в различных складчатых поясах, а также в современных активных зонах Земли позволило установить, что каждой геодинамической обстановке соответствует строго определенный набор типов пород, а их геохимический облик не зависит от возраста. Источниками вещества магматических пород и сопровождающих их рудных образований являются литосфера, включая континентальную и океаническую кору, астеносфера и более глубинное вещество нижней мантии. Именно геодинамические условия определяют соотношение этих источников и характер вещества, вовлекаемого в формирование первичных магм. Данное положение составляет основу палеотектонических реконструкций, металлогенического анализа и определяет возможность широкого применения геохимии в геологических исследованиях".

Мы встретились с Михаилом Ивановичем в эти праздничные для него дни, а потому беседа с ним приобрела романтический оттенок. Впрочем, о геологии и геологах разве можно говорить иначе?!

— Михаил Иванович, у меня сложилось впечатление, что вы в душе моряк.

— Это почему же?

— Вы так увлекательно рассказывали студентам во время своей публичной лекции о ваших изысканиях на дне океана, что многие из слушателей — и я в том числе! — искренне позавидовали вам — ведь каждому хочется приключений!

— Честно говоря, в детстве мечталось о другом. Уже где-то в пятом классе я увлекся геологией. А на дно океана попал гораздо позже, когда надо было посмотреть геологические структуры собственными глазами — на дне океана они сохраняются почти в первозданном виде… В океане очень интересно.

— Страшно?

— Когда меня так спрашивают, я отвечаю: "Больше всего смертей в кроватях. Если вы боитесь, то не ложитесь спать". Когда работаешь в океане, то тебе не до страха. Я впервые спускался в Атлантике. Это была фантастическая экспедиция. Я впервые увидел то, что изучал в библиотеках. Мы исследовали подводный хребет, где все оставалось так же, как и в далеком прошлом. Мы так увлеклись, что вскоре почувствовали недостаток кислорода и избыток углекислого газа. Подъем был экстренным, и это тоже оставило острые впечатления на всю жизнь. Потом работали спокойно, выдержано. Экспедиция продолжалась более месяца. Однажды в Атлантике мы находились под водой 23 часа. И всегда был только интерес: увидеть как можно больше. Потом наверху просматривали записи и намечали, что необходимо уточнить, рассмотреть получше.

— А сейчас уже на пять часов под водой дают Героя, не так ли?

— Вы имеете в виду погружение в районе полюса?

— Конечно.

— Хорошо, что дали Героя Сагалевичу — командиру аппарата. Он один из пионеров в этой области. Мы работали вместе в Атлантике. Он, безусловно, выдающийся исследователь.

— Вы участвовали в первых погружениях в Атлантике?

— Тогда начинались новые направления в нашей науке, и это были пионерские исследования.

— И на Байкале тоже?

— Да, здесь проходили пробные погружения. Я в них не участвовал. А потом мы сделали более 30-ти погружений, главным образом в центральной части Байкала в районе Академического хребта. Это был первый этап большого эксперимента, который потом начали называть "Байкал — бурение". Именно после исследований с помощью подводных аппаратов стало ясно, что можно выяснить многое из истории Байкала, из истории Земли. Во время зимних экспедиций удалось пробурить пять кустов скважин. Причем водяная толща достигала от 200 до 1400 метров. Ну, а донные осадки озера бур "пронзал" на разные глубины. Был получен уникальный экспериментальный материал, причем качество его было очень высоким.

— Хотелось бы более подробно узнать об этом эксперименте. Как все начиналось? Какие были трудности? Или все шло гладко?

— Любое новое дело — это огромные трудности, поиски, сомнения, успехи и надежды. И, конечно же, все это в первую очередь относится к науке. Почему возникла идея бурить именно на Байкале? Дело в том, что в последние десятилетия ученые особое внимание уделяют климату на планете. Чтобы знать, как он будет изменяться, надо располагать информацией о том, что было в прошлом. А для этого нужно расшифровать "геологические записи", которые скрыты в геологических разрезах. Следовательно, необходимо бурить скважины и во льдах Антарктиды, и на материках, и особенно в океанах, где осадочные породы дают представление о том, что было в прошлом.

Современные изотопные методы исследований довольно позволяют довольно точно наблюдать вариации климата миллионы лет назад. Первыми начали изучать осадки озер японцы, которым удалось восстановить климатическую летопись их страны. Однако и в ней есть "белые пятна", так как многие записи "размыты". И в этом отношении Байкал выгодно отличается от всех озер мира.

— Почему?

— Он является частью Байкальской рифтовой зоны, которая начала развиваться после столкновения Евразии с Индийской плитой. Это случилось около 40 миллионов лет назад. Озеро состоит из трех глубоких котловин, максимальная глубина 1634 метра. Древний возраст, особенности геологического строения, месторасположение, — все это наталкивало на мысль, что Байкал весьма перспективен для изучения палеоклимата. Поэтому в 1988 году группой ученых под руководством член-корреспондента РАН Л. П. Зоненшайна была подготовлена программа "Глубоководная экология, палеоэкология и геодинамика Байкала". Она предусматривала изучение истории озера и строение его осадочного чехла.

Так получилось, в том же году состоялся Международный геологический конгресс. На нем ученые из разных стран обсудили идею бурения. Так проект приобрел международное значение, в нем участвовали американцы, японцы, немцы и представители других стран. Государственное научно-техническое предприятие "Недра" вело буровые работы — та самая организация, которая осуществляла проходку Кольской сверхглубокой скважины. Был создан комплекс "Байкал", который позволял вести экологически чистое бурение. Основой его стала 1000-тонная баржа, с которой можно бурить скважины до 1000 метров.

Из хроники эксперимента: "Постановка комплекса в точку бурения — очень сложное мероприятие. Надо знать четкий прогноз погоды и постоянно следить за состоянием льда на Байкале. Этой информацией обеспечивают сотрудники Института солнечно-земной физики СО РАН, которые постоянно получают и расшифровывают космические снимки Байкала. Но все равно каждый год озеро проявляет свой норов. Не один раз комплекс сдавливало льдом, он попадал в зону торошения. В 1996 г. баржа получила большую пробоину, которую команда судна сумела ликвидировать. В 1997 г. комплекс зажало льдами, он не смог пробраться в Северную котловину, где было намечено бурение, и с огромной льдиной, окруженной зоной торошения в несколько сотен метров, почти три недели дрейфовал по Южной котловине и остановился в точке с глубиной воды 1427 м. Эти факты свидетельствуют о необходимости тщательной подготовки экспедиции, подбора специалистов, способных правильно принимать и выполнять решения".

— Вы пробурили на 600 метров…

— Это максимальная глубина.

— Вы намереваетесь пойти дальше?

— В 90-е годы наука была в катастрофическом состоянии. Министерство возглавляли некомпетентные люди, финансирования не было. Только благодаря энтузиазму людей и помощи из-за рубежа удалось осуществить проект "Байкал-бурение". Сейчас, казалось бы, ситуация изменилась. Однако продолжать работы очень сложно. К примеру, нужно провести конкурс среди организаций, способных вести бурение на Байкале. Но это сделать невозможно, так как есть всего одна такая организация! Где же мы найдем другую? Однако чиновники требуют обязательного проведения конкурса, без этого финансировать проект они не будут.

Подобных препятствий великое множество, и преодолеть их, на мой взгляд, практически невозможно. Вроде бы появилась канадская фирма, и она проявляет заинтересованность в работе на Байкале. Но ничего определенного пока сказать не могу.

— Скажите, эти пробуренные 600 метров дают нам представление, что происходило на планете в течение 8 миллионов лет?

— "На планете" — это неверно. Речь идет о Центральном районе Азии. Кстати, любопытно, что в районе Байкала 8 миллионов лет назад были субтропики. Бегали обезьяны, страусы. В то время оледенения не было, было тепло. Постепенно начиналось похолодание, и страусы побежали на юг. Но там горы уже существовали, а потому страусы, вероятнее всего, погибли.

— Не будем столь жестоки: оставим им возможность добежать до Австралии!

— Согласен. Но хочу подчеркнуть, что "свято место пусто не бывает": вскоре в районе Байкала появились мамонты. И они оставались здесь довольно долго. Приблизительно миллион лет назад началось потепление, и мамонты направились на север.

— И тут настала очередь "гомо сапиенса"?

— Предков человека. Но представление о нашем зарождении постепенно меняется, и граница появление "существ разумных" отодвигается в глубь веков. Но об этом лучше всего говорить с археологами. Эта область науки сейчас стремительно развивается, она постоянно дарит нам все новые открытия. Очень интересные исследования проведены по вскрытию могильников на Алтае. Многие неведомые страницы прошлого высвечивается по-новому. Так что наши прежние представления о появлении человека претерпевают серьезные изменения.

Из хроники эксперимента: "200-метровая скважина на Академическом хребте вскрыла осадочный разрез возраста 5 миллионов лет. В этот промежуток времени скорость осадконакопления была постоянной — около 4 см в 1000 лет. В то время в районе Академического хребта отмечались близкие к современным условиям осадконакопления.

Хорошо заметны одинаковые тенденции изменения байкальских и океанических климатических параметров. Сравнение этих записей можно провести с помощью специального спектрального сравнительного анализа обеих кривых. Для них выделяются 100-, 44-, 24- и 19-тысячные климатические циклы, связанные с положением Земли на Солнечной орбите. Для континентов и океанов изменение климата за последние 5 миллионов лет обусловлено единой астрономической причиной.

На фоне общей тенденции снижения тепла в байкальской записи отмечается два значительных минимума. Возрастной интервал первого, более древнего, похолодания соответствует 2,8 — 2,5 миллиона лет. Его длительность составляет 300 тысяч лет. Второй интервал возраста 1,75 — 1,45 миллиона лет имеет такую же продолжительность, как первый. Судя по продуктивности Байкала в отношении диатомовых водорослей, можно предполагать, что после первого похолодания наступило потепление климата, сравнимое с плиоценовым временем. После второго минимума степень похолодания возросла, и климат на планете стал значительно прохладнее".

— Понятно, что именно сравнение исследований в океанах и на Байкале позволяет точнее представить картины прошлого. И это еще одно доказательство того, что разные точки планеты связаны друг с другом. Кстати, какие самые интересные места, в которых довелось побывать?

— Трудно что-то выделять…

— Неужели Байкал?

— Он — вне конкурса! Это, безусловно, потрясающее место. Но если его исключить, то первым, пожалуй, я назвал бы остров Маврикий. Мне он очень понравился. Голубая бухта, очень красивый вулкан. Мы тут же вооружились кувалдами и отправились на него. На следующий день вечером мы должны были уходить в океан, а тут кто-то увидел рекламу "очень откровенного" фильма. Для нас, выросших в СССР, это было в диковинку, решили потратить свои мизерные деньги на этот фильм.

Сеанс начался в три часа. Отход у нас в половине шестого. Уже почти два часа идет фильм, а ничего "такого" нет. Потом вдруг объявляется перерыв. Мы как на иголках, время поджимает. Наконец, начинается вторая часть сеанса. И мы видим на экране наш фильм "Казаки". По Льву Николаевичу Толстому… Так что остров Маврикий нам запомнился на всю жизнь не только своей чистотой, аккуратностью, доброжелательством жителям, но и своей "разгульностью".

Понравилась мне и Исландия. Там жизнь тяжелая, казалось бы, люди должны быть суровыми, жесткими. К тому же на Севере живут. А исландцы доброжелательны, внимательны. Государство заботится о каждом из них, и это, безусловно, сказывается на их характере и образе жизни.

— Значит, не от красот природы у вас к той иной части планеты рождаются добрые воспоминания?

— От человека, с которым общаешься и который готов поделиться с тобой своими бедами и радостями.

— А первая экспедиция?

— В студенческие годы была назначена практика в Польше. Но поездка задерживалась, и мы отправились на Южный Урал. Сначала собирали образцы на терриконах, а потом и в Ильменском заповеднике. Там, где можно, конечно. Вернулись в Москву. Однако опять-таки практика в Польше задерживались. И тут уже, не колеблясь и не раздумывая, вновь поехали на Урал. Ведь здесь было так интересно! Ну, а потом остаток лета работали в Высоких Татрах.

— Геология — это романтика. С геологическим молотком по тайге и горам. Это вас увлекало в юности?

— В какой-то мере.

— Мечты оправдались?

— Безусловно. Каждая экспедиция, где бы она ни проходила, оставалась в памяти навсегда, обогащала тебя. Конечно, это и отблески романтики. Однако было и другое: престиж профессии. Сейчас жалуются, мол, молодым денег мало платят. Это верно. Но и в наше время денег было немного, но в геологию юноши стремились. Человек с геологическим молотком пользовался в обществе уважением. Считалось, что именно он открывает для общества богатства, которые скрыты в земле, и ставит их на службу всем людям.

— Но ведь так и было. Именно "всем", а не олигархам!

— Изменения в обществе, конечно же, сказываются и на психологии людей. Особенно молодых. Они не всегда глубоко понимают суть происходящего. Деньги в науке, конечно же, чрезвычайно важны, но главное все-таки иное — стремление к познанию, к поиску, к удовлетворению своих страстей, без которых наука не может существовать. И человек в ней.

К сожалению, молодые специалисты сейчас больше думают о деньгах, об оплате их труда. Это особенно заметно в таких городах, как Москва и Санкт-Петербург. Гораздо меньше это чувствуется в Новосибирске и особенно в Иркутске. У нас, как мне кажется, живут и работают молодые иначе, чем в столицах — на первом плане у них страсть к исследованиям, то есть увлечение наукой.

— Раньше Иркутск считали "городом геологов", и сейчас в вашем научном центре их большинство?

— Нет. Много физиков, химиков, биологов, специалистов по авиации. Иркутский научный центр развивается комплексно. Что особенно меня радует, в городе много студентов — ничуть не меньше, чем в том же Екатеринбурге. Это радует, потому что студенчество — это гарантия того, что наука в России будет развиваться и в будущем.

— Вернемся к "исключению", то есть к Байкалу и Иркутскому научному центру, который вы возглавляете. Байкал — это главное для ученых Центра?

— Можно и так сказать, хотя научные интересы, конечно же, намного шире. Конечно, наш научный центр очень много занимается Байкалом. Было бы странным, если бы мы вели себя иначе. Байкал — главный стратегический водный ресурс страны, значение которого будет только возрастать. Уникален Байкал и своими эндемическими животными. Сейчас известно 2500 эндемиков, но всего десять лет назад их было 1500. Прирост стал возможен благодаря тому, что ученые научного центра и Иркутского университета более тщательно ведут исследования Байкала. К счастью, в последние годы это стало возможным делать.

Байкальская зона — это 386 тысяч квадратных километров. Центральная экологическая часть — 55 тысяч, и ее защите уделяется особое внимание. Для сведения: в этой зоне по северной части Байкала намеревались провести Восточно-Сибирский нефтепровод, а на юге течет Селенга, которая из Монголии несет в Байкал огромное количество не совсем чистой воды. Это необходимо знать, когда заходит речь о сохранении Байкала. Если говорить о самой байкальской воде, то она, наверное, самая чистая в мире.

— Даже если и есть загрязнения?

— Институт геохимии все время проводит измерения в устье Ангары, и они показывают, что вода очень чистая, хорошая. Байкал справляется с загрязнениями, "перерабатывает" их. Институты нашего научного центра занимаются чистотой воды, чистотой атмосферы, чистотой почв и снега.

Вокруг Байкала была создана довольно мощная промышленность, но пока в самом озере сравнительно чисто. Более десяти лет мы ведет наблюдения на разных глубинах в трех котловинах. Измерения показывают, что состав воды не меняется, то есть в глубине вода чистая. В Иркутске и других городах и регионах байкальская вода берется с глубин порядка 300 метров, и она используется как питьевая. Контроль состояния Байкала ведется и из космоса. Постоянно проводится съемка. Причем данные очень точные и важные. Я в этом лично убедился, когда мы вели буровые работы.

Из записей в дневнике: "Картина вокруг потрясающая! По правому и левому бортам появились трещины, в них вода, хотя несколько минут назад все вокруг было покрыто льдом. Особенно большая трещина к северо-западу от нас. Нас несет вместе с ледяным полем. Льдины надвигаются и громоздятся друг на друга. Сплошной гул, от которого становится как-то неуютно. Видно, как отдельные глыбы спаянного льда, высотой до метра и более легко, как маленькие кубики, выбрасываются на лед, образуя зоны торошения. От больших трещин отходит ряд поперечных, косых. Именно по ним происходит нагромождение льдин. Кажется, весь лед вокруг нас движется. Огромные льдины легко подныривают или наползают на преграждающее им путь ледяное поле. Грандиозная и устрашающая картина.

Почему-то сразу вспоминается тектоника плит, слова О. Г. Сорохтина: "Политы, как льдины". Представляешь, именно так и происходит нагромождение литосферных плит в зонах коллизии, где они разбиты на малые плиты, наползающие друг на друга…".

— Это было своеобразное путешествие в прошлое?

— Можно и так сказать… 30 миллионов лет назад случилось столкновение Евразии с Индией, и на планете произошли кардинальные изменения. Бурение на Байкале открыло нам то удивительное время, когда на планете царствовали стихии, и в схватке подземных сил вздыбливались Гималаи.

— Сейчас идут аналогичные процессы?

— Мы ведем постоянный мониторинг озера Байкал. Значимых антропогенных изменений мы не фиксируем. Концентрации тяжелых металлов нет, необратимых явлений пока не отмечается, прибрежные и наземные ландшафты остаются прежними.

— Это хорошая информация, потому что у меня создавалось впечатление, что озеру грозит экологическая катастрофа и, более того, она уже началась.

— Это не так. В 1990 году мы открыли Экологический международный центр, который в год принимает до 100 экспедиций специалистов со всего мира. Изучение системы Байкала ведется тщательно, и это одна из главных задач Иркутского научного центра. Наше беспокойство вызывает постоянное засорение побережья, а также работа целлюлозно-бумажного комбината. В начале 1960-х годов Сибирское отделение Академии наук отчаянно боролось против строительства этого комбината, но, к сожалению, в то время победить ученым было невозможно — их мнение не стало решающим.

— Но есть и другие мощные загрязнители Байкала?

— Конечно. Стоки той же Селенги очень грязные. Сбрасывать все в реку начинают еще в Монголии, а потом добавляют и наши поселки и города, что находятся на берегах этой реки. Весьма активно идет освоение разных месторождений в районе Байкала. Это и нефть, и газ, и золото, и другие металлы. Поэтому экологическая проработка всех новых проектов, которые осуществляются в этом районе, не только обязательна, но и должна проводиться более тщательно и углубленно.

— Нельзя ли подробнее о локальных загрязнениях?

— Мы наблюдаем за ними, контролируем их распространение. Надо отметить, что Байкал очень хорошо сам себя защищает. К примеру, в дельте Селенги существует своеобразный природный гигиенический барьер, который очищает стоки. Это хорошо видно при космических съемках, которые регулярно проводятся на Байкале. Однако по всему побережью озера экологическая ситуация более сложная. Опять-таки это можно видеть из космоса.

С биологическими отходами Байкал пока справляется, живые организмы, обитающими в озере, перерабатывают их. Поэтому центральная часть Байкала, к счастью, сейчас чистая. Но, к сожалению, в прибрежных водах появилась кишечная палочка, и воду здесь пить нельзя.

— О кишечной палочке я ничего не слышал, а вот цистерны с нефтью в Северобайкальске вижу каждое лето, когда там бываю. А тут еще нефтепровод хотели там провести…

— Всего в 800 метрах от Байкала! Это зона сильнейшей сейсмоактивности. Землетрясения случаются здесь очень мощные. И в случае повреждения трубы нефть в течение всего двух часов (такое время требуется для аварийного перекрытия трубопровода) загрязнила бы треть озера Байкал! Такова была бы цена непродуманных антинаучных решений.

Мне много раз приходилось в разных аудиториях выступать против этого проекта. Я говорил о том, что перенос нефтепровода на север на 1 миллиард долларов выгоднее, что речь идет не только об экологии, но и экономической эффективности. Однако чиновники не реагировали на доводы ученых, и только вмешательство В. В. Путина помогло выправить ситуацию. Я знаю, что академики Ю. С. Осипов и Н. П. Лаверов принимали активное участие в борьбе за перенос трассы нефтепровода, они подготовили Президента к совещанию, на котором он и настоял о "северном варианте". Если Академия 1960-х годах проиграла сражение против строительства ЦБК на Байкале, то сейчас она выиграла.

— Значит, в борьбе науки и власти счет пока равный? Или все-таки ученые чаще проигрывают, чем выигрывают?

— К сожалению, поражений больше, чем побед, а потому с экологией состояние в стране катастрофическое. Байкал быстро превращается в зону активного туризма. Если его не организовать, не построить специальные туристические комплексы, отвечающие всем требованиям экологии, то Байкалу грозит вполне реальная опасность. Загрязнение побережья уже привело к тому, что пить воду из озера нельзя. Если не укротить стихийный туризм, то в поселки, которые находятся по берегам Байкала, нужно будет завозить питьевую воду.

— Это звучит парадоксально: самая чистая в мире вода нуждается в очистке…

— К сожалению. Интерес к проблемам Байкала огромен. В год об уникальном озере опубликовано 1700 научных работ. Это интеллектуальный продукт, цена которому около 2 миллиардов рублей. Год от года число публикаций растет, и это еще одно свидетельство того, насколько велико внимание научного сообщества к Байкалу.

Из записей в дневнике: "Я понимал, что если не будет бурения в 1999 году, то с ним на Байкале надо заканчивать: демонтировать баржу и ждать, когда наши иностранцы получат новые большие гранты. После этого начинать все сначала. Я все время, до конца лета, старался убедить наших партнеров, а также обращался в Министерство науки и технологий, Природных ресурсов и к возможным новым партнерам, но все было бесполезно. Я уже решил, что, очевидно, следует все бросить, сделать перерыв в бурении. Для меня лично это было бы легче. Ведь поход во льдах — все время на нервах, так как я отвечаю за все. Но внутренний голос говорил, что такое решение неправильное. Если не ты — то кто же? Ведь программа важная, может дать очень много для понимания как истории климата, так и истории Байкальской рифтовой зоны, поэтому если ты связал свою жизнь с геологией, с наукой, то ты должен сделать все возможное для продолжения программы.

Летом в Иркутск приезжала большая делегация Президиума РАН во главе с президентом РАН академиком Ю. С. Осиповым. В составе делегации был вице-президент академик Н. П. Лаверов, а также председатель президиума СО РАН академик Н. Л. Добрецов. Члены делегации ознакомились с нашей программой "Байкал-бурение", которая произвела на них, особенно на Ю. С. Осипова, который подробно узнал о бурении на Байкале только в Иркутске, большое впечатление. Все они говорили, что наши работы необходимо продолжать, но о финансовой поддержке речь не заходила, так как денег в Академии даже на зарплату не было".

— Ваши работы по Байкалу — я имею в виду анализ изменения климата в этой зоне в течение 8 миллионов лет — в определенной степени успокаивают: глобальное потепление, которым нас пугают, Земле не грозит?

— Мы сейчас живем в эпоху нормального потепления. Ничего необычного не наблюдаем. Аналогичные периоды были и в прошлом, причем неоднократно. Это не только данные, полученные при бурении на Байкале. Большие исследовательские работы идут и в Антарктиде. Результаты показывают одно: ничего сверхъестественного не происходит.

— А Киотский протокол?

— Это политика.

— Но за нее дают Нобелевскую премию мира!

— Премии не всегда отражают подлинные научные достижения. Вице-президенты США вовсе не являются учеными, хотя и получают Нобелевские премии. Кстати, США не подписали Киотский протокол.

— Может быть, поэтому вице-президент и получил эту премию?

— Это опять-таки политика.

— Я был в Баргузинском заповеднике. Там всего четыре инспектора на огромную территорию. Научный отдел давно закрыт, поселок вымер — в нем нет ни связи, ни электричества. Запустение страшное… Что-то делается, чтобы сохранить заповедники?

— Это должно решать федеральные власти. Губернатор Бурятии предложил продавать в частные руки участки побережья. На мой взгляд, это делать ни в коем случае нельзя, хотя он и утверждает, что только таким способом можно спасти Байкал. Надо найти более эффективные методы, и они, безусловно, есть.

Сейчас создана Комиссия по Байкалу. В нее входят ученые из Новосибирска, из Иркутского научного центра, представителя общественности. Необходимо создать заповедники по-настоящему, и вообще разработать четкую программу сохранения Байкала и приумножения его богатств. Мы такую программу, без сомнения, сделаем, а власти нужно лишь принять рекомендации ученых.

— А не поздно?

— Пока нет. Все-таки экологическая нагрузка на Байкале еще не столь велика, как иногда кажется. Но опасность реально существует, и об этом следует постоянно помнить.

Новая встреча с академиком Кузьминым случилась уже в Иркутске, где я знакомился с Института научного центра. Естественно, в завершении этой командировки я оказался в кабинете Председателя Иркутского научного центра. О нем и шел разговор. Я начал беседу так:

— У меня создалось впечатление, будто Иркутский научной центр сейчас как бы приобрел второе дыхание, то есть вышел на новый уровень.

— Сибирское отделение в целом, а не только наш Центр, переживает новый этап. Если в минувшие годы шел разговор о выживании науки, о сохранении кадров, обсерваторий, лабораторий и так далее, то сейчас речь идет уже о развитии. Это касается буквально всех институтов, хотя не везде еще понимают это в полной мере.

— И что самое важное на этом этапе?

— Привлечение в науку молодежи. Напомню, что нам пришлось проводить сокращение научных работников, и это не могло не сказаться на устойчивости коллективов. Да и отношение к науке стало настороженное, мол, зачем туда идти молодым, если идет сокращение!? Однако сейчас тенденция меняется. В двух университетах Иркутска, откуда мы черпаем молодых, есть прекрасные ребята. Они тянутся в науку, и это стремление необходимо всячески поддерживать. Я сужу об этом по своим ученикам. Среди них есть такие, которые стараются писать научные статьи, ездят в экспедиции, там прекрасно работают.

— Вы наблюдаете за ними с первых курсов?

— Конечно. Талантливого ученого очень важно заметить на самом первом этапе, помочь ему в становлении, поддержать во время учебы. Процесс воспитания ученого всегда сложен, а сейчас, на мой взгляд, особенно, так как надо ломать стереотипы негативного отношения к науке, которые начали складываться в последние годы.

— У Иркутского научного центра есть Байкал, который привлекает ученых не только из разных научных учреждений России, но и всего мира?

— Это естественно, так как Байкал — уникальное образование в мире. И он притягивает к себе специалистов самого разного профиля. Каждый из них находит здесь что-то новое, необычное. Касается ли это биологии, физики атмосферы, геологии, геофизики, морского дела, — во всех областях естествознания в той или иной форме Байкал присутствует.

— Ну, хотя бы один пример, который необычен — есть такой?

— Первое, что приходит в голову — наш Институт геохимии. Мы изучаем Байкал. Но не только. Наши дозиметры, которые создавались здесь, используются на атомных подводных лодках. Такой пример необычен?

— Безусловно.

— У науки нет географических границ, и возможности ее безграничны. В нашем Центре решаются сложнейшие проблемы современной науки и техники, для этого все необходимые специалисты есть. Как и контакты с разными научными учреждениями России и мира. Причем год от года они расширяются.

— А приоритеты?

— В последнее время контакты расширяются и углубляются с Китаем. Причем по всем направлениям. И это отрадно, так как в Китае особое внимание уделяется развитию науки. Подобно тому, как это было в Советском Союзе. Думаю, они на верном пути.

— И несколько слов о вашем любимом бурении на Байкале. Будете продолжать эти работы?

— Пока трудно сказать, хотя очень хотелось бы. Однако на Байкале мы давно не бурили. На малых озерах исследования продолжаем, но не здесь. В 1990-е годы все было налажено, был создан буровой комплекс. Сейчас ничего нет. Все надо начинать с нуля. А это очень сложно. Хотя есть желание пробурить три-четыре километра в осадочных породах. В проекте предусматривается идти параллельно двумя станками. Но как это будет, сказать пока не могу. Придут молодые. Уверен, они продолжат то, что мы начинали.

Владимир Губарев