ТУР ХЕЙЕРДАЛ: ПО СЛЕДАМ АДАМА

Мало кто из нас не слышал о великом норвежском исследователе, ученом и путешественнике Туре Хейердале, который для многих был живым свидетелем развенчания научных мифов и доказательств самых невероятных гипотез. Путешествие на бальсовом "Кон-Тики", папирусных "Ра" и "Ра-2", тростниковом "Тигрисе", загадочные статуи острова Пасхи, пирамиды инков - все это не может не завораживать и не внушать уважения.

Тур Хейердал родился 6 октября 1914 г. в норвежском городке Ларвик, в самой обыкновенной семье. С детства Тур мечтал о путешествиях и дальних странах. После окончания факультета естественных наук, получив образование географа и зоолога и разочаровавшись в академической науке, которая, по его мнению, "была так далека от естественной природной", молодой Хейердал вместе с молодой женой Лив отправляется в далекую и загадочную Полинезию, на остров Фату-Хива Маркизского архипелага. Там они прожили в полном отрыве от цивилизации и белых людей целый год, в течение которого Тур познакомился с местными преданиями и легендами и пришел к выводу, что, вероятнее всего, предки туземцев, заселявших Полинезию, пришли из Америки. Основанием для этого была его убежденность в том, что ветер и океанские течения явились причиной зарождения жизни на островах.

Для проверки данной гипотезы он отправляется в Канаду, в провинцию Британская Колумбия, где знакомится с жизнью местных индейцев, с целью найти следы морских путешественников, которые приплыли из Юго-Восточной Азии в начале каменного века, но так и не достигли Полинезии ранее начала нашего тысячелетия. Хейердалу удалось обнаружить, что именно северо-западные племена прибрежных индейцев являются тем самым пропущенным звеном между Азией и Полинезией.

Война застала Тура с семьей в Канаде, где ему пришлось познать голод и нищету. Как истинный патриот он хотел сражаться с врагом и, в конце концов, приехав в Америку, завербовался в армию. После окончания диверсионной радиошколы в Англии Хейердала и его товарищей из так называемой "I Group" подготовили к заброске в оккупированную фашистами Норвегию. Как юмористически отмечал Тур: "Настал тот день, когда рекрут ВВС 2209 Хейердал, бывший армейский рекрут 1136 и семь его товарищей знали больше о электротехнологии, чем кто-либо в норвежских войсках". Однако к этому времени (это был конец 1944 года) советские войска уже освободили Киркенес, основную северную базу немецких подлодок, и вошли в Финмарк - самую северную часть Норвегии. Отряд Хейердала должен был поддерживать радиосвязь штаба норвежского отряда в Финмарке с Лондоном. На американском лайнере он в составе конвоя вышел в Мурманск. Перед отправкой Хейердала повысили и присвоили первое офицерское звание - лейтенант. Около Мурманска конвой атаковали немецкие подлодки, но подоспели советские корабли, и совместными усилиями союзники отбились. В трескучий мороз на грузовике с выбитым ветровым стеклом Хейердал поехал в Киркенес. Больше тысячи километров отделяло его от дома, но, как он вспоминал впоследствии, "душа пела - я все-таки был в Норвегии после стольких лет жизни на чужбине". Однако в тот раз повоевать Хейердалу не удалось. Бдительный "особист" нашел в списке личного состава не лейтенанта, а только какого-то Энсайна Хейердала. Он не хотел слушать никаких объяснений и требовал, чтобы Тура отправили в Лондон "для приведения бумаг в соответствие". И Хейердал пришлось, так и не повоевав, возвращаться назад в Англию и вновь пережить томительный ужас полярного конвоя. Выправив все документы, и обучив новичков ремеслу радиста, он вернулся. Уже после войны Хейердал, будучи в СССР, понял, что так насторожило русских. Его звание "ensign" ("энсайн" - лейтенант амер., мор.) было неизвестно как русским, так и англичанам, где эквивалентом является "second lieutenant" (второй лейтенант). При написании кириллицей Ensign Heyerdahl (Энсайн Хейердал) превратился в Henrik Heyerdahl (Хенрик Хейердал). И как, спрашивается, они могли быть один и тем же человеком?

После окончания войны Хейердал вернулся к своей научно-исследовательской деятельности. В 1947 году стартует его знаменитейшая экспедиция на бальсовом плоту "Кон-Тики", которой был построен подобно судам древнейших мореплавателей. Целью данной экспедиции было опровергнуть устоявшееся мнение о том, что южноамериканские бальсовые плоты не могли перевозить людей и растения через океан из Перу до Полинезии. Из перуанского порта Кальяо они отправились по тому самому маршруту, по которому, согласно легендам, когда-то прошел великий вождь Кон-Тики, изгнанный из Перу инками. Сто дней мир, затаив дыхание, ждал, чем же закончится безумная авантюра семерых смельчаков. На сто первый день жители полинезийского острова Рароиа были несказанно удивлены, увидев, как оживают их древние предания. К их острову пристал плот с бородатыми белыми людьми и на парусе был изображен сам великий Кон-Тики. Так закончилось одно из первых плаваний на реконструированных судах. Хейердалу удалось подтвердить свою гипотезу о возможности подобных путешествий в древности. Несмотря на то, что изданная книга "Путешествие на Кон-Тики", была переведена 66 языков мира и разошлась многомиллионными тиражами, а документальный фильм "Кон-Тики" получил своего "Оскара", тем не менее, в научных кругах Тура Хейердала не признавали, считали выскочкой, необразованным авантюристом, который ради своей славы пустился в эту авантюру. Пришлось затратить много сил, здоровья, лет, прежде чем удалось убедить научный мир в правомочности открытий. Хейердал никогда не укладывался в русло науки, наоборот он смело бросал ей вызов, затрагивая, обобщая самые разнообразные области знаний, делая парадоксальные выводы и выдвигая гипотезы, которые рано или поздно подтверждались. В древности народы не были обособлены друг от друга, и цивилизации не развивались обособленно. Наоборот, ветры и океанские течения способствовали тому, что задолго до европейцев другие народы побывали и в Америке и в Океании.

Потом последовали экспедиции на Галапогоссы (1952-53), на остров Пасхи (1955-56), экспедиции на папирусном судне "Ра" (1969) и "Ра-2" (1970), в которых принял участие и наш соотечественник Юрий Сенкевич.

Кстати, этому предшествовала одна забавная история.

Второй раз в жизни Тур Хейердал оказался, как он сам пишет, за "железным занавесом", в самый разгар "холодной войны" в 1962 году. Он должен был выступать перед антропологами и археологами в Москве, в огромной аудитории Академии наук СССР. Перед дискуссией на сцену вышел руководитель антропологической секции, мускулистый человек со "сталинскими" усами, типичный, с западной точки зрения, коммунист и заявил: "Мы не верим в теорию г-на Хейердала, о миграционных путях в Тихом океане, потому что она расходится с ленинским учением". И тогда, как вспоминал сам Хейердал, он неожиданно для самого себя ответил через переводчика: "А я и не знал, что товарищ Ленин был антропологом". Некоторые с трудом сдержали улыбку от смелого ответа норвежца. В конце уверенного и убедительного выступления его оппонентам нечего было возразить. В своем заключительном слове президент Академии наук Мстислав Всеволодович Келдыш с улыбкой сказал исследователю, что в следующий раз, когда он будет организовывать свою экспедицию, он надеется, что он включит русского в ее состав. Тур Хейердал сказал, что подумает, и сдержал свое слово: при подготовке экспедиции на "Ра" он направил телеграмму М. Келдышу с просьбой подобрать русского члена экипажа, но так, чтобы он был врачом, умел говорить по-английски и обладал чувством юмора. Вскоре к группе присоединился Юрий Сенкевич. Как вспоминал Хейердал, когда Юрий Александрович сошел с трапа самолета, от него попахивало водкой, и он был слегка пьян. Выбор русского с чувством юмора Тур объяснял так: он не хотел получить в команду фанатичного сторонника Коммунистической партии, и к тому же хорошая шутка здорово способствует разрядке в коллективе. Сам Юрий Сенкевич позже вспоминал, что он щедро набрался водки на борту Аэрофлота, боясь показаться недостаточно веселым. Как показали экспедиции "Ра" и "Тигриса" он вполне соответствовал всем условиям Хейердала. Позже Сенкевич отвечал за здоровье советских космонавтов и был даже приглашен в США сотрудниками НАСА с целью долгосрочного партнерства и исследований по программе мирного сосуществования людей различных национальностей, находящихся под стрессом. Именно экспедиция на тростниковой лодке "Тигрис", сплетенной по образу древнешумерских судов, подтвердила, что люди разного цвета кожи, национальностей и веры могут мирно сосуществовать и плодотворно работать в стрессовых ситуациях. Кроме того, Тур Хейердал подтвердил свою гипотезу о том, что месопотамский тростник, также подходит для строительства лодок, как и папирус, его только необходимо собирать в определенный сезон, когда он обладает водостойкими качествами. Это, наверняка, знали шумерские строители лодок, которые на подобных судак поднимались от устья Инда до Красного моря. К сожалению, когда "Тигрис" оказался в зоне раздиравшей тогда Ближний Восток войны, и был задержан, то его команда в знак протеста подожгла его.

Экспедиция Тура Хейердала на Мальдивы в 1983-84 г. ставила своей целью подтвердить гипотезу о том, что древние мореплаватели побывали на этих островах задолго до Васко да Гамы и арабских мореплавателей. Это удалось сделать: при раскопках были найдены каменные скульптуры неизвестных бородатых мореплавателей с продолговатыми ушами, подобные тем, которые были найдены на острове Пасхи.

Экспедиции на остров Пасхи в 1986-1988 годах имели пред собой две цели. Во-первых, Тур Хейердал хотел подтвердить теорию чехословацкого инженера Павла Павла, о том, что поваленные статуи острова Пасхи передвигались в вертикальном положении, или как говорили местные жители "шли" сами. С помощью веревок и не очень большого количества людей Туру Хейердалу удалось невозможное: впервые за 300 лет статуя "пошла". Тур применил тот же самый метод, который грузчики называют "кантовать", т.е. передвигать истукан в стоячем положении, поворачивая то в одну, то в другую сторону. Позднее в книгах "Тайна острова Пасхи" и "Загадки Тихого океана" Тур Хейердал попытался дать научное объяснение таким тайнам острова как "лежащие статуи", таинственным письменам ронго-ронго и многим другим. Второй, не менее важной, задачей Хейердала было возродить практически вымершее дерево торомиро. Во время своей экспедиции на остров в 1956 году Тур взял несколько семян с умирающего дерева на острове Пасхи и посадил их в ботаническом саду Готтенбурга. И вот спустя десять лет была предпринята первая попытка вернуть деревья на остров и, хотя первые саженцы не выжили, но последующие посадки были успешны, и торомиро вернулись на остров.

Интересовался Тур Хейердал и историей всемирного потопа. Тщательно изучив мифы и предания различных народов, он пришел к выводу, что около пяти тысяч лет назад, приблизительно около 3100-3000 г. до Р.Х. старейшие цивилизации мира вдруг стали быстро развиваться. Не только шумеры приплыли из Бахрейна и поселились в Месопотамии, но и предки фараонов поднялись вверх по Нилу и осели в Египте. В кратчайшие сроки эти народы стали облагать налогом процветающие королевства, которые неожиданно появились на Крите и Кипре. Другие мореплаватели поднялись вверх по Инду и основали третью величайшую цивилизацию древности в Мохенджо-Даро. Все эти люди пришли неизвестно откуда, но самое удивительное, что каждая из этих цивилизаций обладала ярко выраженной системой письма и в мифологии использовала мотив богов-королей на борту папирусных судов. Совершенно очевидно, что в это время произошли некие катаклизмы. Выяснилось, что в это же время в Атлантическом океане произошло разделение Исландии на две части, и линия разлома прошла через весь морской хребет Атлантического океана. Найденный в Исландии, в застывшей лаве, обломок дерева датируется около 3000 лет до Р.Х.. В климате планеты также произошли существенные изменения. Ботаники установили, что в то же самое время, когда в Северной Америке стали высыхать реки, территории Сахары и Месопотамии стали превращаться в пустыни. Кроме того, удалось обнаружить, что знаменитое течение Эль-Ниньо в Тихом океане образовалось тоже около пяти тысяч лет назад. По неизвестным причинам именно в районе 3000 года до Р.Х. огромные массы пресной воды стали поступать в Тихий океан и спускаться вдоль побережья Перу, в результате чего изменился климат всей планеты. Примечателен тот факт, что независимо друг от друга, предки майя и индейцев установили календарную систему, основывающуюся на астрономических наблюдениях. И что самое любопытное, что обе системы ведут свой отчет от приблизительно 3 100 года по западному исчислению. Никто до сих пор не знает точно, что же произошло около пяти тысяч лет назад и что послужило толчком для Великого потопа, чьи следы до сих заметны во всех культурах мира.

В последние годы своей жизни Тур Хейердал заинтересовался гипотезой о том, что, возможно, легендарный норвежский бог Один существовал на самом деле и был выходцем из Азово-Кавказского региона. Журналисты, в свойственной им манере придумали звучное название - "Проект охота на Одина". И он, как и "Кон-Тики" шестьдесят назад, вызвал бурное сопротивление научных кругов Норвегии. И, тем не менее, Тур Хейердал продолжал "борьбу с академическими догмами". Согласно средневековому историку Снорре Стурлуссону, свыше двух тысяч лет назад с Кавказа двинулся на Север могучий король Огден со своими воинами-асами, отступая перед нашествием римских легионов. Удивительное совпадение, если учесть, что верховного бога скандинавов звали Один, и он был предводителем племени героев-асов! С целью проверки своей гипотезы Тур Хейердал стал производить археологические раскопки в Азове. "Мне не обязательно доказать, что я прав, что Снорре описал реальные события, - так прокомментировал свою гипотезу Хейердал. - Просто хочется узнать правду о том, каким был мир тысячи лет назад, откуда и куда двигались народы"... Но увы, завершить свое последнее дело он не успел.

18 апреля 2002 года на восемьдесят восьмом году перестало биться сердце великого норвежца. До последних дней своей жизни он сохранял ясность ума, продолжал отстаивать свои не укладывающиеся в привычные рамки идеи и бороться с заскорузлостью умов. Многие ставили Тура Хейердала в один ряд с Нансеном и Амундсеном, и я думаю, что это заслужено. Благодаря таким личностям, как Тур Хейердал наш мир становится лучше, светлее, понятнее...

Тур Хейердал пошел на Азов

     Предки викингов были родом из наших южных земель и проживали в городе Азове, в сорока километрах от Ростова-на-Дону. Эту сенсационную теорию выдвинул известный путешественник и историк Тур Хейердал. И, похоже, он нашел весомые доказательства.

     Для разгадки тайны викингов 86-летний норвежец отправился нынешней весной в экспедицию на берега Дона, к месту археологического памятника "Крепостное городище и могильник".

     Главной целью похода был поиск исторического города Асгард. Согласно древнескандинавским источникам этот город богов располагался где-то в Причерноморье. Созвучие названий Асгарда и Азова издавна наталкивало романтически настроенных исследователей на поиски прародины скандинавских народов именно на Донской земле.

     Два месяца отряд вел раскопки прямо на улицах Азова. В этом международном проекте кроме археологов и антропологов из Норвегии участвовали студенты и доценты кафедры истории древнего мира и средних веков Ростовского государственного университета и представители Азовского краеведческого музея. Все хозяйственные расходы взял на себя сам Тур Хейердал. По некоторым оценкам, на работы предстоит потратить около 400 тысяч долларов США.

     Справедливости ради заметим, что некоторые наши ученые с легким скептицизмом отнеслись к затее знаменитого скандинава. Например, заведующий выставочным сектором Ростовского областного музея краеведения Георгий Сытенко считает, что актуальность идеи Хейердала завышена искусственно и что главный вопрос его проекта - финансовый. А кто дает деньги, тот и хочет получить результат.

     Действительно ли жители земли Русской - потомки древних скандинавов? Точно мы это, конечно, никогда не узнаем, но мировому научному сообществу придется считаться с гипотезой Хейердала.

     Интерес к древним цивилизациям родился у норвежца в 24-летнем возрасте, когда на Маркизских островах ему попалась надгробная плита с загадочными рисунками. С тех пор поиск исторических корней викингов стал для Тура Хейердала смыслом жизни. Поначалу он доказал, что древние народы могли пересекать океаны на своих допотопных судах.

     С группой энтузиастов он путешествовал на точных копиях древнейших плавсредств: на камышовой лодке "Ра" покорил Атлантический океан, на плоту "Кон-Тики" - восточную часть Тихого океана. На тростниковом судне "Тигрис" пересек Персидский залив, Красное и Аравийское моря. Таким образом, по логике Хейердала, океаны не разделяли, а соединяли древние цивилизации.

     Историческая летопись гласит, что около трех столетий (с 800 до 1050 годов нашей эры) воины-викинги плавали по водным артериям Европы, терроризируя ее население. Однако ученые, изучая историю походов этого древнего народа, мало уделяли внимание его происхождению.

     Занимаясь возникновением древних цивилизаций, Тур Хейердал сотрудничал с этнографами и археологами всего мира и накопил свой уникальный банк данных. В основу гипотезы о происхождении викингов легли древнескандинавские саги, которые, по мнению знаменитого путешественника, не что иное, как повествование о реальных исторических событиях, случившихся примерно две тысячи лет назад. В те времена норвежцы жили в низовьях Дона. Когда в эти места пришли римляне, то викингам, ослабленным междоусобными войнами, пришлось покинуть насиженные места и мигрировать вверх по течению Дона и Волги. После долгих скитаний они явились в Скандинавию и покорили здешний народ. В старинном, 1240 года, документе показывается маршрут движения короля Одина и его народа.

     Хорошо известно, что у викингов была своя религия. Главными божествами были Бог грома и молнии Тор и Бог Один. В ходе исследований выяснились интересные факты. Если Бог Тор был существом вымышленным, то Один - реальным человеком. Известно, что последним пунктом скитаний предводителя Одина стала страна Швеция, в которой он умирает и возводится в ранг святых. Здесь обнаруживается еще одна любопытная деталь: после смерти Одина кремировали. По словам Хейердала, это первый случай в Европе ритуального сожжения умершего.

     Древние норвежцы именовали себя "асами", и Хейердал пришел к выводу, что название Азов есть не что иное, как "Ас хов" - "храм асов". Описываемое в летописях географическое положение королевства довольно близко совпадает с координатами сегодняшнего города Азова: к югу от королевства находилась земля турков, на запад простиралась Европа, а на восток - Азия. Встречаемая на картах река Тана впадала в Черное море, а само королевство называлось Танаисом.

     Название "Танаис", отмеченное на средневековых норвежских картах, окончательно убедило его в своей теории. Это также территория Ростовской области, где сегодня располагается одноименный музей-заповедник.

     Древние рукописи привели знаменитого путешественника на Донскую землю еще в 1964 году. Тогда он осмотрел экспонаты археологических раскопок в Ростовской области, а также получил от местных археологов документы на разных языках. И уже тогда его поразило сходство в культурах своего народа и донского: он был потрясен найденными доказательствами того, что у берегов Дона существовала одна из древнейших цивилизаций.

     В 2000 году Хейердал посетил юг России со своей обаятельной женой Жаклин. Здесь он и сделал первые свои сенсационные заявления о том, что приехал договариваться с властями об организации археологической экспедиции, которая будет посвящена проверке его гипотезы о миграции племен викингов с донских земель на Скандинавский полуостров.

     Нынешней весной мореплаватель осуществил свою мечту и предстал перед ростовчанами, несмотря на свой преклонный возраст, полный сил и энергии. На раскопках руководитель экспедиции проводил немного времени, работал в основном в архивах, прежде всего в краеведческом музее Азова.

     - Я убедился, что в археологическом плане Азов - самое благодатное место на земле, - рассказывал Тур Хейердал студентам Ростовского университета. - Мы уже нашли некоторые предметы, относящиеся к первому веку нашей эры, - как происходившие из района Средиземноморья и стран Востока, так и местного производства. Но мы еще не докопались до более глубоких культурных слоев, по которым надеемся полностью восстановить историю асов. К сожалению, на этом месте были возведены крепости, при постройке которых земля была раскопана на несколько метров в глубину. Это затрудняет нашу работу, но можно с уверенностью говорить, что около двух тысяч лет назад здесь существовала высокоразвитая культура. И если бы саги ошибались, мы тут ничего бы не нашли...

     Сегодня экспедиция занимается изучением добытых материалов. Все найденное останется в России. Вполне возможно, нас ждут новые открытия. Теперь, по теории Хейердала, Танаис - отнюдь не древнегреческий город, как считалось до сих пор, а королевство, основанное потомками древних скандинавов, которыми руководил верховный Бог Один.

СОЛНЦЕ НАД ПИРАМИДАМИ

Снежана КРАСИНСКАЯ

Весной 2002 года не стало великого путешественника, замечательного исследователя и ученого Тура ХЕЙЕРДАЛА. Он был примером для тех, в ком страсть к познанию и дух свободы сильнее карьерных соображений и «простого человеческого счастья». Его жизнь – это интереснейшая история поисков и открытий, удач и ошибок, но всегда – верность избранному пути. Полотно его жизни, как, впрочем, и любого человека – мозаика (любимое слово-определение Хейердала), но с исключительно четким и понятным во всех деталях изображением. Хейердал притягивал и аккумулировал вокруг себя людей, которым были небезразличны его основополагающие идеи – как научные, так и жизненные. Одним из его соратников в двух плаваниях на «Ра» и на «Тигрисе» был Юрий СЕНКЕВИЧ. Добрые отношения сохранились между ними на всю жизнь. Сенкевич часто говорил, что не будь Хейердала, его жизнь сложилась бы иначе. И был, очевидно, прав. В апреле 2000 года Тур Хейердал начал осуществление своего последнего, незаконченного проекта в России. Юрий Сенкевич освещал его ход в своей передаче «Клуб путешественников». Потом возник замысел фильмов о Хейердале. Но в сентябре 2003 Сенкевич ушел из жизни.

Кто знает, может быть, пройдут годы и мы узнаем имена новых ученых-исследователей, путешественников, которые непременно вспомнят о Туре Хейердале и Юрии Сенкевиче и позавидуют им, потому что пережить то, что пережили они, дано не каждому.

Порт Кальяо в Перу. 1997 год. Толпа людей. Играет военный оркестр. Тур Хейердал сдернул материю с мемориальной таблички, на которой написано, что экспедиция «Кон-Тики» в 1947 году покинула порт Кальяо и достигла острова Рароиа в Полинезии.

В этот момент он особенно остро ощутил ностальгическое чувство – все эти годы Хейердал был «сеньором Кон-Тики», человеком, высказавшим безумную идею и на собственном опыте доказавшем, что она вполне реальна. За свою жизнь он совершил еще много открытий и подтвердил множество смелых теорий, но это, самое первое, было, наверное, самым сложным и важным, потому что было первым… И вот сейчас Тур жалел, что не было такого же оркестра, когда он с командой товарищей отплывал от этого берега на хлипком бальсовом плоту 50 лет назад. Тогда почти никто не верил, что шесть смельчаков смогут вернуться назад.

После торжества Тур и приглашенные, в числе которых был и Юрий Сенкевич, отправились осмотреть пирамиды в Тукумане, где много лет музей «Кон-Тики» вел археологические раскопки, и где были обнаружены изображения людей с птичьими головами – точно такие же, как в египетских храмах и на скалах острова Пасхи. А потом полетели на сам остров Пасхи, чтобы еще раз увидеть знаменитые статуи.

Наблюдая за Хейердалом со стороны, удивляясь его способности без устали все объяснять, показывать и рассказывать каждому, кто проявляет к предмету его исследований искренний интерес, любой человек подумал бы о чудесной воле провидения, которое, пусть ненадолго, свело его с одним из замечательнейших наших современников. О том, как врожденная интеллигентность и серьезность кабинетного ученого уживались в нем с безграничной смелостью, способностью рисковать, жить в любых, «абсолютно первобытных», условиях. И еще о том, как случилось, что мальчишка из провинциального норвежского Ларвика превратился в одного из величайших исследователей XX века…
 

Может быть, это началось тогда, когда совсем молодой Тур, едва закончивший университет, и его жена Лив решили отправиться на Маркизские острова, чтобы вернуться к природе и естественной жизни… Или тогда, когда он встретил на своем пути человека, который объяснил, что нам, людям, в сущности, не так уж много надо. Уля Бьёрнебю, одинокий охотник, ставший другом, научил Тура жить в лесу, как в родном доме, где все известно, а что неизвестно, то можно попробовать, узнать… А, скорее всего, эти мысли были внушены еще родителями – пивоваром из Христиании и дарвинисткой из Тронхейма, которые, несмотря на многочисленные споры между собой, соглашались в двух вещах: в подходе к воспитанию сына и своей вере в прогресс.

Он ничем не отличался от других детей. Был смешлив и проказлив, часто менял свои увлечения и привязанности. И нужно обладать по меньшей мере талантом, чтобы в его ребячьей мечте побывать в Африке увидеть наметки планов будущих великих путешествий. Но однажды юный Хейердал ушел из Ларвика по дороге, ставшей началом его пути к открытиям, которые перевернули многие сложившиеся научные представления.

Хейердал никак не мог взять в толк, почему почти многие ученые не понимают очевидного: специализация в науке достигла того предела, когда за частностями не видно целого. Изучая в университете зоологию, он уже знал, что никогда не будет заниматься только этим. Он видел в каждой области науки лишь средство, чтобы попытаться увидеть общую картину. Его не пугало, что, возможно, эту мозаику придется собирать всю жизнь.
 

1937 год положил начало целому ряду событий, которые включали в себя исследования наскальных рисунков древних индейцев в Британской Колумбии, плавание плота «Кон-Тики», изучение скульптур острова Пасхи. Работа Хейердала принципиально отличалась от научных трудов того времени и он решал загадку Полинезии, словно писал детективный роман. Этот метод нарушал все существующие правила, но давал отличные результаты.

В то время ученые признавали, что Полинезия испытала, по крайней мере, две волны миграции, причем последняя произошла перед самым приходом европейцев. Полинезийцы имели общие языковые корни с жителями Малайзии, хотя жили на противоположных концах Тихого океана и принадлежали к совершенно другой расе и культуре. Но как проходили пути их миграции, ведь на огромном пространстве между Полинезией и Малайзией не было ни единого следа великого переселения. К тому же полинезийцы достигли конечной точки своего маршрута во времена европейских средних веков, а их культура носила ярко выраженные черты классического каменного века. Следовательно, они покинули пределы Азии до окончания каменного века на этом континенте. Так, где же они скитались четыре тысячи лет?

Странно, но никому не приходило в голову, что филиппинское течение проходит севернее этих островов и, минуя Британскую Колумбию, упирается в Гавайские острова. Никто не предполагал, что полинезийцы могут сделать остановку так далеко на Севере. До этого додумался только Хейердал. Когда вместе с семьей Тур поселился среди индейцев племен Белла Кула и начал очищать ото мха и других наслоений древние наскальные рисунки, то он увидел лица богов с концентрическими кругами вместо глаз – точно такие же, как на острове Фату-Хива. Недостающее звено между азиатами и полинезийцами было найдено.

Вторая мировая война застала его в Северной Америке. Пришлось стать разнорабочим на заводе в Скалистых горах. Впрочем, пробыл он им недолго, поскольку вступил в армию. Хейердал закончил службу связистом в освобожденном от немцев Киркенесе.
 

Некогда в Перу жил народ, который создал одну из самых своеобразных культур на земле. До сих пор стоят здесь громадные каменные скульптуры, схожие с изваяниями с островов Питкерн, Маркизских и Пасхи, а также гигантские ступенчатые пирамиды, какие встречаются на Таити и Самоа. Когда в Перу пришли первые испанцы, инки рассказали им, что эти монументы были созданы белыми богами. Они были мудрыми учителями, и среди них был Кон-Тики – верховный жрец и король «белых людей». Однажды на озере Титикака на Кон-Тики напал вождь по имени Кари из долины Кокимбо. В битве белые люди были разбиты. Однако Кон-Тики вместе с несколькими людьми спасся и пробрался к побережью, откуда они, в конце концов, ушли в море.

Тур Хейердал был уверен, что Кон-Тики и есть белый бог-вождь, сын Солнца, которого народы восточных тихоокеанских островов воспевают как своего родоначальника. Но большинство ученых возражали ему: у древних индейцев не было лодок, и поэтому они никак не могли пересечь океан.

Но у них были плоты! – восклицал Хейердал.

И вот шестеро смельчаков 28 апреля 1947 года взошли на бальсовый плот. Спустя девяносто семь дней, преодолев 8 тысяч километров по Тихому океану, плот «Кон-Тики» достиг острова Рароиа в Полинезии. Хейердал доказал, что бальсовый плот вполне может справиться с таким путешествием, а значит, такие плоты могли переправить людей и культурные растения через океан.
 

В одной из своих книг Тур написал: «Шумеры, хетты и создатели древнейших культур в Египте, в долине Инда поклонялись Солнцу как символу невидимого творца. Когда европейские конкистадоры убивали инков, это была величайшая несправедливость – ведь инки считали себя детьми Солнца, в то время как пришельцы из-за океана привезли с собой крест, предшественник электрического стула, в качестве символа бога любви. Я думаю, если бы сам Христос выбирал символ своей жизни и смерти, а также людского терпения и всепрощения, то он остановил бы свой выбор на Солнце, а не на кресте, к которому его приковали палачи».

Солнце – вот главный символ, вокруг которого строилось мироощущение древних народов. Источник жизни и времени, строгий и справедливый бог. И удивительно, многие народы, разделенные океанами, называли солнце одним именем – Ра. Остров Пасхи, Полинезия, Перу, Египет… Можно ли представить себе более обособленные друг от друга районы?

Когда простым туристом Хейердал впервые приехал в Египет и увидел в Долине царей настенные изображения лодок, он, наверное, в глубине души почувствовал, что начинается новая эпопея в его богатой на приключения и открытия жизни. Эти лодки показались ему очень знакомыми. Примерно такие же рисовали на своих кувшинах строители пирамид Северного Перу во времена расцвета их культуры.

И на острове Пасхи главным мотивом всех рельефов неизменно было неразлучное трио: маска бога Солнца, камышовые лодки под парусами и птицечеловеки. Наконец наступил момент, когда теория Тура Хейердала о древних контактах между народами Северной Африки и Америки обрела законченную форму. И дело оставалось «за малым» – доказать её экспериментальным путем. А это означало, что надо строить лодку, набирать команду и опять отправляться в плавание.
 

О планах Хейердала врач Юрий Сенкевич тогда, конечно, ничего не знал. Он работал в то время в Институте медико-биологических проблем, который занимался исследованиями физиологии космонавтов и их подготовкой к полетам. Потом Сенкевич попал в Антарктиду, где изучал проблему жизни в экстремальных условиях. Он был занят, увлечен своей работой, и думать не думал, что настанет такой день, когда ему предложат отправиться с легендарным Хейердалом в увлекательное и опасное путешествие на лодке из папируса. Но однажды Хейердал обратился к академику Келдышу, с которым был знаком, и попросил рекомендовать русского врача для участия в экспедиции. При этом он выдвинул три условия: кандидат должен обладать хорошим здоровьем, говорить по-английски и иметь чувство юмора.

Юрий Сенкевич не раз рассказывал об ощущении радости, удивления и даже смятения при этом известии. В любом случае, с этого момента, говорил он, его жизнь разделилась на две части: до Тура и после знакомства с ним.

Тур Хейердал хотел собрать вместе столько наций, сколько позволит площадь лодки. «Сам я представляю Крайний север Европы, – думал он, – значит, не мешает для контраста взять кого-нибудь с юга, из Италии, например. Еще надо взять в команду африканца. Поскольку задача экспедиции – подтвердить контакты между древними цивилизациями Африки и Южной Америки, надо взять египтянина и мексиканца. Хорошо бы включить в состав экспедиции русского и американца, чтобы были представлены и идеологические противники». Так, в команде «Ра» появились штурман Норман Бейкер из США, кинооператор Карло Маури из Италии, известный специалист по древнейшему населению Америки Сантьяго Хеновес из Мексики, подводник Жорж Сориал из Египта, строитель лодок из папируса с озера Чад Абдулла Джибрин и судовой врач Юрий Сенкевич из СССР.

Юрий Сенкевич так описывал свою первую встречу с Хейердалом: «Встреча была такой, какой она и должна быть, чтобы дружба продолжалась потом всю жизнь. Конечно, я волновался, заготовил речь. Ведь Хейердал был к тому времени не просто знаменит. Это был человек, который выдвигал смелые научные гипотезы – смелее некуда, и что удивительно, доказывал свою точку зрения…

И вот, выходя из самолета, я увидел этого моложавого подтянутого человека. В руках у меня была канистра с медицинским спиртом – необходимая вещь в любой экспедиции. Поздоровались. Он, взглянув на канистру, коротко спросил: «Что это у вас?» – Я коротко ответил: «Спирт». – Он коротко констатировал: «Очень рад». Мы еще немного посмотрели друг на друга и спустя несколько минут мне уже казалось, что мы знакомы Бог знает, сколько лет».

К пирамидам, у подножия которых началось строительство лодки, был доставлен отборный папирус, что было сделать совсем непросто, так как он к тому времени практически исчез из Египта. Папирус сохранился только у истоков Нила, в Эфиопии, и там лодки имели исконную египетскую форму – не только нос, но и корма изогнута вверх, причем ахтерштевень загибается внутрь, образуя характерный древнеегипетский завиток. Хейердал пригласил строителей с озера Чад, где все еще плавали на папирусных лодках. Но все, кто имел дело с ними, утверждали, что папирус может выдержать от силы две недели в тихом пресном водоеме, а на море и того меньше. Но это не убедило Хейердала. Он знал, что лодками из камыша пользовались и в Месопотамии, и на островах Средиземного моря, и на атлантическом побережье Марокко, и в древней Мексике. А путь от Марокко до Мексики уже не выглядел таким неодолимым и немыслимым, как расстояние между крайними точками – Египтом и Перу. Поэтому совершенно естественным было то, что команда Тура Хейердала, как и древние мореплаватели, вышли в океан из марокканского порта Сафи.

Сафи расположен как раз там, где корабль из Средиземного моря, скорее всего, мог быть увлечен стихиями в океан, потому что поблизости проходит Канарское течение, которое вместе с пассатом подхватывает все, что держится на воде, и уносит к Америке. Жена местного паши Айша Амара разбила о нос «Ра» кувшин с козьим молоком и семеро смелых, да обезьяна Сафи – тезка порта – отправились в путь.
 

Уже в который раз Хейердал пытался переориентировать современную науку на стремление создать целое из многих кусочков. В давнем споре так называемых диффузионистов и изоляционистов он хотел поставить точку. Изоляционисты считали, что океан – это барьер, который разделяет народы, и преодолеть его на примитивных судах древних было совершенно невозможно. Диффузионисты же наоборот, – говорили, что древние народы перемещались по океанам во все стороны, и таким образом происходил культурный и этнический обмен. Тур Хейердал, конечно, был диффузионистом, но считал, что океан – это все же не пруд, по которому можно плыть, куда заблагорассудится. Многочисленные, часто очень сложные, течения могут вынести судно в ту или иную сторону, независимо от желания путешествующих. Во всяком случае, известно, что в океане расстояние по прямой от одного пункта до другого совершенно не равно тому расстоянию, которое придется пройти реально. Океаны – это своеобразные ленточные транспортеры, по которым с незапамятных времен двигались люди на своих плавучих средствах. Словом, по теории Хейердала выходило, что древние контакты, о которых шла речь, не только возможны в принципе, но и абсолютно естественны.
 

Команде Хейердала предстояло провести в океане несколько месяцев на борту сравнительно небольшого судна. Юрий Сенкевич в дополнение к обязанностям судового врача и матроса вел своеобразный «психологический дневник» путешествия. Это был отличный научный материал. Наблюдая за Туром, Сенкевич понял, что тот интуитивно ведет себя в сложных ситуациях в соответствии с пятью золотыми правилами управления. Хейердал отказывался от достижения частных целей ради достижения общих, когда надо уступал инициативу младшему партнеру, избегал вмешиваться в мелкие свары, и стремился сгладить острые углы ироническим замечанием, но в принципиальных вопросах был суров и непреклонен. Он чувствовал, когда какую клавишу нажать, поэтому единоначалие его было не обременительно, а лидерство не формально. В конце концов, ему удалось внушить команде, что на лодке из папируса могут удержаться только люди, готовые протянуть друг другу руки.

К сожалению, на первом «Ра» команде не удалось дойти до островов Южной Америки. Они не дотянули совсем чуть-чуть, потому что были не такими уж умелыми строителями. Только в процессе плавания им удалось понять все достоинства и недостатки «плавучего стога сена», как называл «Ра» Хейердал. Но… в океане уже ничего нельзя было исправить. Тем не менее, лодка «Ра-1» прошла огромное расстояние и доказала, что древние контакты Старого и Нового Света возможны.

Несколько месяцев спустя Тур Хейердал снова собрал команду и предложил план: повторить все, учтя ошибки и уроки прошлого, и дойти-таки до островов в Карибском море. Почти в том же составе в море вышла «Ра-2». Только вместо Абдуллы Джибрина на корабле появились марокканец Мадани Аит Охани и японец Кей Охара.

За 57 дней они пересекли Атлантический океан и успешно добрались до острова Барбадос, пройдя 6000 километров.
 

Новая эпопея, которую задумал Тур Хейердал, только на первый взгляд казалась легче предыдущих. Плавания на «Кон-Тики» и «Ра» уже доказали, что древние вполне могли преодолевать на своих примитивных судах огромные расстояния. И все-таки папирусные лодки намокали. Но, очевидно, что если бы груз не удавалось сохранять сухим, древние египтяне не строили бы папирусные суда на протяжении многих столетий. В который раз Хейердал рассматривал фотографии, слайды и кинокадры с изображениями этих кораблей на стенах древнейших храмов Месопотамии, Египта и Перу, на печатках из мыльного камня стеатита, обнаруженных в долине Инда, на бронзовых церемониальных барабанах времен первых китайских династий.

В поисках ответов на вопросы, каким образом эти цивилизации могли взаимодействовать, в чем был секрет древних кораблестроителей, он начал строить свой третий корабль. Это четвертое морское путешествие Тура Хейердала стало самым продолжительным. Пять месяцев одиннадцать человек плыли на камышовом судне, которое нарекли «Тигрисом», от Ирака до Инда и далее через Индийский океан к берегам Африки.

Когда-то, тысячи лет назад, в эпоху расцвета шумерской цивилизации на территории современного Ирака действовали гигантские ирригационные сооружения, выращивались пшеница и рис. Именно в те времена зажглась звезда славы сказочного оазиса среди пустыни, райского Нижнего Двуречья. По древним шумерским летописям, их первый царь прибыл со своим войском в эту равнинную страну на больших кораблях из тростника и построил столичный город Ур. Археологи относят это событие к 3100 году до нашей эры. Примерно в то же время цивилизация возникла в Египте и на берегу реки Инд. Все три имеют поразительно много общего, и в каждой сохранилось воспоминание о первом правителе, приплывшем откуда-то из-за океана на корабле из тростника.

Здесь, в Двуречье, до сих пор жили так называемые «болотные арабы». Их дома были в прямом смысле построены на болоте, а передвигались они по улицам-каналам на небольших деревянных лодках. Дома были сделаны из местного камыша берди и стояли на искусственных камышовых же островах. Берди у болотных арабов не намокал очень долго, потому что был срезан в августе! Правда, никто из них никогда не строил больших лодок из камыша. Поэтому этим процессом руководили боливийцы с озера Титикака.
 

На парусе камышовой лодки было изображено традиционное для многих предприятий Хейердала солнце. А на его фоне – многоступенчатая пирамида – символ взаимопроникновения самых отдаленных друг от друга культур. «Тигрис» был на шесть метров длиннее «Ра» и имел две хижины. Но все же по сравнению с теми кораблями, которые строили могущественные шумерские владыки, он был небольшим.

Команде Хейердала надо было проплыть на нем возможно дольше: выйдя из Персидского залива, посетить территорию нынешнего Пакистана, Северную Африку, а дальше отправиться на юг Африки или к берегам Индии. Уже сам факт этого путешествия на камышовой лодке доказывал бы возможность существования связей между всеми древними цивилизациями этого региона.

Но со времен древних шумеров здесь многое изменилось. Изменился климат, направление ветров, в узких заливах, по свидетельству Юрия Сенкевича, стало так же тесно, «как на московской дороге»: огромные супертанкеры перевозили нефть. Они могли просто раздавить маленькое суденышко. Но не только это стало препятствием для его движения. Сегодня трудно поверить, но тогда «Тигрис» не пустили в Оман, потому что на его борту был советский врач. Потом все-таки разрешили пришвартоваться и сходить на сушу в строго определенное время: от и до. Уже мало кто знает, чем был опасен никому не известный там Юрий Сенкевич. «Что-то изменилось в мире, – вспоминал он, – мы чувствовали это. На смену хоть и сложным, но все же романтическим шестидесятым пришли прагматические семидесятые. Чуть было вздохнувший с облегчением мир вернулся в пучину конфликтов. И, удивительно, если на «Ра» мы довольно легко преодолели все различия, в том числе политические, то в случае с «Тигрисом» выходило наоборот. К слову, и члены команды на «Тигрисе» притирались друг к другу труднее».

К тому моменту, как экипаж «Тигриса» попал в Оман, там только-только начались систематические археологические раскопки. Но даже то, что удалось найти, подтверждало: в древности, в третьем тысячелетии до новой эры и чуть позже Оман являлся частью региона Макан, объединявшего Аравийский полуостров и долину Инда. Оман торговал с шумерами и их индийскими партнерами, посредничал, перевозил лес, медь, диорит.

Еще когда команда «Тигриса» была в Ираке, в Эль-Курне, Тур Хейердал получил сообщение, что в Омане обнаружен зиккурат. А когда в Омане экипаж сошел на берег, Хейердал своими глазами увидел и осмотрел большой холм и понял: будь эти руины найдены в Ираке, их сочли бы зиккуратом, в Египте – пирамидой, а тут эту груду глыб, сложенных уступами, считали просто холмом. Так Тур Хейердал все-таки нашел свой зиккурат и в Омане.

Потом «Тигрис» взял курс на Пакистан. Там члены команды ходили по древнему городу Мохенджо-даро, одной из столиц исчезнувшей хараппской цивилизации, а потом зашли в музей. Предчувствие не обмануло Хейердала. В витрине под стеклом лежала печатка, на которой можно было увидеть плетеную лодку, хижину на палубе, загнутые кверху нос и корму – одним словом, «портрет» «Тигриса». Потом Туру показали фотографию, на которой был запечатлен еще один зиккурат, очень похожий на иракские, однако находившийся в Бангладеш.

– «Тигрис», – как вспоминал Юрий Сенкевич, – чувствовал себя прекрасно. Решили завершить круг таким образом: Месопотамия, Бахрейн, Оман, долина Инда, Египет. В один прекрасный день экипаж «Тигриса» увидел берег Африки, а потом и Аравию. Они входили в зону, где были сплошные вооруженные конфликты: в Сомали – переворот, в Эфиопии – революция. Посовещавшись, решили направиться в Джибути – единственное нейтральное государство среди бушующего огня. Но утром стало ясно, что у экспедиции нет будущего. Никто не смог гарантировать безопасность судну…

И Тур Хейердал принял решение закончить экспедицию прямо там, в Джибути и… сжечь корабль. Он послал письмо тогдашнему Генеральному Секретарю ООН Курту Вальдхайму, в котором объяснил причины своего решения:

«Ступая в ноябре прошлого года на борт нашего камышового судна «Тигрис», мы знали, что вместе утонем или вместе выживем, и это сознание скрепило нашу дружбу… Мы показали, что в создании ранних цивилизаций земного шара древним жителям Двуречья, Индской долины и Египта, вероятно, помогали взаимные контакты на примитивных судах, которыми они располагали пять тысяч лет назад. Культура развивалась благодаря разумному и полезному обмену идеями и товарами. Сегодня мы сжигаем наше гордое суденышко с абсолютно целыми парусами, такелажем и корпусом в знак протеста против проявлений бесчеловечности в мире 1978 года, в который мы возвратились из открытого моря… Наша планета больше камышовых бунтов, которые пронесли нас через моря, и все же достаточно мала, чтобы подвергнуться такому же риску, если живущие на ней люди не осознают неотложной необходимости в разумном сотрудничестве, чтобы нас и нашу общую цивилизацию не постигла участь тонущего корабля.

Республика Джибути, 3 апреля 1978 года».
 

В конце 90-х Юрий Сенкевич со съемочной группой отправился на Канарские острова. Главной целью путешествия было увидеть пирамиды – еще одни пирамиды, которые открыл Хейердал.

– Жители острова Пасхи утверждали, что у меня есть аку-аку. Все их предки, и многие из ныне живущих имели аку-аку, маленьких невидимых спутников, в нужную минуту подававших добрые советы», – писал Тур Хейердал в своей последней книге «ПО СЛЕДАМ АДАМА», которая вышла и в нашей стране. Вот так однажды аку-аку дал ему очередной совет. Хейердал дважды посещал Канарские острова в надежде узнать что-нибудь о людях, живших там до прихода португальцев и испанцев. Многие из коренных обитателей островов напоминали выходцев из Северной Европы – высокие, светлокожие и светловолосые. Такими же были, согласно легендам ацтеков и инков, таинственные мореплаватели, открывшие их предкам секрет строительства пирамид. В общем, Хейердалу не терпелось узнать что-нибудь о таинственных мореходах, похожих на скандинавов, но бороздивших Атлантику задолго до Колумба и Лейфа Эйриксона… И в один прекрасный день 1990 года он оказался в поселке Гуимар перед отлично сохранившимися ступенчатыми пирамидами.

Тур Хейердал получал много писем со всех концов света, авторы которых, вдохновленные его открытиями, находили пирамиды или нечто им подобное, свидетельствующее, по их мнению, о связи культур. Многие такие открытия были, конечно, плодом фантазии. И Хейердал, как он сам впоследствии признавался, никогда не обратил бы на одно из таких писем внимания, если бы к нему не была приложена вырезка из газеты с фотографией. Подпись под картинкой намекала, что изображенное – результат деятельности сверхъестественных сил. Норвежский же турист Сервик, приславший вырезку, предполагал, что это не так, и надеялся, что Хейердал найдет этому другое объяснение.

Что касается местных жителей, то, разумеется, каменистые холмы пирамидами они не считали. Они думали, что эта груда камней образовалась в результате расчистки земли под поля. С ними были согласны и археологи. В лучшем случае, это постройки испанского периода, говорили они. И лишь некоторые чудаки собирались здесь, чтобы медитировать и общаться с духами Атлантиды и пришельцами с других планет.

Хейердалу удалось установить, что развалины – это астрономически ориентированные храмовые пирамиды, сложенные из блоков вулканического происхождения. Люди поднимались по ступеням с запада на восток. В этой «долине пирамид» последний король гуанчей сложил оружие к ногам испанцев, как раз после первого плавания Колумба в Америку. Ну, и конечно, кроме пирамид Тур обнаружил в местечке Гуимар кое-что другое. На вершине одной из них он познакомился с Жаклин. И этому месту отныне суждено было навсегда стать их общим домом. А вокруг пирамид в результате их усилий вырос забор – так древние памятники были спасены от окончательного разрушения. Теперь там работает музей «Этнографический парк», который может посетить любой желающий.
 

Неоткрытые древние культуры есть сегодня практически везде – даже там, где, кажется, все давно открыто. Вот и жители Мальдивской республики, долгое время с сожалением констатировали, что у них нет истории. Во всяком случае, она слишком коротка. И это несколько обижало этот маленький народ.

Они считали, что их история берет свое начало в XII веке, когда местное население приняло ислам – его привезли с собой арабские мореходы. Но при этом мальдивцы все-таки верили, что их история гораздо длиннее. Они считали, что их предки пересекли океанские просторы в доевропейскую эпоху, не знали только, откуда именно они приплыли.

Узнать это им помог Тур Хейердал! И вот в мальдивских джунглях, на одном из дальних островов были обнаружены камни с резными узорами – памятники народа, который появился здесь до арабов и поклонялся не Аллаху, а Солнцу.

Опять Солнце!..

Так случилось, что древние мальдивцы поселились на перекрестке, где встречались все великие морские нации. Сюда приходили и папирусные ладьи из Красного моря, и из Персидского залива. И, может быть, именно поэтому мальдивские дхони своей формой напоминают эти корабли. Две с половиной тысячи лет назад этот народ поддерживал контакт с народами буддийской веры Шри-Ланки и Северо-Западной Индии. Возможно, были связи с Юго-восточной Азией и Китаем. А раковины каури, которые можно добыть только здесь и больше нигде на земном шаре, находили даже в Норвегии. Так что прямо или косвенно древние Мальдивы были вовлечены в мировую историю.

Конечно, легкость, с которой Хейердал делал свои открытия, только кажущаяся. За всеми случайностями и совпадениями в его жизни стояли незыблемые закономерности. Он когда-то понял, что люди с течением времени не меняются. Они создают разные культуры, достигают разных высот в техническом развитии, но… они очень и очень похожи. Например, в текстах, написанных древними шумерами, его больше всего поразило, как мало эти люди отличались от нас в психологическом смысле. Он подсмеивался над приверженностью наших современников теории эволюции Дарвина и говорил, что они очень ошибаются, считая, что пять тысяч лет назад люди были существенно ближе к обезьянам, чем мы сейчас.

Ну, а в области культуры хронологическая шкала и вовсе не нужна. Две вещи: вера в неизменность природы человека и правдивость свидетельств, которые он стремится оставить грядущим поколениям, плюс свежий, непредвзятый и бесстрашный научный взгляд на проблему стали фундаментом его исследований и основой его успеха.

Тот, кто следил за деятельностью Тура Хейердала, читал его книги, думаю, нисколько не удивился, когда услышал еще об одном его весьма экстравагантном проекте. На этот раз путь познания привел его к нам, в Россию.
 

Тур Хейердал решил доказать, что корни скандинавов следует искать в Южной Европе, а именно: на берегу Азовского моря, в районе славного города Азова. Идея эта не нова. Еще в 1978 году в Лондоне Хейердал опубликовал статью «Колумб и викинги», где обосновывал свою гипотезу. Но археологическое исследование этого вопроса стало возможно только 20 лет спустя.

Основа его теории как всегда проста и как будто лежит на поверхности. В XIII веке в Исландии жил историк по имени Снорри Стурлусон. Изучая и сопоставляя различные документы, он записал «Сагу об Инглингах», в которой рассказывается о происхождении древних королевских родов Северной Европы. Сага вполне правдива, потому что её персонажи являются историческими лицами, однако многие ученые не вполне доверяют ей. Камень преткновения состоит в том, что описываемые события начинаются в стране богов. И одним из главных героев саги является Один – могущественный бог средневековых викингов.

Значит ли это, что «Сага об Инглингах» всего лишь очередной миф? Тур Хейердал считал, что нет. Он был убежден, что Один – реальное историческое лицо, волею обстоятельств он оказался на севере Европы и дал начало новой ветви северных королей.

Впервые Хейердал побывал на Дону в 1962 году. Но только в последние годы жизни, начав вплотную заниматься изучением норвежской истории, решил искать предков скандинавов именно здесь. Это случилось благодаря его другу историку и писателю Перу Лилестрому, с которым Тур познакомился на Канарских островах. Хейердал решил соединить его научный опыт со своими географическими знаниями, и они вместе начали исследовать документы, касающиеся древнейшей истории скандинавов.

Во время нашей беседы он говорил:

– Это место – Азов – имеет очень специфическое историческое и географическое положение. Здесь река Дон, несущая свои воды из Северо-западной Руси, впадает в Азовское море, которое является частью Черного моря. И именно здесь заканчивался шелковый путь, который начинался на Дальнем Востоке, в Китае. В этом месте товары грузили на корабли и через Черное море отправляли в Средиземное. Здесь, мы знаем, располагался знаменитый греческий город Танаис. Место это достаточно хорошо изучено. Но меня интересует гораздо более раннее время – до начала европейской истории – поэтому я решил начать раскопки не на правом берегу, где находился Танаис, а на левом берегу Дона. Посмотрите, Снорри Стурлусон указывает нам место и время. Он говорит, что у Одина было королевство в устье реки Тана. На левом берегу. А народ назывался народом асов.

Итак, здесь была родная земля Одина, здесь жил Один как реальное человеческое существо. Он воевал с соседними племенами и иногда побеждал, иногда проигрывал. Но когда пришла римская армия, он решил, что лучше уйти и покинул свое царство. Вместе со жрецами и приближенной элитой Один отправился на север, в страну Русь, и на запад, в страну саксов, к острову Фюн в Дании, а дальше на лодках в Швецию, где он и умер. Все эти страны были заселены более примитивными народами и он, принесший с собой другую, великую цивилизацию, был воспринят ими как бог.

Так что же я хочу найти в Азове?

Увидеть, что происходило здесь до исторического времени. Я убежден, что это должно было быть очень важное место в истории. И мы найдем свидетельства контактов еще более ранних, чем античные, между Приазовьем и Севером Европы.

Главным итогом первого этапа российско-норвежской Азовской археологической экспедиции стали более 35 тысяч предметов, представляющих археологическую ценность. Они свидетельствуют о контактах Приазовья с Китаем, Монголией, Сирией, Ираном, Центральной Азией, Северным Кавказом, Испанией, Италией, Грецией, Малой Азией, Древней Русью. И среди всех этих предметов – три бесценные находки: три пряжки, принадлежавшие средневековым викингам.

Одной такой пряжки для европейских и американских археологов оказалось достаточно, чтобы изменить взгляд на всю американскую историю и признать, что викинги достигли берегов Америки за несколько столетий до Колумба. Три «азовские пряжки» – неопровержимое доказательство того, что контакты Приазовья с Норвегией во времена викингов были! И теперь ученым оставалось только узнать, были ли эти контакты еще более ранними. Но это была уже задача экспедиции 2002 года…

Экспедиция должна была начаться в апреле. Но 11 апреля пришло известие: Тура Хейердала больше нет. Он умер в Италии. И похоронен там же: в Колла Микеле, своем поместье, в котором он провел много счастливых лет со своей второй семьей.
 

Как это всегда бывает, смерть человека – простого или выдающегося – заставляет думать о том, для чего мы живем…

Тур Хейердал был человеком, который занимался прошлым, но думал о будущем. Он хотел извлечь из прошлого уроки ради всеобщего блага. Хейердал не был верующим в привычном религиозном понимании этого слова. Но он верил в высшую созидательную силу и ответственность человека за все, что происходит с ним самим и вокруг него. В его последней книге «ПО СЛЕДАМ АДАМА», много мудрых и совсем не пафосных мыслей:

«Мы считаем, что ушли далеко вперед, но наш так называемый «прогресс» если и имел место, то в промежутках между мировыми войнами, и меняли мы окружающую среду, а не себя. Человек рождается с чувством ответственности за свои поступки – это называется «совесть»…

Если бы мне было позволено загадать одно-единственное желание на будущее, я попросил бы, чтобы все разногласия из-за веры побыстрее закончились и чтобы все, кто верит в неведомую созидательную силу, воспользовались интеллектом, совестью, интуицией, Святым Духом и всем, что есть в нашем распоряжении, чтобы сохранить природу, пока не поздно и пока длится седьмой день отдохновения…»

http://www.senator.senat.org/Thor_Heyerdahl.html

Тур Хейердал. Аку-Аку.
Фрагменты из книги

Во всем мире нет второго обитаемого уголка, такого же уединенного, как остров Пасхи. Ближайшая суша, которую видят его жители, на небе: луна и планеты. Им надо ехать дальше, чем кому-либо, чтобы убедиться, что на самом деле суша есть гораздо ближе. Вот откуда их интерес к звездам, вот почему они знают названия звезд лучше, чем названия городов и стран в нашем собственном мире.

На этом далеком острове, лежащем за тридевять земель, люди когда-то были поглощены одной из своих самых странных затей. Какой народ — никому неведомо. И никто не знает — зачем. Ведь это было еще до того, как Колумб доплыл до Америки и открыл европейским исследователям ворота в огромный неизведанный Тихий океан. Когда наши предки еще думали, что мир кончается у Гибралтара, жили на свете отважные мореплаватели, которые знали истину. Опередив свой век, они бороздили неведомые волны, необозримый океанский простор вдоль иссушенного солнцем западного побережья Южной Америки. Далеко в океане они нашли сушу, самый уединенный островок в мире. Сойдя на берег, они заточили свои каменные рубила и принялись осуществлять один из самых удивительных инженерных замыслов прошлого. Они не строили ни замков, ни дворцов, ни плотин, ни причалов. Они вытесывали из камня исполинские человекоподобные фигуры, высокие, как дом, тяжелые, как вагон, перетаскивали множество их через горы и долины и устанавливали на мощных каменных террасах во всех концах острова.

Как они с этим справлялись задолго до эры техники? Никто не знает. Во всяком случае, статуи заняли свои места, как было задумано, чуть не подпирая головой небосвод, а народ — пал. Жители острова хоронили своих мертвых у ног созданных ими же истуканов. Воздвигали изваяния и погребали себя. Но однажды стук рубил о камень смолк. Смолк внезапно, ведь орудия остались лежать на местах, и многие статуи были готовы только наполовину. Загадочные ваятели канули во мрак забытого прошлого. Что же произошло? Да, что произошло на острове Пасхи?

[..........]

В самом деле, на этом удивительном острове побывали только две археологические экспедиции, больше желающих не нашлось. Первая экспедиция носила частный характер, руководила ею англичанка Кэтрин Раутледж. Она приплыла на Пасхи в 1914 году на собственной шхуне, измерила и нанесла на карту все, что видела на поверхности земли, и в первую очередь каменные террасы, старые дороги, а также четыреста с лишним огромных изваяний, разбросанных по всему острову. Работы был непочатый край, и Раутледж просто не хватило времени заниматься систематическими раскопками, удалось лишь расчистить от земли несколько статуй. На беду, научные записи экспедиции пропади, по Кэтрин Раутледж написала о своем кругосветном плавании книгу, в которой говорит, что остров буквально пропитан таинственностью, а нерешенная вековая загадка с каждым днем все больше занимала ее мысли. Тени неизвестных ваятелей прошлого витают над островом, писала она. Они напоминают о себе на каждом шагу. Давно умершие каменотесы более активны и реальны, чем ныне живущее население, и безраздельно властвуют над островом, опираясь на своих вассалов — безгласных истуканов. Движимые неведомым для нас стремлением, они иссекли каменными рубилами склон потухшего вулкана, изменили облик целой горы, и все это ради того, чтобы воздвигнуть огромные человекоподобные скульптуры по берегам заливов и у причалов. «Вокруг острова и над ним простираются без конца и края море и небо — безграничное пространство, несравненная тишина. Человек, живущий здесь, всегда прислушивается неведомо к чему, чувствуя подсознательно, что находится в преддверии чего-то еще более великого, лежащего за пределами его восприятия».

Так воспринимала Раутледж остров Пасхи. Она открыто признавала существование тайны, трезво изложила собранные факты и предоставила искать ответ последующим исследователям.

Двадцать лет спустя военный корабль доставил на остров Пасхи франко-бельгийскую экспедицию; потом другой корабль ее забрал. Один из археологов умер в пути, и, пока француз Метро опрашивал островитян, собирая материал для этнографического очерка, бельгиец Лавашери еле поспевал изучать тысячи наскальных изображений и каменные памятники, которые сами бросались в глаза на безлесном острове. До раскопок дело опять не дошло.

Французы и бельгийцы наметили себе, в общем-то, другие задачи, чем англичане, изваяния не были в центре их внимания. Но Метро заключил, что не так уж тут все и загадочно, на Пасхи могли прибыть самые обыкновенные туземцы с островов, лежащих дальше на запад, им захотелось делать фигуры, а так как деревьев не было, они принялись долбить гору.

И до и после этой экспедиции на Пасхи побывали другие исследователи и множество путешественников. Пока судно несколько дней, а чаще несколько часов стояло на якоре, они записывали со слов нищего населения предания и собирали резные изделия из дерева, либо добывали образцы скудной фауны и флоры. Медленно, но верно крохотный островок на краю света опустошали на потребу музейных витрин и сувенирных полок. Большинство поддающихся переноске предметов увезено. Лишь громадные головы с презрительной окаменелой улыбкой по-прежнему высятся на склонах, встречая и провожая лилипутиков, которые приходят сюда, таращат на них глаза и уходят опять, меж тем как одно столетие сменяется другим. Ореол таинственности легкой дымкой окутывает остров.

[..........]

Если вы мечтаете о полете на Луну, можете для начала полазить по конусам потухших вулканов острова Пасхи. Мало того, что здесь вы будете бесконечно далеко от лихорадочной жизни нашего собственного мира, ландшафт тоже вполне сойдет за лунный. Маленькая приветливая Луна между небом и морем, покрытые травой и папоротником безлесные кратеры сонно зевают в космосе, позеленевшие от старости, давно уже утратившие пламенный язык и зубы. На острове сгруппировалось несколько таких мирных вулканов, зеленых снаружи и изнутри. Пора извержений прошла так давно, что на дне двух самых широких кратеров образовались небесно-голубые озера с ярко-зеленым гибким камышом, в которых отражаются гонимые пассатом облака.

В одном из этих кратеров, названном Рано Рараку, лунные жители явно развили особенно кипучую деятельность. Их не видно, но, когда бродишь безмятежно по траве, осматривая брошенные ими дела, так и кажется, что они просто попрятались в черных норах в земле. Прервав работы, они поспешно бежали, поэтому Рано Рараку оказался одним из величайших и удивительнейших памятников творения — это памятник неведомому и утраченному прошлому и предупреждение о бренности всего сущего. Гора местами сплошь иссечена, люди некогда врезались в вулкан с такой жадностью, словно это была сдобная булка, а ведь стальной топор лишь высекает искры, когда испытываешь им твердость скалы. Десятки тысяч кубометров камня отделены от горного массива и перемещены далеко в сторону от кратера. А в зияющих ранах в теле горы лежит больше полутораста каменных исполинов от едва начатых, до только что законченных. У подножия вулкана готовые идолы выстроились в ряды, словно целая армия сверхъестественных существ, и чувствуешь себя таким крохотным, когда приближаешься к этой горе, будь-то даже верхом или в джипе по древней дороге, которую исчезнувшие ваятели проложили к своей гигантской мастерской.

Вы спешиваетесь подле скалы и вдруг видите в ее нижней части изображение человеческого лица — это не скала, а голова упавшего исполина. Вся экспедиция может укрыться под ней от дождя. Вы подходите к ближним фигурам, по грудь врытым в землю, и вам делается жутко, потому что вы не достаете даже до подбородка великана. А если вы попытаетесь влезть на лежащего плашмя богатыря, то почувствуете себя настоящим лилипутом, потому что взобраться на его живот — это же целая проблема. Зато потом можно свободно прогуливаться по телу и по лицу поверженного Голиафа и полежать на его носу длиной с хорошую кровать. Многие истуканы достигают десяти метров, а самый большой, еще не законченный, который лежит наискось на склоне, насчитывает двадцать два метра. Считая по три метра на этаж, этот каменный мужчина будет ростом с семиэтажный дом. Что и говорить — богатырь, настоящий горный тролль!

В кратере Рано Рараку загадка острова Пасхи, можно сказать, чувствуется во всем, здесь самый воздух насыщен таинственностью. Сто пятьдесят безглазых лиц молча вас обозревают. Тайна глядит на вас пустыми глазницами стоящих истуканов, глядит с каждого карниза, из каждой пещеры, где лежат, точно в колыбели или на смертном ложе, неродившиеся и усопшие великаны, безжизненные и беспомощные, потому что их покинула творческая мысль и созидательная сила. Так было здесь, когда ваятели оставили работу, и так будет всегда. Чопорные, гордые, стоят с поджатыми губами самые старые идолы, которых успели завершить, и всем своим видом говорят, что никакое долото, даже атомная энергия не заставят их раскрыть рот.

Но хотя рты великанов запечатаны семью печатями, о многом можно догадаться, когда ходишь по склонам горы среди тьмы незавершенных статуй. Куда бы мы ни залезли, где бы ни остановились, всюду нас, будто в комнате смеха, окружали огромные лица. Мы видели их анфас, в профиль, под всевозможными углами. Все они были поразительно схожи. У всех одно и то же стоическое выражение и необычно длинные уши. Мы перелезали через носы и подбородки, наступали на рты и громадные кулаки, а на полках вдоль склона над нами лежали еще и еще исполины. Научившись отличать искусственное от природного, мы убедились, что вся гора от самого подножия до кратерного гребня чуть не сплошь состоит из каменных тел и голов. И на гребне на высоте полутораста метров над равниной с незапамятных времен лежали наполовину законченные богатыри, глядя на небо и парящих в нем коршунов. Но и тут не было конца полчищам истуканов, они спускались непрерывной чередой вниз по стене кратера в чрево вулкана. Вплоть до пышных зарослей зеленого камыша по периметру кратерного озера протянулась кавалькада чопорных, безмолвных каменных людей, стоящих и лежащих, завершенных и незавершенных, словно племя роботов, окаменевших от жажды в тщетных поисках живой воды.

Грандиозные работы, когда-то происходившие в кратере Рано Рараку, всех поразили и потрясли. Одна лишь маленькая Аннет спокойно отнеслась к этой картине.

— Сколько куколок, — радостно сказала она, когда я снял ее с коня и опустил на землю у подножия вулкана.

Правда, когда мы подошли поближе, масштабы оказались слишком велики. Аннет пряталась за шеи истуканов, не ведая, что над ней вздымается кверху каменная голова. Когда мама помогала маленькой девочке вскарабкаться на высокий уступ, та и не подозревала, что переместилась с верхней губы на нос лежащего великана.

А когда мы приступили к раскопкам, то удивились еще больше. На что огромными казались каменные головы у подножия вулкана, а мы, зарываясь в землю, сперва откопали грудь, потом живот, руки, наконец, бедра и соединяющиеся ниже живота длинные тонкие пальцы с огромными кривыми ногтями. В земле перед идолом нам попадались человеческие кости и следы кострищ. Знаменитые головы смотрелись совсем иначе вместе с телом и руками, чем в энциклопедиях и географических справочниках, где они выглядят отрубленными. Но как ни увлекало нас это зрелище, оно не давало ответа ни на одну из загадок острова Пасхи. Мы немало потрудились, чтобы перебросить веревку через самые высокие головы, II лишь самые ловкие из нас отваживались карабкаться по веревке вверх. Труднее всего последний кусок — от брови и выше. Тут веревка плотно прилегала ко лбу богатыря, и уцепиться за нее как следует было невозможно.

Да, не просто даже без груза влезть по канату на макушку стоящего исполина. Но еще труднее понять, как могли втащить наверх и водрузить на голову огромную «шляпу», если учесть, что «шляпа» тоже каменная и при объеме до шести кубических метров весила столько же, сколько два взрослых слона. Как поднять двух слонов на высоту четырехэтажного дома, если нет подъемного крана или хотя бы сподручного бугра поблизости? Допустим, на макушку головы взобралось несколько человек, — разве втащат они следом этакую махинищу, тут дай бог самим удержаться! А все те, кого можно разместить у подножия статуи, будут подобны беспомощным лилипутикам, их руки достанут разве что до живота истукана, а ведь надо этот тяжеленный груз поднять выше груди, подбородка и всей головы, на самую макушку! Металла пасхальцы не знали, леса на острове практически не было. Наши механики только пожимали плечами в недоумении. Мы чувствовали себя школьниками, которым задали непосильную задачку. Казалось, невидимые лунные жители радуются, сидя в своих норах, и поддразнивают нас: ну-ка, угадайте, как это было сделано?! Как мы спускали этих колоссов вниз по крутому склону и переносили через горы и долины туда, куда нужно?

Гадать было бесполезно. Прежде всего надо хорошенько осмотреться кругом: может быть, загадочные искусники прошлого оставили какие-то следы, хоть маленький намек.

«Смотри в корень!» — говорят, и мы решили сперва изучить многочисленных незаконченных идолов на полках в самой каменоломне. Все говорило за то, что работа прекратилась внезапно: тысячи примитивных каменных рубил лежали на рабочих местах. И так как ваятели трудились одновременно над многими статуями, мы могли видеть все этапы. Сначала они в горной породе высекали лицевую часть, потом оба уха и руки с длинными пальцами, которые соединялись ниже живота. И наконец они врубались в камень с боков, формируя спину. Она первоначально напоминала днище лодки с острым килем, соединяющим изваяние с горой. Полностью вытесав всю лицевую часть, ее тщательно обрабатывали и полировали, только не делали глаз под крутыми надбровными дугами. До поры до времени великан оставался незрячим. Потом скульпторы срубали «киль» под спиной, подпирая при этом богатыря камнями, чтобы не скатился с обрыва. По-видимому, ваятелям было безразлично, где и как вытесывать статую — на отвесной стене или на горизонтальной плоскости, головой кверху или книзу. Незаконченные исполины лежали как попало, словно на поле боя.

Отделив спину, начинали головоломный спуск по склону к подножию вулкана. Иной раз многотонных колоссов спускали по отвесным обрывам, через полки, на которых тоже шла работа над идолами. Немало истуканов побилось, но подавляющее большинство спустили целехонькими, правда ног не хватало, ведь каждое изваяние заканчивалось плоским срезом там, где у человека начинаются ноги. Словом, длинный торс с руками.

Тысячи тонн осколков из мастерской перенесли ваятели к подножию вулкана, где выросли огромные осыпи и искусственные морены. В этих кучах рыли глубокие ямы и временно устанавливали богатырей. Только теперь можно было отделывать спину и шею исполина, а выше бедер спину украшали поясом с символическими изображениями. Этот узкий пояс был единственным одеянием» нагих фигур, и все они, кроме одной, изображали мужчин.

Однако таинственное странствие каменных богатырей здесь не заканчивалось, после доделки спины они отправлялись к своим алтарям. Большинство пасхальскнх истуканов покинули гору, и совсем немного осталось ждать своей очереди у подножия вулкана. Готовые богатыри разошлись во все концы острова, до пятнадцати километров от мастерской, в которой им придали облик человека.

Патер Себастиан был как бы директором этого музея под открытым небом. Он исходил лунное царство вдоль и поперек и пометил номерами все статуи, какие обнаружил, итого больше шестисот. Все они были высечены из одной породы, изваяны в огромной мастерской на крутом склоне Рано Рараку. Только здесь вы увидите характерный серо-желтый цвет, по которому затем издалека опознаете статую, где бы она ни валялась среди других каменных глыб.

Самое удивительное, что ваятели перемещали не глыбы камня, которым толчки нипочем, а полностью законченные фигуры, полированные от мочки уха до лунки ногтей. Не хватало только глазищ. Как ухитрялись они переносить готовых идолов в такую даль, ничего не повредив, не поцарапав полировки? Этого никто не знал.

Доставив слепых истуканов на место, их не опускали основанием в яму, чтобы поставить торчком, напротив — каждого идола поднимали и водружали на аху, каменный алтарь высотой около двух метров. Только теперь вытесывали глазницы, только теперь богатырь мог увидеть, где он очутился. И наконец, в довершение всего на голову исполина надевали «шляпу» весом от двух до десяти тонн, что как раз и равно весу двух слонов.

Впрочем, слово «шляпа» неверно, хоть так и повелось говорить. Старое пасхальское имя этого огромного головного убора — пукао, то есть «пучок волос», такую прическу носили многие местные мужчины, когда на Пасхи приплыли европейцы. Почему древние ваятели клали на макушку богатыря особый камень, изображающий пукао, а не высекали прическу сразу, вместе со всей статуей? Да потому что главным в этом пучке волос был цвет. Пасхальцы отправлялись в другой конец острова и за десять километров от каменоломни Рано Рараку в небольшом заросшем кратере добывали породу красного цвета. Именно этот красный цвет был им нужен для волос. И тащили они с одной стороны серо-желтые статуи, а с другой — красные пукао, чтобы водрузить их на каждом из пятидесяти с лишним алтарей, сооруженных вдоль побережья. На большинстве постаментов стояло по два идола, часто их было по четыре, пять, шесть, а на одной платформе, высотой четыре метра, выстроилось пятнадцать рыжеволосых богатырей.

Но сегодня ни один из великанов не стоит на своем алтаре. Уже капитан Кук, а по всей вероятности даже Роггевен, приплыли сюда слишком поздно, чтобы застать все статуи на первоначальных местах, по большинство идолов еще стояли с красными пукао на голове. В середине прошлого века последний великан был сброшен с алтаря, и красный «пучок волос», будто окровавленный паровой каток, прокатился по мощеной площадке. Теперь вы увидите стоящими только слепых, безволосых истуканов у подножия вулкана с вызывающе задранным кверху подбородком. Они ушли в землю так глубоко, что их никто не мог повалить, а попытка срубить одну голову топором кончилась родной неудачей, палач смог высечь лишь чуть заметную борозду в каменной шее великана.

Последнего идола свергли с аху примерно в 1840 году, во время стычки каннибалов, поселившихся в пещере по соседству. Десятиметровую фигуру венчал пукао объемом в шесть кубических метров, а сама она стояла на каменной стене почти в рост человека. Мы измерили поверженного богатыря и определили его вес — пятьдесят тонн. Такую махину притащили сюда за четыре километра от Рано Рараку. Представим себе, что мы опрокинули вверх колесами десятитонный железнодорожный вагон, ведь в Полинезии не знали колеса. Рядом с первым точно так же поместим второй вагон. Потом загоним в эти вагоны двенадцать коней и пять рослых слонов. Вместе это будет пятьдесят тонн, и можно тянуть, но мало сдвинуть груз с места, мы должны протащить его по камням на четыре километра, да так, чтобы ничего не повредить. Без машин, скажете вы, невозможно! Значит, исконные обитатели острова Пасхи совершили невозможное. Во всяком случае, ясно, что это сделано не кучкой полинезийцев, любителей резьбы по дереву, которые, высадившись на остров, принялись долбить гору, потому что дерева не нашлось. Нет, рыжеволосые богатыри классического типа изваяны мореходами из страны, народ которой издавна привык работать с тяжелыми монолитами.

Итак, наш пятидесятитонный груз доставлен. Теперь его надо поднять на каменную стену и поставить прямо да еще увенчать голову на высоте четырехэтажного дома «начесом». Этот «начес» одни весит десять тонн, а доставлен он из каменоломни за одиннадцать километров, считая напрямик. Одиннадцать километров — изрядный путь по такой местности, и десять метров по любой мерке — внушительная высота, если надо поднять десять тонн — вес двадцати четырех добрых коней. Но люди справились с этим. А в 1840 году каннибалы все разрушили, расшатав кладку постамента, и в ознаменование сего подвига съели в пещере три десятка соседей.

Стоя на гребне кратера Рано Рараку, я любовался чудесной панорамой острова. Позади меня довольно крутой склон уходил в заросшее чрево вулкана, где небесно-голубое кратерное озеро блестело как зеркало, окаймленное широкой полосой небывало зеленого камыша. Возможно, камыш казался особенно зеленым рядом с пожухлой от засухи травой на косогорах. Прямо передо мной исчерченная полками стена мастерской спадала к площадке у подножия горы, где наши люди суетились, словно муравьи, роясь в коричневой земле вокруг истуканов. Стреноженные кони выглядели совсем маленькими перед могучими каменными богатырями. Мне хорошо было видно то, что можно назвать центром и фокусом загадки, прежде всего привлекающей внимание тех, кто попадает на остров Пасхи. Вот он, родильный дом истуканов; я стоял на громадном зародыше, а сколько их лежало на склонах кратера впереди и позади меня. На откосах у подножия как снаружи, так и внутри выстроились безволосые и незрячие новорожденные, напрасно ожидая, когда настанет их черед отправляться в путь. С гребня я видел дороги, по которым некогда перемещались статуи. Несколько готовых идолов уже приготовились выходить из кратера, когда все работы внезапно были прекращены. Один из них успел добраться до, гребня, другой даже перевалил в ложбину на наружном склоне. По транспорт прервался, и они остались лежать, причем не на спине, а на животе. Вдоль расходящихся от кратера поросших травой древних дорог, расчищенных от камня, тут и там лежали по одной, по две, по три другие статуи. Тоже незрячие и безволосые, и было очевидно, что их не свергли с какого-либо пьедестала, а просто бросили по пути от Рано Рараку к соответствующему алтарю. Некоторые ушли довольно далеко от торчащих на горизонте конусов. А вон там, на западе, отсюда и не видно, находится маленький кратер Пуна Пау, где ломали камень для пукао. Я уже спускался в него и на дне под крутыми стенками осмотрел с полдюжины цилиндрических «начесов», похожих на колесо парового катка. Древние мастера причесок переправили через обрывистый склон изрядное количество огромных глыб, и теперь они валялись в беспорядке под горой, дожидаясь, когда их поволокут дальше. Другие были брошены на пути к своим хозяевам, мы встречали их тут и там в степи. Я измерил самый большой пукао, извлеченный из кратера. В нем было больше восемнадцати кубических метров, он весил тридцать тонн — столько же, сколько семьдесят пять крупных лошадей.

Размах всех этих работ был так грандиозен, что не укладывался в моей голове. И я повернулся к пастуху, который стоял рядом со мной, молча глядя на кинутых вдоль дорог великанов.

— Леонардо, — сказал я, — ты человек деловой, скажи мне, как в старое время перетаскивали этих каменных богатырей?

— Они шли сами, — ответил Леонардо.

Не будь это сказано так торжественно и серьезно, я решил бы, что он шутит, ведь этот пастух в чистых брюках и рубахе был на вид такой же цивилизованный человек, как мы, а умом даже многих превосходил.

— Постой, Леонардо, — возразил я, — как же они могли ходить, если у них только туловище и голова, а ног нет?

— Они шли вот так. — Держа ноги вместе, не сгибая колен, Леонардо продвинулся немного вперед по скале, потом снисходительно спросил меня:

— А ты как думал?

Я не нашелся, что ответить. И многие до меня тоже становились в тупик. Ничего удивительного, что Леонардо полагался на бесхитростное объяснение своего отца и деда. Статуи шли сами. Зачем ломать себе голову, когда есть простой и ясный ответ.

Вернувшись в лагерь, я прошел на кухню, где Мариана в это время чистила картофель.

— Ты когда-нибудь слышала, как в старину перемещали больших моаи? — спросил я.

— Си, сеньор, — твердо ответила она. — Они шли сами. И Мариана принялась рассказывать длинную историю о древней колдунье, жившей около Рано Рараку в ту пору, когда каменотесы высекали огромных истуканов. Эта колдунья своим волшебством оживляла каменных великанов и заставляла их идти, куда надо. Но однажды ваятели съели большого омара, а ведьму угостить забыли, она нашла пустой панцирь и так рассердилась, что заставила все статуи упасть ничком на землю, и с тех самых пор они лежат недвижимо.

Точно такую же историю про ведьму и омара поведали пасхальцы Раутледж пятьдесят лет назад. И теперь я с удивлением обнаружил, что, кого ни спроси, каждый по-прежнему держится за эту версию. Пока им не предложат более убедительного объяснения, они хоть до судного дня будут толковать про колдунью и омара.

[..........]

В двадцатый раз я услышал сказание о рве Ико или земляной печи длинноухих. Всякий, кто был на острове Пасхи, слышал это сказание; его приводят все, писавшие о загадках острова. Пасхальцы показывали мне ямы там, где некогда проходил ров, и с жаром излагали его историю. Патер Себастиан тоже включил это предание в свою книгу, теперь он сам пересказал его мне и кончил просьбой, чтобы я распорядился произвести раскопки во рву.

— Я верю в предание, — сказал он. — Мне известно, что наука настаивает на естественном происхождении рва, но ведь и ученые могут ошибаться. Я хорошо знаю пасхальцев. Слишком жизненно, ярко звучит сказание о рве, чтобы быть выдумкой.

В памяти современных пасхальцев история рва длинноухих стоит в ряду самых древних событий. Она берет свое начало там, где кончился марш истуканов, в голубой дымке прошлого, а речь идет о катастрофе, которая оборвала золотой век острова Пасхи.

Два народа в разное время приплыли на этот остров, и жили они бок о бок. Людей одного племени отличала странная внешность, мужчины и женщины вдевали грузики в мочки ушей и растягивали их до самых плеч. Поэтому первый народ называли Ханау ээпе — длинноухие, а второй Ханау момоко — короткоухие.

Длинноухие были людьми энергичными, они неустанно трудились и заставляли короткоухих тоже строить стены и водружать статуи, а это вызывало недовольство и зависть вынужденных помощников. Наконец длинноухие вздумали очистить остров от камня, чтобы можно было возделывать землю. Начали с плато Пойке в восточной части острова, и короткоухим приходилось носить камни к обрыву и сбрасывать в море. Вот почему сегодня на лугах Пойке нет ни одного камня, хотя весь остальной остров усеян черными и красными осыпями и крупными глыбами лавы.

Но тут короткоухие не выдержали. Им надоело носить камни для длинноухих, и они поднялись на войну. Длинноухие со всех концов острова бежали на восток, на расчищенный полуостров Пойке. Под начальством своего предводителя Ико они прорыли двухкилометровый ров, который отделил плато от остальной части острова, и набросали в ров множество бревен и сучьев, чтобы в любую минуту можно было зажечь огромный костер, если засевшие на равнине внизу короткоухие попытаются штурмовать склон, ведущий на плато. Полуостров обрывается в море крутыми стенами двухсотметровой высоты, и длинноухие чувствовали себя в полной безопасности. Но один из них был женат на женщине из племени короткоухих, по имени Моко Пингеи, и она оказалась вместе с мужем на Пойке. Эта женщина была изменницей, она сговорилась с осаждающими; обещала подать им сигнал. Когда короткоухие увидят ее за плетением корзины, пусть прокрадутся мимо нее.

И вот однажды ночью лазутчики короткоухих заметили, что Моко Пингеи плетет корзину, сидя у конца рва Ико, и один за другим осаждающие стали красться по краю скалы. Пробираясь над обрывом все дальше вперед, они обложили плато сплошным кольцом. Одновременно другой отряд открыто подступил вплотную ко рву. Ничего не подозревавшие длинноухие выстроились по другую сторону рва и подожгли сваленное в нем топливо. Тотчас противник набросился на них с тылу, завязалась кровавая схватка, и длинноухие сгорели в собственном рву.

Лишь троим длинноухим удалось перескочить ров и бежать в сторону Анакены. Одного из них звали Оророина, второго — Ваи, имя третьего забыто. Они спрятались в пещере, которую пасхальцы и сегодня могут вам показать. Здесь их нашли, двоих закололи острыми кольями, а третьему сохранили жизнь, и это был единственный оставшийся в живых длинноухий. Когда короткоухие вытаскивали его из пещеры, он кричал «орро, орро, орро» на своем языке, которого короткоухие не понимали.

Оророину привели в дом короткоухого, по имени Пипи Хореко, у подножия горы Тоатоа. Он женился на женщине из рода Хаоа, у него было много потомков, в том числе Инаки-Луки и Пеа, у которых тоже были потомки, и последние из них по сей день живут на острове среди короткоухих.

Таков самый полный вариант предания о рве длинноухих. И вот теперь патер Себастиан хотел, чтобы я раскопал этот ров. Я знал, что обе прежние экспедиции слышали разные варианты легенды и осматривали остатки рва. Раутледж поначалу колебалась, но заключила, что это естественная впадина геологического происхождения, возможно использованная длинноухими для обороны. Метро пошел еще дальше, он заявил, что природная формация дала пасхальцам повод сочинить сказку. Дескать, островитяне старались как-то объяснить своеобразный географический феномен, так что сказание о длинноухих и короткоухих, несомненно, вымышлено пасхальцами в недавнее время.

Среди тех, кто осматривал ров длинноухих, был также один геолог. Он раз навсегда установил, что впадина возникла естественным путем еще до появления здесь людей. Поток лавы из главной части острова натолкнулся на затвердевший поток, который еще раньше сполз с плато Пойке, и в месте их встречи получилось подобие рва.

Наука вынесла свой приговор, который поверг в недоуменно обескураженных пасхальцев. Однако они продолжали стоять на своем: это оборонительный ров Ико, земляная печь длинноухих. И патер Себастиан верил в их версию. — Это очень важно для меня лично, если вы согласитесь провести там раскопки, — сказал он и чуть не подпрыгнул от радости, когда я ответил «да».

Руководить раскопками рва длинноухих взялся Карл. На следующий день мы вместе с пятью пасхальцами отправились на джипе в сторону Пойке по расчищенной от камня тропе. И вот уже впереди отлогие травянистые склоны без единого камешка, хотя по бокам и позади нас все было черно от вулканического шлака. Вверху, на плато, можно было катить без помех в любую сторону. Но мы остановились внизу, у кромки, за которой начиналась чистая зелень. Здесь в обе стороны на север и на юг тянулась вдоль склона небольшая впадина, будто занесенная канава. Местами, где было поглубже, она различалась отчетливо, местами почти совсем сглаживалась, потом снова появлялась, и так до самых обрывов по краям перешейка. Кое-где за рвом виднелись возвышения, словно остатки вала. Мы затормозили и выскочили из машины. Вот он, Ко те Ава о Ико, ров Ико, или Ко те Уму о те Ханау ээпе, земляная печь длинноухих!

Прежде чем копать всерьез, Карл хотел сначала заложить несколько разведочных шурфов. Мы прошли вдоль канавы и расставили с большим интервалом пятерых рабочих, поручив каждому вырыть глубокую прямоугольную яму. Впервые я видел, чтобы пасхальцы так рьяно брались за работу. Наблюдать за ними но было надобности, и мы решили прогуляться по плато. А когда вернулись и пошли к первому шурфу посмотреть, как подвигается дело, оказалось, что оставленный здесь рабочий куда-то исчез вместе с инструментом. Но прежде чем мы успели удивиться, из ямы вылетели комья земли, и, подойдя вплотную, мы увидели, что старик уже зарылся метра на два и продолжает лихо орудовать киркой и лопатой. А в горчично-желтой стене вокруг него проступал широкий красно-черный слой. Древесный уголь и зола! Здесь некогда пылал огромный костер, и Карл объяснил, что пламя было очень жарким или же костер горел долго, оттого зола такая красная. Раньше, чем он успел что-нибудь добавить, я уже бежал по склону к следующей яме.

Карл поспешил вдогонку за мной, и мы увидели торчащую из земли улыбающуюся голову звонаря Иосифа. Он тоже раскопал следы костра и показал нам полную горсть черных головешек. Между тем на всем косогоре не было видно даже самого маленького кустика. Мы бежали от шурфа к шурфу, и всюду нас ждало одно и то же: ярко-красная полоса золы с каймой из черных угольков.

Съездили за патером Себастианом, и он побежал в развевающейся сутане от одной ямы к другой, рассматривая красную золу. Старый патриарх сиял, как солнце. И когда мы под вечер покатили мимо чопорных истуканов Рано Рараку в Анакену, где нас ждал плотный обед, патер широко улыбался, радуясь нашей победе и предвкушая славную трапезу с добрым датским пивом в банках. Надо было хорошенько подкрепиться, завтра предстоял волнующий день, начало больших раскопок на Пойке.

На другое утро бригада рабочих получила задание — сделать полный разрез впадины на перешейке. Несколько дней под руководством Карла продолжались работы, которые позволили раскрыть тайну рва. Верхняя кромка впадины и впрямь была намечена самой природой, она совпадала с границей древнего потока лавы. Но нижняя часть рва была делом прилежных человеческих рук. Люди врубились в камень и создали оборонительный ров правильного сечения, глубиной четыре метра, шириной двенадцать метров и больше двух километров в длину. Это было титаническое сооружение. В золе мы нашли камни для пращей и каменные орудия. Щебень и песок из рва пошли на вал вдоль верхнего края, причем их, судя по виду пластов, переносили в больших корзинах. Итак, мы убедились, что ров Ико — великолепно задуманное оборонительное сооружение. В глубокой канаве вдоль всего склона много лет назад люди сложили топливо и зажгли огромный костер. Настал наш черед дивиться, а пасхальцы все это давно знали, из поколения в поколение передавалось, что занесенная впадина — след защитного рва Ико и место гибели длинноухих.

Современному археологу нетрудно датировать древесный уголь из древнего костра. Возраст довольно точно определяют, измеряя радиоактивность древесного угля, которая убывает из года в год с определенной, известной скоростью. Громадный костер в земляной печи длинноухих пылал триста лет назад, может быть чуть раньше или чуть позже. Но оборонительное сооружение было создано людьми задолго до этой катастрофы, ров уже наполовину занесло песком, когда длинноухие собрали в него топливо и подожгли. В нижних слоях тоже оказались следы кострища. Те, кто первоначально копал ров, закидали щебнем очаг, в котором горел огонь около 400 года нашей эры. Это был древнейший датированный след человека во всей Полинезии.

В деревне и в экспедиционном лагере теперь по-новому звучала история длинноухих. Приобретали смысл некоторые особенности огромных статуй — у всех них были длинные уши, отвислые, как у охотничьей собаки.

Однажды под вечер я бродил среди длинноухих статуй у подножия Рано Рараку. У меня накопилось о чем поразмыслить, а лучше всего думается в одиночестве под звездами.

[..........]

Снова взяв рубило, я изо всех сил стукнул им по скале. Этот опыт я проделывал и раньше и убедился, что рубило отскакивает, оставив лишь светлое пятнышко на породе. Наш капитан ходил со мной сюда один раз, решил испытать крепость камня молотком и зубилом. Полчаса ушло у него на то, чтобы отбить кусок величиной с кулак. И тогда же мы определили, что только в видимых нам нишах было вырублено больше двадцати тысяч кубометров камня, причем археологи считали, что это число надо удвоить. Непостижимо! Что-то фантастическое было во всей этой затее длинноухих… И давняя мысль с новой силой овладела мной. Почему бы не провести опыт? Рубила лежат там, где их бросили ваятели, а в деревне до сих пор живут потомки последнего из длинноухих. Ничто не мешает хоть завтра возобновить работы в каменоломне.

[..........]

Я знал, что патер Себастиан лучше всех научил родовые связи пасхальцев, он даже опубликовал работу о местных генеалогиях. И я сказал ему, что ищу потомков последнего длинноухого.

— Теперь осталась только одна семья, которая происходит по прямой линии от Оророины, — ответил патер Себастиан. — Они выбрали для себя родовое имя «Адам», когда в прошлом веке пасхальцев крестили. По-местному это звучит «Атан». Да ведь ты знаешь старшего из братьев Атан — это Педро Атан, бургомистр.

— Бургомистр!? — Я был поражен и невольно улыбнулся.

— Конечно, есть в нем шутовство, но он далеко не глуп, да к тому же добрый человек, — заверил меня патер.

— Но ведь он совсем не похож на коренного пасхальца, — возразил я. Эти тонкие губы, узкий нос, светлая кожа…

— Он чистокровный, — сказал старик. — Из всего населения острова мы сегодня можем поручиться за чистокровность только восьмидесяти — девяноста человек. К тому же он настоящий длинноухий по отцу.

Я живо вскочил на коня и поскакал вдоль глинистой улочки к ограде, за которой среди кустов и деревьев укрылся белый домик бургомистра.

Педро Атан был занят работой, вырезывал набор чудесных шахматных фигур, которые изображали птицечеловеков, статуи и другие пасхальные мотивы.

— Это для тебя, сеньор. — Он гордо показал на свой шедевр.

— Ты художник, дон Педро бургомистр, — сказал я.

— Да, лучший на всем острове, — тотчас последовал самоуверенный ответ.

— Правда, что ты еще и длинноухий?

— Да, сеньор, — торжественно произнес бургомистр. Он вскочил и вытянулся в струнку, будто солдат на поверке. — Я длинноухий, настоящий длинноухий, и горжусь этим!

Он ударил себя в грудь.

— Кто сделал большие статуи?

— Длинноухие, сеньор! — последовал уверенный ответ.

— А некоторые пасхальцы говорили мне, что короткоухие.

— Это ложь, они хотят присвоить себе честь, которую заслужили мои предки. Все сделано длинноухими. Разве ты не заметил, сеньор, что у статуй длинные уши? Неужели думаешь, что короткоухие вытесывали изображения длинноухих? Эти статуи — памятники вождям длинноухих.

От волнения он часто дышал, тонкие губы дрожали.

— Я считаю, что статуи сделаны длинноухими, — сказал я. — И хочу, чтобы мне высекли такое изваяние, прячем эту работу должны выполнить только длинноухие. Как ты думаешь, справитесь?

Бургомистр на минуту окаменел, только губы шевелились, потом всколыхнулся:

— Будет сделано, сеньор, будет сделано! А какой величины?

— Да не слишком большую, метров пять-шесть.

— Тогда нужно шесть человек. Нас всего четверо братьев, но есть много длинноухих по матери — подойдет?

— Вполне.

Я тут же навестил губернатора и попросил на время освободить Педро Атана от обязанностей бургомистра. Ему было разрешено вместе с родственниками отправиться на Рано Рараку, чтобы вытесать изваяние.

Меня попросили, чтобы я за день до начала работ приготовил угощение для длинноухих. Раз я заказал статую, мне полагалось кормить работников, таков древний обычай. Кончился день, наступил вечер, а за едой все никто не шел. Один за другим обитатели лагеря стали укладываться спать, раньше всех Ивой с Аннет. в крайней палатке, около поверженного широкоплечего великана, и начали гаснуть фонари. Только Гонсало, Кард и я продолжали писать в столовой.

Вдруг послышалось странное тихое пение… громче, громче… Пели где-то в нашем лагере, а вот к пению присоединился ровный глухой стук. Чем-то древним, необычным веяло от этой музыки. Гонсало встал, явно ошеломленный, Карл вытаращил глаза, и сам я слушал как завороженный. Ничего подобного я не слыхал, сколько путешествовал в Полинезии. Мы вышли из палатки в ночной мрак. Тут и наш кинооператор появился, одетый в пижаму, в палатках загорелись огни. В слабом свете, который пробивался наружу из столовой, мы различили посреди площадки между палатками сидящих людей, которые колотили по земле затейливо орнаментированными палицами, веслами и рубилами. На голове у каждого был убор из листьев, словно венец из перьев, а две фигурки с края были в больших бумажных масках, изображающих птицечеловека с громадными глазами и клювом. Они кланялись и кивали, остальные пели, покачиваясь, и отбивали такт.

Но больше, чем это зрелище, нас очаровала мелодия — будто привет из мира, канувшего в лету. Особенно своеобразно, даже не описать, звучал среди низких мужских голосов чей-то гротескный пронзительный голос, который подчеркивал необычность этого замогильного хора. Приглядевшись, я рассмотрел, что он принадлежит тощей седой старухе. Они продолжали сосредоточенно петь, пока кто-то из наших не вышел из палатки с фонарем в руках. Тотчас пение смолкло, они забормотали «нет» и закрыли лица. Когда фонарь исчез; пение возобновилось, начал запевала, за ним поочередно вступили остальные, последней — старуха. Я словно унесся далеко от Полинезии; что-то похожее доводилось мне слышать среди индейцев пуэбло в Нью-Мексико, и все наши археологи подтвердили мое впечатление.

Как только песня кончилась, я вынес блюдо с сосисками, заранее приготовленное стюардом, исполнители встали и, взяв блюдо, скрылись во мраке. Мы увидели, что птицечеловеков изображали дети.

Через некоторое время вернулся с пустым блюдом бургомистр, чрезвычайно серьезный, с венком из папоротника. Я обратился к нему с шуткой, смеясь, похвалил редкостный спектакль, но бургомистр даже не улыбнулся.

— Это очень старинный обряд, древняя песнь каменотесов, — объяснил он. — Они обращались к своему главному богу Атуа, просили, чтобы им сопутствовала удача в предстоящей работе.

В бургомистре, в песне и ее исполнении было что-то особенное, из-за чего я чувствовал себя неловко и неуверенно. Это был вовсе не спектакль, чтобы развлечь себя или нас, пасхальцы выполнили своего рода ритуал. Ничего подобного я не наблюдал в Полинезии с тех самых пор, как почти двадцать лет назад жил у старика Теи Тетуа, уединившегося в долине Уиа на Фату-Хиве. Жители Полинезии давно расстались со стариной, разве что выступят в лубяных юбочках для туристов. Музыка песен и плясок обычно сочинена не ими, а когда островитяне рассказывают предания, это чаще всего пересказ вычитанного в книгах белых путешественников. Но маленькая ночная церемония явно не была придумана для нас, мы ее увидели лишь потому, что заказали у них статую.

Я нарочно попробовал вызвать бургомистра и его людей на шутку, однако не встретил поддержки. Педро Атан спокойно взял меня за руку и сказал, что все было «всерьез», эта древняя песня обращена к богу.

— Наши предки заблуждались, — продолжал он. — Они верили что бога зовут Атуа. Мы-то знаем, что это неверно, но не будем их порицать, ведь их некому было учить тому, что знаем мы.

Затем весь отряд, большие и маленькие, покинул со своим снаряжением культовую площадку, они отправились в одну из пещер Хоту Матуа, чтобы там переночевать.

На другое утро мы поднялись в каменоломню Рано Рараку. Здесь мы застали бургомистра и еще пятерых длинноухих: придя задолго до пас, они собирали древние рубила. Сотни таких рубил, напоминающих огромный клык с конусовидным острием, лежали на полках и по всему склону. На «балконе», где я ночевал, была незаметная снизу большая ровная стена, которая образовалась, когда древние ваятели врубились в гору. Здесь-то мы и задумали возобновить работу. На стене еще с прежних времен остались следы от рубил, словно длинные царапины. Наши друзья длинноухие с самого начала ясно представляли себе ход работы. У стены были сложены в ряд старые рубила, кроме того, каждый поставил возле себя наполненный водой сосуд из высушенной тыквы. Бургомистр, все в том же венке из папоротника, бегал взад-вперед, проверяя готовность. Затем он где вытянутой рукой, где пядью сделал замеры на скале; очевидно, знал пропорции по своим деревянным фигуркам. Нанес рубилом метки — все готово. Но вместо того чтобы приступать, он вежливо извинился перед нами и зашел со своими людьми за выступ.

Предвкушая новый ритуал, мы долго с интересом ждали, что теперь доследует. Но вот каменотесы не спеша, с важным видом вышли из-за выступа и, взяв по рубилу, заняли места вдоль стены. Очевидно, ритуал уже совершился за выступом. Держа рубила, словно кинжал, они по знаку бургомистра запели вчерашнюю песнь каменотесов и принялись в лад песне стучать рубилами по скале. Удивительное зрелище, удивительный спектакль… Правда, в ней недоставало характерного голоса старухи, но гулкие удары рубил возмещали этот пробел. Это было так увлекательно, что мы стояли будто загипнотизированные. Постепенно певцы оживились; весело улыбаясь, они пели и рубили, рубили и пели. Особенно горячо работал пожилой долговязый пасхалец, замыкавший шеренгу, он даже приплясывал, стуча и напевая. Тук-тук, тук, тук-тук-тук, гора твердая, камень о камень, маленький камень в руке тверже, гора поддается, тук-тук-тук — наверное, стук разносился далеко над равниной… Впервые за сотни лет на Рано Рараку снова стучали рубила. Песня смолкла, но не прекращался перестук рубил в руках шестерки длинноухих, которые возродили ремесло и приемы работы своих предков. След от каждого удара был не ахти какой — пятнышко серой пыли, и все, но тут же следовал еще удар, еще и еще, глядишь, и пошло дело. Время от времени каменотесы сбрызгивали скалу водой из тыквы. Так прошел первый день. Куда бы мы ни пошли, всюду к нам доносился стук с горы, где лежали окаменевшие богатыри. Когда я вечером улегся спать в палатке, перед глазами у меня стояли смуглые мускулистые спины и врубающиеся в гору острые камни. И в ушах звучал мерный стук, хотя в каменоломне давно уже воцарилась тишина. Бургомистр и его товарищи, смертельно усталые, спали крепким сном в пещере Хоту Матуа. Старуха приходила к нам в лагерь и получила огромное блюдо с мясом, да еще полный мешок хлеба, сахара и масла, так что длинноухие наелись до отвала перед сном.

На другой день работа продолжалась. Обливаясь потом, пасхальцы рубили камень. На третий день на скале вырисовались контуры истукана. Длинноухие сначала высекали параллельные борозды, потом принимались скалывать выступ между ними. Все стучали и стучали, сбрызгивая камень водой. И без конца меняли рубила, потому что острие быстро становилось круглым и тупым. Прежде исследователи считали, что затупившиеся рубила просто выкидывали, потому-де в каменоломне валяется такое множество рубил. Оказалось, что они ошибаются. Бургомистр собирал затупившиеся рубила и бил, словно дубинкой, одним по другому, так что осколки летели. Смотришь, рубило уже опять острое, и было это на вид так же просто, как чертежнику заточить карандаш.

И мы поняли, что большинство целых рубил, лежавших в каменоломне, были в деле одновременно. У каждого ваятеля был целый набор. Вдоль средней по величине пятиметровой статуи вроде нашей могло разместиться шесть человек. Поэтому сразу можно было делать много истуканов. Сотни-другой каменотесов было достаточно, чтобы развернуть обширные работы. Но многие статуи остались незавершенными по чисто техническим причинам задолго до того, как оборвалась работа в мастерской. Где-то ваятелей остановили трещины в породе, где-то твердые, как кремень, черные включения не давали высечь нос или подбородок.

Так нам открылись тонкости работы каменотесов. Но больше всего нас занимало, сколько времени нужно, чтобы вытесать статую. По расчетам Раутледж, хватило бы и пятнадцати дней. Метро тоже считал, что камень мягкий и обрабатывать его куда легче, чем думает большинство людей; правда, пятнадцати дней ему казалось маловато. Очевидно, оба они допускали ту же ошибку, что мы и многие другие, судя о твердости породы по поверхности изваяний. Чувство благоговения не позволило нам последовать примеру первых испанцев, которые прибыли на Пасхи. Они решили, что истуканы глиняные, и ударили по одному из них киркой так, что искры посыпались. Дело в том, что под выветренной коркой камень очень твердый. То же можно сказать о породе на защищенных от дождя участках горы.

После третьего дня работа пошла медленнее. Длинноухие показали мне свои скрюченные, в кровавых мозолях пальцы и объяснили, что, хотя они привыкли день-деньской орудовать топором и долотом, у них нет навыка, которым обладали древние ваятели, вытесывавшие моаи. Поэтому они не могут, как их предки, много недель подряд поддерживать высокий темп работы. Мы уселись поудобнее на траве и занялись расчетами. У бургомистра получилось, что две бригады, работая посменно весь день, управятся со статуей средней величины за двенадцать месяцев. Долговязый старик подсчитал, что нужно пятнадцать месяцев. Билл, проверив твердость породы, получил такой же ответ, как бургомистр. Год уйдет на то, чтобы вытесать идола, потом его еще надо перенести.

Интереса ради наши скульпторы вытесали пальцы и наметили лицо, потом отполировали барельеф стертой пемзой, оставленной древними ваятелями.

[..........]

Несколько дней спустя я стоял вместе с бургомистром и смотрел на поверженных идолов на культовой площадке у нашего лагеря. Билл только что сообщил на Винапу, что его рабочие-пасхальцы, водружая на место выпавшую из каменной стены глыбу, применили какой-то необычный способ. Нет ли тут какой-нибудь связи с вековой загадкой, как в древности переносили или воздвигали огромные статуи? Применяя свой нехитрый способ, эти рабочие действовали уверенно, словно иного способа и быть но могло. Может быть, речь идет о приемах, унаследованных от предков? Вспомнилось, что я уже спрашивал бургомистра, как переносили статуи из мастерской. А он тогда ответил то же, что мне говорили все пасхальцы: истуканы сами расходились по местам. Я решил снова попытать счастья:

— Послушай, бургомистр, ты ведь длинноухий, неужели не знаешь, как поднимали этих великанов?

— Конечно, знаю, сеньор, это пустяковое дело.

— Пустяковое дело? Да ведь это одна из великих загадок острова Пасхи!

— Ну, а я знаю способ, как поднять моаи.

— Кто же тебя научил?

Бургомистр с важным видом подошел ко мне вплотную. — Сеньор, когда я был маленьким-маленьким мальчиком, меня сажали на пол и велели слушать, а мой дедушка и его зять старик Пороту сидели передо мной. Знаете, как в школах обучают, вот так они меня учили. Поэтому я знаю очень много. Я должен был повторять за ними снова и снова, пока не запоминал все в точности. И песни я выучил.

Он говорил так искренне, что я опешил. С одной стороны, бургомистр ведь доказал в каменоломне, что в самом деле кое-что знает, с другой стороны, я уже убедился, что он порядочный выдумщик.

— Если ты знаешь, как устанавливали изваяния, почему же ты давным-давно не рассказал об этом всем тем, кто приплывал сюда раньше и расспрашивал жителей? — решил я проверить его.

— Никто не спрашивал меня, — гордо ответил бургомистр, явно считая это достаточно веской причиной.

Я не поверил ему и с апломбом вызвался заплатить сто долларов в тот день, когда самая большая статуя в Анакене встанет на свой постамент. Я знал, что на всем острове нет ни одной статуи, которая стояла бы, как в старину, на своей аху. И не видать мне их стоящими! Безглазые идолы, временно установленные в глубоких ямах у подножия Рано Рараку, в счет не шли.

— Условились, сеньор! — живо отозвался бургомистр и протянул мне руку. — Я как раз собираюсь в Чили, когда придет военный корабль, доллары мне пригодятся!

Я рассмеялся и пожелал ему успеха. Ну, и чудак же этот бургомистр!

В тот же день из деревни прискакал верхом рыжеволосый сын бургомистра. Он привез записку от отца, который просил меня переговорить с губернатором, чтобы тот разрешил ему и еще одиннадцати островитянам на время подъема большой статуи поселиться в пещере Хоту Матуа в Анакене. Я оседлал коня и отправился к губернатору. Он и патер Себастиан только смеялись, слушая бургомистра, дескать, все это пустое бахвальство. Я и сам так думал, но, глядя на дона Педро, который стоял перед нами, держа шляпу в руках, с дрожащими от волнения губами, решил, что надо держать слово. Губернатор дал письменное разрешение. Патер Себастиан посмеивался — мол, посмотрим, что выйдет из этой затеи!

И вот бургомистр вместе с двумя братьями и другими потомками длинноухих по материнской линии — всего двенадцать человек — явились в лагерь. Здесь они получили паек, после чего снова вселились в пещеру Хоту Матуа.

На закате бургомистр пришел к нашим палаткам, вырыл в центре лагеря глубокую круглую яму, затем удалился.

А когда спустилась ночь и лагерь объяла тишина, послышались, как и в прошлый раз, какие-то странные, таинственные звуки. Глухой стук и тихое пение, которое звучало все громче и громче. Запевал дребезжащий старушечий голос, нестройный хор подхватывал припев. Лагерь проснулся, палатки озарились изнутри зеленым призрачным светом, точно огромные бумажные фонари. Все, как один, вышли наружу, на этот раз без фонариков — в прошлый раз мы усвоили, что пение должно происходить в темноте. Однако теперь мы увидели совсем другое представление. Пасхальцы украсили себя листьями и зелеными ветками, кто-то покачивался в лад песне, кто-то приплясывал, топая, будто в экстазе. Старуха пела с закрытыми глазами; у нее был низкий своеобразный голос. Младший брат бургомистра стоял в вырытой вечером яме; потом оказалось, что в ней под плоским камнем лежал большой сосуд. От топота босых ног этот «барабан» издавал глухой звук, который усугублял впечатление, будто мы очутились в подземном царстве. В пробивавшемся сквозь стенки палаток тусклом зеленом свете мы с трудом различали призрачные фигуры, но тут из мрака вынырнуло стройное создание, и наши ребята сразу вытаращили глаза.

Юная девушка в свободном светлом одеянии, босая, с длинными развевающимися волосами, прямая, как свеча, впорхнула в зеленый световой круг, будто нимфа из сказки. Под пение хора и звуки «барабана» она танцевала что-то необычное, в ритме танца ничего не было от хюлы, и она не вращала бедрами. Зрелище было такое прекрасное, что мы боялись дохнуть. Сосредоточенная, чуть смущенная, гибкая, стройная танцовщица словно и не касалась травы своими светлыми ногами. Откуда она? Кто это? Придя в себя от неожиданности и убедившись, что это не сон, наши моряки засыпали друг друга, Мариану и Эрорию вопросами. Уж, казалось бы, они давно успели перезнакомиться со всеми местными красавицами! Может быть, «длинноухие» прятали эту нимфу в какой-нибудь девичьей пещере, «отбеливали» ее? Выяснилось, что она племянница бургомистра и по молодости лет еще не участвует в обычных танцевальных вечерах.

Между тем песня и танец продолжались, и мы смотрели как завороженные. Представление повторилось три раза. Мы разобрали только слова припева, в нем говорилось про моаи, который будет воздвигнут по приказу Кон-Тики на аху в Анакене. Мелодия совсем не похожа на песнь каменотесов, но такая же ритмичная и зажигательная.

Наконец барабанщик вылез из ямы, и все «длинноухие», шурша листьями, встали. Прежде чем они ушли, мы опять выдали им еды. Кто-то спросил их, не согласятся ли они спеть и станцевать какую-нибудь обычную хюлу. Но пасхальцы отказались. Песнь каменотесов — еще куда ни шло, сказал бургомистр, но другие мелодии здесь не к месту, только серьезные песни годятся, они принесут удачу в работе. А другие они исполнят нам как-нибудь потом, не то предки обидятся и не будет удачи.

Итак, мы еще раз услышали песнь каменотесов, а затем ночные гости в шуршащих нарядах скрылись во мраке, уводя с собой нимфу в светлом платье…

Солнце только-только осветило мою палатку, когда я проснулся от звука шагов. Двенадцать «длинноухих» из пещеры пришли поглядеть на статую и прикинуть, какая задача им предстоит. Самой большой статуей в Анакене был плечистый верзила, который лежал ничком у нашей палатки. Коренастый крепыш, три метра в плечах, он весил тонн двадцать пять — тридцать. Другими словами, на каждого из двенадцати членов бригады приходилось больше двух тонн. Не мудрено, что, глядя на великана, они почесывали в затылке. Впрочем, они полагались на бургомистра, а он невозмутимо ходил вокруг поверженного исполина, присматриваясь к нему.

Старший механик Ульсен тоже поскреб в затылке, покачал головой и усмехнулся.

— Н-да, если бургомистр справится с этим бесом, я скажу, что он молодец, черт подери!

— Ни за что не справится.

— Куда там.

Во-первых, великан лежал на откосе у стены головой вниз, во-вторых, четыре метра отделяли его основание от плиты, на которой он некогда стоял. Бургомистр показал нам небольшие коварные камни и объяснил, что этими камнями, вбив их под плиту, «короткоухие» повалили статую.

Наконец, так уверенно и спокойно, словно он всю жизнь только и занимался подъемом каменных исполинов, Педро Атан приступил к делу. Единственным орудием пасхальцев были три бревна (потом бургомистр от одного отказался, ограничившись двумя) и множество камней, которые члены бригады собирали около лагеря. Остров Пасхи в общем безлесный, если не считать рощи недавно посаженных эвкалиптов, но вокруг озера в кратере потухшего вулкана Рано Као стоят деревья, уже первые путешественники-европейцы увидели там лес, состоящий из торо миро и гибискуса. Так что три бревна пасхальцы вполне могли раздобыть.

Хотя статуя зарылась носом глубоко в землю, бригаде удалось подсунуть под нее концы бревен. А с другой стороны, раскачивая бревна, повисло по три-четыре человека. Сам бургомистр, лежа на животе, подкладывал мелкие камни под голову статуи. Идол лежал как вкопанный, лишь изредка чуть подрагивал, уступая согласованным усилиям одиннадцати пасхальцев. На первый взгляд — никакого сдвига. Но бургомистр продолжал манипулировать своими камнями, на место маленьких подсовывал камни побольше, еще побольше, и так час за часом. К вечеру голова исполина поднялась над землей уже на метр с лишним, опираясь на горку камней.

На следующий день бригада вместо трех бревен использовала два, и каждой вагой орудовали по пяти человек. Поручив младшему брату подкладывать камни, бургомистр занял место на стене, раскинул руки, как дирижер, и зазвучала громкая, четкая команда:

— Этахи, эруа, этору! Раз, два, три! Раз, два, три! Держать! Подсунуть! Налегли снова! Раз, два, три! Раз, два, три!

Концы ваг были подсунуты под правый бок великана, и он незаметно приподнимался. Сначала это были миллиметры, потом дюймы и, наконец, футы. Тогда бревна перенесли к левому боку истукана, и процедура повторилась. И этот бок медленно-медленно поддавался, а свободное место тотчас заполняли камнями. Вернулись к правому боку, опять к левому, туда и обратно… Лежа ничком на груде камней, статуя поднималась все выше и выше. На девятый день груда представляла собой старательно выложенную башню высотой до трех с половиной метров. Даже оторопь брала, как посмотришь на почти тридцатитонного исполина, поднятого высоко над землей. Пасхальцы уже не дотягивались руками до верхнего конца бревен, они дергали и тянули веревки, привязанные к вагам. А истукан еще не начинал выпрямляться, мы еще не видели его лицевой части, ведь он лежал ничком на камнях.

Того и гляди, кого-нибудь зашибет насмерть! Пришлось запретить Аннет подвозить в детской коляске камни для бургомистра. Только крепкие, здоровые мужчины, будто какие-нибудь неандертальцы, тащили, переваливаясь, тяжеленные булыжники. Бургомистр все время был начеку, придирчиво проверял положение каждого камня. Под весом древнего исполина некоторые камни крошились, словно рафинад. Положи хоть один камень не так, и может случиться беда. Но все было тщательно продумано, каждый ход точно рассчитан и взвешен. Затаив дыхание, мы смотрели, как пасхальцы с громадными каменюгами карабкаются на башню, цепляясь за неровности пальцами босых ног. Но люди были предельно собраны, и бургомистр ни на миг не ослаблял внимания, все видел и направлял, не тратя лишних слов.

Таким мы еще не знали дона Педро. Мы привыкли видеть в нем кичливого, назойливого пустобреха. Наши ребята невзлюбили его за постоянное хвастовство и за то, что он очень уж дорого брал за свои фигуры, пусть даже они были, несомненно, лучшими на острове. Но сейчас перед нами был другой человек, уравновешенный, рассудительный — прирожденный организатор, наделенный к тому же недюжинной изобретательностью. Пришлось нам пересматривать свою оценку.

На десятый день подъем статуи был закончен, и «длинноухие» принялись так же незаметно для глаза подавать ее основанием вперед к стене, на которую хотели поставить.

На одиннадцатый день великана начали устанавливать вертикально, подкладывая камни под лицо, шею и грудь.

На семнадцатый день в бригаде «длинноухих» неожиданно появилась морщинистая древняя старуха. На огромной плите, где готовился встать истукан, она вместе с бургомистром выложила полукруг из камней величиной с яйцо. Это был магический ритуал.

Статуя стояла наклонно в чрезвычайно неустойчивом положении, грозя перевалить через аху и скатиться с отвесной стены вниз, на пляж. Впрочем, с таким же успехом она могла повалиться в любую другую сторону, вместо того чтобы стать вертикально на пьедестал. Поэтому бургомистр обвязал голову великана канатом, а от него протянул четыре растяжки к вбитым в землю толстым кольям.

Наступил восемнадцатый день работ. Несколько человек ухватились за веревку со стороны пляжа и начали тянуть, другие притормаживали веревкой, которая была обмотана вокруг кола посредине лагерной площадки, третьи тихонько подваживали бревном. Вдруг великан качнулся, и прогремела команда: — Держать! Крепче держать!

Выпрямившись во весь свой могучий рост, истукан начал переваливаться с ребра на плоскость основания, и освобожденная от нагрузки башня стала разваливаться, здоровенные каменюги с грохотом покатились вниз в облаках пыли. А исполин твердо ступил на плиту и замер — плечистый, прямой. Он смотрел на наш лагерь, равнодушный к переменам, которые произошли на культовой площадке с тех пор, как его сбросили с пьедестала. Весь пейзаж изменился с появлением этой могучей фигуры. Широченная спина была как ориентир, видимый с моря издалека. Мы, обитатели палаток у подножия стены, на которую взгромоздился истукан, не узнавали собственной обители на участке древнего Хоту Матуа. Огромная голова неотступно следовала за нами, возвышаясь над палатками, будто старый норвежский горный тролль. Идешь ночью по лагерю, так и кажется, что тролль-великан сейчас вышел из роя звезд и занес ногу, чтобы переступить через излучающие зеленый свет палатки.

Впервые после столетнего перерыва один из великанов острова Пасхи снова занял свое место на аху. Приехали на джипе губернатор с семьей, патер и монахини, около лагеря стучали копыта: все, кто только мог, спешили в Анакену посмотреть на работу своих односельчан. Гордые «длинноухие» разобрали башню, и бургомистр с достоинством грелся в лучах собственной славы. Он доказал, что знает ответ на одну из старейших загадок острова Пасхи. И разве могло быть иначе? Что ни говори, дон Педро Атан — старый мудрец, бургомистр острова, старший из всех «длинноухих»! Только заплатите, он на всех аху установит статуи, и все будет, как в старые, добрые времена. Деньги, полученные в этот раз, он поделил со своими помощниками, но если ему доведется попасть с военным кораблем в Чили, он самого президента уговорит раскошелиться, чтобы встали все статуи. С одиннадцатью помощниками, действуя двумя бревнами, он поднял этого истукана за восемнадцать дней. То ли еще будет, если ему прибавят людей и времени!

Я отвел бургомистра в сторонку и, положив ему руки на плечи, строго посмотрел ему в лицо. Он стоял с видом прилежного школьника и выжидающе глядел на меня.

— Дон Педро бургомистр, может быть, теперь ты расскажешь мне, как твои предки переправляли статуи в разные концы острова? — спросил я.

— Они сами шли, пешком, — отчеканил он.

— Ерунда! — воскликнул я разочарованно и не без раздражения.

— Не горячись. Я верю, что они шли сами, и мы должны чтить своих предков, а они говорили так. Но старики, которые мне об этом рассказывали, лично не видели, чтобы статуи сами шли. Так что кто знает, может быть, тут применяли миро манга эруа?

— А что это такое?

Бургомистр начертил на песке что-то вроде рогатки с перекладинами и объяснил, что из древесного ствола с развилком делали такие салазки.

— Во всяком случае, на салазках доставляли большие каменные плиты для стен, — продолжал он. — Из крепкого луба хаухау делали канаты, такие же толстые, как у вас на корабле. Я могу сплести тебе на пробу такой канат. И миро манга эруа тоже могу сделать.

Незадолго перед тем по соседству с лагерем один из наших археологов откопал статую, которая была полностью занесена песком, так что патер Себастиан о ней не знал и не метил ее. Судя по тому, что статуя была без глаз, ее бросили, не доставив к месту назначения.

— Можешь ты со своими людьми протащить этого моаи по равнине? — спросил я бургомистра, показывая на слепого идола.

— Нет, нужно, чтобы и другие тоже помогли, а они не станут. Тут даже всех твоих рабочих не хватит.

Статуя была далеко не из самых больших, скорее ниже среднего роста. Мне пришла в голову одна идея, и с помощью бургомистра я купил в деревне двух здоровенных быков. «Длинноухие» зарезали их и изжарили мясо на камнях в земляной печи. Потом мы пригласили жителей деревни на пир, и в степи вокруг лагеря собралась тьма народу.

«Длинноухие» осторожно убрали с печи слой песка, и показались распаренные банановые листья. Эту несъедобную приправу тоже убрали, и открылись целиком зажаренные туши. Толпа восхищенно вдыхала запах чудеснейшего в мире жаркого. Держа в руках громадные куски горячего мяса, гости расселись кучками на траве, а «длинноухие» разносили батат, кукурузу и тыкву; все это парилось вместе с бычьими тушами в плотно закрытой земляной печи. Вокруг пирующих паслись на травке оседланные кони, гнедые и вороные. Кто-то забренчал на гитаре, зазвучали песни и смех, начались пляски.

Тем временем «длинноухие» приготовили все, чтобы тянуть слепого идола. Сто восемьдесят веселых островитян со смехом и криками выстроились вдоль длинного каната, обвязанного вокруг шеи великана. Бургомистр, в новой белой рубахе и клетчатом галстуке, чувствовал себя героем дня. — Раз, два, три! Раз, два, три!

Бамм! Канат лопнул, мужчины и женщины, громко хохоча, покатились вперемежку по земле. Бургомистр смущенно улыбнулся и велел сложить канат вдвое. На этот раз истукан тронулся с места. Сперва короткими рывками, потом будто кто-то выключил тормоз — великан заскользил по земле так быстро, что помощник бургомистра Лазарь вскочил на голову статуи и принялся гикать и размахивать руками, как гладиатор на колеснице. Длинные колонны пасхальцев прилежно тянули, громко крича от восторга, да так скоро, словно на буксире были пустые ящики.

Через несколько минут мы остановили этот выезд. Было очевидно, что сто восемьдесят плотно закусивших пасхальцев вполне могут тащить по степи двенадцатитонную статую. А на деревянных салазках, да если собрать побольше людей, можно было перемещать и куда более тяжелые изваяния.

Итак, мы увидели, что с водой и каменными рубилами можно высечь статуи прямо в горной толще — было бы только время; убедились, что при помощи канатов или на салазках можно перенести каменных великанов — было бы вдоволь прилежных рук и крепких ног; увидели, что истуканы взмывают вверх, как воздушный шар, и встают на высокую стену, если только знать верный способ. Оставался один рабочий секрет: как водружали громадный «пучок волос» на макушку стоящей фигуры? Впрочем, ответ напрашивался. Груда камней, которые подняли идола вверх, высилась вровень с его головой — красный «парик» вполне можно вкатить наверх по этой насыпи. Или тем же нехитрым способом поднять вдоль стены. А когда и статуя, и парик оказывались на месте на аху, башню разбирали. Дело сделано — истукан поставлен.

Тур Хейердал дает автограф украинским читателям журнала "Вокруг света"   Тур Хейердал идет по следам своих предков... Мы долго идем темным коридором и, наконец, останавливаемся перед самой обычной дверью. — Через несколько минут Тур примет вас, — как заклинание, звучат слова провожатого. Немного волнуюсь: там, за дверью, тот самый Тур Хейердал, великий путешественник XX века, книги которого «В поисках рая», «Аку-Аку» бередили мое сознание с самого детства… — У вас всего полчаса. Постарайтесь управиться. Хейердал очень занят. Но вот открывается заветная дверь. Высокий подтянутый старик сидит перед цветистой картой мира, размашисто набрасывая какие-то строки на тетрадный листок…

Человек-миф, неутомимый Тур Хейердал сам кажется бессмертным, подобно Одину... На 87-м году жизни спрыгивать в раскопы и выбегать из них по крутым лестницам; не пропустить ни одного черепка найденной керамики; интересоваться всем, включая своеобразную архитектуру местных жилищ, — часто ли встретишь такого собрата по человечеству?..

«Огден, Огден...» — лихорадочно вспоминаю я. «Да ведь это же Один — верховный бог скандинавского языческого пантеона!..» — У ученых до сегодняшнего дня нет единого мнения о происхождении скандинавских народов, — продолжает Тур, — Есть несколько теорий, но во всех отсутствуют веские доказательства. А текст исландского летописца, вместе с моими археологическими исследованиями, в полной мере могут дать такой ответ. Огден-Один был настолько популярен в народе, что считался пришельцем из небесной страны. Когда он умер, ему стали поклоняться, как богу. Все ученые, и я в том числе, считали его легендарным, мифологическим героем, но летопись Снорре во многом подтверждает обратное: Один был великим, но смертным викингом, реальной личностью из плоти и крови…

Раскопки         Раскопки в Азове идут прямо посреди городских кварталов. Краеведческий музей выкупил несколько небольших садовых участков, и там, на средства Хейердала, были заложены три раскопа. Работают студенты-археологи из Ростова-на-Дону и небольшая группа норвежских археологов из университета в Осло. Норвежцы копают тщательно, сдувают каждую пылинку, любой предмет заносится в каталог. Руководитель норвежского раскопа отмахивается от меня, как от назойливой мухи. — Здесь нельзя ходить. Запрещено! У наших археологов все проще и быстрее. Они копают не так тщательно, и поэтому на участке русских глубина раскопа уже метра три-четыре. Владимир Кияшко, руководитель одного из раскопов, провожает меня на место работ: — Мы работаем, конечно, побыстрее, чем норвежцы, но это не значит хуже. Ведь у нас вся страна — один большой нераскопанный археологический памятник, объем работ огромный, а у них давно все копано-перекопано. Вот они каждую черепушку и подбирают. Но Тур доволен и нами, и норвежцами, — Владимир Яковлевич подходит к картону, на котором выставлены находки дня. — Гвоздь времен Петра I, остаток греческой амфоры, казачья трубка… Но сегодня мы, наконец, дошли до слоя начала нашей эры, то есть, до того времени, о котором говорится в летописи Снорре… Тут должны быть главные находки! Тем временем тучи собрались над Азовом, полетели первые крупные капли. Но никто и не думал уходить. — Это они Хейердала ждут, — шепнул мне Владимир Яковлевич. — Он каждый день по всем раскопам ходит, смотрит, как работы идут. Я ведь, знаешь, тоже студентом был, когда впервые его увидел. Он тогда, в шестидесятых, тоже в Ростов приезжал… — Археолог задумался, наблюдая за своими подопечными. — Никогда не думал, что с ним работать буду. Ведь уже он тогда не молодой был. А сегодня ему уже восемьдесят шесть! Притом — на пятый этаж, как мальчишка, взлетает, а у меня от этого сердце выскакивает. Вот что ему работа дает, вот как его держит. Не удивлюсь, если он и через десять лет где-нибудь раскопки вести будет! И всех заражает своей страстью. Всюду он самый молодой...

...каким был мир тысячи лет назад...