На пыльных тропинках далёких планет…

Для Алексея Архиповича Леонова не существует неудобных вопросов

Казалось бы, ему давно пора было забронзоветь. Это сплошь и рядом случается с людьми куда более молодыми и куда менее заметными и именитыми. Он же стал человеком-легендой почти 46 лет назад. И всё это время его знает практически весь мир. Однако известность, похоже, никогда и нисколько не обременяла его. Вот и на этот раз он был приветлив, рассказывал забавные истории из собственной биографии и с удовольствием отвечал на вопросы. Самые разные. И удобные, и не очень.

С Алексеем Архиповичем Леоновым мы встретились в Москве на одной из экономических конференций. Но говорили не о курсе акций и даже не о финансовых катаклизмах, а о звёздах. Точнее о пилотируемом космосе, пятидесятилетний юбилей которого мы в нынешнем году отмечаем, о непростых буднях и быте космонавтов, о престиже профессии и о том, что сегодня выбирает поколение next. Непыльные места в столичных офисах или всё-таки «пыльные тропинки далёких планет»?

– Алексей Архипович, мне кажется, что если и не космические исследования, то космическая техника двух ведущих «звёздных» держав переживает сегодня не лучшие времена. В России уже несколько десятилетий бессменно отправляются на орбиту созданные ещё в СССР «Союзы» и «Протоны», в США заканчивают свою жизнь «Шаттлы», и смены ни у тех, ни у других носителей пока нет…

– Но и катастрофы здесь тоже нет. Что касается «Союзов», то это надёжная техника. Ну а если говорить о новых машинах, то в ближайшем будущем они у нас появятся. Да, они будут иными, многоразовыми. Но основы управления, заложенные ещё на «Востоке», в принципе останутся. Впрочем, пока здесь трудно предложить что-то революционное. Система ориентации, гироскопическая группа, система исполнительных органов… Всё. Без этого никуда не денешься. Можно иметь разные мощности, разные схемы. Но это основа. И с ней космический корабль «Союз» показал себя прекрасной машиной.

– Какой смысл в таком случае от него отказываться?

– Нужно сделать корабль не на двух, а по крайней мере на 5 человек. И об этом шёл разговор на одном из недавних совещаний. Схема предлагается приблизительно та же. Но иными будут вес, габариты и экипаж корабля, который и составит 5-6 человек. Ну а этот корабль потом можно будет пристегнуть и к лунной, и к марсианской программам, если таковые появятся.

– А вот появятся ли всё-таки новые ракеты-носители?

– Да, носитель нужен. Более мощный. И такие ракеты уже разрабатываются. Это «Ангара» и «Русь М». Кроме того, нужен и новый старт. Как известно, основными космическими воротами России в будущем станет не иностранный «Байконур», хотя какие-то старты останутся и в Казахстане, а космодром «Восточный» на Дальнем Востоке. Деньги на его строительство уже выделили, теперь надо сделать так, чтобы их не закопали.

– Вы сегодня бываете в Звёздном городке?

– Я там живу.

– А как живётся космонавту-пенсионеру? И не обязательно вам лично? Тяжело это? Поддерживает государство?

– Как и всех остальных пенсионеров.

– Но вы же не обычный пенсионер?

– Почему? Потому что лётчик-космонавт? Но это профессия такая. И она, кстати, у меня не одна. Все мы ещё и лётчики-испытатели.

– А как вам платят? Что учитывают? Звание, достижения?

– Нет, пенсия платится за работу. Влияет и стаж. А он у меня очень большой. В общей сложности 106 лет выслуги.

– Это как?

– А так, что 30 лет я служил в отряде космонавтов – с 1960 по 1990 год. А в космонавтике год за три считают. Плюс ещё несколько лет выслуги в истребительной авиации. Ведь все мы начинали лётчиками-истребителями. А там год считался за два. Вот так и набежало больше века.


Что и говорить, цифра фантастическая. Но это, если, считая, воспользоваться земной бухгалтерией. А если космической? Как, в какие временные рамки вписать те условия, в которых приходилось «работать» космонавтам первого набора? «Я на центрифуге вращался до перегрузки в 14g! – вспоминал Леонов. – Истребитель Су-27 12g держит, дальше он рассыпается! А я – ничего». При этом, готовясь к первому полёту, космонавт не просто испытывал перегрузки, подскакивавшие с 8 до 14g, но и в течение 8 минут управлял кораблём.

А как оценить те несколько минут, которые он провёл в открытом космосе, вне корабля, не зная, сможет ли вновь в него вернуться? Сегодня тот случай широко известен. Но тогда, в марте 1965-го, когда ТАСС объявил о полном успехе очередного полёта, первый выход человека в космос вполне мог закончиться трагически.

Космический корабль «Восход-2» с космонавтами Павлом Беляевым и Алексеем Леоновым на борту стартовал 18 марта 1965 года в 10 часов по Москве. Через 1 час 35 минут после старта Алексей Леонов первым в мире покинул космический корабль. Телевизионное изображение парящего на фоне Земли человека транслировалось по всем телеканалам. Но возвращения космонавта в корабль на экранах уже не было. А именно оно и стало смертельно опасным трюком. В вакууме скафандр космонавта так сильно деформировался, что о том, чтобы втиснуться в люк шлюза, не могло быть и речи. Советоваться с Землёй было некогда. Павел Беляев ничем не мог помочь другу. И тогда, нарушая все инструкции, Леонов сбросил давление в скафандре не до 0,5 атмосфер, как было положено, а до 0,27 атмосфер. Скафандр уменьшился, и только тогда он смог забраться сначала в шлюз, а затем и в космический корабль. «Вот здесь была самая большая нагрузка, у меня пульс дошёл до 190», – делился позже Леонов.


Сегодня Алексей Архипович рассказывает обо всём этом с улыбкой, меняет темы, легко переключаясь с подробностей космических на подробности бытовые. Говорит о том, как складывалась жизнь, что сейчас волнует космонавтов-ветеранов. Нет, никто из них сегодня не бедствует. Хотя по-разному случалось...

– В начале 90-х, когда меня уволили из отряда за пять лет до того, как я должен был уйти на пенсию по возрасту, ситуация была действительно аховой. Получал столько, что хватало на несколько бутылок водки. Хотя так жил не только я. Тогда весь народ так жил.

– И когда всё это закончилось?

– Для меня почти через два года. В 1992 году пригласили работать в Альфа-груп, и я стал представителем принципиально другой сферы.

– То есть вновь пошли на работу и стали зарабатывать?

– А что делать? Как-то выживать надо было.

– Если не секрет, что платит государство пенсионеру вашего уровня? Хватает на безбедную московскую жизнь?

– Не знаю, насколько безбедную. Но недавно вместе с американскими друзьями-космонавтами мы попытались перевести мою пенсию в популярные в Москве доллары, получилось где-то 1200 американских дензнаков. По российским меркам немало. Но я профессор, академик, а кроме того, лётчик-инженер-космонавт-испытатель. Нас всего восемь человек, кто удостоился такого звания за всю историю космонавтики Советского Союза.

– Значит, вы получаете больше, чем многие другие ваши коллеги?

– Наверное. Но я ведь ещё и генерал по званию.

– А если сравнить пенсию генерала с зарплатой рядового сотрудника банка?

– Не надо сравнивать. Пенсия меньше.

– Согласитесь, во времена СССР это трудно было себе представить. Космонавты казались небожителями, которым всё доступно и всё подвластно. Считалось, что достаточно однажды слетать в космос, чтобы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. И это принималось на всех уровнях. Может, не стоило в таком случае и огород городить с нашими первобытными капиталистическими экспериментами? В конце концов, деньги у вас и тогда были.

– Деньги были, купить на них нечего было. В магазинах пусто. И речь не только о дефицитной бытовой технике, но и об обычном букете цветов.

– Однако недостатка в остродефицитных автомобилях вы не испытывали. Говорят, что ими премировали за полёты в космос…

– Да, были «Волги». Но себестоимость ГАЗ-24 составляла 1200 рублей. Если забыть о спекулятивных ценах на рынке, не так уж и много.

– Но ведь платили ещё и деньги.

– За первый полёт с выходом в открытый космос я получил 15 тысяч рублей. Для СССР середины 60-х это, может, и немыслимая сумма. Но после меня ту же самую работу повторил американский астронавт Эдвард Уайт, и он получил за неё 300 тысяч долларов. Между тем наш полёт был намного сложнее. Один только выход в космос чего стоил, а если вспомнить ещё и возвращение на землю.


Впрочем, весь тот полёт, как признался Алексей Архипович, оказался рекордным по количеству нештатных ситуаций. Всего их было семь. И это ЧП стало лишь очередным в многочисленном списке несчастий. При сходе с орбиты не сработала автоматическая система ориентации, и экипажу дали команду сажать «Восход-2» вручную. Однако спуск был практически неуправляемым, и о посадке в заданном районе, то есть в казахской степи, не могло быть и речи. В Центре управления мечтали только о том, чтобы космонавты «вписались» в собственную страну, а не в африканскую пустыню, и тем более не свалились бы на голову верным последователям Мао в какой-нибудь китайской деревне. Леонов вспоминал, что отношения с Китаем в те годы были хуже некуда, и приземление на территории южного соседа означало бы по меньшей мере вселенский скандал.

Однако Павел Беляев не «промазал» и сумел вывести корабль на относительно правильную траекторию приземления. Впрочем, где они оказались, космонавты не знали до тех пор, пока космический корабль, плавно снижавшийся на парашюте, не застрял между берёзами в густом лесу. С трудом спустившись на землю, увидели: вокруг заснеженная тайга. Решили, что сели где-то между Обью и Енисеем. «Месяца через три за нами, возможно, приедут на собаках», – мрачно пошутил Алексей Леонов. Затем достал секстант и, отмечая едва мерцающее между облаками солнце, понял, что они, скорее, на Урале. Однако легче от этого не стало. Над ними было время от времени засыпающее парашют снегом безмолвное небо и смутная надежда, что корабль найдут достаточно быстро.

Между тем в то же самое время ТАСС торжествующим голосом Левитана сообщал: «...Сегодня в районе Перми приземлился космический корабль «Восход-2». Космонавты Павел Иванович Беляев и Алексей Архипович Леонов чувствуют себя нормально...» Но ТАСС выдавал желаемое за действительное. О самочувствии, да и вообще о судьбе космонавтов к тому времени можно было только догадываться.

Впрочем, их действительно нашли. И достаточно быстро. Через 4 часа. Однако 19-го пробиться к космонавтам через непролазную тайгу спасатели так и не смогли. Это, однако, не помешало Всесоюзному радио утром 20-го жизнерадостно сообщить, что космонавты провели первую после посадки ночь в кругу друзей в гостинице в Перми. Но и на сей раз журналисты несколько поторопились. Гостиничным номером они, видимо, сочли тесную кабину космического корабля, ну а друзьями космонавтов – зверьё, бродившее в окрестной тайге.

Вызволили «Алмазов» (такими были позывные экипажа) из тайги только после двух ночей, проведённых на природе. После этого драматического приземления «каменных» позывных не было ни у одного из экипажей.


– Ну а ваш второй полёт, в 1975 году, когда «Союз» и американский «Аполлон» состыковались в космосе, каким был он?

– Это был прекрасный полёт. Он, как и писали, действительно стал событием в мировой космонавтике. Но об этом читайте лучше старые газеты. Хотя, кажется, было и то, о чём в газетах не писали. Там чудеса для меня начались после приземления. Возвращаясь в Москву, в самолёт на Байконуре я сел полковником, а на аэродроме в Чкаловском уже генералом вышел.

– И кто же подсел в самолёт по пути?

– Пакет с генеральским мундиром. Правда, мне его подбросили. Уже после посадки, когда наш «Ту» остановился на взлётной полосе. Я услышал лишь одно слово «срочно» и увидел пакет. Развернул его – там оказались брюки с лампасами, генеральская фуражка, рубашка и всё остальное. Догадался, что надо делать, и пока самолёт медленно двигался по рулёжной дорожке, я успел переодеться.

– А размер?

– Ну, какой размер? Я же лётчик, и все мои размеры ни для кого не были тайной с тех самых времён, когда я впервые оказался в кабине истребителя.

– Космическое рандеву широко отмечалось не только в обеих странах, но и на всей планете. А чем оно стало для Звёздного городка?

– Там тоже много всего было. Нас – и меня, и Валерия Кубасова, и Томаса Стаффорда, и Вэнса Бранда, и Дональда Слейтона – хорошо принимали. Были речи, торжества, награждения. Но, помимо этого, мы с Томом сбросились по семь с половиной тысяч рублей и на 15 тысяч устроили грандиозный банкет. Пригласили очень большую компанию. Отметили и звёзды, и звания, и дружбу. Она связывает нас уже больше тридцати лет.

– Извините за очередной меркантильный вопрос. Для Томаса Стаффорда семь с половиной тысяч рублей и в те времена, возможно, не были большой суммой. Ну а для вас?

– Для меня это было половиной вознаграждения, которое я заработал за полёт. Том, правда, получил больше – 150 тысяч долларов. И это только за выход на орбиту, стыковку и прочие дипломатические процедуры. Исследовательские работы, которые астронавты вели по заказу нескольких американских фирм, оплачивались отдельно. И очень солидно.

– Не секрет, что американские астронавты всегда получали больше своих советских коллег. Ну а что зарабатывали вы?

– Мягко говоря, тоже очень немало.

– Рублей 600-800?

– Больше.

– ?

– 1900. Такой была месячная зарплата лётчика-испытателя.

– По советским временам просто сумасшедшая сумма. Впрочем, тогда и космос был другим. А перспективы российской космонавтики. Что вы скажете о них? В России же намного меньше денег, чем в Советском Союзе. Особенно после того, как вместе с мировым кризисом рухнула и экономика страны.

– Вы даже не представляете, о чём говорите…

– Опасная тема?

– Нет. Просто мало кто знает, о чём идёт речь. Часто называются фантастические суммы. Хотя есть реальные цифры и реальные расходы. В 1986 году они публиковались. Так вот тогда государство выделило на космос 8,6 миллиарда рублей. Много это или мало? Не будем спорить. Лучше вспомним о том, что на мелиорацию в то же самое время правительство выделило 36 миллиардов рублей. Вот теперь и посчитайте, чем космос был для страны и как она к нему относилась.

– Пожалуй, хуже, чем к мелиораторам.

– А если ещё и посчитать, что они сделали с землёй за эти миллиарды?

– И что же?

– Летние пожары в центре России – это прямой результат мелиорации. Зачем было нужно так бездумно и безумно осушать болота? Что мы получили? Смог над Москвой?

– Смог был и над другими городами.

– Был. И, боюсь, впереди у нас ещё много таких открытий. Подождите.

– Для того, чтобы их не было, нужны деньги. За исправление ошибок надо платить. А за что платим мы? Вот сейчас собираемся менять вывески на милицейских казармах. А смысл? Это что-нибудь изменит?

– Ну, с милицией надо было что-то делать. Вы посмотрите. Это же ужас. Каждый день люди в форме берут взятки, грабят, насилуют, пытают…

– И за это им решили сменить форму?

– Я надеюсь, что вместе с формой изменится и содержание. И полиция станет не военизированной дружиной рабочих и крестьян, а тем, чем и должна быть в нормальном государстве.

– Вы встречаетесь с коллегами по космическому цеху?

– А вы в Интернет загляните. И узнаете, что в Малайзии прошёл международный конгресс «Космонавты и астронавты мира». Каждый год мы собираемся где-то в одном месте. Прилетаем туда за свой счёт, ну а находимся в стране уже за счёт принимающей стороны. Ассоциации участников космических полётов 27 лет. В то самое время, когда она была образована, появились Пагуошское движение, движение врачей за мир. Но где сейчас эти движения? Их нет. Потому что создавались и жили они за счёт государств и правительств. А мы есть. Потому что собираемся на свои деньги. И при этом решаем сложнейшие вопросы.

– Например?

– Например, космонавты в своё время объясняли Рейгану, что такое звёздные войны. И продолжали объяснять до тех пор, пока он не признал, что это плохое кино. И что оно не стоит тех денег, которые планировалось на него угрохать.

– Что вы думаете о марсианской и лунной программах, которые широко обсуждаются сегодня?

– Ну какие лунная и марсианская программы? О чём вы говорите? Зачем обсуждать домыслы газет? Пока не будет решения правительства, в котором специалисты просчитают затраты и назовут сроки, это всё чепуха.

– А есть ли смысл вообще лететь туда? Не слишком ли дорого? И готовы ли к таким полётам нынешние молодые россияне, мечтающие, как утверждают социологи, о тёплых креслах клерков и банкиров?

– Я не думаю, что в России не осталось мужественных, готовых к испытаниям и опасностям молодых людей. Однако убеждён, что для полёта на Марс необходимо формировать не национальный, а интернациональный экипаж. Нужно объединить усилия всех космических стран – а это не только Америка и Россия, но и Китай, Индия, Япония, объединённая Европа. А что касается дороговизны, то космические исследования уже позволили открыть новые месторождения нефти и газа. А на Луне есть запасы гелия-3, который, возможно, придётся возить на Землю, потому что нефти скоро не будет. А Марс? Вы заметили, что человеку давно уже стало тесно на нашей планете?


На последний вопрос, не слишком ли дорого обходятся космические исследования, Алексею Архиповичу довольно часто приходилось отвечать, путешествуя по Соединённым Штатам Америки после знаменитой космической одиссеи «Союз-Аполлон». Как правило, он соглашался с репортёрами: «Конечно, дорого, – но немедленно и адекватно реагировал, – наверное, и испанской королеве было жалко денег на экспедицию Колумба. Но она дала их. И кто знает, когда бы открыли Америку, если бы королева пожадничала?»