Пространство бывшего СССР после его распада превратилось в зону ожесточённого соперничества за влияние, породив целый веер технологий противостояния, объединённых общим названием «гибридная война». США, ЕС, Британия, Турция, Иран и Китай включились в борьбу за усиление своего влияния на бывших национальных окраинах Российской империи.
Россия, сама оказавшаяся инициатором деструктивных процессов в СССР вследствие победы прозападных сил в его руководстве, стремилась сохранить необходимую внешнеполитическую среду в ближнем зарубежье хотя бы через формат СНГ.
Однако усилиями Украины, Узбекистана и Казахстана, заявившими в середине 90-х, что в СНГ они хотят видеть не интеграцию, а лишь кооперацию, все модели сотрудничества России с постсоветскими республиками свелись к экономической тематике, означающей включение механизмов конкуренции с претендентами на влияние в освободившемся после ухода России пространстве.
На практике это привело к созданию ущербной концепции «ресурсной дипломатии», не решившей ни одной задачи России по сохранению политического влияния в экономически зависимых бывших республиках, но успешно финансировавшей четвертьвековой процесс отдаления от неё и даже репрессии к пророссийским силам в этих новых государствах.
Ни одна другая составляющая концепции влияния российским руководством не рассматривалась, за исключением идеи военного союза как некоторой гарантии новым националистическим и русофобским элитам от силового поглощения могущественными соседями.
Однако и военная линия не стала надёжным инструментом влияния, так как экономические многовекторные интересы элит национальных окраин приводили их к стремлению участвовать в разных проектах, инициированных геополитическими конкурентами России и имеющих целью её ослабление.
В итоге после четверти века дотирования соседей и попыток собрать их в какое-то подобие к чему-то обязывающих союзов, Россия встала перед реальностью полной потери всякого влияния на политический курс своих «партнёров», за это время создавших у себя сети влияния российских конкурентов, но всеми силами препятствовавших созданию таких сетей Россией. Россия оказалась в поиске концепции продвижения влияния, так как экономические подходы этого не обеспечили.
Постсоветская ситуация в СНГ характерна тем, что на территориях бывших союзных республик проживает большое количество русских, русскоязычных и пророссийски настроенных местных граждан, отношения с которыми для России превратились в проблему.
Поддерживать их Россия не хочет, чтобы не портить отношения с новыми местными этнократиями, а обеспечить им возвращение в Россию не может. В результате население, близкое России с этнолингвистической и культурной точки зрения, в качестве геополитического ресурса не используется.
Турция, строящая неоосманский проект на территориях России и других государств, опирается как раз на культурное и этнолингвистическое родство тюркоязычных народов. Она позиционирует себя как источник политического влияния в расплывчатом сообществе стран, полностью или частично говорящих на тюркских языках, используя привлекательный и относительно современный уровень своего развития.
В распоряжении России находится аналогичный ресурс, однако он не применяется прежде всего по идеологическим причинам. Любое апеллирование к этнолингвистическому родству соотечественников за рубежом по мнению ныне правящей элиты означало бы неприемлемое смещение в сторону от либерального к национал-патриотическому вектору. Социальные критерии после краха СССР основой политической идеологии также не являются.
В итоге российская власть вынуждена вести диалог исключительно с местными элитами и исключительно на языке сделок, а это всегда сопровождается коррупцией и подменой национальных интересов узкогрупповыми. Это тот случай, когда определённая элитная группа выигрывает, а государство проигрывает.
У России возникает мощный узел противоречий: декларируемая политика суверенитета, являющаяся условием консолидации и интеграции на постсоветском пространстве, не имеет понимания, за счёт опоры на какой ресурс это делать.
Социалистический и культурно-национальный отвергаются, либеральный не работает. Даже в отношении Союзного государства с Белоруссией шкала приоритетов не ясна — нельзя же всерьёз строить политический союз на таможенных и ценовых соглашениях.
Торговые союзы — самые недолговечные и неглубокие. Они циничные и открыто корыстные. Это не интеграция, а кооперация, причем, зачастую сиюминутная — она прекращается с изменением конъюнктуры. Если в основе Союза лежит только критерий экономической выгоды, то это не Союз, а временное партнёрство. Изменились цены — умер Союз. Едва ли это то, что хочет Россия, — но это именно то, что хотят от России все бывшие республики СССР.
Диалог с элитами происходит тогда, когда не о чем говорить с народами. Возможно, Россия именно потому и не строит в СНГ свои структуры влияния, что через них нечего транслировать. Потому и сводилась работа Россотрудничества к санаторной культурной программе типа посиделок вокруг самовара с блинами на день рождения Пушкина и прочей имитации деятельности, никому не нужной даже в Москве.
Национализация элиты в России — процесс ещё незавершённый, и потому инструменты национального влияния ещё не осознаны и не выстроены. Любая попытка работы с русскими диаспорами пугает наш МИД риском получить обвинения в попытке расколоть внутреннее единство страны-реципиента и подорвать позиции местной элиты.
Но деликатность нашего МИДа никогда не была оценена по достоинству. Русский мир даже в Белоруссии всё более нагло стал вытесняться польско-литовским, не говоря уже об Украине и Казахстане.
У России нет целостной стратегии возвращения в бывшие республики СССР. Прежде всего, потому, что неясно, что положить в основу этой стратегии. Не оценено культурное родство, общее историческое наследие, стратегия конкурентов, окружающих Закавказье, славянские и среднеазиатские республики. Многомерность и многоплановость отношений не продумана дальше рамок таможенных тарифов.
Самое серьёзное — не продумана стратегия разрешения конфликтов интересов с соседями, в политике сохранены штампы времён декларативного интернационализма ушедшего в прошлое СССР. Такое впечатление, что за интернационализм и дружбу народов наша дипломатия по инерции продолжает прятаться даже тогда, когда наши партнёры и враги открыто действуют в совершенно другой парадигме.
У России нет обороны, адекватной нападению, которому она подверглась. Её курс не проективный, а реактивный. Как будто мы всё ещё страшимся обвинений в великорусском шовинизме и великодержавном национализме, предлагая «дружить домами» и почтительно останавливаясь там, где начинается прочерченная в нашем воображении линия «суверенитета» партнёра.
Доведённая до абсурда, эта этика заставит полностью оказаться от всех национальных интересов. Отдать Крым всем желающим, перестать заступаться за Донбасс, уйти с Кавказа, а ещё извиниться и денег дать всем от нас «морально пострадавшим». Понятно, что в российской власти вовсе не желают так поступать, но невнятность собственной идеологии не позволяет выстроить адекватную вызовам внешнюю политику.
Самое удивительное, что и Польша, и Турция, и Венгрия, и Румыния, и Китай пришли к пониманию возможности реставрации хотя бы частей прежних империй на почве этноязыкового и культурного родства. Уклоняются от этого лишь те империи, которые выиграли вторую половину ХХ века и теперь стремятся удержать ускользающее господство. Это для них существуют универсальные критерии типа либеральной демократии и прочей глобальной идентичности.
Поднимающиеся страны, стремящиеся к возвращению своей зоны влияния, используют другой инструментарий. Здесь работают критерии «свой-чужой», а это только общая история, общая культура и общий язык.
Попытки втиснуться в занятое Западом бывшее наше культурное пространство, используя ценности и язык Запада, неизбежно приводят к провалу. России необходимо коренным образом переосмыслить свою Миссию и переформулировать идеологию внутренней и внешней политики. Необходимы новая динамика, другие акценты и активные технологии, иначе не удержать даже свои территории.
Опасливая дипломатия в стиле «как бы чего не вышло» и «лишь бы не было войны» уже неактуальна — всё худшее, что могло случиться, случилось. Война уже идёт, и будет лишь усиливаться. Или мы меняем стратегию, или нас сомнут. Другого выбора нам уже не оставили.
Халдей Александр