Духовная смерть иммигрантов

Духовная смерть иммигрантов

By   Anna Shternshis   February 2, 2018  

                     Иосиф Бродский

Мы часто думаем о Канаде как о стране иммигрантов; она  полна  удачливых людей, которые бежали  из  их ужасных стран, чтобы поселиться на  новой  красивой  земле. Мы почти никогда не думаем об иммиграции  как  результате принудительного изгнания. Вообще-то  мы почти никогда не говорим “изгнание”, заменяя  это  слово  гораздо более  прохладным словом “диаспора”. Многие канадские еврейские семьи  сейчас  почти ничего  не  знают  о странах, из которых приехали  их предки, поскольку те  зачастую  просто  не хотели травмировать их с историями из  своего  ужасного  прошлого.

Иммиграция сама  по  себе  часто - выбор  меньшего зла, но когда дело доходит до писателей и поэтов, она почти всегда приводит к трагедии.

Недавно  в  Торонто  приезжал   Михаил Барышников, чтобы  в  театре Elgin Winter Garden  показать  свой спектакль   одного актера,  созданный  на  основе поэзии лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. Когда  70-летний  Барышников,  вероятно  самый выдающийся  современный художник - артист балета, читает и танцует стихи Бродского о безнадежности, страхе и неизбежной смерти, нельзя не  почувствовать боль Бродского.

Михаил Барышников в  спектакле  Бродский/Барышников.  Со  сцены,  вживую  или в записи,  звучат избранные  стихи  Иосифа Бродского  конца  50-х годов.  (JANIS DEINATS)  

Бродский  умер трагически  молодым  от сердечной недостаточности, бывшей, вероятно последствием  жизни  в блокадном  Ленинграде  в 1942-м,  высылки  в Якутск в 1960-х и изгнания из Советского Союза в 1972-м, без права на возвращение, даже  на  похороны  родителей в 1980-х.

В Соединенных Штатах Бродский стал преподавателем вуза и плодовитым писателем, но его стихи – глубокие,  мрачные, сложные – очень много  теряют  в  переводе. Бродский не мог стать английским поэтом, потому что, как однажды отметил Эдвард Саид -  для поэтов - изгнание  это  смерть без милосердия смерти. Он имел в виду смерть голоса поэта или смерть поэта как пророка.

Бродский и Барышников стали друзьями после того, как они оба уехали из Советского Союза. Барышников  бежал  в 1974 г., когда его театр был на гастролях в Торонто,  а  Бродский  уехал   в 1972-м, когда ему дали  на  выбор:   или вернуться в тюрьму или покинуть страну. Он никогда больше  не возвращался – ни  когда он получил Нобелевскую премию в 1987-м, ни  после 1991 года, когда  рухнул  Советский Союз разрушился,  ни  даже  смерти (его вдова отказалась хоронить его в России, потому что Бродский  испытывал  двойственные  чувства  по  отношению  к  месту  своего  рождения).

И Бродский и Барышников - российские художники, хотя Бродский был евреем, и Барышников - этнический  русский. Барышников был  воспитан  в российской школе балета, и его первая аудитория была российской – те же самые люди, которые  первыми прочитали Бродского. Бродский не любил балет, но он любил Барышникова. Он написал стихотворение для него:

“Пусть я – еврей, пускай ты – гой,

пусть профиль у тебя другой,

пускай рукой я не умею,

чего ты делаешь ногой..

Барышников “уловил” Бродского, не только, потому что они были близкими друзьями, не только, потому что они оба разделяли ту же самую культуру, но ещё и потому что Барышников знал, что изгнание - это не  только физические трудности, переезды  и потери, но и  что  оно  вынуждает  людей замолчать.

Смерть,  которую  Барышников так захватывающе  и страшно  играет на сцене, читая стихи Бродского, является, прежде всего, духовной смертью – смертью  от  молчания, смерть от  неведения, смертью  от  обесценивания. Каждый иммигрант проходит  через  эту смерть и каждый иммигрант  в  этой аудитории, особенно те, кто не полагался на субтитры, немедленно понимал -  о чем этот  спектакль. Они не могли выразить это  как   Бродский или  станцевать  это  как Барышников, но они знали.

Они также знали, почему они  в  этом  зале. Бродский написал  об этом в своём  стихотворении, а  Барышников  станцевал эти  строки  для них:

“Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини. Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани. За твоею спиной умолкает в кустах беготня. Мне пора уходить. Ты останешься после меня. ”.

Brodsky / Baryshnikov

Anna Shternshis

Анна Штерншис - директор Центра еврейских исследований Энн Таненбаум  и адъюнкт-профессор   исследований  идиш  в университете Торонто

От переводчика:  Уже после того как сделал перевод,  нашел  американскую статью  на  русском  об этом спектакле,  она  показалась мне  интересной.  И,  хотя  переведенная  статья  -  это  несколько о другом,  тем  не  менее,  решил  американскую  статью  добавить к  переводу   

”Не хочу уходить, не хочу умирать…”

О ПОЭТЕ, АРТИСТЕ И СПЕКТАКЛЕ ”БРОДСКИЙ/БАРЫШНИКОВ”

Сергей Элькин

Сцена из спектакля “Бродский/Барышников”. Фото – Янис Дейнатс

Как славно ввечеру,
вдали всея Руси,
Барышникова зреть.
Талант его не стерся!..
Иосиф Бродский

В Чикаго вновь приезжает Михаил Барышников. На этот раз – с объяснением в любви к своему другу, великому русскому поэту Иосифу Бродскому. Моноспектакль Барышникова называется “Бродский/Барышников”.

…На сцене – старая застекленная усадьба. В центре – скамейка, в стороне – магнитофон. Оттуда мы услышим голос поэта. На скамейке – немолодой человек в пиджаке и с чемоданом в руках. (Мизансцена напоминает известную фотографию Бродского на вокзале перед отъездом.) По ходу спектакля мы увидим, что в этом чемодане – будильник, сигареты, книга и маленькая бутылка, похожая на виски Jameson. Как вспоминал Барышников, Бродский “любил виски, в основном Jameson, но не пил ни пива, ни вина”.

Барышников читает стихи Бродского. Бродский читает свои стихи сам. Из музыки – “Хор кузнечиков” (“God’s Chorus of Crickets”) Джима Уилсона. Впрочем, все в этом спектакле пронизано музыкой поэзии. Поэзия – сюжет, поэзия – лейтмотив, поэзия – основа спектакля. В данном случае на стихи накладываются личные обстоятельства, в первую очередь – дружба Барышникова и Бродского. Они познакомились в Нью-Йорке в 1974 году и дружили до последнего дня жизни поэта. За день до смерти Бродский позвонил Барышникову и поздравил его с днем рождения.

На вопрос Соломона Волкова, как он подружился с Барышниковым, Бродский ответил: “У нас было несколько общих, довольно близких знакомых. Не говоря о том, что мы просто ухаживали за девушками, жившими в одном доме, на одной и той же лестнице. Я-то тогда этого не знал. Мне это Мишель рассказал потом. Оказывается, его девушка ему меня показывала. Моя-то Барышникова не знала… Все это происходило в районе Мариинского театра”.

И еще одна цитата из интервью Бродского. “…Единственный человек, с которым я был мало знаком в России, – это Миша Барышников. Здесь мы с ним видимся довольно часто – просто потому, что он совершенно потрясающий человек. Человек потрясающего ума и интуиции. Человек, который – помимо всего прочего! – знает стихов на память гораздо больше, чем я. Это очень странно, но как мы встретились с Мишей я, ей-богу, не могу вспомнить. Но одно могу сказать: он на меня произвел – и производит – колоссальное впечатление, причем, вовсе не своими качествами танцовщика (тем более, что в этой области я специалистом ни в коем роде не являюсь), а прежде всего своим совершенно невероятным природным интеллектом… Барышников – это существо абсолютно уникальное. Он родился день в день с Вольфгангом Амадеем Моцартом. И у них, я думаю, масса общего… На Барышникова, между прочим, я сквозь призму его деятельности не смотрю. Меня балет никогда особенно не интересовал и до сих пор не интересует. Хотя, надо сказать, когда я вижу на сцене Барышникова, то это ощущение совершенно потрясающее. Я даже думаю, что это вообще уже даже и не балет – то, чем он занимается. На мой взгляд, это чистая метафизика тела. Нечто, сильно вырывающееся за рамки балета.”

Бродский любил подписывать друзьям книги. Барышникову он написал несколько посвящений. Вот одно из них:

Пусть я – еврей, пускай ты – гой,
пусть профиль у тебя другой,
пускай рукой я не умею,
чего ты делаешь ногой.
Но в день 27 января
хочу быть так же пьян,
как в день 24 мая,
когда ты тоже был tres bien!

А эти строчки с названием “Горячо любимой Мыши” Бродский подарил Барышникову 26 октября 1995 года, за три месяца до смерти:

…И Тебя в Вифлеемской вечерней толпе
не узнает никто: то ли спичкой
озарил себе кто-то пушок на губе,
то ли в спешке искру электричкой
там, где Ирод кровавые руки вздымал,
город высек из страха и жести;
то ли нимб засветился, в диаметре мал,
на века в промелькнувшем подъезде.

Ну и, конечно, вот эти строчки, вынесенные мной в эпиграф.

Как славно ввечеру, вдали Всея Руси,
Барышникова зреть. Талант его не стерся!
Усилие ноги и судорога торса 
с вращением вкруг собственной оси 
рождают тот полет, которого душа
как в девках заждалась, готовая озлиться!..

Режиссер спектакля “Бродский/Барышников” – Алвис Херманис. Ему же принадлежит сценарий и подборка стихотворений. В книге “Дневник” Херманис рассказал много интересного о процессе репетиций спектакля. Репетировали в Нью-Йорке и Пунта-Кане – летней резиденции Барышникова в Доминиканской республике. Херманис назвал дом Барышникова “настоящим чудом архитектуры на самом берегу океана”. Режиссер вспоминает: “Дома была студия с балетным станком. По стенам я наклеил отобранные стихотворения, распечатанные на листах бумаги. Красной лентой на полу мы отметили периметр сцены. Рабочие часы были недолгими, но интенсивными… Ежевечерне долго разговаривали. Преимущественно говорил Миша. Ему, как почти всем актерам, очень хочется говорить о роли, над которой он работает”.

“О роли, над которой он работает”, Барышников рассказал в развернутом интервью газете “Англия” в марте этого года. Вот что он говорит о том, как Херманис работал над сценарием: “Отбирая тексты, он решительно отметал то, что, может быть, не очень понятно: в смысловой ткани спектакля не должно оказаться разрывов. Он оставил очень простые стихи Иосифа. Те, в которых нет аллюзий к речи любимых поэтов, нет отсылок к грекам, античному Риму, мифологии. Я абсолютно доверился его интуиции. У него богатый опыт театральной режиссуры, и он действительно очень хорошо знает поэзию Иосифа, хорошо чувствует русский язык, проникновенно и трогательно относится к русской литературе и культуре”.

Барышников познакомился с творчеством Херманиса на его спектакле “Рассказы Шукшина” – единственной постановке режиссера в России: “Это была очень хорошая работа, шедшая в Театре наций у Евгения Миронова. Потом я видел оперные постановки Херманиса в Европе… Когда же в Италии произошла личная встреча, мы, помню, долго разговаривали: про Латвию и про все на свете. Он задавал множество вопросов, в том числе про Иосифа. Алвис вырос на поэзии Бродского и стал большим его поклонником. Конечно, он знал, что мы с Иосифом были близкими друзьями. Его чрезвычайно волновали те или иные черты характера поэта, какие-то истории и ситуации, с ним связанные. Обаяние Херманиса-художника оказалось столь велико, что я без колебаний рассказывал ему, что помнил и что мог. Какое-то время спустя он позвонил и предложил сделать спектакль по стихам Иосифа. Мы встретились, и после долгого разговора я решился. …Всякий раз, когда возникают намерения делать вещи, с Бродским связанные, я как бы спрашиваю себя: “А что бы сказал об этом Иосиф?” – художник в вопросах искусства абсолютно бескомпромиссный. Так было и на этот раз”.

О спектакле Барышников говорит так: “Бродский/Барышников” – это встреча с поэтом, другом. Алвис очень хотел, чтобы публика оказалась свидетелем своего рода “спиритического сеанса”. Собственно, любое чтение стихов – дело глубоко личное, это всегда частный, практически “спиритический сеанс” с тенью ушедшего поэта. Закончив земное существование в виде бренной человеческой плоти, поэт становится речью, “словом” – высшей формой существования разума. Чем значительнее масштаб художника, тем большим количеством тем, идей и ассоциаций обладают диалоги post mortem. Режиссер так построил спектакль, что на сцене возникает вот этот самый диалог – разговор двоих”.

Еще одна цитата из интервью Барышникова: “В некоторых вещах Алвис давал мне больше свободы, но в основном он тщательно отбирал, корректировал, резал, добиваясь простоты и вместе с ней – кристальной ясности диалога. Он считает, что для актера, который читает стихи, предпочтительнее делать это сидя. Данный прием позволяет избежать избыточной декларативности, снизить пафос. Достаточно самого слова, мерцающей в стихотворных строчках музыки, сильных позиций рифмы, ударений, тембра голоса… Он держал меня, что называется, в узде. Не было никаких “слепых ощущений”: мол, давай попробуем так или эдак… Когда он работает, всегда знает, чего ему сегодня нужно от актера добиться. Алвис – человек европейского склада, режиссер внутренней эмоции, которая все время сдерживается. Но внутри он очень горячий, яркий, страстный. Мне были понятны его требования”. Алвис сказал: “У тебя есть каденция, эта октава, внутри которой ты можешь варьировать тембр голоса и педаль звука, где-то читать шепотом, где-то голос повышать, где-то читать абсолютно ровно”. Мне хотелось найти свой тон, который бы отличался от тона, которым читал Бродский – нараспев, как литургию или как раввин… Иосиф читал волшебно. Я часто слушал, как он буквально пел свои стихи. Иногда мне доводилось быть первым их слушателем. И совершенно метафизическая фонетика его голоса всплывает то и дело, когда я начинаю читать сам: “Век скоро кончится, но раньше кончусь я. / Это, боюсь, не вопрос чутья. / Скорее — влияние небытия / на бытие… ”.

В 1964 году в Ленинграде гастролировал Рижский театр оперы и балета. Вместе с другими учениками Рижского хореографического училища в спектаклях был занят Миша Барышников. Один из артистов Театра оперы и балета имени Кирова отвел Мишу в Ленинградское хореографическое училище к педагогу А.И.Пушкину. Пушкин проэкзаменовал мальчика и предложил ему поступить в училище. Так началась блистательная биография одного из самых выдающихся танцовщиков XX века. Барышников стал учеником знаменитой русской балетной школы, а затем – солистом балетной труппы Кировского театра.

В Ленинграде Барышников исполнял партии Базиля в “Дон Кихоте” Л.Минкуса, Дезире в “Спящей красавице” П.Чайковского, выступил первым исполнителем ролей Гамлета в одноименном балете Н.Червинского (хореограф – Константин Сергеев) и Адама в “Сотворении мира” Андрея Петрова (хореографы – Н.Касаткина и В.Василев), принимал участие во многих экспериментальных работах. В 1973 году в Кировском театре состоялся творческий вечер Барышникова. Выбор репертуара для многих любителей балетного искусства оказался неожиданным: выдающийся классический танцовщик, Барышников отказался от исполнения традиционных вариаций и дуэтов и пригласил двух современных хореографов Мурдмаа и Алексидзе поставить одноактные балеты специально для этого вечера. На вечере Барышников танцевал Дафниса в “Дафнисе и Хлое” М.Равеля и номер в балете “Дивертисмент”. Только его близкие друзья знали, что репертуар академического театра не удовлетворял жаждущего творческой свободы танцовщика. Спустя год, во время гастролей группы артистов в Канаде Барышников сбежал от бдительных людей в штатском, тайно добрался до заброшенной фермы вдали от Торонто и попросил политическое убежище в Америке. Начался новый, американский период в биографии великого Артиста.

27 июля 1974 года Барышников впервые появился перед американской публикой: он танцевал вместе с Натальей Макаровой “Жизель”. После окончания спектакля под восторженные аплодисменты и крики публики “Миша! Миша!” занавес поднимали двадцать четыре раза! С тех пор успех и любовь зрителей сопровождают каждое выступление артиста. Михаил Барышников (“Миша”, как называют его в Америке) сразу стал ведущим солистом Американского балетного театра (ABT), танцевал во многих классических и современных спектаклях. Потом были годы работы в Нью-Йоркском городском балете (New York City Ballet), возвращение в Американский балетный театр, но уже в качестве художественного руководителя (Барышников девять лет возглавлял этот лучший американский балетный театр), создание труппы танца-модерн “White Oak Dance Project”. Достигнув определенного возраста и обладая истинным честолюбием, Барышников перестал выступать в классических балетах и перешел в современный танец.

У него получается все: он танцует на Бродвее, снимается в кино, играет в драматическом театре. Слава его поистине безгранична. Сергей Довлатов любил рассказывать забавную историю, как однажды его, Алешковского и Барышникова пригласили выступить в одном университете. Когда они приехали туда, то выяснилось, что нужна конная полиция, чтобы оградить здание от поклонников Барышникова. На это Алешковский сказал: “Любят все-таки русскую литературу!”

Барышников часто гастролирует по Америке, каждый раз удивляя зрителей неожиданными спектаклями. В Чикаго при мне он приезжает четвертый раз. В 2007 году вместе с балетной труппой “Hell’s Kitchen Dance” он представил современное видео-балетно-музыкальное представление с тремя одноактными балетами: “Войдите!” на музыку российского композитора Владимира Мартынова, “Прыжок ввысь” на музыку Майкла Флойда и Ивы Битовой и “Годы спустя” на музыку Филиппа Гласса (“Саксофоны”), Мередит Монка (Санкт-Петербургский вальс и Городской марш) и Эрика Сати (Gnossiennes N1 и N3) – результат сотрудничества балетмейстера Бенджамена Миллепида, художника Оливье Симолы и Барышникова. Последний балет состоял из трех частей, первая из которых была построена на совмещении проекции на огромном экране отрывков из выступлений Барышникова в прошлом (Ленинград, Нью-Йорк, европейские города) и его сегодняшнего танца, на соединении прошлого и настоящего. В последней части Барышников танцевал один, без кордебалета, в черном костюме, под звуки скрипки.

В 2009 году в спектакле “Три соло и дуэт” мы впервые увидели сольные танцы Барышникова. Специально для Барышникова Алексей Ратманский поставил Вальс-фантазию на музыку М.Глинки. “Соло для двоих” – так назывался номер Матса Эка, поставленный им на музыку Арво Пярта. Партнершей Барышникова в танце стала выдающаяся испанская танцовщица Ана Лагуна. В новой версии номера “Годы спустя” звучала минималистская музыка Филиппа Гласса (Мелодии для саксофонов) и Акиры Рабеле (“Gnossienne” из альбома “Eisoptrophobia”). Заключительным аккордом программы стал номер “Место” в хореографии Матса Эка на музыку группы “Fläskkvartetten”. Главной темой спектакля “Три соло и дуэт” стали воспоминания. Символично, что гастрольное турне Барышникова началось с Риги – города, где он родился, вырос, начал учебу в Хореографическом училище. Журналисты писали, что приезд Барышникова в Ригу был обставлен как почти частная поездка: никакого общения с журналистами, засекреченное место проживания (хотя все фанаты тут же узнали, что кумир остановился в гостинице рядом с театром), никаких интервью и автографов. После Риги с этим спектаклем Барышников гастролировал по всей Европе.

Так же, с премьеры в Риге началась долгая счастливая жизнь спектакля ”Бродский/Барышников”.

В мае 2014 года Барышников выступил в главной роли в спектакле “Человек в футляре” (“Man in a Case”) по рассказам А.Чехова – постановки базирующегося в Нью-Йорке Big Dance Theater. Авторы инсценировки и постановщики спектакля (они же – основатели театра) – хореографы Пол Лазар и Энни-Би Парсон. Гастроли прошли в театральном зале Музея современного искусства Чикаго.

Спектакль “Бродский/Барышников” исполняется на русском языке с английскими субтитрами. Перевод сделала бывшая студентка Бродского Джейми Гэмбрелл. Они много работали вместе, Бродский читал ее работы. Гэмбрелл много времени провела в России. Сейчас живет в Техасе. Перевод не поэтический. По словам Барышникова, Херманис не хотел рифмованного перевода: “Во-первых, потому что для большинства англичан рифма привносит в поэтический текст элемент архаики. Во-вторых, режиссер очень хотел, чтобы тем, кто не говорит по-русски, было абсолютно ясно, про что вся эта история”.

Премьера спектакля “Бродский/Барышников” состоялась 15 октября 2015 года в Новом рижском театре. Премьера в Северной Америке прошла в Нью-Йорке 9 марта 2016 года.

В Чикаго спектакль представляет Международный фестиваль искусств “Вишневый сад” (“Cherry Orchard Festival”). В рамках этого фестиваля недавно в Чикаго проходили концерты “Виртуозов Москвы” и прекрасной Хиблы Герзмава. Фестиваль открылся в 2013 году с проекта Джона Малковича и Ингеборги Дапкунайте – спектакля “Giacomo Variations” (“Вариации Джакомо”), и с тех пор драматические спектакли всегда оставались в поле зрения фестиваля. Именно по линии этого фестиваля в Америке трижды (!) гастролировал Московский театр имени Вахтангова, а в июне 2018 года в Нью-Йорке пройдут гастроли Московского театра Наций со спектаклем Тимофея Кулябина “Иванов” с целым созвездием замечательных российских актеров: Евгений Миронов, Чулпан Хаматова, Елизавета Боярская. Но это будет следующим летом и в Нью-Йорке. А “Бродский/Барышников” – в Чикаго и совсем скоро! Кроме Чикаго, спектакль увидят жители Бостона и Торонто.

Барышников рассказывал, как Бродский, когда смотрел на что-то, что его радовало, говорил: “Не правда ли, Мышь, настигает какое-то чувство справедливости, что мы вот здесь сидим и на все это смотрим”. Мне кажется, играя этот спектакль, Барышников должен ощущать похожее “чувство справедливости”. Не говоря уже о нас, зрителях.

Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.
Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.