Смысловые войны сегодняшнего дня, или ментальные трансформации массового сознания

Смысловые войны сегодняшнего дня, или ментальные трансформации массового сознания

Сегодняшняя модель мира активно подвергается трансформациям. Она верой и правдой служила человечеству, пока ее не признали ненужной. Голосование за Трампа, за Брекзит, провалившаяся программа мультикультурализма в Европе являются отчаянной попыткой удержать старую модель мира, которую системно разрушают.

Фарид Закариа перечислил четыре линии, разделяющие Америку, каждая из которых сработала на избрание Трампа [1]. "Это капитализм, это культура, это класс и это коммуникация. Такие себе четыре «к». Нынешний капитализм, по его мнению, оторвал развитие экономики от развития среднего класса, работая лишь на обогащение людей с образованием и капиталом. Иммиграция привнесла новые культуры и иные нарративы, снялись социальные запреты, например, в отношении геев. Все это привело к страхам по поводу происходящей смены культурной модели страны.

Первые два фактора, которые предсказывали голосование за Трампа были: сторонник республиканской партии и фактор культурной войны, если его так можно обозначить. Исследование показывает, что «Избиратели, относящиеся к белому рабочему классу, которые говорили, что они чувствуют себя чужаками на своей земле и верят, что США нуждается в защите против иностранного влияния в три с половиной раза скорее отдавали предпочтение Трампу, чем те, кто не разделял этих взглядов» [2].

По третьему пункту Закариа — класс — выборы Трампа были восстанием рабочего класса против элиты. По четвертому — коммуникация — Закариа акцентирует то, что Америка ушла от смотрения трех национальных телесетей ко множеству разных источников формирования общественного мнения.

Получается, что каждый вкладывал в лозунг «Сделать Америку снова великой» свой обоснованный страх, они хотели «поднять» в первую очередь себя. Если республиканская партия и культурное наступление стояли на первом и втором местах как факторы, повлиявшие на выборы именно Трампа, то следующие три места заняли: поддержка высылки нелегальных иммигрантов, экономический фатализм людей, не верящих в образование, экономические трудности. Все это факторы, которые прямо и косвенно указывают на неудовлетворенность своим экономическим положением. Просто причиной этого люди увидели приход иммигрантов.

Если более пристально посмотреть на факторы культурного сдвига, а они по сути скорее ощущаемые, чем точно формулируемые каждым, то они таковы, подчеркнем еще раз с точки зрения белого рабочего класса [2]:

• 65% верят, что американская культура и образ жизни ухудшились со времен 50-х,
• 48% говорят, что «ситуация изменилась так, что я чувствую себя чужим в своей собственной стране»,
• 68% верят, что американский способ жизни следует защищать от иностранного влияния и только 44% белых американцев с образованием уровня колледжа считают так же,
• 68%, а также 55% в целом, верят, что США в опасности потери своей культуры и идентичности,
• 62% считают, что прибывшие из других стран угрожают американской культуре, а 30% говорят, что они укрепляют общество,
• 59% считают, что нелегально живущим иммигрантам можно разрешить получение гражданства, если они удовлетворяют определенным критериям, 10% считают, что они могут стать легальными резидентами, 27% считают, что нужно идентифицировать и депортировать нелегальных иммигрантов^
• 52% видят дискриминацию белых, как такую же большую проблему как дискриминацию черных и других, в то время как 70% белых с образованием уровня колледжа не согласны с таким мнением.

Есть также мнение, что именно экономика подталкивает антииммигрантские настроения, например: «Экономическое негодование подпитывает расовую обеспокоенность, которая у некоторых сторонников Трампа (иногда и у самого Трампа) болезненно переходит в открытый расизм» ([3], см. также [4]).

Интересно, что однотипные настроения можно найти и в Великобритании [5]. 80% христиан там не согласны с мнением , что христианство имеет в обществе такое же уважение, как и другие религии. Мир как бы меняется в том направлении, в котором не хочет жить большинство.

Сегодня мы ощущаем переходный характер нашего мира скорее всего по двум параметрам. С одной стороны, это реальные, а может, мнимые успехи информационных технологий. С другой, имеет место явный культурный сдвиг. Конспирологи пишут, что его делают искусственно, но никто не знает, является ли это правдой. Но факт остается фактом, каждая стран подвергается определенному давлению в сторону трансформирования как со стороны внутренних, так и со стороны внешних сил. Одновременно проблема экономического выживания также постучалась во многие страны, которые до этого не особо задумывались на эту тему.

Постсоветское пространство также отличается серьезным недовольством населения, родившегося в советское время, что фиксируется исследователями: «Распад СССР на длительное время, а то и навсегда снизил уровень субъективного благополучия старшего поколения россиян. Именно для них более характерны левые политические убеждения. Показатели счастья и удовлетворенности жизнью в постсоветской России начали постепенно восстанавливаться лишь к 2011 году. Произошло это, как отмечают ученые, в значительной степени за счет естественной смены поколений, но также и за счет повышения уровня жизни и гордости за свою страну — оба этих показателя были на очень низком уровне в 1990-е годы» [6].

Возникает интересный вопрос, как коррелируют эти в общем понятные результаты с тем, что было и есть за пределами советского и постсоветского пространства. И вот оказывается, что проделана интересная работа по мировым тенденциям позитива/негатива, представленных в литературе. Причем не за краткие периоды, как это делается при изучении социальных медиа, а за сотню лет с 1900 по 2000 годы [7].

На графике, представленном в работе видны периоды условных «радости» и «печали» всего мира. Мы четко видим негатив в период Второй мировой войны, а также в районе 1980 года и всплеск счастья в 1920 и 1960, а также в 2000. Наверное, в негативе 1980-х можно искать и причины перестройки в СССР, хотя это был негатив всего мира. Но прорвалось самое слабое место, которому, к тому же, наверняка помогли прорваться «хорошие люди».

Авторы исследования отмечают, что по мере продвижения к нашему времени падает число слов, выражающих эмоциональное отношение в текстах. И еще один вывод: американские авторы после 1960-х сохраняют больше эмоциональных слов, чем британские. Это пытаются объяснить влиянием американских песен: в них в период 1980-2007 в антисоциальной лирике наблюдается возрастание личных местоимений и падение слов, означающих межличностное взаимодействие [8]. Кстати, в этой статье фиксируется падение позитивных настроений, а также большую социальную разобщенность. Авторы пишут: «Точно так, как люди говорят о большем уровне одиночества и социальной изоляции со временем, популярная песенная лирика, изменяясь во времени, включает все меньше слов, относящихся к социальному взаимодействию».

Авторы этого исследования песен констатируют, что песенная лирика позволяет понять культурные изменения в психологических состояниях населения. Кстати, можно вспомнить и появление бардовской песни в СССР, которая появилась вместе с некоторыми послаблениями со стороны власти. Исследователи вписывает ее возникновение и развитие в 50-60-е годы, подчеркивая ее противопоставленность официальной советской песне [9-12]. И на графике счастья всемирном это тоже период позитивный. Кстати, для СССР это, собственно говоря, период «оттепели», который отличался и безмятежностью, и оптимистическим взглядом в будущее.

Интересно, что современная книга А. Пыжикова об оттепели написана вне рассмотрения ее с точки зрения человека, его интересуют только партийные документы того периода, чего явно недостаточно [13]. Сегодня нас уже больше интересует не бюрократическое измерение, а чувства людей, получивших тогда совершенно иную ментальную перспективу.

С. Григорьянц, откликаясь на современную выставку об оттепели, напишет: «Оттепель была для всей страны. Она была для Сарьяна и Стерлигова, Лабаса и Кондратьева, Игоря Попова и Александровой, появилась новая серьезная живопись старых художников. А в литературе это были не только Ахмадулина и Юнна Мориц, но Шаламов и «Поэма без героя» Ахматовой, проза и критика «Нового мира», стихотворения Тарковского, Самойлова, Слуцкого. А были еще и печатавшееся позже, не в Москве, проснувшееся вокруг памятника Маяковскому поколение — Леонид Чертков, Сергей Чудаков, Горбаневская, а с питерцами — Кушнером, Бродским, Найманом десятки поэтов— время, когда жили стихами.

Итак, оттепель была не только для молодых. А уж какие были выставки со всего мира — и без них тоже нельзя представить оттепель. Нельзя и без конкурса имени Чайковского, Московского кинофестиваля — Москва впервые в своей истории ненадолго стала одной из культурных столиц мира» [14].

Оттепель раскрывала для СССР другой мир. Закрытая на долгие десятилетия страна вдруг увидела, что мир вокруг вовсе не так враждебен, как ей все время говорили. Через некоторое время ситуация возвращается на круги своя. Хрущева снимают, а страну вновь закрывают и «примораживают».

Хрущева снимают в 1964, а в 1968 правители Запада и Востока «примораживают» свои страны уже в более глобальном масштабе. Парижский студенческий бунт и Пражская весна заканчиваются консервативным поворотом. Франция сделала перевыборы, где победила партия де Голля, а СССР ввел танки в Прагу и начал прикручивать гайки у себя. СССР вновь начинает уходить от разрешенного разнообразия, которое постепенно уходит со сцены. А его место занимает правильное поведение, когда правильность определяется не обществом, а государством. В свое время 20-е годы и оттепель, когда идеологическая составляющая советской жизни не была столь всеобъемлющей и всемогущей, раскрыли множество талантов.

Условные тучи постепенно закрывают чистое небо. Рой Медведев в своей книге об Андропове акцентирует такой факт: "Андропов не был искренен, когда говорил, что диссиденты «не решаются выступать где-либо на заводе, в колхозе, в учреждении». Он хорошо знал, что эти выступления были решительно запрещены еще в конце 1960-х годов и ни одно учреждение или учебное заведение, желавшее пригласить к себе кого-либо из «неблагонадежных», не получало разрешения райкома или горкома партии. Впрочем, на заводах и фабриках в 1960—1970-е годы с полным равнодушием встречали и официальных партийных пропагандистов. Успех здесь имели только некоторые из артистов” [15]. И это отражает ситуацию, пришедшую на смену оттепели.

Предлагается множество конспирологических объяснений этих трансформаций. С. Григорьянц задается вопросом, не придумал ли для Франции идею «сексуальной революции» и социальные бунты генерал КГБ И. Агаянц [16]. Это он в 1959 г. возглавил управление Д, отвечавшее за активные мероприятия [17].

Об этого же типа деятельности пишет в своей книге «КГБ во Франции» Т. Вольтон: «Инициатором этой широкомасштабной кампании, пик активности которой пришелся на начало 60-х годов, был генерал Иван Агаянц. Антигерманская реакция общественности на взрыв в Страсбурге, возмущение западной прессы несколькими стихийными и единичными пронацистскими актами, происшедшими в 1958 году в Германии, навели его на мысль подготовить грандиозный план дестабилизации Европы и, если возможно, всего мира, в основе которого лежал бы усиленно насаждаемый страх перед возрождением нацизма. Перебежчики из КГБ рассказывали, как Агаянц отрабатывал свой план, прежде чем пустить его в действие. Однажды ночью некая диверсионная группа разрушила несколько надгробий, намалевала фашистские кресты и антисемитские лозунги на кладбище в небольшом поселке, располагавшемся в 60 километрах от Москвы. На следующий день нескольким агентам КГБ было поручено выяснить реакцию жителей поселка на происшедшее. Большинство из них были возмущены и обеспокоены. Однако некоторые неожиданно проявили антисемитские взгляды. Проанализировав полученные результаты, генерал сделал вывод, что, тщательно подготовив несколько подобных актов на Западе, он тем самым смог бы «выпустить из кувшина» старых демонов [18].

У Сергея Кургиняна можно прочесть несколько его мыслей по поводу снятия Хрущева, относящихся к как бы сфере «глубинной политики», к которой создатель ее, один американский ученый, отнес неосмысленные обществом серьезные события.

Кургинян, например, пишет [19]:

— «Мы до сих пор не знаем, что такое дело Пеньковского. Я убежден, что это шахматы. Что Пеньковский должен был отработать по совместному решению нашей и американской верхушки. Под ряд задач, связанных со снятием Хрущева. Аргументов «до и больше»»,

— «Кто и зачем снимал Хрущева? Почему это так плотно наложилось на убийство Кеннеди? Какова реальная роль Освальда в этом убийстве и пакет советских акций в предприятии «супруга Освальда» (может быть, тут интереснее всего именно она, Марина)? Что такое сформировавшийся после этого канал Брежнев — Никсон? Как этот канал соотносится с еще более объемным и многомерным каналом Косыгин — Джонсон? Когда впервые возникла идея некоего «Моста»? Гусинский тогда в школу еще ходил. Те, кто традиционно упоминаются в связи с ним, — тоже не особо высокие посты занимали. А мост был. Да еще какой!».

Каждая «оттепель» могла изменить страну, но ее «гасили» возвращая на исходные позиции. Для Украины, кстати, это время майданов, когда старые правила пытаются запретить, но потом все возвращается на круги своя. Постмайдан оказывается сильнее майдана, поскольку является возвращением управления страной в руки бюрократии.

В. Яковлев насчитал три таких периода оттепели: «Каждый раз поколение очередной «оттепели» несло с собой идеи, силу, творчество, романтику — и уничтожалось, пожиралось страной. И это произошло три раза. Так было в конце 1920-х годов, и это поколение было уничтожено. Потом настала вторая «оттепель» — 1950–60-х годов — время, которое я знаю по жизни своих родителей. Появились те самые «физики и лирики», которых потом передушили в 70-х. И «оттепель» 90-х — время людей, которые писали, создавали бизнесы, и которых увольняли и сажали в 2000-х. Трагичность 90-х заключается в том, что это происходило в третий раз. Но мы не думали об этом» [20].

Это периоды в нашем пространстве. В мировых масштабах циклы изучались на материале моды [21]. При этом динамика изменений характерна для длины юбок, имен рождающихся детей, для популярных песен, пород собак, ключевых слов в академическом словаре (последнее исследование см. [22]).

Для Украины таким требованием культурного порядка, временами переходящего в «культурную войну», стало продвижение украинского языка. Это справедливое требование для любого государства, но государство проявляет к нему пристальный интерес только тогда, когда хочет увести общественный интерес в другую сторону. Оксана Забужко говорит по поводу отношений Украины и России как об «информационной оккупации» со стороны России [23].

Это справедливое требование, но реально, когда перекрыты российские книги, фильмы, телеканалы уже нельзя говорить об информационной оккупации. Что же тогда? Более точный смысл может иметь «ментальная (смысловая) оккупация», то есть взгляд на мир сквозь чужие ментальные «очки». Мы видим то, что есть в языке, но еще сильнее мы видим то, что акцентируют смыслы, которые функционируют в этом обществе.

К сожалению, объем возможных «военных действий» вокруг языка столь велик, что он остается нерешенной проблемой, акцентируемой политтехнологами в преддверии очередных выборов.

Нетрадиционный взгляд на роль языка предложил П. Голб: «Самый большой страх господина Путина — это появление еще одной страны, где основным языком будет русский. Он не может примириться с мыслью, что где-то может быть страна, где говорят на русском, но это не часть России. Он не понимает, что в современном мире есть много стран, которые говорят на тех же языках, что и другие страны, но это не делает их такими же. Путин живет с очень старомодным видением мира. Я полагаю, оно все время показывает свою ошибочность. Еще одна связанная с этим мысль: многие люди в соседствующих с Россией странах боялись, что, если их языки проиграют, уступят в некоторых сферах использования русскому языку, это неизбежно будет означать, что они проиграли свою национальную идентичность. Для некоторых это может быть правдой. Но во многих случаях изучение языка империи делает людей более националистически настроенными, более готовыми отделиться от нее, чем в противном случае. Случаи с ирландцами и индийцами — типичные» [24].

А вот ментальная оккупация действительно имеет место, что подтверждается, например, такими словами Александра Пасхавера: «Можно повторить вопрос моего приятеля, известного польского реформатора: «У нас в Польше беспорядок не меньше вашего, почему у нас получается, а у вас как-то скособочено?» Ответ прост, но он не на поверхности — они вернулись к себе домой, в Европу. Их реформы основаны на социальных ценностях, которые исповедуют большинство: свобода и ответственность как жизненная необходимость, уважение к себе и к другим, доверие как основа отношений в обществе» [25]. Эти смыслы отсутствуют в украинском обществе, по этой причине оно не может функционировать адекватно.

Язык является только частью проблемы еще и потому, что хоть и реально задает склад мышления, в основе своей он «переносчик» контента, и это его главная функция. На нас больше влияют смыслы, которые несет язык.

Однако советские смыслы как идеологически-нагруженные отошли, а вместо них не пришли новые. При отсутствии социальных смыслов, направленных на адекватное выживание общества, приходят индивидуальные смыслы. Но без «правильных» социальных не приходят «правильные» индивидуальные. Страсть к деньгам и обогащению становится такой опасной для общества индивидуальной целью. Это создает принципиально иной тип элиты, которая ориентирована на другие цели.

В мире в принципе происходит незаметная для нас ценностная смена. Марат Гельман, например, отмечает интересный тренд перехода к уникальным объектам, росту их значимости. Он пишет: «Сейчас идет переход от универсальных вещей к уникальным. Вот корпорации борются за универсальное. Если Apple создала удобный механизм, то любой, кто хочет создать такой же гаджет, вступает с ней в конкуренцию. И если он делает хуже, он проигрывает, он не нужен, победитель получает все. Ситуация искусства — ситуация уникальная. Если какой-то роман какого-то писателя, например, «Гарри Поттер», стал популярным, то это, наоборот, расширяет пространство для следующих писателей, которые пишут в этом жанре. Это вообще другой рынок, в котором есть место для уникального. Если в 20 веке миллиардерами становятся компании, которые производят кинокамеры, то в 21 веке миллиардерами становятся режиссеры, которые на эти кинокамеры снимают фильмы. Кинокамеры дешевеют, на них почти ничего не заработаешь. Зато если ты сделаешь продукт, и его просмотрят миллиарды, то это совсем другое дело. В этом разница и получается, что в производстве кинокамеры главной фигурой является ученый, а в производстве кино — художник» [26].

Вероятно, соответственно на арену выходит потребность в индивидуальных судьбах. Советский Союз культивировал массовые судьбы и массовые биографии. Каждый раз нужны были не люди, а профессии. Шахтеры, трактористы, танкисты, летчики — в довоенное время, об этом рассказывали кинофильмы, поскольку их смотрели все. В послевоенное время иногда проскакивали «узкие» профессии, как, например, ядерные физики в «Девяти днях одного года».

Мир постоянно «ломается», проходя культурные трансформации. При этом старые и новые представления вступают в конфликт. Среди таких новых шагов можно назвать майский призыв Марка Цукерберга к построению глобального сообщества. Кстати, удачно совпадает с майским лозунгом, привычным с советских времен о том, что пролетарии всех страны должны объединять.

Цукерберг рассказывает, что историю повествует, как люди объединялись вместе во все больших количествах. Но его призыв бесконечно долог для своего выполнения: «Сегодня мы близки к нашему следующему шагу. Наши величайшие возможности стали теперь глобальными. Это распространение благосостояния и свободы, продвижение мира и понимания, выведения людей из бедности и ускоренного развития науки. Наши большие вызовы также нуждаются в глобальных ответах: это конец терроризма, борьба с климатическими изменения, предотвращение эпидемий. Сегодняшний прогресс требует того, чтобы человечество шло вместе не просто как города или страны, а также как глобальное сообщество» ([27], см. также [28]).

Этот подход в сильной степени соответствует тому взгляду в будущее, который делают футурологи и военные, рассматривающие структуры безопасности будущего. Они подчеркивают падение зависимости человека от государства, которое становится ненужным при свободном перемещении людей и идей.

Юваль Харари несколько скептически отнесся к призыву Цукерберга. Среди прочего он пишет: «Если Фейсбук реально попытается сформулировать набор универсальных ценностей, он получит одно преимущество над многими предыдущими попытками сделать это. В отличие от ранней христианской церкви или коммунистической партии Ленина Фейсбук является реальной глобальной сетью с двумя миллиардами пользователей. Но у Фейсбука есть и один большой недостаток. В отличие от христианской церкви и коммунистической партии он представляет из себя онлайновую сеть. Цукерберг объясняет в своем манифесте, что онлайновые сообщества помогут подтолкнуть офлайновые. Часто это соответствует истине. Однако он никогда не признает того, что в некоторых случаях онлайн приходит за счет офлайна, и между ними есть фундаментальная разница. Физические сообщества имеют глубину, которой не могут надеяться достичь виртуальные сообщества, по крайней мере в ближайшем будущем. Если я лежу больным в моем доме в Израиле, мои онлайновые друзья в Калифорнии могут говорить со мной, но они не могут принести мне суп или хорошую чашку чая» [29].

Динамично осуществляемая смена картины мира всегда является болезненной для массового сознания. Спасает ситуацию то, что человек готов верить всему ради собственного выживания. Изучение человеческого самообмана подталкивает нас именно к такому выводу.

Исследователи-биологи, например, констатируют функцию обмана и самообмана в человеческом обществе: «Люди — интенсивно социальны, и почти все наши эволюционно важные цели требуют взаимодействия и соревновательности с другими. Как следствие, способность убеждать других для достижения наших целей является фундаментальным для нашего выживания и репродуктивного успеха. Действительно, высказывалось мнение, что рассуждения возникают в значительной степени для убеждения других, а не для поиска истины. Такая возможность коррелирует с гипотезой социального интеллекта, в соответствии с которой люди получили мозг больших размеров не ради физической среды хищника и жертвы, а для того чтобы эффективно действовать в социальной среде с другими людьми. Наши исследования соответствуют этому, поскольку они выдвигают на первый план возможность того, что люди эволюционировали в сторону того, чтобы верить неправде, если эта неправда увеличивает их собственный социальный успех» [30].

Результирующей картинкой современного культурного сдвига становится полный отказ от прошлых ментальных параметров, на которых строился мир. Вероятно, так выглядел когда-то переход от язычества к христианству. Сегодня мы вновь делаем не менее парадоксальный переход.

Д. Юрьев констатирует: «Можно подвести главный итог XX века: общество — стремясь к свободе для всех и комфорту для большинства — провозгласило права и свободы «меньшинств» точкой отсчёта для оценки уровня прогресса человечества. Но именно теперь — с наступлением нового тысячелетия — устремлённый поверх всех барьеров и за все пределы дух Запада сыграл сам с собою злую шутку. Вместо того, чтобы увести человечество в сторону от агрессивной и жестокой практики глобального насилия, западный «поход к Свободе» рванул под гору в галоп. Потому что Запад способен на многое — он может осознавать и понимать, понимать и переосмыслять, переосмыслять и в корне менять парадигму. Есть одно, к чему Запад не способен органически — вовремя останавливаться. К сегодняшнему дню защита меньшинств превратилась в терроризирование большинства, свобода и демократия — в жесточайшую идеократическую тиранию. Запрет на дискриминацию меньшинств трансформировался в поощрение беспредела с их стороны. Беспредела — который, в логике Западного мира, может остановиться только после окончательного решения всех вопросов, мешающих меньшинству превратиться в большинство» [31].

В этом мире, который призван удовлетворить интересы меньшинств, парадоксальным образом не оказалось места просто для человека. Большая сложность развития Украины состоит в том, что никто не хочет или не может принимать правильных стратегических решений. Сегодняшний мир начала двигаться быстрее, чем в прошлом, и с каждым днем он удаляется от нас все дальше и дальше. Если раньше могли ставиться задачи «догнать и перегнать», то сегодня для нас такие задачи уже стали недостижимыми.

Литература

1. Zakaria F. Why Trump won
2. Cox D. a.o. Beyond Economics: Fears of Cultural Displacement Pushed the White Working Class to Trump
3. Williams J.C. What So Many People Don’t Get About the U.S. Working Class
4. Lozada C. Liberal elites don’t have a clue about the white working class. So says a liberal elite law professor
5. Позняк О. Христиане Великобритании чувствуют себя маргинеалами
6. Селина М.В. Счастье после катастрофы. Насколько довольны жизнью рожденные в СССР
7. Acerbi A. a.o. The Expression of Emotions in 20th Century Books
8. DeWall C.N. a.o. Tuning in to Psychological Change: Linguistic Markers of Psychological Traits and Emotions Over Time in Popular U.S. Song Lyrics // Psychology of Aesthetics, Creativity, and the Arts. — 2011. -Vol. 5. — N 3
9. Авторская песня (бардовская музыка)
10. Соколов Д.П. Самодеятельная (авторская) песня в СССР и России
11. Краткая история развития авторской песни в СССР
12. Беленький Л. Авторская песня как особое явление отечественной культуры в форме художественного творчества
13. Пыжиков А.В. Хрущевская «Оттепель» 1953-1964 гг. — М., 2002
14. Григорьянц С. О выставке «Оттепель»
15. Медведев Р. Андропов. — М., 2006
16. Григорьянц С. 1968 год. Майское восстание в Париже, а так же киноклубы, Годар, де Голль и позор Франции. Из книги «Полвека советской перестройки»
17. Агаянц Л. Разведчик от Бога, работой с которым гордились резиденты
18. Вольтон Т. КГБ во Франции. — М., 1993
19. Кургинян С. Без оглядки на «потом»…
20. Яковлев В. Инструкций нам не оставили. Интервью
21. Acerbi A. a.o. The Logic of Fashion Cycles
22. Bentley R.A. Random Drift versus Selection in Academic Vocabulary: An Evolutionary Analysis of Published Keywords
23. Забужко О. Україна має багато переваг перед Європою, яка боїться Росії. Інтерв’ю
24. Голб П. У Путина есть большой страх, из-за которого он напал на Украину. Интервью
25. Пасхавер А. Война мешает украинской экономике, но экспорт в Россию растет. Интервью
26. Гельман М. Запрос на русскую культуру в Украине все еще существует по одной причине. Интервью
27. Zuckerberg M. Building global community
28. Constine J. Mark Zuckerberg’s humanitarian manifesto
29. Harari Y. N. On the future according to Facebook
30. Smith, M. K., et al. Self-deception facilitates interpersonal persuasion
31. Юрьев Д. Запад: цивилизация-самоубийца