Виктор Мараховский

 

Министр здравоохранения Италии Беатриче Лоренцин в этом месяце объявила об апокалипсисе и призвала срочно принять меры.

 

Суть того, что министр назвала апокалипсисом, в следующем. Подведены демографические итоги минувшего года. Как оказалось, в 2015-м в Италии родилось меньше детей, чем за всю историю существования итальянского государства, то есть с 1861 года.

 

При этом в последние годы падение наблюдается вообще головокружительное: с 2010 по 2015-й рождаемость упала на 40%.

 

Чтобы понять, насколько всё серьёзно — учтём следующую цифру: средний возраст итальянского гражданина сегодня почти 44 года (для сравнения — в России 38). Сегодня население Италии — 56 млн человек, однако к 2050 году, как ожидается, сократится до 38 млн.

Те, кто ещё помнит главный западный медиа-тренд 15-летней давности про «стремительно вымирающую Россию», могут также обнаружить, что население Италии в минувшем году, по оценкам, стало почти на миллион меньше, чем было в 2010-м. Самое интересное тут — не в том, что былое стремительное вымирание России списывалось на наследие коммунизма, а нынешнее стремительное вымирание Италии не списывается ни на что

Самое интересное — что правительство одной из передовых стран мира предлагает делать.

 

Итак, внимание. Правительство Италии в лице министра здравоохранения предлагает повысить ежемесячные выплаты на ребёнка для малоимущих семей с нынешних 80 до 160 евро (это примерно 12 пачек подгузников), а для семей вообще нищих — с нынешних 160 до 320 евро.

 

Для т.н. среднего класса, составляющего основную часть итальянцев, не предложено ничего.

 

Согласимся, что против апокалипсиса эти меры выглядят какими-то недостаточными.

 

А ведь проблема — не локально итальянская. С начала тысячелетия абсолютное сокращение населения накрыло не только Италию, но и ещё два государства «большой семёрки» — Германию и Италию. Сжатия наций пока не наблюдается во Франции, США, Британии и Канаде — но это только потому, что аборигенное население в них вымирает медленнее, чем прибывает импортируемое.

 

И это ещё более важно с учётом того, что в данные государства, если общемировой тренд сохранится на нынешнем уровне — уже при жизни нынешнего поколения уже станет неоткуда понаезжать.

 

В Китае население, как ожидается, полуторамиллиардного пика достигнет в 2030-м — а к 2050-му утратит уже около 200 млн.

 

В Бразилии пик будет пройден в 2025-м.

 

В Индии — ближе к 2040-му.

 

При этом проблемы у мира начнутся гораздо раньше, чем цифра на счётчике мирового населения начнёт уменьшаться. Собственно, они уже начались.

 

Штука вся в том, что за десятилетия до того, как население любой страны начинает по-настоящему сокращаться — оно превращается в «перевёрнутую пирамиду», в которой наиболее многочисленную часть составляют граждане пенсионного возраста.

 

При этом успехи медицины — по крайней мере на сегодня — в большей степени продлевают не период активной жизни, а период дряхлости, когда трудовое применение гражданина уже резко ограничено, а сам он превращается из донора труда в потребителя. Что ещё более важно — потребителя такого труда, который пока что не автоматизируется: старикам нужен уход, и до внедрения андроидов с искусственным интеллектом заменять живых людей на этой работе будет некем.

 

Внимание, вопрос: почему же — при всём драматизме накатывающего «дефицита людей» — элиты стран, которым этот дефицит грозит в первую очередь, отделываются от проблемы мерами, обречёнными на то, чтобы не сработать?

 

На этот счёт у меня есть версия, уважаемые читатели.

 

Штука вся в том, что так называемое «социальное государство» — это точно такое же порождение индустриальной эпохи, как и, например, народовластие во всех его формах (от демократии до тоталитаризма).

 

Социальное государство возникло как ответ на структуру общества, при которой повсеместно развивалось промышленное производство, множилось население, детей было больше, чем родителей, а экономике для поддержания динамичного равновесия требовалось увеличение как числа рабочих рук, так и потребителей. Всеобщая система «пенсий по старости и инвалидности», впервые введённая в Германии в 1889 году, была естественным следствием роста роли «низших классов» — и ответом юнкерского государства на их растущие притязания.

Возникновение пенсий — явление того же порядка, что и другие знаки эмансипации, то есть переформатирования передовых обществ Земли под индустриальную эпоху. Оно стояло в одном ряду с разрешением образования для женщин, введением всеобщего избирательного права и внедрением контрацепции

А дальше случилось следующее. Поощряемая государством и подстёгиваемая рынком эмансипация населения привела к тому, что граждане передовых стран просто перестали тратить себя на деторождение. По простой причине: у масс появилась возможность гарантированно накопить на старость собственным ударным трудом — в любой форме — а вдобавок к этому ограничить число детей по своему усмотрению.

Возник, если можно так выразиться, всеобщий коллективный «лайф-хак» — согласно которому выгоднее не «плодить нищету», а ограничиться одним ребёнком, зато дать ему образование и преимущество в будущей жизненной борьбе. К тому же останется больше денег, сил и времени на труд, на культурный рост над собой и на разнообразный досуг.

 

Этот коллективный лайф-хак мог быть коллективно успешным, конечно, только временно. Просто в силу того, что всеобщее стремление жить выгодно одинаково разделялось всеми слоями общества — и элитами в том числе. А для элит выгода в какой-то момент выразилась в удешевлении производства: за счёт автоматизации, вывода в «дешёвую заграницу» и пр.

 

Следствием стало изменение структуры труда: в передовых странах планеты началась фактическая деиндустриализация населения — с переводом последнего из статуса производительной силы в статус обслуги. «Рабоче-крестьянское» человечество двадцатого столетия стремительно начало превращаться в человечество юристов, клерков, супервайзеров и официанток. Оплата их труда стала по факту предметом дотаций со стороны национальных экономик — прямых или косвенных. А их роль в том, что, собственно, является источником экономической мощи — начала таять.

Сегодня даже в сверхиндустриализированной Германии в производственном секторе — от сельского хозяйства до строительства и ремонта — занято около 10 млн человек (при 30 млн, занятых «услугами»).

 

За таянием производительной роли масс начала таять и их роль в принятии решений.

Если значительную часть XX столетия элиты западных государств находились под давлением массовых партий и профсоюзов — то с ростом «сервисного сектора» и ликвидацией массовых производств началось фактическое бегство граждан из политики.

В результате политика превратилась в ещё один сервис, предоставляемый гражданам передовых стран более или менее обособленными от них профессиональными цехами. А с уменьшением роли масс и в экономике, и в политике — они сами потеряли для политэкономических элит Запада прежнюю ценность

Об этом, разумеется, не говорится вслух — но в ситуации, когда реальный сектор экономики развитой страны не требует огромной армии рабочих, оборона не требует огромной армии с винтовками, а управление не требует огромной армии партийных сторонников — элите становится выгодно скорее сокращать число «паразитов социалки», чем наращивать их. А к этим «паразитам», напомним, относятся все, чьё содержание в той или иной форме дотируется системой.

 

Пойти на какие-либо радикальные меры экономии — вроде ссаживания граждан с пенсий и прочих гарантированных благ — элитам не только политически затруднительно, но и просто незачем. Гораздо проще оплатить происходящий «демографический переход» (так на современном политкорректном именуется превращение юных и растущих народов в народы пожилые и вымирающие) — и не вкладываться в воспроизводство масс.

 

Для богатых западных стран уже имеется и метод — выписывать себе по-настоящему нужных специалистов из стран бедных и затыкать ими рабочие места. Это, разумеется, слегка мутировавшее колониальное иго. Потому что ВВП бедных стран тратится на рождение, воспитание и обучение этих самых специалистов — а потом их в рамках Рынка Без Границ и без всяких угрызений совести пожинают и вывозят к себе страны богатые.

 

Но пока что это работает — и будет работать ещё несколько десятилетий, пока демографический дефицит не накроет весь мир.

Куда более трагична судьба стран, которые богатыми не являются, не царят со своей продукцией ни на внутренних, ни на внешних рынках, выступают чистыми донорами мирового рынка труда, но при этом тоже давно практикуют «лайф-хак» с демографическим переходом

Это, например, почти вся пост-социалистическая Европа плюс, например, Греция. Причём чем меньше собственная экономическая мощь восточноевропейцев — тем более мрачно выглядят их перспективы.

 

Ибо дети, рождающиеся и растущие сегодня где-нибудь в Болгарии, Молдавии и на Украине — с большей вероятностью будут обеспечивать производство в зарубежных государствах, чем в своём собственном. В определённом смысле мы наблюдаем в их лице экранизацию евангельской притчи про «у имеющего приумножится, а у неимеющего отнимется и последнее».

 

…Перед Россией в этом переходном мире стоит, строго говоря, достаточно трудный, но просто формулируемый выбор. А именно — попытаться стать типичной «западной» страной с тающим и по-необходимости заменяемым населением.

 

Или попробовать стать страной нового большинства. То есть забыть мантры о непременной «эффективности» (во имя кого? перед кем эффективности?) и бросить все имеющиеся ресурсы на организацию социально-экономической системы, конечной целью и содержанием которой являются люди. А именно — их воспроизводство, развитие и по-настоящему полезное применение.

 

У нашей страны есть все основания для того, чтобы поставить человекосбережение и человекостроение во главу угла. Хотя бы потому, что мы самая большая страна на свете. И если нас будет мало и мы не будем лучшими — нас просто сомнут.

 

---

Вассерман объяснил, почему гарантированная пенсия опасна для общества