Почему они воевали?

Майкл Мандельбаум – профессор американской внешней политики на факультете передовых международных исследований Джона Хопкинса и автор книги «Дорога к мировому процветанию».

Резюме: В соответствии со всеобъемлющей историей конфликта по Моррису, от доисторических до наших времен порядок исходит от правительств, достаточно сильных, чтобы защищать живущих под их юрисдикцией людей.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6, 2014 год. © Council on Foreign Relations, Inc.

Как война сформировала государство, а государство стало стремиться к миру

Майкл Мандельбаум

Война! Для чего она нужна? Конфликт и прогресс цивилизации от приматов до роботов (War! What Is It Good For? Conflict and the Progress of Civilization From Primates to Robots) Иэн Моррис. Farrar, Straus and Giroux, 2014, 512 сс.

Философ Альфред Норт Уайтхед однажды заметил, что история европейской философии состоит из ряда подстрочных примечаний к Платону. С точки зрения Иэна Морриса, мировая история – это цикл подстрочных примечаний к Томасу Гоббсу. Согласно философии Гоббса, порядок занимает почетное место среди всех социальных условий. Без него бытие человеческое становится, как говорил философ, «унылым, брутальным и коротким». Порядок, писал он, устанавливается благодаря созданию сильного правительства, которое он назвал «Левиафаном» по имени главного ветхозаветного чудовища.

В соответствии со всеобъемлющей историей конфликта по Моррису, от доисторических до наших времен порядок исходит от правительств, достаточно сильных, чтобы защищать живущих под их юрисдикцией людей. То же утверждал и Гоббс. Правительства, в свою очередь, возникают в результате войн. Ответ на вопрос, сформулированный в названии книги Морриса, заключается в том, что война хорошо производит безопасность – иными словами, война – это благо для мира. Конечно, не все войны, по выражению Морриса, «продуктивны» – те, что ослабляют или разрушают Левиафанов, заслуживают определение «контрпродуктивных», поскольку делают людей уязвимее. По его мнению, в истории человечества были длинные периоды продуктивных и контрпродуктивных войн. Обосновывая свою точку зрения, Моррис дает полезный обзор военной истории с самого начала организованных вооруженных конфликтов. Но чем ближе он подходит к современности, тем труднее ему доказывать свою правоту.

История насилия

Морис начинает свое повествование с Каменного века, перенося нас во времени за 10 тыс. лет до сегодняшнего дня. Тогда несколько миллионов жителей планеты представляли собой небольшие враждующие между собой группы охотников и собирателей плодов. В эту безрадостную эпоху, по очень приблизительным оценкам, от 10 до 20% всего населения погибали насильственной смертью от рук себе подобных. В течение следующих пяти тысячелетий условия жизни улучшились благодаря первой большой перемене в истории рода человеческого – появилось сельское хозяйство и стали развиваться крупные оседлые сообщества, занимающиеся земледелием. Наиболее могущественные общины расширялись и поглощали более мелкие, используя всевозможные военные новшества, включая бронзовые вооружения, укрепленные стены и колесницы. В конце концов зародились большие империи, включая империю Маурьев в Южной Азии, Хань в Китае и Римскую империю в Средиземноморском бассейне.

Эти древние Левиафаны делали жизнь безопаснее. Сильные правители защищали население территорий, стараясь не допустить убийств и войн. Процент насильственных смертей резко снизился, по расчетам Морриса, до 2–5% от общего числа. Левиафаны также способствовали росту богатства своих подданных. Для объяснения этого феномена Моррис опирается на теорию «стационарного бандита», которую выдвинул экономист Манкур Олсон. Если «бродячий бандит» совершает набеги на селения и грабит столько, сколько может унести, а затем нападает на следующие селения, правители больших сельскохозяйственных сообществ не менее алчны, но остаются на одном месте. Таким образом, у них появляется заинтересованность в процветании тех, кем они правят, чтобы можно было еще больше наворовать. А поскольку для благоденствия и процветания нужен порядок, они его всячески поддерживают. Награбленное странствующим бандитом называется «добычей»,  стационарные же бандиты называют свою добычу «налогами», и чем более умиротворены их владения, тем на больший доход они могут рассчитывать.

Древние империи и правившие ими стационарные бандиты недолго наслаждались безмятежностью. Причина в том, что началось использование лошадей для конкретных военных нужд. Кочевые племена освоили конный бой и научились побеждать в контрпродуктивных войнах. Эти новые военные державы вели себя как странствующие бандиты: они совершали набеги, грабили, ослабляли и, в конце концов, уничтожали Левиафанов. Именно так пришла в упадок и распалась некогда великая Римская империя. Последующие века в Европе часто называют Мрачным Средневековьем. Моррис считает, что этот термин применим и к другим регионам мира. С уничтожением древних империй в ходе контрпродуктивных войн, мир на протяжении первых 14 веков Новой эры утратил порядок, и количество насильственных смертей снова возросло, составляя от 5 до 10 процентов от числа умерших.

Однако, начиная с эпохи Возрождения, беспорядок сменился 500-летним периодом консолидации государств. И снова сдвиг вызван крупным изобретением в военной сфере – появился порох. Вожди восстановили способность создавать крупные политические образования – на сей раз, с помощью еще более мощного стрелкового оружия и пушек. В этих новых политических единицах количество насильственных смертей снова уменьшилось. В последний период нашей эры, примерно с 1760 г., началась вторая великая трансформация в истории – Индустриальная революция. Европейцы использовали производимые ими машины как в военных, так и в гражданских целях, что позволило им в XIX веке завоевать большую часть остального мира. Как и в древности, жизнь стала безопаснее в крупных европейских империях Нового времени – прежде всего, в Британской империи, простиравшейся по всему земному шару.

В XIX веке на авансцену впервые выходит «мировой полицейский» («глобокоп», как называет его Моррис) – держава, отвечающая за порядок во всемирном масштабе. До Второй мировой войны эту роль играло Соединенное Королевство, на смену пришли Соединенные Штаты Америки. За два тысячелетия продуктивных войн человечество эволюционировало от Pax Romana к Pax Brittanica, а затем к Pax Americana. Жизнь людей становилась все более безопасной. Процент насильственных смертей во всем мире в XXI веке опустился до самых низких показателей за всю историю – менее 1%.

Будущее войны

На огромном временном отрезке, анализируемом Моррисом, можно найти доказательства почти любой закономерности. Но та, которую он ставит во главу угла в своей книге, безусловно, имеет историческую значимость. Могущественные государства на самом деле защищали своих жителей (при этом часто угнетая их), а механизмом образования таких государств обычно являлись войны. «Война – прародитель всего», – заметил древнегреческий философ Гераклит. – Поэтому не следует удивляться, что одно из ее производных – мир.

Однако закономерность, выявленная Моррисом, похоже, лучше характеризует далекое прошлое, чем новейшую историю, не говоря уже о будущем. В XX веке тенденция укрупнения государств сменилась на противоположную: современные империи распадаются, и на их месте появляются более скромные политические образования, но жизнь при этом не становится безрадостнее, жестче или короче. В действительности, последние сто лет главный фактор, от которого зависит процент насильственных смертей, – это не размер государства, а его компетентность. Самой безопасной на планете стала жизнь в скандинавских странах, которые по современным меркам при всем желании нельзя назвать Левиафанами. Фактически небольшие национальные государства менее подвержены насилию, чем большие многонациональные империи, благодаря большей легитимности однородных государств в глазах их жителей. В принципе, люди боле терпимы, когда ими управляют те, кто одной с ними национальности, религии, говорящие на одном с ними языке, но не чужестранцы, и они готовы сражаться за ту политическую систему, которую предпочитают.

Более того, в XIX веке британский глобокоп (мировой полицейский) практически ничего не делал, чтобы жизнь за пределами Британской империи стала безопаснее. Британцы оставались глухи к интересам европейской безопасности, хотя именно эта часть планеты оказалась в наибольшей степени подверженной вспышкам насилия и жестокости в XX веке. Мир и порядок на континенте зависели от баланса сил между крупными государствами, а не от усилий Британской короны. Соединенное Королевство использовало свои военно-морские силы, чтобы обезопасить быстро глобализирующуюся экономику. В этом смысле британская военная мощь и политическое влияние значительно повысили уровень жизни в разных регионах мира, но о жизни за пределами Британской империи так не скажешь, и вероятность насильственной смерти практически не снижалась.

Если применить закономерность Морриса к совсем недавнему прошлому, несуразность его подхода становится очевидной. Согласно его принципам, Первую и Вторую мировые войны следует считать «продуктивными», поскольку они расчистили путь для нового глобального полицейского – Соединенных Штатов. Но не слишком ли высокую цену пришлось заплатить человечеству – 100 миллионов жизней, просто за то, чтобы заменить одного гегемона другим?

Наконец, какие бы долгосрочные выгоды война ни приносила в прошлом, трудно понять, как она может способствовать миру в будущем, если не считать нескольких горячих точек, где царят конфликт и хаос. Гоббс и продуктивные войны, о которых говорит Моррис, могут быть актуальны для жителей Демократической республики Конго, Ирака и Сирии, например, но они совершенно нерелевантны в глазах остального мира. Сохраняется возможность крупномасштабного насилия. Прогресс в области военных технологий за последнее столетие позволяет правительствам снова резко увеличить процент насильственных смертей, стоит им только решить воспользоваться самым разрушительным оружием.

Моррис считает, что главная угроза в будущем связана с возможным повторением событий начала XX века, когда Германия бросила вызов Соединенному Королевству и ввергла мир в два страшных конфликта. Сегодня, когда США заняли место, некогда принадлежавшее Британии, главную угрозу для правящего глобокопа представляет Китай. «Если в следующие сорок лет с 2010 по 2050 гг. события будут разворачиваться примерно так же, как с 1870 по 1910 гг., – пишет он, проводя параллель между Великобританией тогда и Соединенными Штатами сейчас, – то это будет самый грозный период в истории человечества». Дело в том, что если Китай бросит вызов США, будет спровоцирована война, сопоставимая по масштабам с двумя мировыми войнами, развязанными Германией, при этом не исключено применение ядерного оружия. Можно гарантировать, что выжившие в этой Третьей мировой бойне однозначно не будут называть ее «продуктивной».

С точки зрения Морриса, все надежды на предотвращение этого катаклизма XXI века следует возлагать на новые, в частности, компьютерные технологии. Последние, по его мнению, могут достичь в предстоящие годы такого развития, что приведут к полной трансформации рода человеческого и нынешней цивилизации. Появившиеся в результате «трансгомениды» или «постгомениды» смогут вообще положить конец насилию. В данном случае Моррис опирается на идеи ряда известных футурологов с бурным воображением. Их представления о будущем в чем-то сродни научной фантастике, а предсказания научных фантастов нередко сбывались. Правда, далеко не все их прогнозы оказывались точными, и полагаться на то, что реализация фантастических сценариев позволит предотвратить Третью мировую войну, мягко говоря, неразумно.

Существуют и другие возможности. С одной стороны, представления о войне изменились. Когда-то считавшаяся неотъемлемой частью человеческого бытия, эта древняя практика все чаще воспринимается, как неприемлемый и устаревший способ выяснения отношений между странами, который можно и нужно избегать. Колоссальная разрушительная сила современного оружия заставляет политиков и дипломатов проявлять благоразумие во внешней политике, что было редкостью до середины ХХ века.

Более того, великие столкновения первой половины ХХ века во многом были порождены идеологией. До Французской революции идеология не являлось характерной чертой социально-политической жизни, и, следовательно, большей части  истории, которую анализирует Моррис. Приверженность Германии фашистским идеям и Советского Союза коммунистическим сделало мир гораздо более жестоким и кровавым. Германия стала гораздо более миролюбивой страной после окончания Второй мировой войны, равно как и другой имперский агрессор Япония – отчасти потому, что оба государства взяли на вооружение политические идеи и систему одного из своих победителей – Соединенных Штатов. Демократия способствовала установлению мира. На самом деле склонность демократий избегать возникновения взаимных конфликтов сегодня вполне доказанный факт, и это вселяет надежду на предотвращение масштабной контрпродуктивной войны в будущем. Если Китай превратится в демократию, перспективы избежать повторения англо-германского соперничества на сей раз с применением вооружений XXI века, безусловно, улучшатся.

Конечно, нет гарантий того, что демократия восторжествует в Китае в ближайшем будущем или когда-либо вообще. Однако демократический Китай представляется более реалистичным сценарием, ведущим к сохранению мира на земле, чем компьютерная трансформация человеческих существ. Установление и поддержание порядка, безопасности и мира посредством распространения демократии, конечно же, не стоит в повестке дня Левиафана. Но, хотя Гоббс был сильным мыслителем и творческой личностью, в наши дни между небом и землей происходит гораздо больше событий, чем он мог предвидеть, разрабатывая свою философию.