Как Путин изобретает новые способы ведения войны

Питер Померанцев

Резюме: По мнению Барака Обамы, Кремль увяз в «старых методах», оказался в ловушке мышления времен холодной войны или даже XIX века.

По мнению Барака Обамы, Кремль увяз в «старых методах», оказался в ловушке мышления времен холодной войны или даже XIX века. Но посмотрите внимательнее на действия Кремля во время кризиса на Украине, и вы начнете замечать признаки ментальности века XXI: манипулирование транснациональными финансовыми взаимосвязями, подтасовка фактов в мировых СМИ и реконфигурация геополитических альянсов. Может быть, как раз Запад «увяз на старых методах», а Кремль — геополитический авангард, эксплуатирующий темную, пагубную сторону глобализации?

Подход Кремля можно было бы назвать «нелинейной войной». Этот термин используется в коротком рассказе, написанном одним из ближайших политических советников Путина Владиславом Сурковым, который был издан под псевдонимом Натан Дубовицкий всего за несколько дней до аннексии Крыма. Именно Суркову приписывают изобретение системы «управляемой демократии», которая доминирует в России XXI столетия. Теперь же он сосредоточился на внешней политике. Сюжет его нового рассказа разворачивается в антиутопическом будущем, после «пятой мировой войны».

Сурков пишет: «Это была первая нелинейная война. В примитивных войнах XIX и XX веков сражались обычно две стороны, два государства или два союзнических блока. Теперь же столкнулись четыре коалиции — не две против двух и не три против одной. Все сражались против всех».

Это мир, в котором уже неактуальны старые геополитические парадигмы. Когда Кремль сталкивается с Западом, он действительно делает ставку на то, что старые альянсы типа ЕС и НАТО меньше значат в XXI веке, чем новые коммерческие связи, которые он налаживает с формально «западными» компаниями, такими как «Бритиш Петролеум», «Эксон», «Мерседес» и БАСФ. Между тем, многие западные страны приветствуют финансовые потоки, текущие из бывшего советского пространства, не слишком беспокоясь о том, что эти потоки — следствие коррупции. Они — часть их экономических моделей, и немногие хотят, чтобы начались какие-то перебои. До сих пор ставка Кремля оправдывала себя, поскольку финансовые соображения помогали сократить санкции до минимума. Быстрое включение России в мировую экономику обосновывалось отчасти тем, что тесная взаимосвязь будет сдерживать агрессию. Но Кремль прикинул, что этот принцип может сработать и в обратном направлении.

Взаимосвязь также означает, что агрессия может сойти России с рук.

«Несколько провинций встали на одну сторону, — продолжает Сурков, — а несколько других примкнули к другой стороне. Один город или поколение или пол солидаризировались с другими. Затем они могли переходить из одного лагеря в другой, иногда в самый разгар сражения. Их цели были совершенно разнородны. Большинство понимало, что войны — это часть процесса, и вовсе необязательно самая важная его часть».

Мы видим, как Кремль руководствуется аналогичным мышлением, разыгрывая свой гамбит в Восточной Украине с помощью непрямой интервенции посредством местных банд, хорошо понимая при этом интересы таких влиятельных местных воротил как донецкий миллиардер Ринат Ахметов (богатейший человек Украины) или Михаил Добкин, бывший руководитель Харьковской областной администрации, а ныне кандидат в президенты. Хотя эти местные магнаты публично высказываются в пользу сохранения территориальной целостности Украины, в прошлом они поддерживали Януковича, поэтому опасаются новых властей в Киеве. Взвешенный сепаратизм мог бы гарантировать им безопасность и защитить их глобальные финансовые интересы. «Мыслить глобально, действовать по месту», – излюбленный девиз корпораций, может, фактически, быть и девизом Кремля в Донбассе.

«Нелинейная» логика Кремля явно проявляется в манипулировании западными СМИ и политикой. Если в ХХ веке Кремль мог лоббировать свои интересы только через левые партии, симпатизировавшие Советам, сегодня он использует противоречивый калейдоскоп посланий для сколачивания альянсов с самыми разными группами. Европейские ультранационалистические партии, такие как «Йоббик» в Венгрии и Национальный фронт во Франции, прельстились риторикой, направленной против Евросоюза, ультралевых подкупают слова о борьбе с гегемонией США; религиозным консерваторам в Америке импонирует то, что Кремль не приемлет гомосексуальную пропаганду. В итоге получается многоголосье или полифония, воздействующая на западную аудиторию с разных позиций и создающая суммарный эффект поддержки Кремля.

Некоторые лица и организации, влияющие на общественное мнение Запада через СМИ и политические круги, не упоминают о своих связях с Кремлем, будь то рекламная компания Ketchum, размещающая прокремлевские статьи и комментарии в Huffington Post, «антимайданные» статьи британского историка Джона Лафленда в Spectator, где ни слова не сказано о том, что исследовательский институт, директором которого он являлся, был создан совместно с лицами, связанными с Кремлем, или комментарии в прессе влиятельного немецкого политолога Александра Рара, который не упоминает о том, что занимает должность советника в немецкой энергетической компании Wintershall, партнера российского газового монополиста «Газпрома» (Рар отрицает конфликт интересов).

Ведение нелинейной войны требует нелинейных мер. Международные сети НПО, противодействующих коррупции, могли бы выдавить коррупционные потоки из России. В настоящий момент этот сектор развит плохо, страдает от недофинансирования и плохой координации на международной арене: например, такие НПО как Global Witness (Глобальный свидетель) или Tax Justice (Налоговое правосудие), редко взаимодействуют с российскими партнерами.

Антикоррупционным НГО нужна поддержка, чтобы ежедневно докучать коррупционным сетям, оказывать на них давление, называя поименно и осуждая коррупционные сети, а также требуя от западных правительств положить конец их деятельности и ужесточить законы, направленные на противодействие отмыванию денег. Это помогло бы дискредитировать и выдавить модель Кремля даже при отсутствии дополнительных санкций. В конечном итоге эти негосударственные организации могли бы сыграть такую же важную роль, как и организации по защите прав человека в 1970-х и 1980-х гг., когда такие группы как «Международная амнистия» или «Хельсинкский комитет» помогли изменить ход холодной войны, поддерживая диссидентов в странах коммунистического блока и осуждая коммунистические правительства за гонения на них.

Между тем и Украине и Западу нужно наращивать возможности для противодействия дезинформации Кремля и формально отслеживать роль лиц, связанных с ним, которые влияют на общественное мнение Запада. До сих пор эта работа совершалась спонтанно, благодаря бесстрашным журналистам, раскрывавшим лоббистов Кремля и тройные утечки. Чтобы эта работа велась успешно, ее необходимо поставить на институциональную базу, будь то в исследовательских центрах или через общественные радиовещательные станции, такие как «Радио Свободная Европа». Необходимо освещать в правильном контексте каждый байт информации, исходящей от «экспертов», финансируемых Кремлем, разбирать и анализировать все «заразные» идеи, исходящие оттуда и призывать всех британских специалистов, работающих в советах российских государственных компаний, отчитываться в своих связях. Это должно происходить как в западных демократиях, так и в российском «ближнем зарубежье», где Кремль проецирует свое нелинейное влияние через различные организации — от Русской православной церкви до развлекательных телевизионных каналов и деловых кругов. Грузия, Молдова и Латвия особенно уязвимы, и их службам безопасности нужно быть готовыми к непрямой интервенции, которую мы наблюдаем в восточной Украине.

Но, помимо этих конкретных мер, важно также понимать, что Кремль бросает вызов западным представлениям о глобализации, пошловатым образам «глобальной деревни» на обложках ежегодных докладов Всемирного Банка и в рекламе «Майкрософт». Для Кремля глобализация — что-то вроде «корпоративного рейдерства» типа недружественных и предельно жестких захватов предприятий в постсоветскую эпоху. Под рейдерством в данном случае понимается покупка небольшого пакета акций компании, а затем использование всевозможных средств (ложные аресты, мафиозные угрозы, похищения людей, дезинформация, шантаж) для получения полного контроля над бизнесом.

Российские элиты иногда называют свою страну «миноритарным акционером глобализации». С учетом капиталистического опыта Москвы, под этим следует понимать, что Россия — главный «корпоративный рейдер» мира. Нелинейная война — один из грязных методов, с помощью которых геополитический рейдер может превратить свою относительную слабость в силу. И подобные представления находят отклик у широкой аудитории во всем мире, которая дышит ненавистью к Западу и считает, что модель «глобальной деревни» изначально ущербна. Несмотря на все разговоры об изоляции России, страны БРИК крайне сдержанно критиковали аннексию Крыма, и Кремль даже поблагодарил Китай и Индию за понимание российской позиции.

Несмотря на слова Обамы, битва идей продолжается, но уже не между коммунизмом и капитализмом и даже не между консерваторами и сторонниками прогресса, а между конкурирующими представлениями о глобализации как «глобальной деревне» (милыми, старомодными и нереалистичными), и как «нелинейной войне».

Наивно полагать, что Запад победит в этой новой битве с помощью той же тактики, которая помогла ему одержать победу в холодной войне.

В те годы Запад объединил в единый пакет экономику свободного рынка, популярную культуру и демократическую политику: парламенты, инвестиционные банки и поп-музыка слились воедино, чтобы нанести поражение Политбюро, плановой экономике и социалистическому реализму. Однако новая Россия (и новый Китай) разорвал эту формулу: российская попкультура вестернизирована, россияне любят ездить на БМВ, играть на фондовом рынке и слушать Тейлора Свифта, в то же время приветствуя антизападную риторику и празднуя ослабление Америки.

«Единственно, что интересует меня в США, это Тупак Шакур, Аллен Гинсберг и Джексон Поллок, -- сказал Сурков, когда стал одним из первых россиян, включенных в американский санкционный список в качестве «наказания» за действия России в Крыму. – Мне не нужна виза для получения доступа к их работе, поэтому я ничего не теряю».

Мы поистине живем в нелинейном веке, и будущее может быть за рейдерами.

| Foreignpolicy