ОКО ПЛАНЕТЫ > Социальные явления > Постчеловеческая эра Дэна Брауна

Постчеловеческая эра Дэна Брауна


24-11-2013, 12:36. Разместил: Редакция ОКО ПЛАНЕТЫ

Постчеловеческая эра Дэна Брауна

О новом бестселлере американского писателя
Капитолина Кокшенева
       

Название этого романа составляло коммерческую тайну и долго держалось в секрете. Еще бы, – волнение и ожидание публики, «подсаженной» на бестселлеры Дэна Брауна, только увеличивалось и, наконец, с выходом романа в США и Канаде в мае этого года, преобразовалось в цифры тиража. Издательство обещало, что первый тираж книги составит 4 миллиона экземпляров, а планку в миллион экземпляров новый роман «Инферно» преодолел за первые пять дней продаж.

«Инферно» – это четвертая часть книжной серии сверхпопулярного в мире американца. Сначала - «Ангелы и демоны» (2000), затем – скандальный, переведенный на 51 язык, проданный тиражом в 81 миллион экземпляров роман «Код да Винчи» (2003) и «Утраченный символ» (2009). Эти три книги тоже в первую же неделю, как появились на рынке, немедленно заняли главное место среди списка бестселлеров. В общем, нынешняя новинка о символоге и искусствоведе-профессоре Лэнгдоне быстро оккупировала не только книжное пространство, но и поселилась в головах, в том числе и наших соотечественников. У меня в руках книга, изданная АСТ тиражом в 150 тысяч экземпляров. Не мало.

Но это все – присказка. Сказка будет впереди.

Мировой игрок

Читатели Брауна – молодые, а потому его книгу можно рассматривать как послание к ним, а значит – послание к будущему. В сети какого же послания улавливает американец миллионы людей в нашем мире?

Автор «Инферно» умеет считывать темпо-ритмы восприятия мира современным человеком; это значит, что он умеет делать сюжет, держащий в напряжении внимание читателя от начала и до конца, подчиняя его одновременно более сложным смысловым задачам; это значит, что он использует приемы интеллектуального детектива и втягивает читателя в роман, превращая его в активного игрока: вместе с главными героями он совершает путешествия по городам, странам, музеям, всюду вычитывая знаки и символы, приближающие его к финальной разгадке. Читатель - именно игрок, втянутый в действие. При этом за короткими, мелькающими как кадры в кино, 104-мя главами, стоит реальная роскошь культуры эпохи Возрождения. Великих итальянцев. Гламур надоел. Читатель любит реал.

Титаническая фигура Данте, постоянно цитируемые строки «Божественной комедии» с картинами «девяти кругов ада (инферно)», подробное описание старой архитектуры (музеев, палаццо, дворцов, пещер и пр. ) поданных в символогическом и демонологическом ключе, но и вплетенных интригой в современность создают иллюзию серьезного «философского романа». Однако, читать роман легко… Да иначе и быть не могло – ведь речь идет о массовом издании и о том читателе, который Данте (чаще всего) не читал… А страница благодарностей, которые автор выражает туче разных специалистов, говорит, действительно, о большой и кропотливой работе.

У Дэна Брауна прошлое активно работает на современность. История прошлая – культуры, власти, и даже ужаса истории – проступает сквозь время, обитает в дне сегодняшнем, и он актуализирует этот дух иных времен через интригу и считывание символов. И работает интересно. Вот этого в нашей русской культуре, увы, практически нет. Мы ТАК не умеем. У нас потрясающе талантливые писатели живут как отшельники и не надеются на понимание современниками, или, напротив, создают немыслимые истории, но при этом не имеющие отношения к реальности. И, наконец, свое «сегодня» мы не приучены читать и распространять – у нас нет авторитетных литагентов и литагенств, которым бы мы доверяли и которые бы реально были заинтересованы в транслировании в мир наших собственных идей.

Быть может, все это происходит потому, что мы больше себя не мыслим мировыми игроками? Зато читаем теперь американского писателя Дэна Брауна, безусловно, относящегося к касте мировых игроков.

Не случайно даже на обложке русского варианта после названия «Инферно» написано: «Книга, которую ждал весь мир». Америка и тут верна себе: уверенность в своей «миссии для мира» транслируется и через культуру.

Мир ждал. И дождался…

Не плодитесь, не размножайтесь…

Я не буду рассказывать сюжетных хитросплетений: суть в том, что всех героев романа стягивает в единый узел интриги одна идея, принадлежащая генному инженеру, «отцу зародышевого манипулирования» Бертрану Зобристу, – «гениальному и безумному». Вот его идея: «…будущее мчится на нас с неумолимостью мальтусовских расчетов…Наша способность к размножению настолько превосходит способность зем­ли прокормить нас, что преждевременная гибель в той или иной форме становит­ся для человечества неизбежной. Активным и мощным фактором сокращения населения являются людские пороки. Они служат предвестниками пробуждения огромных разрушительных сил и нередко сами же довершают смертоносную работу. Если им не удается победно закончить эту войну на истребление, за дело берутся эпидемии, мор и чума, сметая на своем пути тысячи и десятки тысяч человек. Если же и этого оказывается недостаточно, следом приходит голод и одним могучим ударом приводит численность населения в соответствие с запа­сами пищи…. Если человечество не контролировать, оно развивается по­добно раку. Сидеть сложа руки - значит приветствовать Дантов ад, где все мы погрязнем в грехе, будем голодать и задыхаться от тесноты…И я отважился принять вызов.

Кто-то отшатнется в ужасе, но спасение никогда не дается даром. Когда-нибудь мир оценит красоту моей жертвы. Ибо я - ваше Спасение. Я Тень.

Я открываю путь к Постчеловеческой эре».

Зобрист, – исчезнув из мира с помощью организации, оказывающий за очень большие деньги такие услуги, – за год одиночества изобретает такой вирус, который тихо, без боли, без тысячи тысяч смертей и страданий (как это было при черной смерти - чуме) внедряется в генетический код человека и …делает человека бесплодным… Постепенно, без мук, человечество начинает сокращаться (предел сокращения заложен изначально спецификой работы вируса).

А сам Зобрист эффектно, почти как оперный спектакль (благо дело происходит в основном в Италии), обставит последние дни своей жизни: самоубийство произойдет в день, когда весь мир будет заражен его вирусом.

И в этот же день уже в Стамбуле, когда-то в Константинополе Византийской империи, откуда безумец определил распространяться вирусу, будет звучать самое знаменитое произведение Листа «Данте-симфония», вдохновленная дантовскими образами сошествия в ад и возвращения из ада. Зобрист бросится с башни Бадия во Флоренции. Это – его жертва постчеловеческой эре. Это день отсчета будущей смерти большей части человечества. Апофеоз, так сказать.

Смею настаивать, что именно идея правильности мальтусовских расчетов (плодовитости от избыточного деторождения и ужасного многолюдства) транслируется всему человечеству и юношам, что жадно читают Брауна. Это – главное его послание массам, то есть человечеству. Причем ощущение жуткой тесноты в мире (образ многотысячной толпы не раз элегантно возникает в романе), его страшной перегруженности присутствует в романе в вполне художественных образах: тьма туристов, бродящих по Флоренции, Венеции, Стамбулу описана с ненавязчивым акцентированным мастерством. Причем автор явно опирается на наш личностный опыт столкновения с перегруженностью пространства, знакомой почти всякому жителю больших городов и хоть чуть путешествующему по миру…

Смыслы и технологии

Теория Мальтуса (английского математика и демографа, в XIX веке говорившего о грядущем глобальном перенаселении планеты) налагается теперь на новейшую идеологию трансгуманизма (или постгуманизма). Но что наступает ПОСЛЕ человека?

Так, наш отечественный радикал Илья Кормильцев (1959-2007), руководитель ряда проектов «Ультракультура», у которого мир потребления вызывал протест, говорил: «Двигаться можно только вперед. Вслед за "смертью Бога" должна с неизбежностью наступить "смерть Человека"». В таком случае «постгуманизм» получается чем-то иным, где уже нет места традиционному человеку с его теплотой, его трагедиями и слезами, а это значит, что сам человек должен преобразоваться в нечто – и даже не в ницшеанского сверхчеловека, а в постчеловека: переделать самого себя. В постгуманизме недавно выделилась новая ветвь, которая называется трансгуманизмом, то есть «гуманизм плюс» или «больше гуманизма». Общей чертой трансгуманизма и постгуманизма является предсказание некоего нового разумного вида, в который эволюционирует человек.Этот новый вид должен пополнить (или даже заменить) человечество. Трансгуманисты устремлены в будущее – в постчеловеческое (как и герой Брауна). Собственно Браун очень последовательно, только с красивыми историческими декорациями изложил их взгляды: непрерывный технический прогресс уже к 2050 годам позволит создать постчеловека, который будет обладать исключительными способностями, опираясь на генную инженерию, на молекулярные нанотехнологии, на создание прямых интерфейсов «компьютер—мозг». Будут ликвидированы старение и смерть, и, напротив, – повышены умственные и физические возможности человека.

Исчезнет многое: старая дихотомия «чистого и нечистого»; из обихода исчезнут такие понятия, как «история», «развитие» или «эволюция», так как люди научатся управлять генетическими процессами. Миллионы постлюдей будут генетически модифицировать себя по нескольку раз в день, глотая разноцветные пилюли. Ежедневно в мире «будут появляться и исчезать новые расы, отряды, семейства и царства живых существ, подобно тому, как сегодня незаметно для нас это происходит с колониями бактерий…». Человек, как бактерия, получает немыслимую управляемую универсальную простоту.

Вирус плюс

В романе «Инферно» автор к трансгуманизму добавляет существенные «детали», связанные с возможностями управления человеком. Технология Бертрана, — рассказывает его ученица Сиена, – генетический вирусный век­тор, заражающий огромные массы людей, —- самое мощное ору­жие, что когда-либо создавалось. Оно прокладывает путь к таким ужасам, каких мы и представить себе не можем, включая адресное биологическое оружие.

Вообразите патоген, атакующий только тех, чей генетический код содержит определенные этнические маркеры. Это будет широкомасштабная этническая чистка на ге­нетическом уровне!

И наконец, еще один тезис трансгуманистов: они говорят, что современных школьников заставляют жить по суровым стандартам XIX века. Их готовят к жизни в обществе, которого уже нет. Это иерархичное и строго регламентированное общество, напоминающее так и не реализованный общественный идеал из «Машины различий». Современное общество является информационным, но оно не тотально и не иерархично; поэтому образование для соответствия реалиям сегодняшней жизни вынуждено будет отказаться от каких бы то ни было устойчивых ценностей и канонов (и мы видим, что это уже делается). Мир будущего будет пронизан сетями и технологиями.

И последний вывод постгуманистов. Итак, – говорят они, – мы способны понять собственную ограниченность и упразднить себя, осознанно поднявшись на следующую ступень. А для этого нужно «слезть с дерева гуманистической цивилизации». И герой Брауна «слез» – спрыгнул с башни во Флоренции (это произошло на родине Данте, – его описания ада, биография, и даже посмертная маска искусно вплетены в интригу романа).

До недавнего времени мы считали, что термин «технология» применим только к областям техническим. Однако сегодня, в эпоху сетей и гугла, мы видим, что технологии могут быть и политическими (социальными), и гуманитарными. Само по себе такое понятие как гуманитарная технология вызывает у нас некоторую настороженность, что вполне справедливо, т.к. мы понимаем, что речь идет не о «поиске истины», но об обслуживании чьих-либо интересов, – то есть речь идет о «культурной гегемонии» (А. Грамши) тех или иных экспертных групп. Современная гуманитарная ситуация в области культуры такова, что постоянно демонстрирует нам власть культурно-интеллектуальной моды, - модных писателей, например, чьи имена превратились в бренды (но даже самый яркий отечественный писатель-бренд, как Пелевин, не может сравниться с масштабами влияния Дэна Брауна). Речь идет не просто о массовой литературе, но именно о литературе тиражной, – той, что претендует на господство, поскольку полагает, что именно она лучше всего представляет ситуацию Современности.

Каковы же эти смыслы и техники, их обслуживающие, в новом бестселлере Брауна?

Самый броский прием самоутверждения современной культуры можно назвать эстетической диверсией или эстетической провокацией. В определенном смысле и роман Дэна Брауна именно такой.

Он, как и прежде, провокативен по отношению к христианству.

Христианство в романе дано как красивая и неактуальная древность… Не более. Автор сдал христианство в музей. Да, в романе даже мало иронии в адрес католиков: смыслы и ценности христианства попросту автору не интересны.

Зато с большим художественным чувством рассказывается о музеях, дворцах дожей, архитектуре старых городов как местах силы, славы, денег и власти. Автор говорит о мозаиках баптистерия, храме Айя-София в Стамбуле, базиликах Флоренции и Венеции; он восхищается музеями, созданными христианами, живописными шедеврами, свечениями и оттенками архитектурных шедевров... Он видит христианский мир с позиций туриста (и отчасти профессионала – главный герой хорошо знает христианскую символогию, но является при этом затрапезным дарвинистом при мировой известности).

Роман Дена Брауна провокативен в отношении культуры.

Автор с большим вкусом описывает сакральные и инфернальные места древности. Акцент на Дантовом аде (инферно), образы теней, черной смерти (доктора в чумной маске) играют важную мета-поэтическую роль в тексте и заканчиваются заявлением Зобриста о том, «что Черная Смерть была самой большой удачей Европы»: «многие историки отмечают благоприятные социоэкономические последствия массового вымирания европейцев в четырнадцатом веке. До Великой чумы средневековая Европа страдала от перенаселения, голода и экономических трудностей. Но тут явилась ужасная Черная Смерть — и, эффективно «про­редив человечье стадо», создала изобилие еды и возможностей, которое, по мнению многих историков, стало главным катализатором развития Ренессанса».

No Comment.

Управление с помощью удивления и страха это очень древняя, знакомая уже в античности технология. Филолог-классик Е. Авдеенко говорит, что античная трагедия была народным богословским действием, а ужас трагедии был началом жизнеутверждающим. Но, собственно, чтобы это было так, создатель трагедии должен уметь «стоять на пределе», уметь «блюсти предел» и видеть его как последнюю меру взвешивания, как основание нравственности. Все это очень сложно, все это требует большой тренировки для обладания таким мировоззрением.

Роман «Инферно» тоже предлагает тренировку, но в другом мировоззрении: у читателя возникает своеобразный «кайф» от погружения в страшное – в ужас от неизбежной гибели миллионной толпы; и одновременно некое снимающее ужас удовлетворение от причастности к мировым проблемам, которую дает роман. Ведь к молодому читателю обращаются прямо: «Неудивительно, что на Зобриста сразу накинулись со всех сторон, — продолжала Сиена. — Политики, священники, Все­мирная организация здравоохранения — все высмеяли его как безумца, который предвещает конец света просто ради того, чтобы сеять панику. Особенно их взбесило его утверждение, что дети сегодняшней молодежи, если она пожелает их произвести, в бук­вальном смысле станут свидетелями гибели человечества.

Зобрист проиллюстрировал свои мысли «Часами Судного дня» — они по­казывают, что если всю историю человечества на планете спрессо­вать в один-единственный час... то мы сейчас доживаем его по­следние секунды.

Роман «Инферно» с большим воодушевлением показывает, что уже заменены христианские ценности на антиценности магии, а то, что предлагает главный герой только выглядит аморально, поскольку никто не может понять его отважного выговаривания правды: «Инферно Бертра­на — долговременное решение, решение навсегда... трансгумани­стическое решение… Он подарил человечеству доступ к процессу эволюции, предоставил ему воз­можность работать над своими видовыми свойствами, так сказать, широкими мазками».

Мы, конечно, понимаем разницу между автором и героем, но, тем не менее, заметим, что если пружина интриги сначала сжималась (с героем все старались бороться, в том числе и реально существующая Всемирная организация здравоохранения – в лице героини Сински), то к развязке интриги уже и она – главный борец с безумным генным инженером – признает правду о перегруженности земли населением, и узнав о том, что все человечество заражено вирусом бесплодия, говорит, что может быть, мы ничего и НЕ БУДЕМ предпринимать…Никто в романе не оспаривает главную мальтузианскую идею о перенаселенности земли как причине скоро грядущей гибели человечества. Замечательно, что в беллетристическом сочинении Браун использует графики, таблицы, цифры, то есть документальные приемы (как и с введением в контекст такой организации как ВОЗ, которая в реальности озабочена проблемами контрацепции и планирования семьи). Так работают технологии: вольно, с документом и графиком в руках, или невольно убеждают в том, в чем нужно убедить…

Ну, а уж такие «оговорки», как та, что пороки и сексуальные извращения (геи, например) есть ПУТЬ к спасению от перенаселения, – такие акценты на фоне всего остального кажутся уже и не столь «страшными» (Браун тут выступает как явный агент глобализма). Кстати, злой гений Зобрист имел любовные связи как с мужчинами, так и с женщинами-учениками.

Последователи трансгуманизма, как утверждает роман, есть всюду: и в частных закрытых предприятиях, оказывающих тайные услуги государствам, правительствам и очень богатым гражданам; есть среди фантастически одаренных интеллектуалов, среди профессионалов самой высокой пробы. Но все они одиноки и не поняты. Все они исключительно талантливы и обладают особым зрением, которого лишен человек толпы.

И еще одно наблюдение: в романе, который завершается картиной тотального поражения всего человечества вирусом бесплодия, уже НЕТ детей, НЕТ семей.

Комфортно одинок главный герой - искусствовед Лэнгдон, как и окружен учениками, но не имеет семьи его антипод – изобретатель вируса Зобрист; одинока и бездетна ученица его Сиена Брукс (человек, сверходаренный от природы); одинока и давно бесплодна (и она это знает и иногда печалится) глава Всемирной организации здоровья (ВОЗ) Элизабет Сински; в холодной роскоши и аккуратном одиночестве супердорогой яхты проводит свою жизнь торговец ложью и обманом Шеф (у него нет имени)…ОНИ УЖЕ БЕСПЛОДНЫ ОНИ УЖЕ БЕЗДЕТНЫ, а потому не могут воспринимать как трагедию ни свою зараженность вирусом, ни то, что им заражено все человечество…И очень слабо, еле-еле, скромным пунктиром, намечена возникшая человеческая теплота в сцене финального расставания Лэнгдона и Сиены…

ХХХ

Американская культура часто устремлена в будущее. Будущим в романе распоряжается вирус Инферно. Миллионам читателей транслируется послание о перенаселенности земли, имеющей только одно «спасение» –– бесплодие.


Вернуться назад