Запад и патриоты-мечтатели

Термин «Запад», которым принято называть совокупность стран Центральной и Западной Европы, а также Северной Америки, появился именно в России. Несмотря на имевшиеся всегда и имеющиеся сегодня различия, эти страны сложились в единую цивилизацию, то есть, по слову немецкого историка Г. Рюккерта, в культурно-исторический организм. Или, как определил цивилизацию А. Тойнби, целостность, «чьи части соответствуют друг другу и взаимно влияют друг на друга».

Многие черты, характерные для западной цивилизации в целом, никогда не были присущи отдельным её народам. Мы можем говорить об английской чопорности и американской развязности, об испанском темпераменте и скандинавской флегматичности, о французской галантности и немецком педантизме. И тем не менее, в противоположность России, англичане и американцы, французы, немцы и пр., представляют собой единое целое. Речь идёт не о формальных узах ЕС, НАТО или других партнёрских организаций. Существует некая нематериальная связь, некий дух, связывающий прочнее иных документов. Дополняя друг друга в культурно-историческом взаимодействии, соперничая между собой и оказывая взаимное влияние, страны Запада образовали один организм, став на сегодняшний день мировым финансовым и технологическим центром, непревзойдённым образцом организации и обустройства материальной стороны жизни. И даже те войны, что велись на территории Европы, то есть между странами, составляющими единую цивилизацию, не смогли разрушить этого единства. Неспроста войны внутри Европы Наполеон называл гражданскими.

Западный человеческий тип принято называть прометеевским или фаустовским. Прометей, как известно из древнегреческой мифологии, похитил для людей огонь у богов, другими словами, овладел высшим, недоступным для смертных секретом, что помогло людям не просто облегчить себе жизнь, но и обрести силу. Отныне подчинённая стихия оказалась на службе у человечества.

Так сильна была мечта о земном всемогуществе Фауста, что, не убоявшись Бога, он обратился за помощью к дьяволу. К загробной жизни Фауст равнодушен, он хочет, «Чтоб дух по зову мне явился / И тайну бытия открыл. / Чтоб я, невежда без конца / Не корчил больше мудреца, / А понял бы, уединясь, / Вселенной внутреннюю связь, / Постиг всё сущее в основе / И не вдавался в суесловье». Дерзость в освоении и покорении окружающего мира, стремление к земному всемогуществу, основанные на рационализме, индивидуализме и предприимчивости – вот что отличало и отличает западного человека от представителей иных миров и цивилизаций.

Отсутствие воинственных соседей и довольно длительный период мирного развития, античное наследие, доставшееся европейским народам, Реформация, книгопечатание и прочие обстоятельства помогли сложиться особому западному типу мышления

 Странным образом именно славянские народы стали своего рода щитом для Центральной и Западной Европы, остановив монгольские орды с востока и турецкие с юга. Славяне не просто подвергались набегам и разору со стороны своих воинственных соседей, монголы для русских, турки для сербов и болгар оказались жестокими и безжалостными поработителями, истреблявшими и не щадившими женщин, младенцев и стариков, ставшими колодкой на народной душе, не позволяя ей свободно расти и развиваться. А европейцы в это время открывали для себя античных мудрецов и ваятелей. Философия, литература и искусство далёкой поры стали для Средневековой Европы, не видевшей ничего подобного, настоящим потрясением. Европейские художники учатся на античных примерах передаче красоты и грации человеческого тела, отступая от христианского бесплотного искусства, призванного передавать красоту духа. В античной литературе европеец находит описания страстей, проявления индивидуализма и дерзновений. Философия даёт ему новые представления о государстве и обществе. Он получает возможность видеть жизнь глазами то античного философа, то трагика, которые учат его рациональному отношению к жизни, активному творческому преодолению жизненных испытаний.

Античная фамильярность в отношениях с богами оказала, возможно, влияние и на формирование нового взгляда на христианство. Даже в отношениях с Богом появилось что-то вроде договора. Мерой богоугодности стала так знакомая и превозносимая сегодня успешность, достижимая трудом и расчётом. Не покаяние и предстояние перед Богом, не удаление от земной привязанности и суеты, не избавление души, по слову Григория Паламы, «от всяких вещественных оков», но трудолюбие и накопительство стали религиозной обязанностью и своего рода аскезой западного человека. Расчётливость и бережливость, то есть как раз-таки земная привязанность и суета – вот, что в представлении протестанта угодно Богу. А приобретённое в результате благосостояние есть проявление особого Божественного благоволения, награда за труды и умеренность. Кроме того, согласно учению М. Лютера, только вера приводит человека к спасению. Ни праведность, ни покаяние не нужны человеку.

Последователь М. Лютера Ж. Кальвин пошёл ещё дальше, объявив дело спасения некой Божественной предопределённостью. По Кальвину, Бог предопределил одних людей ко спасению, а других к погибели, даже на крест Спаситель взошёл только ради избранных. Тех, кому повезло быть спасённым, совсем немного, их меньшинство, их «золотой миллиард». Это те, кто преуспевает в мирских делах, чья коммерция процветает, а имущество множится. Материальный успех – признак избранности, знак того, что человек угоден Богу и будет спасён Им. «Трудно богатому войти в Царство Небесное», – учит Писание. Но кальвинизм расходится с Писанием: если человек богат и успешен, значит, на делах его почиет Божие благословение, а сам он предопределён ко спасению.

Ряд западных стран по сей день сохраняют верность католицизму. Но Католическая Церковь стушевалась под натиском протестантизма, и внутри западной цивилизации католицизм давно перестал играть ведущую роль. Ватикану остаётся лишь комментировать протестантские дерзновения да устраивать собственные дела, переманивая православную паству или склоняя к униям недобросовестный клир. Но говорить о том, что Запад вдохновляется католическим духом или движим идеей католицизма было бы ошибочно. Запад давно перестал быть католическим, это протестантская цивилизация.  

Время от времени Католическая Церковь удивляет христианский мир, как это было, например, в годы II Мировой войны в Хорватии, когда католические священники и монахи под началом Архиепископа Хорватии Алоизие Степинаца и при полной поддержке Ватикана принимали самое активное участие не просто в истреблении сербов, но в геноциде с особым цинизмом. Пытки и костры средневековой инквизиции кажутся детскими шалостями в сравнении с хорватскими концентрационными лагерями Ясеновац, Ядовно, Стара Градиска, Глина и др. Но каковы бы ни были отношения Запада и Ватикана, изменить западный цивилизационный код они уже не смогут. Можно сказать, что Ватикан живёт своей жизнью, Запад – своей.

Католицизму досталась декоративная функция, что-то вроде массовки. Он придаёт колорит западной цивилизации, благодаря ему на Западе продолжают встречать Рождество с ёлкой и подарками. В воображении обывателя с католицизмом связаны костры инквизиции и рыцарское благородство, искусство Возрождения и борьба с зарождающейся ересью лютеранства. Католицизм как нельзя лучше вписывается в пространство дешёвых романов, типа «Код да Винчи», в качестве мрачной цитадели, оплота мистически настроенных жуликов, укрывавших истину, подавлявших свободу и мешавших развитию личности. Едва ли те из европейцев, кто и сегодня исповедует католичество, ценят успех и материальное благополучие меньше своих соседей-протестантов. Сложившаяся система ценностей на Западе стала единой для всех. И ценности эти, включающие в себя успех, материальное благополучие, обладание частной собственностью, уважение к законодательству и равенство всех перед ним, суть протестантские. Западная цивилизация, как высшая ступень развития человечества, сложилась именно на основе протестантского вероучения. И если мы говорим о современных связях русской и западной цивилизаций, католичество интересует нас не более чем языческие воззрения славян на природу.

Европейский Запад сегодня – это, если перефразировать В. Шубарта, прометеевский мир, облагороженный готическими ценностями. В то время как американский Запад, к которому и обращена прямая цитата В. Шубарта, никогда не был облагорожен готическими красотами. Но это внешнее благородство и есть роль современной Католической Церкви на Западе…

В результате и в разукрашенной готикой Европе, и в Америке сложился человеческий тип, о котором Гёте устами Фауста сказал так: «Не в славе суть. Мои желанья –  / Власть, собственность, преобладанье. / Мое стремленье –  дело, труд». Представитель западной цивилизации – это рациональный и прагматичный индивидуалист, ориентированный, прежде всего, на достижение результата, сдержанный в проявлении чувств, способный к самоорганизации и неспособный к спонтанности, самоуверенный и жестокий. Сочетание этих качеств приводило зачастую к тому, что Запад, осваивая и отвоёвывая жизненное пространство, ничтоже сумняшеся уничтожал себе подобных, волею Истории оказавшихся на его пути к достижению намеченной цели. Так было во времена Реформации, Французской революции, колонизации, то же самое мы наблюдаем сегодня, когда Запад, сообразно эпохе и новым потребностям, рвётся к контролю над энергоресурсами планеты.

На определённом этапе своего развития западный человек, продолжая внешне оставаться христианином, на деле сбросил с себя одежды христианской аскезы. Начиная от разделения Церквей и закрепившись затем в период Реформации, восприятие западным человеком Христа превращается в некую свою противоположность. Западный человек ощутил себя властелином и хозяином земли, можно сказать «князем мира сего», которому земля отдана в полноправное и безраздельное владение. Средневековое отношение к жизни как к борьбе с искушениями изменилось на восприятие жизни как благоприятного отрезка времени для накопления богатств и утверждения своей самости.

Отказавшийся однажды от апостольского христианства, Запад пришёл к отрицанию Богочеловека и замене Его на человекобога, о чём предупреждал в романе «Бесы» Ф.М. Достоевский. Практически это выразилось в том, что Заповедям Блаженства Запад предпочёл свои собственные заповеди. «Блаженны нищие духом», – говорит Спаситель, взойдя на гору. «Блаженны уверенные в себе», – отвечает Ему Запад с высоты небоскрёба. «Блаженны плачущие» – «Блаженны несомневающиеся». «Блаженны кроткие» – «Блаженны сильные». «Блаженны алчущие и жаждущие правды» – «Блаженны умеющие постоять за себя». «Блаженны милостивые» – «Блаженны воздающие по справедливости». «Блаженны чистые сердцем» – «Блаженны вкусившие». «Блаженны миротворцы» – «Блаженны те, кто может позволить себе наносить превентивные удары». «Блаженны изгнанные за правду» – «Блаженны не позволившие изгнать себя». «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» – «Блаженны свободные».

«…Иудеи о земном радели, христиане же – о небесном», – написал в «Слове о Законе и Благодати» митрополит Илларион. На Западе христианство существует в двух формах – в форме протестантизма, квинтэссенцией которого стал вдохновлённый Ветхим Заветом кальвинизм, и в форме католичества, ставшего, по степени своего влияния, религией праздников и подарков. В отличие от Запада, русское «радение о небесном» то и дело меняет форму, оставаясь неизменным по сути. Многими исследователями было подмечено, что русскому сознанию свойственен мессианизм – вера в своё высокое предназначение и готовность, а может быть, даже и потребность, служить надмирной идее. Когда-то это выразилось в формуле «Москва – Третий Рим».

На заре становления русского общества и государства наши предки приняли Христову веру, ставшую для них не просто путём единоличного спасения, но кодексом чести, сводом законов, предписанием к устроению обыденной жизни. Это вовсе не означает, что, приняв Православие, русские люди, на много поколений вперёд, превратились в праведников и угодников Божиих. Но когда о Руси заговорили как о Святой, было ясно одно: беспримесная апостольская вера, распространённая отнюдь не на всём пространстве христианского мира, нуждается в сбережении и охранении, а после падения Византии никому, кроме Руси, с этой задачей справиться не под силу. Русский народ воспринимал себя служителем и хранителем апостольской веры, а государство своё – как инструмент, с помощью которого возможно осуществить это служение.

Символ веры, идеал святости и аскеза, налагаемая идеалом – вот, что стало основой русской православной цивилизации. Конечно, аскеза, то есть постоянное самоограничение, преодоление соблазнов внешнего мира, не подразумевает размеренного, отрешённого существования, но, напротив, внушает недовольство собой, подталкивает к извечному и беспрестанному поиску, заставляет разрушать стабильность как воплощение обмирщённости и приземлённости.

Советское время, говоря о котором, казалось бы, странно вспоминать о религиозности и мессианстве, было ознаменовано Победой в самой масштабной и кровопролитной войне за всю историю человечества, активным освоением просторов России, строительством новых городов, запуском первого космического спутника, первым полётом человека в космос – и всё это под лозунгом строительства коммунизма, то есть самого справедливого общества на земле. Можно, конечно, улыбаться и называть коммунизм утопией, но не надо забывать, что скепсис убил великую страну. А до той поры коммунизм для миллионов людей оставался мессианской идеей, идеей служения стране, государству, человечеству, а не личному счёту в банке. И блаженны были милостивые, чистые сердцем и миротворцы. И блаженны были отдавшие жизнь за други своя, потому что их есть Царствие Небесное…

Русское западничество, как это было в своё время с А.И. Герценом, и сегодня зачастую разбивается о западный прагматизм. В то же время пушкинский Германн («Пиковая дама») – немец, девиз которого: «расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот, что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!», сходит с ума, попытавшись стать русским. А.С. Пушкину одной только фразой удалось выразить и цель западного человека, и средства к достижению этой цели, и разницу между русским человеком и западным. Германн – представитель Запада – мечтает о покое и независимости, для этого ему нужен капитал, желательно втрое или даже всемеро больший, чем уже есть. Германн знает: чтобы утроить или усемерить свой капитал ему необходимо быть последовательно расчётливым, умеренным и трудолюбивым. Но насмотревшись в России на русских, которые проигрывают в одночасье огромные состояния или выигрывают то, о чём вчера и не думали, Германн оказывается на распутье. Он перед выбором: продолжать и дальше быть расчётливым, умеренным и трудолюбивым и тогда, возможно, к старости достичь покоя и независимости посредством увеличения капитала; или рискнуть, попробовать в одночасье выиграть у судьбы всё, то есть поступить так, как поступают русские. Но обмануть судьбу не получается. Германн, в самом буквальном смысле поставив на карту всё, не учёл одной мелочи: играя с судьбой, ни Томский, ни Нарумов не мечтают о покое и независимости. Их игра происходит ради самой игры, ради мига, удачи, случая. Говоря современным языком, их генетический код иной, чем у Германна: даже не думая о том, они знают, что здесь, на земле, как писал К. Леонтьев, «всё неверно, всё неважно, всё недолговечно».

«Германн – немец…», – говорит Томский. Но по замыслу А.С. Пушкина, Германн не просто немец, он – олицетворяет западный, романо-германский мир. Ведь неспроста этнический немец «удивительно напоминал» портрет корсиканца, ставшего Императором Франции.

Судьба позволила Германну утроить и усемерить свой капитал, когда тройка и семёрка выиграли ему по талье. Но обрести покой и независимость, надеясь на удачу и случай – это значило бы совместить несовместимое, и удайся Германну эта авантюра, можно было бы говорить о преодолении пропасти между Россией и Западом. Но когда пиковая дама вдруг подмигнула Германну, и Германн понял, что судьба смеётся над ним, стало очевидным, что покой и независимость нельзя обрести разом и вдруг, точно так же, как нельзя быть идеалистом, оставаясь расчётливым и умеренным. Германн, будучи типичным представителем Запада, попробовал стать русским, но этот эксперимент провалился. На примере Германна А.С. Пушкин подтвердил справедливость русской поговорки «Что русскому хорошо, то немцу – смерть».

Даже русский атеизм, как это было подмечено ещё Ф.М. Достоевским в «Братьях Карамазовых», проистекает из «радения о небесном». «Не Бога я не принимаю, Алёша, – говорит Иван Карамазов, – я только билет ему почтительнейше возвращаю». Парадокс этот связан с невозможностью допустить существование рядом страданий, что неизбежны в земной жизни, и саму идею Бога, который есть Любовь. «Европеец – атеист из эгоизма и очерствелости сердца», – утверждает В. Шубарт. Атеизм русского происходит либо из сострадания, либо из недоверия к исповедующим Бога.

Русский атеизм перестаёт различать два мира – мир, как результат Божественного творчества и мир как вотчину «отца лжи». А между тем эта разница – краеугольный камень православия, учащего любить материю, тело и ненавидеть грех, гнездящийся в теле. Неверно думать, что трудолюбие – черта присущая лишь протестантам. Православие призывает к труду не ради накопительства и собирания сокровищ на земле, но ради того, чтобы, по слову Иоанна Златоуста, сотворить землю небом. Ради такого труда, цель которого – встреча с Богом, – создавались православные монастыри, уходили в пустынь одинокие подвижники. Когда сегодня слышно недовольство по поводу возрождения Русской Православной Церкви, недовольство это зачастую связано с тем, что возрождение воспринимается как профанация, как перемещение града земного за монастырскую изгородь. Того самого града, который отшельник обязался покинуть. Именно профанацией выглядят дорогие автомобили духовенства, цены на таинства, иноверцы, со словами «Аллах Акбар!» приступающие ежеутренне к укладке камней на строительстве православных храмов. Профанацией кажутся и могилы бандитов в оградах монастырей, и елейные голоса и умиление по отношению ко всему церковному и какая-то звериная злоба по отношению к тому, что находится вне церкви. Как ни парадоксально, но о сохранении русского космоцентричного духа довольно часто свидетельствуют голоса, выражающие недоверие такой Церкви.

Православие, как учение о Благодати, в отличие от основанного на Законе иудаизма и вдохновлённого Ветхим Заветом кальвинизма, не может и не должно превратиться в декоративную религию наподобие католичества. Благодать, по слову А.С. Панарина, «отличается энергетийным характером – она источает себя вовне, возвращается в социум, который тем самым становится другим, просветлённым». Православие учит преодолевать соблазны мира сего, взывающие к сребролюбию, зависти, властолюбию и тщеславию. Чтобы, преодолевая эти волчцы и терния, приближаться к созерцанию Бога. Так, чтобы даже свой град земной строить под сенью воскрылий Его ризы.

Преподобный Сергий, уединившийся на холме Маковец, стал центром притяжения тех, кто искал путь к небесам. Вскоре вокруг нового монастыря на Маковце стали селиться простые люди. Князья приезжали за советом и благословением. Центр православного государства оказался не в княжеских палатах, а в келье монаха.  

Но Россия – это не град Китеж, который в случае опасности может исчезнуть, уйдя под воду. Современная Россия – активный участник глобальных процессов, и ей необходимо находить общий язык, в том числе, и с западной цивилизацией. Кроме того, было бы глупо отрицать, что именно Запад на сегодняшний день является мировым технологическим и финансовым центром. И не сотрудничая с Западом, практически невозможно построить свой град земной.

Сто лет назад С.Ю. Витте писал в письме Императору Николаю Александровичу: «В настоящее время политическая мощь Великих Держав, призванных выполнить исторические задачи, создаётся не только духовною силой их народов, но их экономической организацией…». Сегодня эти слова кажутся не менее актуальными, чем в то время, когда они были написаны. Невозможно достичь политической мощи, не достигнув мощи экономической, которая, в свою очередь, недостижима в изоляции от Запада. Даже памятуя о том, что «Москва – Третий Рим…», Россия, не наращивая своё могущество, очень скоро может оказаться в положении, когда слова «…четвёртому не бывать» обретут трагический, фатальный смысл. Все, кто живёт в России, хотят видеть её процветающей и столь же влиятельной и богатой, как страны Запада. Но при этом сохраняющей свои особенные черты, отличающие русскую цивилизацию от западной. Поддерживать отношения с Западом, учиться у него – это одно. Самим стать Западом – это совершенно другое. Студенту совсем необязательно родниться с профессором, а рабочему – с инженером.

В 2011 году исполняется двадцать лет новой России, которая с каждым годом приобретает новых миллионеров и делается всё более отсталой в техническом, промышленном, культурном, образовательном смысле. Недовольных становится всё больше. Власть, пожалуй, никогда ещё не пользовалась таким неуважением, как сегодня. При этом Россия ещё никогда не была так близка к Западу – никогда не было таких прозападных СМИ и такой прозападной внешней и внутренней политики. Россия как будто оказалась в положении Германна, который пытался разрешить свои проблемы чуждыми методами.

Но даже если представить, что Россия раскается, признает ошибочным путь своего развития и в качестве подтверждения лояльности распустит территории, даже и в этом случае не стоит рассчитывать на то, что Запад назовёт бывших русских своими или близкими себе и не отгородится от остатков России забором с колючей проволокой и пущенным по ней электричеством. И нельзя будет обвинить в чём-либо Запад, как нельзя обвинить хищника в поедании слабых. Исторический опыт подсказывает, что как только Россия идёт навстречу Западу, она тут же оказывается в подчинённом ему положении. Запад, как всякий прагматик и рационалист, не склонен к дружбе без очевидной для себя выгоды. А в дружбе, как всякий индивидуалист и эгоист, не может сохранять паритет.

На Западе стало традицией демонизировать Россию, российскую историю и русский народ, представляя страну неудачницей, историю ошибкой, а народ варваром. Считая свою цивилизацию и свой человеческий тип эталонными, всё, сколько-нибудь отличающееся от себя самого, Запад склонен объяснять неполноценностью, доходя до нелепостей: чего стоит хотя бы фигура царя Ивана Васильевича Грозного, которым в Старом Свете пугают детей. При том, что в аналогичный его правлению исторический период, как это давно всем известно, Европа видела куда как больше жестокостей и крови, чем Россия.

Несомненно, что России нужно и предстоит ответить на вызов западного мира. И как это сделать наиболее достойно – чтобы не утратить своей национальной самобытности и в то же самое время не оказаться в культурной и научно-технической изоляции – может и должно стать поводом к размышлению. И хоть задача не нова, но до сих пор не решена. И Россия на этом пути то и дело сталкивается с серьёзными соблазнами. Русскому человеку, в отличие от западного с присущей ему умеренностью, свойственна склонность к крайним проявлениям. В частности, в оценке себя русского человека бросает от самобичевания к самолюбованию с биением себя в грудь, а то и просто выпадением из реальности в некие вымышленные миры, населённые персонажами давно минувших дней и совершенно невозможными в настоящем. Чего стоят в современной России Дворянские собрания, балы, выступления дворянина N, женатого на столбовой дворянке X и т. д. Возможно, все эти и другие дворяне, рождённые в СССР, выглядят очень мило и даже трогательно. Но богатое воображение хорошо и уместно в литературе и кинематографе. Во всех прочих делах оно может сыграть дурную шутку. Пока мы воображаем себя столбовыми дворянами, Запад, с его брутальным рационалистическим мировоззрением, развивает науку, вооружается и диктует всему миру свои условия. Тот, кто не хочет принимать эти условия, должен быть не просто способным и готовым предложить свои собственные, но и обладать возможностями их отстаивать. А в этом деле не достаточно воображать себя наследниками Византии, столбовыми дворянами и носителями особой духовности, важно действительно быть и обладать. Чтобы действительно трудиться во благо великой России, а не мечтать в память о ней. К сожалению, наши доморощенные любители старины являются зачастую ненавистниками и клеветниками советского периода истории России. То ли проявляя непонимание, то ли исполняя чью-то злую волю, предлагают они вычеркнуть из памяти те семьдесят лет, когда Россия называлась СССР. Но распавшаяся связь времён, отсутствие исторической преемственности не возродит нашу страну на счёт «раз, два, три», а только поспособствует превращению её в этнографический заповедник, в лубочное царство с декоративной Церковью, потешной армией столбовых дворян и многочисленной партией недовольных таким положением дел. После 1917 г. в мире сменилось уже три поколения людей, и восстановить сегодня связь с прадедами в обход родителей и дедов просто невозможно, как бы сладко о том ни мечталось. Не будет в России царя-батюшки, не будет вожделенного 13-го года, не будет аристократов и купцов-меценатов. Не будет всего того, о чём, обливаясь горючими слезами, повествовали писатели-эмигранты. Но если слепо отдаваться мечтам, если позволить морочить себе головы, будет то, что однажды все мы во главе с мечтателями окажемся в положении крепостных у господ-инородцев и иноверцев.

Опасно для России бросаться в объятия Запада. Но не менее опасно увлекаться утопическими идеями реставрации. Конечно, надо помнить, что Россия – самобытная цивилизация. Надо верить в собственное будущее и в собственные силы. Но не надо впадать в гордыню и смотреть на Запад с презрением. Не надо абсолютизировать прошлое, а заслуги и победы предков приписывать себе. Не надо, воображая себя народом-богоносцем, предаваться лени и бездействию и думать, что «Господь всё устроит». Не надо превращать православие – основу русской цивилизации – в спектакль, когда церковная жизнь больше напоминает водевиль с переодеваниями, нежели акт духовного делания. Не надо думать, что если народ потянулся в храмы, то уж это непременное возрождение Руси, а не следование моде, не игра и не увлечённость идеей.

Русская православная цивилизация – это не просто ещё одна цивилизация. Христианское учение не потеряет своей актуальности до второго Пришествия. А потому православная цивилизация и сегодня призвана утвердить единство человечества и выступить с проповедью любви и свободы, не подменяя любовь влечением, а свободу эмансипацией. А это, прежде всего, ответственность, исключающая как корыстный расчёт, так и мечтательность и самолюбование.

Светлана Замлелова