Политический ликбез по шизофрении

Вас интересует что не так с теми, кто видит в России только плохое и идеализирует запад, кто видит в прошлом "тоталитаризм" и вообще лишь плохое, кто против армии и говорит что на нас никто нападать не хочет, кому не нравится наша культура с религией и традиции, кто даже уехав из России продолжает лить на неё грязь? Тогда предлагаю вам беседу с психиатром о таких людях:

Беседа с психиатром Татьяной Крылатовой

– Татьяна Александровна, какие характерные изменения в поведении человека, страдающего шизофренией, отмечает психиатрия?

– Для шизофрении характерны значительные изменения в эмоциональной сфере. Причем они носят двоякий характер. С одной стороны, наблюдается прогрессирующее обеднение эмоциональных реакций, а с другой – их неадекватность, парадоксальность. Сначала страдают высшие эмоции: сострадание, альтруизм, эмоциональная отзывчивость. Потом, если шизофрения прогрессирует, больные становятся все более холодными, эгоцентричными. Человек аутизируется, уходит в себя. Ему уже вообще ни до чего нет дела, кроме каких-то своих, узко понятых интересов. Что называется, не до жиру, быть бы живу. Кроме того при шизофрении человек перестает отфильтровывать нужное от ненужного. На него наваливается все подряд. Он не может оценить, что для него хорошо, а что плохо, и либо воспринимает все как крайне важное, либо вообще ничего не воспринимает, наглухо отгораживается от мира. Когда он воспринимает все без разбору, будучи не в состоянии выделить главное и второстепенное, в голове у него возникает хаос. Соответственно, хаотизируется и поведение. Он начинает совершать несуразные поступки, утрачивает адекватное восприятие реальности. Или же – это второй вариант – больной впадает в бесчувствие и бездействие. Оба варианта непродуктивны.

– А что происходит с личностью больного?

– Ее целостность нарушается. Вообще, целостность личности не дается от рождения, а формируется в среде. Когда отношения со средой складываются благополучно, то есть субъект принимает среду, а она – его, то формируется нормальная, непротиворечивая, цельная личность. При шизофрении же возникает расщепление, диссоциация личности. А затем по мере развития болезни может произойти и распад личности. Основа психоза – деперсонализация и дереализация. Деперсонализация – это когда человек теряет свою персону. Ему кажется, что это уже не он, а кто-то другой. Дереализация – это потеря понимания реальности. Человек перестает фильтровать информацию, она накапливается в переизбытке и как бы взрывает его изнутри. Возникает внутренний хаос, разрушается ощущение самостийности (деперсонализация) и утрачивается адекватное восприятие реальности. Это пагубно отражается на отношениях больного как с микро-, так и с макросоциумом.

– Под микросоциумом мы понимаем прежде всего семью. Чем характеризуется отношение шизофреника к своей семье?

– Одной из особенностей шизофрении является снижение психической активности. Больных утомляет умственное напряжение, утомляет и общение с другими людьми. Особенно тяжело им дается общение не формальное, не поверхностное, а связанное с проявлением глубоких чувств – любви, привязанности, душевной близости. Такое общение затрагивает ядро их личности, а личность шизофреника, как я уже сказала, повреждена. Любовь же возникает прежде всего в семье, по отношению к ближайшим родственникам: матери, отцу, братьям и сестрам. Поэтому для шизофреника семейные взаимоотношения – самая болезненная сфера. Именно она в первую очередь перенапрягается и отторгается.

– Шизофреник начинает отторгать близких людей?

– Да, ведь любовь требует больших эмоциональных затрат. А у шизофреника с эмоциональностью большие проблемы. Конечно, у некоторых больных могут сохраняться какие-то узкие, избирательные привязанности к одному из членов семьи, к другу, к ребенку. Но в целом эмоциональность – их слабое место, и чтобы удержаться в каких-то рамках, они (разумеется, на бессознательном уровне) начинают отторгать то, что для них наиболее энергетически затратно, – любовь. Но с другой стороны, отношение к близким у них двойственное, амбивалентное. На самом деле потребность в любви есть, поэтому ситуация отторжения травматична. И этот внутренний конфликт вызывает агрессию. В результате у шизофреника возникает агрессивное отторжение близких при том, что без них он существовать не может.

– Выходит, больные шизофренией испытывают к близким этакую «любовь–ненависть»?

– Да. Для душевнобольных людей это большая драма. И семья их от этого очень страдает. То же самое происходит и по отношению к Родине. Ведь «Родина» есть некое устоявшееся понимание макросоциума, где человек любим, принят, защищен. И он, в свою очередь, начинает любить этот уже не узкосемейный, а гораздо более широкий социальный круг. Он готов его отстаивать, защищать. Если же теряется взаимопонимание с макросоциумом, то опять-таки идет отторжение. Человек перестает включать его в категорию «мое» и относится к Родине негативно.

– Любовь к Родине предполагает и любовь к предкам, поскольку это место, где они жили, за которое воевали, проливали кровь, погибая в том числе и за своих потомков – за нас.

– Да, этот альтруизм, эта забота, этот своеобразный аванс, выданный нам предками, чтобы мы могли спокойно жить в своем доме, на своей Родине, очень важны для того, чтобы мы почувствовали себя защищенными, собрались с силами и сами проявились в мире как личности. Это фундаментальные опоры, почва, на которой человек стоит и не падает. И если она вдруг выбивается из-под ног, то человек, естественно, начинает колебаться. У него возникает чувство тревоги, от которого болезненное состояние только усиливается. В детской психиатрии широко известен такой тест. Он применяется, когда ребенок испытывает сильное беспокойство и необходимо провести тонкую диагностику, понять: то ли у него развивается шизофрения, то ли это просто невротические реакции. Ребенку предлагают представить некую критическую ситуацию, связанную с посягательством на то, что теоретически должно быть ему дорого. Допустим, хулиган обижает его сестру. Или враги напали на его Родину. И ребенок должен сказать, на чьей он будет стороне. Если компенсаторные механизмы не нарушены, то ребенок, даже находясь в психотическом состоянии, будет волноваться за родных, скажет, что защитит сестру и пойдет воевать за Родину. Он и сам не будет плохо отзываться о своем отце или матери, и другим не даст, даже намеком, а наоборот, начнет расписывать, какой у него папа необыкновенный водопроводчик или великий компьютерщик. То есть, он будет всячески подчеркивать какие-то свои преимущества. Это, конечно, будет свидетельствовать о том, что ребенок несколько невротизирован, поскольку ему надо доказать, что он силен в этом мире и у него все в порядке. Но глубокой патологии тут нет. Если же такой тест применить к ребенку с более глубокой патологией, мы получим совсем иные результаты. Защитные кордоны у него прорваны, все, что близко, он защитить не в состоянии. И потому будет говорить: «Это не мое, мне это не нужно». Поэтому шизофреник будет в этом тесте заступаться за противоположную сторону: за оскорбителей сестры, за врагов.

– Значит, если ребенок, будучи не иностранцем, а русским, воспитывающимся в России, скажет, что в войне 1812 года он поддержал бы французов или в Великую Отечественную войну воевал бы за немцев, у психиатров есть веские основания заподозрить у него шизофрению?

– Да.

– А если враги будут представлены ему в самом что ни на есть отвратительном виде, он их все равно предпочтет своим близким?

– При глубокой патологии – да. Мы ему скажем: «Парень, который обижает твою сестру, противный, мордатый, лохматый, страшный». А он в ответ: «Все равно он хороший». Я думаю, тут много общего с синдромом заложника, когда террорист, человек для тебя далекий, вредный, враждебный, становится тебе ближе тех, кто пытается тебя спасти, и ты начинаешь его воспринимать как защитника. На самом деле он тебе никакой не защитник, он тебя завтра или даже сейчас убьет. Но ты настолько погружен в состояние ужаса, что утрачиваешь адекватное восприятие реальности и начинаешь солидаризироваться со своим палачом. Мне кажется, тут-то и заключена основная проблема шизофрении как тяжелого, глубокого заболевания, когда невозможно выстроить нормальные человеческие связи и все идет под откос.

– А есть какие-нибудь подобные тесты на семейные отношения? Если, допустим, к врачу обращаются с жалобой на то, что маленький ребенок отвергает мать…

– Конечно, есть. Можно использовать даже самый простой, общеизвестный тест «Рисунок семьи». Если матери на рисунке не окажется, а в реальной жизни ребенка она присутствует, это уже должно насторожить специалистов. Или, скажем, на рисунке вместо родственников будут изображены какие-то странные посторонние люди. Шизофреник, например, может нарисовать вместо родных разбойников или монстров. Короче говоря, негативное отношение маленького ребенка к матери или отвержение им Родины – это очень тревожный симптом, который может свидетельствовать о глубокой патологии, о серьезной психической декомпенсации.

– А что происходит с обществом, когда оно заражается антипатриотическими и антисемейными настроениями? Когда превыше всего оказываются эгоистические интересы, установка на индивидуализм и самость?

– В таком случае общество впадает в болезненное состояние. Происходит как бы некое накопление шизофренических флюидов, и общество не может обеспечить свое собственное выживание. Это глубокое нарушение инстинкта выживания общества. Общество, отторгающее свою историю и, соответственно, своих предков, свой род и народ, не имеющее героев и общепризнанных авторитетов, общество, которое считает, что в его истории не было ничего хорошего, что его история позорна, такое общество находится в состоянии хаоса. Оно не может произвести анализ, вычленить главное и второстепенное, положительное и отрицательное, находится в состоянии шизофренизации, не может найти в себе сил и разумения для того, чтобы понять и удержать то, что ему полезно для будущего, утрачивает адекватное представление о реальности, о себе и о своем месте в этой реальности, о своих собственных интересах. То есть в обществе разворачиваются шизофренические процессы деперсонализации и дереализации.

– Пожалуйста, оцените с точки зрения психиатрии людей, которых в России все раздражает, которые отторгают нашу культуру, историю, говорят, что не могут вспомнить ничего хорошего, потому что их жизнь протекала в «проклятом совке», где по определению не могло быть ничего положительного. И в то же время такие люди, будучи патриотами Запада, не уезжают туда, хотя сейчас вполне могут это сделать, а стараются здесь изменить жизнь на западный манер, то есть пытаются пересадить на нашу почву иную реальность. Не отдельные ее элементы (допустим, теплые, комфортабельные санузлы в сельских домах или современные автомагистрали), а всю реальность целиком. Им хочется реформировать весь наш образ жизни, изменить ценности, сделать Россию и нас всех другими…

– Скорее всего, это резонерство, то есть бесплодные умопостроения, оторванные от реальности и тоже характерные для больных шизофренией. Обычно такие резонеры-западники и западной жизни-то по существу не знают; это больше их фантазии на тему Запада. Для того чтобы предложить какой-то нормальный реформаторский проект, необходимо глубоко вникнуть в суть дела, изучить его изнутри и реалистично оценить возможность его осуществления, плюсы и минусы. Возьмем пример того же Петра I. Прежде чем начать реформы, он несколько лет работал на верфи в Голландии простым рабочим, досконально изучил тамошнюю жизнь, понял, что ему нужно, а что – нет, и только потом стал предлагать. Современные же реформаторы, в основном, предлагают химерические проекты. И неудивительно, что когда эти проекты начинают претворяться в жизнь, их постигает провал. Такое реформаторство шизофренического типа с резонерством мы все имели несчастье наблюдать – и не только наблюдать, но и переживать его последствия – в эпоху Ельцина. За проектами резонера не стоит ничего реального. Он в беспокойстве, ему хочется что-то сделать, но предлагает он пустое.

– То есть одна из характеристик шизофрении – это резонерство?

– Да.

– А как популярно объяснить, что такое резонерство?

– Это бесплодное мудрствование. Слов много, а смысла нет.

– Вы говорили, что у шизофреника происходит диссоциация личности: свою личность со всеми ее связями он отторгает. Но что же тогда остается?

– В этом-то и суть проблемы. Если болезнь прогрессирует, личность распадается, психическая жизнь становится крайне бедной. При злокачественно текущих случаях может развиться апатическое слабоумие. Если же болезнь не имеет такого злокачественного характера, то на каком-то этапе распада «старой» личности больной может попытаться построить «новую».

– Но сможет ли эта новая личность нормально существовать и быть продуктивной?

– Чаще всего она будет все-таки поврежденной, поэтому не сможет ни глубоко воспринять другую культуру, ни полноценно взаимодействовать с близкими. Ведь любая глубокая связь требует больших затрат душевной энергии, а у шизофреника ее нет, и он все равно будет взаимодействовать поверхностно. Психических сил для выстраивания целостной новой личности у него нет. Чтобы вжиться в другую культуру, другую роль нужно иметь и рассудок, и силы. (Хотя человек в здравом рассудке не будет отторгать ни свою семью, ни свою Родину). Поэтому шизофреник способен воспринимать лишь поверхностные вещи. Это будет скорее имитация, чем настоящее глубокое проживание и переживание. Так что душевного здоровья ему такая метаморфоза не прибавит.

– Здоровым он, отрекшись от себя и своего окружения, все равно не станет?

– В подавляющем большинстве случаев – нет. Эти изменения будут, скорее всего, со знаком минус. Хотя в некоторых, достаточно редких случаях возможны и позитивные изменения. Мой учитель, крупный психиатр и крупная личность, Анатолий Кузьмич Ануфриев, говорил, что у душевнобольного человека на этапе выстраивания новой личности иногда вдруг проявляются какие-то особые способности. Но это все равно происходит в ущерб другим его способностям и качествам. Новая личность будет какая-то однобокая, дисгармоничная. И нормально взаимодействовать с ней все равно не удастся. А иногда у шизофреников на этом этапе могут проявиться даже какие-то весьма положительные качества. Например, большой альтруизм.

– Так это ж прекрасно!

– Как сказать… Поскольку патология никуда не уходит, то и альтруизм будет неадекватным, часто каким-то бессмысленным. У меня, например, был знакомый шизофреник, который за себестоимость продавал чай: брал на складе и всем продавал за ту же цену. Тем, кто чай у него покупал, это было, конечно, выгодно. Но у него самого средств к существованию не было, поэтому он сидел на шее у родных. Так что и альтруизм тоже должен быть разумным, а не шизофренически-нелепым. Но главное, подобные случаи положительного выхода из болезни – довольно большая редкость.

– Если перенести эту модель на целый народ, то вероятность благополучного исхода в результате уничтожения своей «старой» идентичности и выстраивания из хаоса «новой» еще меньше, да?

– Естественно, ведь народ состоит из миллионов отдельных личностей, так что вероятность благополучного исхода практически нулевая.

– Ну а как развивается шизофрения в большинстве случаев?

– Если болезнь прогрессирует, больной чаще всего выходит в парафрению. У него возникает неадекватное представление о значимости собственной личности, не подтвержденное никакими объективными параметрами.

– Например, он мнит себя Наполеоном?

– Да, какой-то суперфигурой, но это будет болезненное фантазирование, не подкрепленное реальностью.

– А что будет в реальности?

– А в реальности он будет эмоционально уплощенным, эгоцентричным, малопродуктивным, десоциализированным.

– Грубо говоря, он будет лежать дома, не работать, разведет вокруг себя грязь. Максимум, на что способен человек в таком состоянии, это смотреть телевизор, да?

– Отчего же? Пока у него будет хватать энергии, он может ходить куда-то выступать, пропагандировать свои шизофренические идеи. В том числе идеи спасения Отечества или реформирования религии. Но постепенно пассивность, депрессия будут нарастать, и дело, скорее всего, кончится возбуждением в пределах постели, лежа на которой он будет мнить себя выдающимся человеком.

– Для народа же в целом, если он пойдет по пути шизофренизации, это может вылиться в то, что он перестанет работать, воспитывать детей, за что-либо отвечать, утратит инстинкт самосохранения и продолжения рода, но при этом будет мнить себя великим?

– Конечно. Если такую модель растиражировать, это будет некое виртуальное общество, где все мнят себя Наполеонами, Цезарями, Мэрилин Монро, но при этом не смывают за собой в туалете. Квинтэссенцией такого парафренного отношения к реальности является, на мой взгляд, популярный нынче лозунг: «Я этого достоин!» Дается установка на крайний, нелепый эгоцентризм. Я – такая великая фигура, что достоин самого лучшего. Хотя почему, спрашивается, именно ты? Чем ты это заслужил? Как мы помним, русская педагогика традиционно внушала ребенку прямо противоположную, альтруистическую модель поведения: «Прежде всего думай о других. “Я” – последняя буква алфавита».

– Но, с другой стороны, в нашей истории уже были времена отрицания национально-культурной идентичности. Порой эти тенденции заходили так далеко, что правящий класс, дворянство, даже отказывалось говорить на родном языке. Во времена Пушкина русская элита усиленно подражала французам. Но если бы наши дворяне действительно приняли в себя другую личность, действительно стали бы французами, они должны были радостно приветствовать наполеоновскую экспансию. Им же так хотелось, чтобы здесь было как в Европе! И вот пришла великая личность, которая могла окончательно превратить Россию в «милую Францию»! Однако Наполеона встретили не хлебом и солью, а залпами орудий. Наши дворяне не уподобились маленькому шизофренику из психиатрического теста и не солидаризировались с агрессором. Окончательной шизофренизации не произошло. Как Вам кажется, почему? Вы, наверное, размышляли об этом, ведь дворянство и его судьбы для Вас не абстракция. Наши читатели еще не знают, что Вы из знаменитого рода Голицыных, член Дворянского собрания…

– Мне кажется, тут уместно вспомнить идеи Л.Н. Гумилева, который считал наш этнос довольно молодым, развивающимся. Если посмотреть на русскую жизнь начала XIX века с этих позиций, то мы увидим, что в России уже сложилась какая-то культурно-историческая база, которую дворянство чтило, а с другой стороны, общество находилось в развитии и живом взаимодействии с окружающим миром. Интерес к другим нациям – это вообще как бы «изюминка» России. Мы всегда интересовались другими культурами, и в этом увлечении был элемент игры. Как бывает у человека в юности, когда он примеривает на себя различные маски, ищет свой образ. Однако при этом сохранялось здоровое отношение к государству, к этнической целостности. И в минуту опасности эта детская игра, детское фантазирование уходили, уступая место взрослому, ответственному отношению к судьбе страны.

– То есть, мы играли, но не заигрывались?

– Да. При всем при этом оставались какие-то неприкосновенные ценности. Скажем, дворянская честь. К ней относились очень серьезно и берегли ее больше жизни. Вспомним, как отстаивал свое достоинство тот же Пушкин…

– Кодекс дворянской чести был неким якорем в этой игровой стихии. Это он не позволял окончательно утратить адекватность и уйти в социальную шизофрению настолько, чтобы объявить патриотизм предрассудком и стать предателями?

– Да. Дворянство могло играть во французов, но когда эти игры запахли потерей чести, с ними было покончено.

– А разве у шизофреника, когда он мнит себя Наполеоном, нет достоинства?

– Мнить-то он мнит, но это ничем не подтверждено. Это не достоинство, а до небес раздутая гордыня и патологический эгоизм, когда «я» настолько важнее всего остального, что человек ничем своим не хочет поступаться. В критический момент эти качества могут привести не просто к какой-то подлости, а к полной потере человеческого достоинства.

– Нельзя ли пояснить на примере?

– Представим семью, на которую напали бандиты. Нормальный мужчина с неповрежденным чувством собственного достоинства, естественно, будет защищать жену и детей, не думая о том, что сам при этом может пострадать. А человек, находящийся в болезненно-эгоцентрическом состоянии, все отдаст, лишь бы не трогали его. И даже может подвести под свою трусость некую рационально-оправдательную базу. Скажет, что нападавший по-своему прав. И вообще не беда, если женой немного попользуются… От нее что, убудет?

– Давайте теперь мысленно перенесемся из начала XIX века в конец XX. В историческом масштабе прошло не так уж много времени – меньше двух столетий. Однако установки элиты поменялись кардинально. Трусость и предательство стали подниматься на щит. В перестройку наша творческая интеллигенция, любившая называть себя «четвертой властью», не стеснялась говорить, что лучше бы фашисты нас завоевали, ведь тогда у нас были бы сейчас дешевые немецкие сосиски и отличное, качественное пиво. Разве не безумие – вести такие речи?

– У меня такое впечатление, что у многих наших либералов, среди которых как раз и сильны антипатриотические настроения, очень слабая самостность. Как личности они вовремя не сформировались и потому ищут, где и у кого можно что-то позаимствовать. Это глубокая незрелость, которая вполне может быть связана и с болезненным состоянием психики. Что совершенно неудивительно, если вспомнить, откуда возникла современная либеральная интеллигенция. Это же, в основном, большевистское наследие, потомки тех, кто в свое время усиленно будоражил общество, создавая революционную ситуацию, заряжая мир энергией недовольства, злобы, отторжения реальности. Эти люди не приняли существовавшую до революции русскую культуру, пытались ее смести.

– Даже лозунг придумали: «Сбросить Пушкина с корабля современности…»

– Но своей серьезной культуры они создать не сумели. Революционный пафос развеялся как дым и теперь мы видим пепелище. Судя по всему, и прадеды нынешних либералов страдали глубинной незрелостью. Их сверхценные идеи, социальный утопизм и поразительная жестокость, бесчувствие к страданиям миллионов людей, которых они с легкостью приносили в жертву своим реформаторским фантазиям, не свидетельствуют в пользу психического здоровья. Да и подробности биографии многих пламенных революционеров подтверждают патологию. А в их потомках еще больше инфантилизма. Думаю, немалую роль в его усугублении сыграло и то, что уже в третьем поколении новой элиты опять началось отторжение корней. Внуки большевиков становились диссидентами, антисоветчиками, снова отвергали своих предков и впадали в бессмысленные мудрования. Строить что-то позитивное им было не на чем. Всякий раз брали верх деструктивные идеи и настроения.

– Но почему так происходило?

– В революционной среде была очень большая напряженность, огромный страх и недоверие друг к другу. Революция пожирала своих детей. Каждый жил под дамокловым мечом, опасаясь интриг и доносов со стороны ближайших соратников и родных. Это создавало атмосферу паранойяльности. Шизофренизация была внутри самой семьи. Жестокость, выплеснувшаяся наружу во время революции, затем, как река после половодья, ушла в свои берега и сконцентрировалась именно в среде активных революционеров. Даже жертвы не до такой степени вошли в глубинный невроз и шизофренизацию, как сами большевики. Парадоксально, но факт: победители психически пострадали больше побежденных. Казалось бы, вы одержали верх, все вышло по-вашему. Теперь угомонитесь. Стройте новую жизнь, хватит воевать. Но большевистскую среду прямо-таки раздирало внутреннее беспокойство. Отторгнув всю «старую жизнь» целиком, они оказались в состоянии дереализации и деперсонализации. Попытки создать принципиально новую революционную мораль, нравственность, культуру и религию быстро провалились. Но вместо того чтобы осознать провальность своей утопической идеи, они продолжали отторгать русскую культуру и русский образ жизни, пытались, действуя с позиции силы, навязывать свои бредовые взгляды остальным. Конечно, в итоге у новой элиты не сформировалось нормального представления ни о патриотизме, ни о ближнем, ни о культуре. Ну, а их потомки, впитавшие этот невротизм с пеленок, когда подросли и выскочили во внешний мир, начали всех будоражить дальше. Причем если у дедов был пусть утопический и нереальный, но все же большой проект переустройства мира, то внуки оказались уже неспособны фактически ни на что, кроме нелепых программ типа «500 дней» и инфантильного эгоцентрического желания жить «как на Западе». Деградация налицо, но иначе и не могло быть.

– Когда в ельцинские времена заговорили о демографической катастрофе в России, сначала все списывали на резкое обнищание народа. Что было вполне естественно, ведь советским людям с детства вдалбливали материализм. Но теперь, когда пошла перестройка сознания, многие уже понимают если не примат, то хотя бы важность духовных факторов. Понимают, что низкая рождаемость и повышенная смертность, рост числа преступлений, алкоголизация и наркотизация зависят не столько от материального, сколько от духовного состояния общества. Вероятно, когда общество вгоняется в шизофрению и у него начинается отторжение своей культуры, своего государства, предков и в конце концов себя самих, многие люди впадают в депрессию. А на фоне депрессии часто развиваются различные болезни, укорачивающие людям жизнь.

– Да, тут можно провести аналогию с раком. Сейчас и многие представители классической медицины, и гомеопаты, и психотерапевты считают, что рак развивается в результате накопления тяжелых стрессов. Можно сказать, что это своеобразное «загрязнение» организма. И если очищения не происходит, если человек долго находится в угнетенном состоянии психики, то в организме развиваются раковые клетки. Причем развитие раковой клетки отличается от развития обычных клеток тем, что она становится самостийной. Этакой клеткой-эгоисткой, индивидуалисткой. Она отделяется от всех и для того, чтобы выжить в условиях общего загрязнения организма, начинает создавать себе особые условия. И какое-то время ей это удается! Она успешно развивается за счет здоровых клеток и даже поддерживает своих «единомышленников» – другие раковые клетки. Разрушая организм, они начинают расцветать. Вместо того чтобы нормально функционировать и всем вместе постараться избавиться от проблемы, раковые клетки противопоставляют себя остальным. Но при этом забывают, что организм-то на всех один! Паразитируя на нем, они постепенно истощают его, перестают получать полноценное питание и в результате гибнут вместе со всеми остальными клетками. Так что эгоизм, индивидуализм смертоносен даже на клеточном уровне. Не говоря уж о более высокоорганизованных системах.

– Но, с другой стороны, если бы раковые клетки могли говорить, то, наверное, возразили бы: «Зато мы напоследок пожили в свое удовольствие. Погибать, так с музыкой!»

– Почему «погибать»? Если организм болен, но у него еще нет смертельной тенденции, то он мобилизуется, и в его болезни даже появляется нечто положительное.

– Что именно?

– Болезнь на этом этапе можно рассматривать как своего рода творческий процесс. Мобилизуясь, организм ищет какие-то способы своего очищения, приспособления к условиям среды и, соответственно, борьбы с болезнью. В нем активизируются адаптационные способности, он пытается стать более гибким, восприимчивым, в каком-то смысле творческим. Но когда раковые клетки, то есть некие части организма, становятся эгоистичными и не принимают участие в общей работе, направленной на борьбу с болезнью, а только «гребут под себя», то болезнь перестает быть творческим процессом и превращается в смертоносный.

– Ну, а в чем же тут аналогия с шизофренией?

– В области психики мы видим сходную картину. Скажем, невротичность, повышенная рефлексия придают человеку некоторую утонченность. А она, в свою очередь, дает возможность посмотреть на ситуацию с различных точек зрения, более глубоко и объемно проанализировать ее и найти оптимальный выход. Даже легкая шизоидность и та порой имеет свои положительные стороны, поскольку такой человек мыслит нестандартно и может находить оригинальные, творческие решения тех или иных проблем. А при шизофрении с ростом эгоцентризма и противопоставления своего «я» социуму начинается, как мы говорили, распад личности. Настоящего творчества уже нет, развивается пустое резонерство, прожектерство, бессмысленное плетение словес. Распад личности, происходящий на этом этапе, – процесс уже не творческий, а смертоносный. Он ведет к утрате жизнеспособности и ускоряет смерть.

– Ну, хорошо. Либеральной элите диагноз поставлен. Отторгая наше культурное ядро, наши традиции и образ жизни, но при этом не уезжая из России, а оставаясь частью русского «организма», она впадает в социальную шизофрению или, если рассуждать с позиций онкологии, уподобляется раковой клетке. А что можно сказать о народе? Насколько мне известно, в годы постперестроечного лихолетья Вы всегда занимали активную социальную позицию, участвовали в патриотическом движении. Во время Чеченской войны Вы, в лучших традициях нашего дворянства, творили дела милосердия, ухаживали в госпиталях за ранеными. Так что о страданиях народа и о его настроениях знаете не понаслышке…

– Недавно были озвучены данные последних социологических опросов. Молодых людей спрашивали, собираются ли они защищать Родину. И почти сто процентов ответили «да»! Хотя в течение последних пятнадцати лет либералы усиленно искореняли патриотические настроения. Но для меня в провале этой антипатриотической политики нет ничего неожиданного. Действительно, мы с моей мамой, которой тогда было за семьдесят, ходили в госпитали и больницы, чтобы поддержать наших раненых солдат. У нас в семье очень сильны военные традиции. В роду Голицыных много славных защитников Отечества, и мы с мамой тоже старались не посрамить честь нашего рода и чем могли, помогали солдатам. Для нас это было совершенно необходимо, ведь мы понимали, что если человек идет воевать за Родину, то он приносит себя в жертву ради всех. В том числе ради нас. И ты чувствуешь свою невольную вину за то, что не можешь помочь ему остаться в живых и вообще разрешить страшную ситуацию, приведшую к войне.оРо Поэтому у нас была потребность хоть как-то облегчить страдания раненых. Тем более что армию тогда шельмовали, и военные особенно нуждались в поддержке. То, что мы тогда увидели в госпиталях, нас потрясло до глубины души. Из трехсот солдат, с которыми нам довелось общаться достаточно тесно на протяжении нескольких лет, только один, причем с достаточно легким ранением, сожалел о том, что он пошел на войну. От остальных же мы не слышали никакого ропота. Они считали, что выполнили свой долг, поступили, как надлежит поступать мужчинам в критической для страны ситуации. И это стабилизировало их психическое состояние, поскольку чувство выполненного долга укрепляло в них чувство собственного достоинства. Я была потрясена. Телевидение нам внушали, что армия деморализована, а мы воочию видели множество сильных духом парней, которых не сломили никакие испытания. И то, что теперь, спустя десять с лишним лет, патриотические настроения охватили большую часть молодежи, на мой взгляд, вполне закономерно. Народ разобрался в ситуации, и его уже гораздо труднее прельстить шизофреническими бреднями.

– Болезнь оказалась для народного организма не смертельной?

– Похоже, что нет. (Смеется.) Больной скорее жив, чем мертв.

P.S. От себя добавлю: а либерасты вроде Навального и Немцова с Чириковой таких используют в своих целях. Хотя и у самого Навального с Чириковой шизофрения абсолютно налицо.