По ту сторону правого и левого

Авторы книги справедливо полагают, что если цивилизациям суждено дружить и взаимодействовать, их диалог не может не затрагивать в том числе и сферу политики. Демократический фундаментализм — плохая основа для диалога Запада с великими державами Азии. Если начинать строит глобальный мир, закладывая его идеальные основания, следует отказаться от представления, что политический строй США или Европы представляет собой нечто идеальное в платоновском смысле этого слова и что всякое стремление что-либо противопоставить этому строю заведомо обречено на неудачу.

Николас Бергрюэн, американский миллионер немецкого происхождения, коллекционер произведений искусства, большой знаток архитектуры, президент Института Бергрюэна, и его интеллектуальный соратник, старший сотрудник этого Института Натан Гардельс выпустили в прошлом году книгу под неброским заголовком «Intelligent Governance for the 21-st Century» (Умное управление для XXI столетия) и многообещающим подзаголовком «A Middle Way between West and East» (Средний путь между Западом и Востоком). Нам слишком часто говорили, что никакого «третьего», «среднего» пути между цивилизационными мирами быть не может, и поэтому такое название, исходящее от мыслителей Запада, сегодня кажется признаком его капитуляции.

Между тем, Бергрюэн и Гардельс стремятся отнюдь не только к налаживанию мостов между Америкой и тихоокеанскими гигантами, но также к решению острейших политических проблем Запада в целом и США в частности. По их мнению, Запад слишком увяз в межпартийных склоках, и это делает невозможным проведение ни на национальном, ни на международном, ни даже на региональном уровне какой-либо разумной и осмысленной политики. Западу и США, как его лидеру, следует искать путь «по ту сторону правого и левого», и любопытным образом тот же путь может оказаться срединным цивилизационным маршрутом, позволяющим синтезировать достижения Востока и Запада.

Здесь нужно внести некоторое уточнение. Под Востоком авторы понимают прежде всего Китай, а, вообще говоря, только Китай и в некоторой степени его экономический эксклав — Сингапур. Запад же представлен у них в основном США и отчасти Европой. Авторы почти ничего не говорят ни о России, ни об арабском Востоке, ни о Латинской Америке. Но к Китаю, не только к его экономической мощи, но также к политической системе они относятся более, чем уважительно. По их мнению, если Запад упрямо держится за идею «демократии», то Китай сегодня — страстный защитник принципа «меритократии», согласно которому управлять должны наиболее достойные или, точнее, наиболее компетентные.

Коммунистическая партия давно уже ориентируется не столько на Маркса и Мао, сколько на ненавистного последнему Конфуция. Китайцы полагают — и, как подозревают авторы, не без основания — что смена меритократической системы на демократическую обернется для восточного гиганта множеством бедствий, приведет к торжеству безответственных популистов и жаждущих любой ценой популярности демагогов.

На Западе, в том числе в США, авторы обнаруживают признаки кризиса демократии, который обусловлен в том числе безудержным разгулом последней при забвении всех ограничивающих демократию противовесов, тщательно продуманных в Америке ее отцами-основателями, которые, как замечают Бергрюэн и Гардельс, ориентировались в своих политических исканиях на французских просветителей, а те весьма почитали китайского мудреца Конфуция. Так что истоки западной модели и модели китайской, в сущности, одни и те же. Только Запад эти истоки не признает, и в этом состоит корень его нынешних политических проблем.

Итак, авторы «Умного управления» рекомендуют, причем предлагая весьма конкретные рецепты, дополнить западную демократию американского или британского образца китайской меритократией, а Китаю — ввести элемент открытости и прозрачности в его меритократическую систему правления.

Здесь нужно учесть один любопытный момент. Российским читателям уже привычна критика расколотой по партийным пристрастиям западной демократии, которую ведут эксперты справа. Мол, демократия — это всегда популизм, высокие социальные расходы, потакание зарвавшимся аппетитам люмпен-пролетариев. Неплохо бы заставить этих трутней жить по средствам, то есть впроголодь, но гнилая демократия, увы, этому мешает. Ну кто читал в нашей прессе тексты, скажем, Юлии Латыниной, тот понимает, о чем я говорю.

Примечательно, что Бергрюэн и Гардельс дистанцируются от правого антидемократического дискурса подобного толка. Судя и по их рекомендациям, и по именам тех политиков и ученых, с кем сотрудничает Институт Бергрюэна, авторы рассматриваемой книги занимают в экономических вопросах очень умеренную социал-либеральную позицию. Они как раз не устают указывать на угрозы США и западной цивилизации в целом, связанные с пробуждением правого популизма и сохраняющимся влиянием корпоративного эгоизма. Для них главная опасность для демократии исходит не от нуждающегося в пособии безработного, а от не желающего делиться своими доходами буржуа. Таких буржуа стало на Западе слишком много, и именно в целях организованного сопротивления этому сословию просвещенной элите нужно соорудить охранительные бастионы в виде институтов компетентной экспертократии.

Признаться, я был поначалу весьма изумлен, увидев на задней обложке книги среди восторженных отзывов о ней высказывание главного редактора популярного сетевого издания, рьяной сторонницы Барака Обамы Арианны Хаффингтон. По мере погружения в этот сюжет выяснилось, что Хаффингтон тесно сотрудничает с организациями, созданными на базе Института Бергрюэна, а Натан Гардельс ведет собственный блог на сайте Хаффингтон пост. То есть мы имеем дело не с консервативной, но с социал-либеральной критикой недостатков демократии.

Сами авторы, впрочем, упрямо подчеркивают свою внепартийность: весь смысл их рекомендаций и состоит в том, что партийные интересы оккупировали парламенты всех демократических стран, и выход может быть найден лишь в «умном» введении меритократических институтов в систему управления на всех уровнях. Однако трудно отделаться от впечатления, что в том случае, если бы существующие представительные органы проводили, с точки зрения авторов, правильную, то есть социал-либеральную политику, то никакая меритократия им бы не понадобилась. 

Бергрюэн и Гардельс, как мы уже говорили, не ограничиваются общими словами и в пятой главе своего исследования предлагают конкретную схему реформы управления. Кратко ее можно изложить так. Нижняя палата парламента, согласно их модели политического устройства, должна избираться на непрямых многоступенчатых выборах — в три тура. Сформированная таким образом палата, по их модели, выбирает главу исполнительной власти, то есть фактически премьер-министра. Премьер-министр же выдвигает кандидатов в верховные руководители страны, которые при этом должны получить одобрение нижней палаты. Верховных руководителей — своего рода моральных гуру нации — должно быть четыре, исполнять свои обязанности они должны в течение семи лет, образуя так наз. Квадриумвират. Это явный аналог Ареопага, если брать афинскую модель демократии, или же эфората, если брать модель спартанскую. Именно эти старейшины уполномочены объявлять дату регулярных референдумов по основным политическим вопросам развития страны.

Верхняя палата парламента состоит из 50 человек, 20 из которых назначаются главой исполнительной власти, 20 — выбираются квадриумвирами из наиболее авторитетных деятелей экономики, науки, культуры, политики, а 10 человек вообще рекрутируются на основании научной выборки в качестве типичных представителей общества в целом. Служит верхняя палата в настоящем составе восемь лет. При этом она назначает руководителей Агентства по человеческим ресурсам (лучше перевести Human Resource Agency как государственное кадровое агентство), которое оценивает деятельность каждого государственного служащего, и Комитета государственного контроля (не знаю, как точнее перевести Government Integrity Office), который проводит мониторинг работы всех ведомств и законодательных органов. Помимо всего свой собственный демократический надзор за бюрократией осуществляют и разнообразные сетевые активисты.

Посмотрим теперь, как эта неоконфуцианская утопия могла бы быть реализована в нашем Отечестве. Допускаю, что главе исполнительной власти — допустим, им становится действующий Президент, удалось бы найти четырех авторитетных фигур для выдвижения на позиции квадриумвиров. Но едва ли какая бы то ни было фигура могла быть признана нашим обществом в качестве высшего руководителя по причине исключительно профессиональной компетентности этого человека, невзирая на его политические воззрения. Вот Чубайс — никто не сомневается в его профессионализме, весь вопрос в том, в какой мере он в своих конкретных шагах исходил только из него. Или Примаков — безусловно, очень популярный и очень авторитетный человек, но разве согласится с его лидерством тот, кто не разделяет внешнеполитических или экономических убеждений экс-премьера?

В том то и дело, что демократия рождается во многом из вечного проклятия политики — проклятия отсутствия абстрактно правильных решений и абстрактно правильных ответов на трудные вопросы. Действительно, стараясь избыть это проклятие, любое общество, российское в особенности, все время взывает к некоей абстрактной технической компетентности как панацее от тотального проникновения классовых интересов и партийных дрязг во все сферы жизни. Если бы это было бы возможно, не исключено, что демократия действительно уступила бы свое место просвещенному правлению компетентных людей — при наличии, согласимся с авторами, разумного демократического контроля со стороны независимой общественности. Но, увы, как только наемный труд перестает соглашаться с ролью вечно ведомого и требует учета на национальном уровне его собственной (точнее формируемой социал-демократией) политической повестки, и конфликт между трудом и капиталом актуализирует в обществе все другие застарелые расколы, обнаружить какую-то разумную меритократическую линию поведения «по ту сторону правого и левого» оказывается невозможно.

Любая профессионально компетентная коллегия будет захвачена тем же конфликтом, а если она устранится от него, то просто молчаливо займет ту или другую точку зрения.

Тут нужно учесть еще два момента.

Первый. Хотя претензии наемного труда на власть и представительство и лежат в основе современной демократии, с определенной точки зрения они могут показаться парадоксальными. На капиталистическом предприятии мы же не имеем ничего подобного: наемный рабочий там стоит заведомо ниже в пирамиде принятия ответственных решений, чем владелец капитала. Демократия — это бескомпромиссное разрушение всякой аналогии государства с частной корпорацией, это слом производственной иерархии. Этим и объясняются все проблемы демократии, и с этим же, по нашему мнению, связан основной принцип политической критики — видеть во всех общественных явлениях перекрестие ценностных альтернатив.

Поэтому в социально пробужденном, то есть, на мой взгляд, в подлинно демократическом обществе любое серьезное бюрократическое решение будет так или иначе идеологически мотивировано. «И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет», во всяком случае, едва ли эту защиту в политике обеспечат эффективность и порядочность. Разумеется, эти качества следует пестовать и воспитывать, причем отдельно, помимо всякой политической мотивации, но сейчас мы уже вступаем на тропу Макса Вебера и его теории рациональной бюрократии. Остановимся пока на сказанном.

Второй момент связан с истоками китайской меритократии. Авторы усматривают их в наследии Конфуция, что безусловно верно. Но столь же верно и то, что в Китае на самом деле наемный работник не имеет собственного голоса помимо мнения партийной бюрократии, которая по долгу службы о нем заботится и опекает. Как она его опекает, мы знаем хотя бы на основании того обстоятельства, что в этом коммунистическом гиганте у рабочих весьма низкая заработанная плата. Разумеется, на этой заниженной заработной плате Китай основывает весь свой экономический рост, но ведь то обстоятельство, что китайский работник пока готов все это терпеть, и есть важнейшая причина стабильности меритократического правления. Как только китайский рабочий взбунтуется, тут же немедленно придется перестраивать всю политическую систему на более западный, то есть менее меритократический и более демократический лад со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И что же в таком случае из этой дилеммы нет выхода? Ведь Бергрюэн и Гардельс дают несколько очень основательных вариантов решения самых конкретных проблем, в том числе бюджетного кризиса в Калифорнии, реформы Большой двадцатки и перестройки архитектуры Европейского союза. И похоже, их рекомендации действенны и осмыслены. Проблема в том, что все эти варианты предполагают создание разного рода структур, которые не исключали, но максимально оттягивали бы принятие того или иного конкретного политического решения по тем или иным жестким и острым вопросам. Или, с другой стороны, способствовали бы принятию мудрых взвешенных решений согласно правилу «золотой середины», так, чтобы исключить наиболее неприятные издержки поспешных действий.

Могут ли все-таки сыграть меритократические институции какую-то значимую роль в процессе управления? Думаю, да, но эта роль будет в основном ограничивающей, в обыденном смысле консервативной. Коллегия профессиональных авторитетов в состоянии быть мощным заслоном от быстрых и непродуманных решений, но она едва ли она сможет стать полноценным субъектом таких решений, в том случае если сама не окажется инфицирована каким-то особым политическим вирусом.

Бергрюэн на базе своего Института создал международную организацию Совет XXI столетия, в которую пригласил множество ведущих мировых политиков и экспертов, в числе которых бывший испанский премьер Фелипе Гонсалес, бывший премьер Великобритании Гордон Браун, экс-канцлер Германии Герхард Шредер, футуролог Нуриэль Рубини, бывший министр иностранных дел Сингапура Джордж Ео и др. Россию в этой организации представляет бывший министр финансов Алексей Кудрин. Очередной саммит Совета состоится в 2013 году в Индии, а впоследствии члены этой организации соберутся на очередную встречу в России.

Было бы очень интересно посмотреть на потенциал включения нашей страны в тот диалог политических систем, которые авторы книги считают главным спором сегодняшнего дня в мире. Имеется ли у России своя осмысленная позиция в диалоге цивилизаций, который в настоящее время переходит из области культуры в более сложную сферу политики, то есть анализа сравнительных недостатков и преимуществ политических культур и систем управления?

На этот вопрос мы можем попытаться ответить, в том числе при обсуждении тех тем, которые ставят перед нами авторы книги «Умное управление».