Кто менял Америку и что из этого вышло — взгляд слева

От редакции. Может ли левый радикализм сыграть положительную роль в истории? В какой мере это течение, даже не обладая собственным конструктивным потенциалом, усиливает позиции умеренных реформаторов и заставляет истеблишмент искать менее эгоистические пути решения острых социальных и экономических проблем? Проще говоря, способствует ли радикализм общественному прогрессу? И, более того, возможен ли прогресс в ситуации, когда сцену истории покидают радикалы-утописты? Об этом шла речь на состоявшемся в декабре прошлого года семинаре нашего портала из цикла «Америка: возвращение идеального», посвященном теме «прогрессизма после прогресса». Этой же проблеме посвящен бестселлер прошлого года – историческое исследование Майкла Казина «Американские мечтатели», своими впечатлениями от которой делится с читателями нашего портала Дмитрий Дробницкий. Мы надеемся, что при подготовке очередного семинара нашего цикла, на котором пойдет речь о социальной утопии, мы еще не раз вернемся к обсуждению этих вопросов, актуальных и для Америки, и для России.

* * *

Прошедший 2012 год в Соединенных Штатах стал годом кульминации противостояния правых и левых. Это был предвыборный год, когда на переизбрание претендовал чернокожий американец, поддержавший легализацию однополых браков, кого недоброжелатели еще с 2008 года называли социалистом. Лозунг второй предвыборной программы Барака Обамы Forward!, как не преминули заметить аналитики, имеет глубокие социалистические и даже марксистские истоки.

Противостоял выдвиженцу левого крыла Демократической партии весьма сплоченный право-консервативный блок, отступающий, но все же весьма сильный, все более берущий под контроль Республиканскую партию и обрастающий медийными связями и обретающий могущественных спонсоров в корпоративном мире.

То, что Барак Обама в ходе предвыборной кампании произнес ранее немыслимое в адрес делового сообщества Америки: «если у вас есть бизнес, то не вы его построили» и стал наступать на вторую поправку, а правые после его переизбрания призвали к возрождению «Морального большинства», говорит о том, насколько высоко напряжение на очередном витке «культурной войны» между левыми и правыми.

При таком положении дел естественно желание аналитиков, политологов, публицистов и историков написать историю каждого из противостоящих друг другу лагерей, заново переосмыслить их зарождение, развитие, победы и поражения и, разумеется, роль в построении той Америки, которую мы сегодня знаем.

И вполне ожидаемо появились качественные книги по истории и правых (как правило, религиозных правых — religious right), и левых (от радикалов до лево-либералов).

Среди таких книг есть смысл отметить дополненное переиздание знаменитого труда Даниэля Уильямса «Собственная партия Бога»^[1], повествующая о том, как религиозные правые перепрограммировали Республиканскую партию и американскую политическую жизнь в целом. Уже на этой книге виден новый подход к описанию разных идеологических лагерей. Повествование начинается не с 70-х годов прошлого столетия, а с гораздо более ранних времен, с самого начала XX века.

Это исключительно интересная книга, к которой Terra America обязательно еще вернется. Но здесь мы упомянули использованную в ней новеллу отнюдь не случайно. Широко известный политический историк Майкл Казин пошел еще дальше. В его книге «Американские мечтатели: как левые изменили нацию»^[2] история левых начинается аж с гражданской войны Севера и Юга.

Если так пойдет и дальше, то осмелюсь предположить, следующие книги о левых и правых будут начинаться со Средневековья… И это может оказаться не шуткой — чем глубже корни описываемого и превозносимого социально-политического течения, тем легче доказать читателю, что это движение подлинно, истинно и задает исторический вектор развития общества от тьмы невежества к свету и добру.

* * *

Надо сказать, Казин поставил перед собой сложную задачу. Он описывал не весь левый спектр, а в основном самых что ни на есть левых радикалов (во всяком случае, он постоянно указывал на то, что его герои таковыми являются) — от аболиционистов XIX века до ультралевых, оказавших влияние на Барака Обаму, и оккупантов Уолл-Стрита. Разумеется, в поле зрения автора попадают не только лидеры профсоюзов и левые демократы, но и радикалы-террористы, отсидевшие в тюрьме социалисты, а также коммунисты, практически не скрывавшие своей связи с Советским Союзом и на протяжении долгого времени отрицавшие сталинские репрессии.

В этом Майкл Казин предельно честен. И тем сложнее ему — в особенности на американском материале — доказать, что именно благодаря левым радикалам Америка стала лучше, а ее общество более справедливым.

В сущности, доказывается неновый тезис о том, что построить функционально не ущербный социализм нельзя, но благодаря давлению левых ультрас (коих упаси Господь допустить к реальной власти) капиталистическое общество становится лучше. И так мечтатели делают благое дело, не достигая своей конечной цели.

Еще раз повторимся, на американском материале, в стране, где свобода предпринимательства и индивидуализм являются чуть ли не главными ценностями общества, доказать полезность радикальных социалистов крайне сложно. Еще сложнее сказать, кто же все-таки изменил нацию, консервативные христиане по мере развития индустрий и политической системы, или леваки, стремившиеся эту систему перевернуть вверх дном. И в этом уникальность американского опыта, в отличие, скажем, от опыта европейского.

Вот что пишет сам Казин:

«Был только один период в истории — с конца 1870-х до Первой мировой войны — когда радикалы могли по праву заявить, что представляют больше, чем микроскопическую часть американцев, тех, что принадлежали к тому, что было принято называть большинством: белых христиан из рабочих и низшей страты среднего класса… Этот период закончился… и массы наемных работников, что голосовали за социалистов, коммунистов и лейбористов во всем остальном индустриальном мире, для американских левых были полностью потеряны, поскольку были исключительно скептически настроены по отношению левому видению солидарности, которое вдохновило успешные социальные государства Европы».

Сам автор винит в таком положении вещей раскол в международном социалистическом движении, раскол, который автор называет «эпохальным», но все же, поскольку Казин излагает исторический материал ответственно и честно, ему самому приходится признать, что ценности социализма всегда были чужды американцам, а левые всегда были меньшинством, их лидеры были очень часто недавними иммигрантами из Европы, выходцами из национальных меньшинств и, самое главное, в большинстве своем агрессивными атеистами, считавшими семейные и прочие традиционные ценности репрессивными и кабальными. Так что левые интеллектуалы никогда и не могли стать лицом по настоящему массовой партии или общественного движения… возможно — добавим от себя — до сегодняшнего дня.

Леваки и их сторонники всегда были в подавляющем меньшинстве. Так, рассказывая о периоде 1870-х-1890-х годов, Казин описывает участие радикалов в решении так называемого «рабочего вопроса». Социалистическая Лейбористская партия и Международную Ассоциацию людей труда (International Working People Association — IWPA) были не просто исключительно маргинальными организациями, но организациями, по словам автора книги, «смотревшими на свою маргинальность с непоколебимым безразличием».

Но вот что еще важнее: «Как революционеры они были убеждены, что у них в кармане единственное решение рабочего вопроса, решение, которое требует решительного разрыва со священными американскими традициями в политике и религии… Уверовав, что история на их стороне, несгибаемые бунтари проигнорировали как сложности, так и возможности, ясно видимые из национальной истории».

IWPA вообще в истории США осталась как террористическая организация. На ее лидерах лежит вина за бойню на площади Хэймаркет в мае 1886 года в Чикаго, когда в ходе начавшейся как мирная демонстрации рабочих (не ими, кстати говоря, организованной) радикалы бросили динамит в полицию. Тогда в результате взрыва и последовавшей за ним стрельбы погибли семь полицейских и четверо гражданских, десятки были ранены. В ходе дальнейшего следствия и суда, восемь анархистов из рядов IWPA были осуждены на смертную казнь и различные сроки заключения. С того момента значительная часть американцев, даже активных участников профсоюзного движения, очень долго считали социалистов, марксистов, анархистов и прочих левых радикалов бунтовщиками и убийцами.

Любопытно и то, как разворачивалось движение наемных работников за свои права, чему автор дает очень выразительное описание. Самой выдающейся организацией конца XIX века в этом смысле был так называемый Святой Орден Рыцарей Труда (The Holy Order of the Knights of Labor), в свой лучший год имевший миллион членов. Основал и возглавил Орден американец ирландского происхождения Теренс Паудерли, кстати сказать, ревностный католик.

Другая организация была поменьше, но просуществовала подольше — Американская Федерация труда, возглавляемая Самуэлем Гомперсом, евреем секулярных взглядов, как видите, также отнюдь не WASP’ом.

Ни одна из этих организаций не ассоциировала себя ни с социализмом, ни с марксизмом, ни, тем более, с пролетарской революцией, но, как пишет Казин, «марксисты и анархисты участвовали в обоих, “сверля их изнутри”, стремясь их уничтожить».

Если внимательно присмотреться к Рыцарям Труда, то мы найдем немало «нестандартного» для профсоюзного движения. Так, Орден не рассматривал экономику и социальную сферу как поле антагонизма между капиталистами и наемными работниками:

«В риторике Рыцарей “производитель” был более часто употребляемым термином, чем “рабочий”, и нежелательными членами организации были лишь те, кого рассматривали как социальных паразитов: банкиров, организаторов игорного бизнеса и игроков, торговцев алкоголем и адвокатов».

Становится понятно желание радикалов развалить Орден. Если мы посмотрим на мировоззрение Рыцарей Труда через призму сегодняшних американских реалий, где леволиберальную повестку спонсируют с Уолл-Стрит, а большинство адвокатов голосуют за Обаму, то программа самой большой в то время «рабочей» организации США больше подходит для чайного бунта консерваторов, нежели для левацкого протеста.

Что же, мы находим подтверждение этому выводу и у Казина. Он «чистосердечно признается», что требованием большинства евангелистов и протестантов других деноминаций (при этом они также названы движением) был, например, запрет на оборот пива и алкоголя. Рыцари этого не требовали, таким образом, отстраиваясь от евангелистов, считавших католиков (коих орден собрал по понятным причинам в своих рядах немало), равно как и недавних иммигрантов, потенциально опасным элементом общества. Однако Рыцари агитировали против «пивных паразитов» и за трезвый образ жизни, поскольку считали, что «несвобода может в равной степени исходить и от бутылки виски, и от непомерно жадного до прибыли босса».

И это не единственный пример, когда честное изложение фактов автором книги заставляет усомниться в главном ее тезисе, а именно, что изменили Америку к лучшему радикалы левого толка, а не, скажем, католики или евангелисты, переосмыслившие свое отношение к экономике и правам личности по мере индустриального развития США. Действительно, ведь Рыцари Труда были по-настоящему серьезным политическое явлением, а левые радикалы не добились в те десятилетия ничего и были способны лишь подтачивать организацию изнутри.

* * *

Но продолжим повествование Майкла Казина. В начале XX века, с его точки зрения, особого внимания заслуживают три «вида» социализма, три его течения, которые сосуществовали в течение так называемой прогрессивной эпохи^[3].

Первое течение — не удивляйтесь — было представлено высококвалифицированными рабочими городов среднего запада и фермерами-арендаторами Больших равнин. Далее, хотите верьте, хотите нет, «большинство этих радикалов (??! – Д.Д.)  были белыми протестантами, которые… не любили города Восточного побережья как пристанища порока и плутократии». И далее: «эти социалисты (вновь знак вопроса — Д.Д.) видели радикальные изменения через мессианскую призму. Они представляли блестящее будущее как “кооперативное содружество”, которое оставит в прошлом классовые различия, но (тут внимание! — ТА) оставит в неприкосновенности роли мужчины и женщины, белых и расовых меньшинств».

Вот так. Сообщество консервативных общин, которые по своим представлениям о труде и семье были ближе скорее к средневековью, нежели к левацкому радикализму, объявлено Майклом Казиным ветвью социализма. Этот логический выверт чем-то схож с рассуждениями Энгельса о том, что раннее христианство было социалистическим по духу. Разумеется, нельзя полностью отбросить аргумент, что стремление к справедливости есть характерный признак левого движения и левой идеи, но далеко не всякая борьба за справедливость с богатыми ведется от имени левой идеологии. Ведь тогда с равным успехом амишей можно объявить борцами с транснациональными корпорациями и анархистами.

Оставив «первую ветвь социализма» на совести автора, обратимся к двум другим ветвям. И здесь мы видим уже более привычную для нас картину. Во-первых, это снова маргиналы, во-вторых, снова не WASP’ы.

По Казину: «Секулярно мыслящие еврейские иммигранты составляли второе течение американского социализма. Закрепляясь в текстильных профсоюзах^[4] и в самых различных некоммерческих объединениях и в прессе, они подпитывали этнических левых, чье влияние со временем распространится далеко за пределы идиш-говорящих окраин нижнего Манхэттена и горстки других городов. Евреи — единственная американская этническая группа с непрерывающейся радикалистской традицией, и традиция эта началась с подъемом социалистического движения в самом начале XX века».

Третья ветвь была самой малочисленной, но весьма важной, ибо составляли ее молодые радикально мыслящие радикалы левого толка. Более того, здесь мы видим ростки того самого левого, которое является сегодня доминирующим в США среди всех остальных либеральных течений.

Вот о чем нам повествует книга:

«Третья составная часть социализма была самой малочисленной, ее представители жили в основном в Нью Йорке, окрестностях Чикаго и нескольких других мегаполисов. Это были левые модернисты, молодые интеллектуалы и люди искусства, для которых социализм был средством обретения свободы, простирающейся далеко за пределы политики, обремененной предвыборными кампаниями и трудовыми спорами».

Любимым изданием этих левых интеллектуалов был ежемесячный журнал «Массы» (The Masses), чьими лозунгами были «Чувство юмора и никакого почтения к почтенным» и «Печатать то, что слишком неприлично или слишком правдиво для коммерческих изданий: мы журнал, чья конечная политика делать так, чтобы не удовлетворять и не объединять кого бы то ни было, даже своих читателей».

Пожалуй, из этих самых третьих левых и произошли левые 1960-х и наших дней. Вот что пишет Казин:

«Радикалы-модернисты симпатизировали узникам труда и поддерживали забастовки евреев и других недавних иммигрантов из Восточной и Южной Европы. Но их подлинной страстью была культурная революция. Они выступали за контроль рождаемости и сексуальную свободу как для мужчин, так и для женщин, гражданские права для чернокожих и транснациональную человеческую идентичность вместо “100-процентного американизма”, пропагандируемого Тедди Рузвельтом и консервативными нативистами. Для модернистов религия была кошмаром, от которого им посчастливилось очнуться. И впервые со времен Фанни Райт^[5] столь многочисленная группа левых отринула христианство как ключ к моральному поведению».

Отдельная глава «Парадокс американского коммунизма» посвящена Коммунистической партии США (CPUSA). Мы снова видим весьма маргинальную организацию, причем в большей степени, чем все лево-радикальные организации до и после нее, не-американскую: «большинство коммунистов в Соединенных Штатах не вполне считали себя американцами. В 1920-х до 90% членов партии были рождены за пределами страны, и большинство из них даже плохо говорило по-английски».

Компартия была настолько завязана на Кремль и следовала всем колебаниям курса советского руководства, что, казалось бы, ей нет оправдания в глазах американцев. Однако Казин находит такое оправдание, прошу прощения за невольный каламбур, оправданным:

«В ретроспективе спешное желание угодить Кремлю выглядит абсурдом, но, учитывая ее происхождение, у CPUSA попросту не было другого выхода. Если бы американские красные заявили о своей независимости от Москвы, они стали бы еще одной группой иммигрантов-радикалов, которые мало что могли предложить подавляющему большинству американских рабочих… Но как члены Коминтерна, они могли помечтать о том, что в один прекрасный день они будут маршировать в ногу с их товарищами из Шанхая, Берлина, Праги и Мехико, где революция была чем-то большим, чем лозунгом в партийной прессе».

По мне, все это звучит неубедительно, но, согласитесь изящно. Примерно с тем же изяществом Казин оправдывает связь компартии США с террористическими организациями чернокожих американцев — партия была именно там, где был радикализм, пусть даже в его предельной форме, а радикализм, согласно тезису книги, хотели того сами радикалы или нет, объективно способствовал улучшению американского общества.

Все радикальные течения, обстоятельно описанные в книге, мы здесь, само собой, перечислить не можем. Не будем даже и пытаться, потому что, на мой взгляд, настало время задать главный вопрос: если практически все левые радикальные движения и группировки были столь маргинальны, малочисленны и не пользовались доверием у сколько-нибудь внушительного количества американцев, то каким образом они смогли повлиять на страну и даже, согласно заголовку книги, изменить нацию?

Политически — никак.

У них не было не единого шанса. Но вот воздействовать культурно — это то, что левым было под силу. И это, как мне представляется, второй тезис книги, ее главная приводная пружина.

Автор довольно ясно говорит о том, что изменить Америку помогло не просто левое, а, как он его называет, культурное левое. Левое меньшинство Америки через книги, фильмы (именно поэтому в заключительной части книги так много говорится о Голливуде) и СМИ оказалось способно весьма эффективно решать свои задачи, привлекая в союзники часть властного истеблишмента.

Вот что пишет Казин: «Культурные левые озвучивали свое видение мира и свое стремление к миру другому так, как политические левые были не в состоянии описать». И далее: «Когда политическим радикалам удавалось что-то изменить, они делали это в качестве младших партнеров в коалиции, которой управляли реформаторы из истеблишмента… Каждый раз только по счастливой случайности одерживали левые победы, и никогда под своим именем».

Более того, «социализм никогда не был именем общества мечты для большинства американцев», а «видение общества как классового сохранилось в основном у неприличного по размерам меньшинства, в котором преобладают люди секулярных взглядов, к тому же сделавшие очень неплохую профессиональную карьеру».

Тогда что же удивляться, что мечты американских левых радикалов «сбывались только частично и обычно совсем не так, как им хотелось»! Если у политического левого не было шансов, то единственное, в чем левые только и могли преуспеть, так это в культурной коррозии американского общества. Раз социализм невозможен, то остаются только те соблазны, которыми можно при наличии таланта и настойчивости соблазнить часть истеблишмента — не всеобщим равенством и братством, так сексуальной свободой, не диктатурой пролетариата, так хотя бы секуляризацией образования…

* * *

Я однозначно рекомендую книгу Майкла Казина к прочтению. Люди и левых, и правых убеждений прочтут ее с удовольствием — каждый найдет в ней что-то свое, с одной стороны, подтверждение своих убеждений, с другой — их проблематизацию, а это главное качество действительно хорошей книги.

А еще это хорошая энциклопедия по американским левым радикалам. Даже хорошо знающий американскую историю читатель, уверен, найдет в ней что-то новое. К тому же книга написана замечательным литературным, по-хорошему академическим, книжным языком.

Наконец, вот еще чему (помимо лево-правого дискурса) учит эта непростая (судя по всему, даже для ее автора) книга. Всякий, думающий об изменении общества должен отчетливо себе представлять, что в результате самых принципиальных и правильных его действий общество, если и изменится, то вовсе не в соответствии с его представлениями.