Максим Кантор: Почему я не ношу ленточки

I 
Легальный протест в демократическом государстве нужен. Протест столь же востребован, как авангардное искусство или институт косметологии. От авангардиста не надо ждать деяний Рембрандта: он не изображает движения души. Авангардист пришел демонстрировать наличие свободомыслия. Он ходит и говорит как свободный художник, он выполняет социальную роль художника — объединяет интересы галериста и банкира. А то, что он не умеет рисовать, значения не имеет. Дама, которая прошла курс омоложения, не молодеет: селезенка, сердце, кости, кишечник, мозги — все прежнее. Однако пластические хирурги обновили фасадную часть дамы. Легальный протест не для того придуман, чтобы изменить характер общества. Но протест создает социальную вибрацию, нужную для кадровых перемен. Точно так же, как подтягивание кожи за ушами разглаживает морщины на лице. Иной буквоед упрекает авангардиста в пустоте, а моралист говорит, что нечего молодиться — надо с внуками сидеть; эти зануды неправы. Современное общество должно выглядеть молодым — все приведенные примеры есть не что иное, как омолаживающие процедуры. Только бы не закралось подозрение в застое!

Вам не приходило в голову, что для развития художественной мысли не требуется такого количества выставок современного искусства? Каждый год проходит по двадцать планетарных смотров прогрессивного дискурса. Помилуйте, когда работать успевают? Но главное — не продукт, главное — неостановимость авангардного потока. Темпами Сезанна, писавшего годами, за прогрессивным парадом не угнаться. Маркс тщился написать определение классов, да так и не успел написать эту главу — умер; немаловажная часть концепции осталась темной. Но не беда: сегодняшние политические деятели за день выскажут с трибуны десять программ, за ними не заржавеет. И проще придумали: протест не нуждается в программах, мы просто раскачиваем лодку. Необходимы регулярные демонстрации протеста (программа не особенно важна), необходимы регулярные смотры авангардного искусства (произведения значения не имеют), необходимо омоложение дам (что не отменяет ни возраста, ни смерти). Одним словом, необходима демонстрация прогресса. Собственно говоря, уколы ботоксом сделали одновременно и президент, и прогрессивный отряд общества. Фасадно омолодились оба, не изменив своей природы.

 

Раскол, который произошел в нашем обществе, напрямую связан с процессом омоложения. Деление общества на креативный класс и быдло лишь по видимости неточно. Просто некоторые могут себе позволить подтяжки кожи за ушами — а другие просто стареют, сидя дома с внуками. Это два несходных типа сознания: Рембрандт каждый день добавляет по мазку — авангардист каждый день выставляется то в Токио, то в Гонолулу. Кто важнее для общества: дама с подтяжками или старушка с внуками, Рембрандт или авангардист? Ответить затруднительно: каждый выполняет собственную функцию. Соблазнительно, конечно, сказать, что Рембрандтов более не существует в мире, что все художники уже стали авангардистами, — однако это неверно: так ведь можно сказать, что и старушек с внуками более нет, а старушки, упрямые бестии, все-таки существуют. Просто имеется два типа сознания: традиционалистский тип сознания и представительно-прогрессивный. Естественно, когда речь идет об управлении обществом, разумнее ориентироваться на сознание элиты — об этом справедливо пишут сегодня либеральные авторы. Важно, однако, понять, что за общество и как собираются им управлять.

 

II
В демократичных государствах Запада процесс омоложения страны выражается в системе выборов — российская демократия столкнулась с тем, что данная процедура в отечественной косметологии не предусмотрена. Связано это с характером страны. Возможно, когда Россия распадется на улусы, то процесс выборов будет проходить более гладко. Однако в условиях все еще огромной страны, где требуется наладить исполнение приказов от Бреста до Владивостока, смена власти раз в четыре года не представляется продуктивной. В здравом уме к ротации власти не прибегали. Перемена власти всегда происходила помимо выборов. И ни единого раза не прошла благодаря выборам. Существовала династическая смена царей; перевороты; «правление гвардии», употребляя оборот Ключевского; революция; смена партийных лидеров путем закрытых решений; захват власти Ельциным методом ликвидации Советского Союза; поддельные выборы 96-го года; отречение Ельцина и передача им власти не очень известному Путину; передача Путиным власти неизвестному дотоле Медведеву; затем обратная рокировка. Никаких выборов из двух свободных кандидатов не было никогда! Ни единого раза не имелось двух политиков, которые соревновались бы в дебатах, привлекая народ в качестве арбитра. Такого не было в истории российского государства.

Однако имитация выборов (то есть приличная косметика) соблюдалась: в Советском Союзе проводили регулярные безальтернативные выборы — народ утверждал предложенную партией фигуру. В т.н. демократической России раз в год происходит показательная погоня за лидером, которого никто не хочет догонять. Имеются назначенные оппозиционеры (как? Например, назначенные миллиардеры). Кому-то подарили Норильский комбинат, кому-то отдали Роснефть, а кому-то доверили Либерально-демократическую партию. Это все номенклатурные посты. Собственно, выборов нет — но имитация выборов вот уже несколько десятков лет как есть. В связи с этим лозунг «За честные выборы!» звучит революционно — и даже чрезмерно революционно. Это не что иное, как предложение пересмотреть всю историю России — от Гостомысла. Возможно ли это? Возможно, но очень трудно. Примерно так же дико звучал двадцать лет назад лозунг «Хочешь жить как в Европе? Голосуй за правых!». Такие плакаты клеили по улицам — и эта мысль будоражила умы. Гражданам казалось, что от факта голосования за Гайдара и Немцова в Москве-реке заведутся устрицы, а нечерноземные степи признают яко небывшими.

 

Однако ничего этого не случилось, природа страны — а с ней вместе и природа власти — остались прежними. И как в Европе не живем (имея в виду 90% населения), так и выборов реальных нет. Провести «честные» выборы было бы недурно. Вопрос в том, зачем вообще выбирать. Это лишь кажется легким вопросом: как это зачем?! свобода! законность! и т.п. Но это сложный вопрос. Поскольку честных выборов никогда в истории страны не было, немаловажно уточнить: зачем этой стране выборы нужны? До сих пор мы жили без выборов, поскольку ничего менять не собирались. Кроме одного печального эпизода революции, когда были аннулированы внешние долги страны и пересмотрена собственность, структура отношений внутри огромной территории не менялась. Не изменили ее и девяностые годы, раздав верным все богатства страны, создав новую капиталистическую номенклатуру, управляющую ресурсами земли. Многократно произнесли магическую формулу «только не пересматривать итоги приватизации», эти скрижали Моисеевы. И, собственно говоря, борцы за «честные выборы» подчеркивают, что ничего столь далеко идущего в их планах нет. И резонно спросить: а вы что менять вздумали? Если выборы нужны только для макияжа, для имитации, как и прежде, то ведь выборы худо-бедно уже почти сто лет как идут. Вы нечто иное задумали? А что? Расскажите! Но ведь молчат.

Важно то, что недовольство мобильной части общества возникло до выборов — а именно тогда, когда наместник Медведев снял свою кандидатуру с предстоящих соревнований. Прогрессисты ужаснулись: неужели нас обманывают? То есть они готовы были смириться с тем, что статист выпрыгнул из люка политической сцены — и его ставят президентом страны, марионеткой реальной власти. Прогрессисты успели присягнуть на верность автору бездарной войны с Грузией и сентенции «свобода лучше чем несвобода», поучаствовать в судьбоносном проекте Сколково. Вот этого статиста прогрессивное общество готово было принять как свидетельство «честного» выбора? Уже в Оксфорде прошла конференция «Юрист против чекиста», уже и автору этих строк предложили (чем заслужил, не ведаю, отказался) вести колонку «Медведев», уже говорили о том, что власть меняется. Оказалось, что именно правление марионетки и было той желанной переменой, лишившись которой, общество возроптало. Когда не дали состояться соревнованию между посаженным наместником и тем, кто его водрузил на трон, — тут начались волнения. Позвольте, в этой пьесе что-то не так.

 

Повторю вопрос: зачем выборы стране? Хотите изменить реально действующую конструкцию общества? Или конструкцию менять не хотите, но выступаете за ротацию управляемых наместников? Просьба уточнить посылку. У меня впечатление, что речь идет о регулярной ротации управляемых наместников — но желание ротации наместников формулируется как требование нового курса страны. Это неверная формулировка. Если за честные выборы, то кандидатура Медведева не должна рассматриваться: политик неизвестен, приведен к власти Путиным, ничем себя не проявил. Если за честные выборы — то обязательно нужно знать, кого выбираешь. Невозможно желать просто выборов, как невозможно желать быть «просто солдатом»: служат не вообще, а в определенной армии — в израильской, в гитлеровской, в советской, в британской. «Просто» можно быть только мародером. Если за ротацию наместников, то интересно: кто и почему возбудился от того, что назначенный преемник не удержался у власти? Вполне логично допустить, что существует группа богачей, сделавших ставку на нового наместника и неудовлетворенных тем, что ротации не случилось. Это технический аспект капитализма — лоббирование законов, раздел рынка. Согласитесь, это разные вопросы: один — из области политики, другой — из области косметики. Вам интересно что именно? Или вы полагаете, что косметика сама собой вдруг перетечет в оздоровительную программу? Так не бывает. Однако демократически настроенный обыватель полагает, что наличие иной геральдики изменит феодальную систему в принципе.

 

III
Уязвимая сторона оппозиции (отсутствие политической программы) — одновременно и ее сильная сторона: властям трудно бороться с абстракцией. Призыв «строить демократические институты» годится для группы лиц любой ориентации, так образовалась оппозиция нового типа. Некогда В.И. Ленин указывал на то, что следует «размежеваться, прежде чем объединиться», — имея в виду то, что у эсеров, кадетов, большевиков и анархистов конкретные цели разные. Но у сегодняшней оппозиции конкретных целей как будто нет; все — анархисты, коммунисты, либералы, демократы — митингуют, требуя удовлетворить абстрактное требование. Исследователи Африки уверяют, что в засуху к воде приходят разные звери, и никто никого не ест. Можно предположить, что жажда демократии объединяет несогласных, абстрактная жажда очень понятна. Но вода в водоеме должна быть конкретной! В социальной истории человечества на абстрактный вопрос ответ может быть только конкретным. Абстрактный ответ не будет засчитан, и затем дадут другой, неожиданный, но конкретный ответ. Когда на требования истории отвечают абстракцией: «Хлеб — голодным! Мир — народам! Землю — крестьянам!», можно быть уверенным, что последует продразверстка, коллективизация и война. Абстракций было слишком много — они принесли затмение разума и зло.

— Хотим, чтобы Россия стала Европой!
— Какой именно: португальской, албанской, германской, ирландской?
— Абстрактной Европой. Европой вообще. Хотим, чтобы победил капитализм!
— Какой именно: с профсоюзами или без, феодальный, колониальный, финансовый?
— Абстрактный капитализм. Капитализм вообще. Хотим демократии!
— Какой именно? Античной? Прямой? С выборщиками? Глобальной? Либеральной? Социал-дарвинистской?
— Неважно! Вообще демократии хотим, абстрактного блага свободы!

Абстрактный призыв «даешь демократию!» звучит дивно, но историческая ситуация весьма конкретна. Конкретная реальность известна. В России за двадцать пять лет построено общество неравенства. Вместо общества казарменного равенства и правления партийной номенклатуры, наделенной незначительными привилегиями, возникло правление олигархических кланов, напоминающее феодальную систему власти, причем неравенство сегодняшнего дня несопоставимо с лицемерием социализма. Сегодняшнее неравенство оглушительно. Сначала это состояние называли свободным рынком, но выяснилось, что, хотя товары на рынке есть, этот рынок несвободный. Собственность большой страны и миллионов людей обманным, незаконным путем передали в руки нескольких владельцев, и, как теперь открыто рассказывают сами фигуранты процесса, они совершили это сознательно, дабы сделать социалистическую реставрацию невозможной. Возникла номенклатура рынка, которая создана по принципу партийной номенклатуры, но богаче партийцев во много тысяч раз.

 

Неравенство, признанное нормой, породило особый стиль отношений между людьми — причем дело не в пресловутых мигалках и дело не в привилегиях чиновников. Возникла атмосфера заискивания перед сильными, подхалимство, а то, что иногда именуют деловой хваткой, — на самом деле (поскольку речь идет о том, чтобы влиться во влиятельную корпорацию) есть исполнительность и угодничество. Да, в былые времена народу врали про светлое будущее, которое люди строят сообща, — впрочем, нечто общее, плохонькое, люди все же строили. Сегодня про общее дело не врут — общего дела не существует в принципе. Вместо общественной морали утвердилась корпоративная мораль — субститут правил поведения среди людей. Корпоративная мораль звучит так: будь высококлассным профессионалом — и ты пригодишься, твой труд оценят на рынке. Поскольку от каждого без исключения члена корпорации требуется, чтобы он ценил своего босса, знал цену своему месту и служил верно, — то каждый без исключения привык закрывать глаза на бесправие населения. Обсуждать нищету — дурной тон, практически — это аморальный поступок. Не все, кто беден, — неудачники. Но тех, кого взяли в долю, достаточно много, они проявили инициативу, они талантливы, еда и большие деньги им достались по заслугам! Если бы пенсионеры вертелись побойчей — им, возможно, тоже перепало бы с барского стола. А не вертятся — пусть пеняют на себя.

От этого повального угодничества протухла журналистика. Смелость журналиста, как и свежесть осетрины, бывает либо безоглядной — либо фальшивой. Российские средства массовой информации могут набраться смелости критиковать президента — но они никогда не заикнутся о своем работодателе. И главное: зоилы никогда не заинтересуются судьбой бабок в Воронеже, разве лишь затем, чтобы найти повод для критики нужного чиновника, — но никогда не для того, чтобы усомниться в размерах своей заработной платы, пришедшей из украденного хозяином бюджета.

 

Собственно говоря, все общество связано круговой порукой лицемерия: все без исключения знают, что они встроены в систему мошеннических отношений, но каждый лично полагает, что вот именно его труд получил оплату по заслугам. Архитекторы строят виллы ворам; менеджеры обслуживают портфели казнокрадов; правозащитники лебезят перед куршевельским миллиардером Прохоровым; писатели расшаркиваются перед Скочем, товарищем Михася по парной, учредившим премию «Дебют»; авангардисты заискивают перед Абрамовичем, метод обогащения которого стал известен благодаря лондонскому суду; и так далее. Было время, когда свободные художники критиковали бездарные поделки Церетели: он испоганил город. Вы слышали сегодня от смелых арт-критиков хоть бы писк в адрес хозяина Академии, традиционно ретроградного места, противника авангарда? Нет, критики хозяев вы не слышали от лидеров современного искусства: Церетели участвует в их мероприятиях, принял под крыло отличившихся, эти институты давно слились в одну номенклатурную ячейку. Разрыв между бесправным населением и жирным хозяином утвердила как норму русская интеллигенция, точнее говоря, та корпорация, которая пользуется самоназванием «интеллигенция», поскольку интеллигенции больше нет. Интеллигенция возникла в России как адвокат униженных и оскорбленных — нынче эта страта размылилась в обслугу номенклатуры, в менеджеров, телеведущих, детективных писателей, пиар-агентов и спичрайтеров, превратилась в «креативный класс».

IV
Креативный класс сделал нечто обратное тому, что являлось миссией интеллигента на Руси. Стараниями «креативного класса» разрыв между нищими и ворами был легализован на нравственном уровне. Было произнесено слово «быдло» — обращенное к массе народа. Было сказано слово «анчоусы» — про людей. А также писатель Быков употребил слово «чернь» — возможно, заигравшись. Но поскольку писатель теперь должен играть постоянно, то остановиться и задуматься — невозможно.

В креативном классе сегодня идет игра, наподобие зарницы, — «Свергнем Дона Рэбу». Как и зачем эту игру организовали — об этом речь впереди. Главное, креативный класс прошел сеанс омоложения: он в борьбе за демократизацию страны, против захватившего страну клана Путина — коего принято именовать Доном Рэбой и который сосредоточил в своих руках зло. Народ же — оболваненный и рабский, поддерживающий Дона Рэбу —заслужил, по мнению писателя, названия «чернь». По сути, протестная акция креативного класса имеет единственный социальный результат: бывшей интеллигенции поручили легализовать неравенство, объявить неравенство заслуженным. И бывшие интеллигенты справились. Это была корпоративная серьезная работа — оправдание и закрепление существующего в обществе неравенства классов. Следовало наконец громко произнести: это народу по заслугам, и это нравственно. Толстой, Чехов или Короленко так бы не смогли сказать — а современные писатели, гуляя по бульварам, сказали.

 

Вот это — реальность, а Дон Рэба — это абстракция. Никакого Дона Рэбы, Саурона, Волан-де-Морта и прочей абстрактной нечисти в истории нет. Есть нечисть реальная, ее можно назвать. В реальности действующего президента России привел на власть клан деловых людей, куда входил Березовский и члены семьи покойного президента Ельцина. Привели Путина они в качестве сторожа — так в то время было принято: офицеров госбезопасности брали начальниками охраны, нанимали приглядывать за сложенной в подвалы добычей. Условием утверждения в должности было то, что семья Ельцина неприкосновенна и передела собственности, уже поделенной между верными феодалами страны, более не будет. Было решено утвердить status quo: что украдено, то украдено навсегда. Никаких переделов и пересмотров границ. Тебе — Таймыр и Норникель, тебе — Сибнефть, тебе — Ачинск, а определенную долю — в общак. Для этой благородной цели — быть «смотрящим» в воровской малине — и пригласили майора КГБ. Вот и вся реальность, а никакого зловещего Дона Рэбы нет и не было.

Впоследствии сторож отбился от рук — неудачный оказался выбор: вот, скажем, Медведев от рук не отбился, а Путин отбился. Президент пожелал реально управлять добычей, сторож наложил руку на общак — это осудили. Малина не стала нравственней — это невозможно! — просто малина расстроилась: вместо послушного сторожа получили своевольного пахана. Возникла потребность сменить оборзевшего менеджера на управляемого наместника — то есть вернуть план, который однажды был уже выработан. Этот процесс и составляет интригу политической жизни страны — а попутно «интеллигенция» утвердила статус неравенства в обществе. Это последнее было бонусом, это уже от усердия. «Интеллигенция» увлеклась, на демонстрациях возникли фантомные боли на месте отсутствующей души: речевки в отношении демократии, свободы, чести произносятся пылко. В частности, они произносятся и теми, кто пользуется всеми благами созданной системы бесправия.

 

Специфика протеста состоит в том, что весь «креативный класс» креативен потому лишь, что находится внутри системы отношений феодальных баронов (то есть в большинстве случаев состоит в обслуге воров). Тот самый Березовский, который привел к власти ненавистного Дона Рэбу, содержал и кормил многих правозащитников, покупал им квартиры и выплачивал мзду за услуги. По его просьбе писали панегирики Путину те, кто нынче пишет дерзновенные страницы о Ходорковском, ровно те же самые лица. Те самые политики, которые стоят на трибунах оппозиции, успели побывать банкирами, нефтяниками, правительственными чиновниками, губернаторами и пр.

Ампутинация — смелое слово, внедренное автором детективов, —как нельзя более соответствует детективному сюжету: нашли виновного стрелочника — вот кто учинил беду со страной! И сразу все стало понятно! Никогда культ личности не приобретал таких устрашающих размеров. Никто не произнес имени Ельцин, Горбачев, Чубайс, Гринспен, Чейни, Киссинджер или Бжезинский — напротив, если мы скажем одно из этих имен, то рискуем быть уличенными в конспирологии. Еще подумают, что мы подозреваем Госдеп! Ха-ха! Скажите еще, масоны виноваты! Ежу понятно, что все это устроил Путин, — вот ведь злодей и удав! Нашли одного виноватого — и проблема мира стала очевидной. Ампутинация — и путь открыт к успехам!

Путин, что ли, придумал финансовый капитализм? Путин разве распустил слух, что цивилизация в мире только одна единственная? Путин, что ли, сказал, что Россия есть часть Европы и потому должна копировать ее ошибки? Путин организовал раздел страны по улусам? Путин разве разделил империю и позволил миллионам беженцев и бесправных провалиться в трещины? Путин начал феодальные войны? Путин инициировал войны компроматов? Путин раздарил недра, принадлежавшие всему народу? Путин наладил вывоз капиталов за границу? Путин, что ли, отдал Крым и Севастополь? Это благодаря Путину ситуация выглядит так, словно Россия платит оброк Западу, вывозя все средства, выкачанные из российской земли, прочь из страны? Это Путин своим личным распоряжением вывез детей и имущество чиновников за границу — так, что ни малейшего интереса уже не осталось у них в той стране, которой они управляют? Это Путин банкротил заводы? Это Путин добился того, что наука и образование в некогда ученой стране стали посмешищем? Это Путин выселил москвичей на окраины, а город роздал бандитам? Это Путин взвинтил цены на недвижимость? Это Путин превратил современное искусство в торговлю подделками и барахлом, а старых заслуженных мастеров отправил умирать по богадельням? Это Путин разворовал музеи? Это Путин разве превратил профессию журналиста в лакейскую должность? Путин, что ли, виновник того, что миллиардер с проститутками пропивает в Куршевеле сумму, равную пенсионным окладам микрорайона — а перепуганная Франция вручает ему орден Почетного легиона? Путин, что ли, заселил город Лондон российским ворьем? Путин в одиночку заполняет рестораны и казино Лазурного берега? Путин один разграбил страну? Разрушенная часовня (см. фильм «Кавказская пленница») — тоже он?

 

Или беда, которая случилась со страной, нуждается в правдивом анализе, в выявлении реальных причин, в назывании всех имен, всех цифр, всех обманов? Но в тысячу крат удобнее локализовать, канализировать проблему: не капитализм виноват, не раздел страны причиной, не приватизация — а взяточничество клана Путина и КГБ. Вопрос в том, кому удобно таким образом локализовать проблему. И когда прогрессивная часть общества, отвергая мздоимство и произвол одного чиновника, немедленно голосует за олигарха, зовя нового вора на царство, — то иллюзий не остается никаких. Вы не проблему решать хотите, вы не страну спасать желаете — вы хотите в лучших традициях российской истории все беды строя свалить на одного правителя и идти дальше: воровать, богатеть, жиреть. И при этом дать простым людям иллюзию, что те поборолись за свободу.

Любопытно, что фронда не делает секретов из того, что обслуживает интересы принцев и борется не за благо населения, но за ограничение власти Мазарини (Дона Рэбы). Говорится прямо: программы нет, есть задача — свалить грехи системы на одного правителя. Население, которое жаждет высказать обиду, охотно спускается к водопою протестных демонстраций. Здесь население пойдет в одних колоннах с принцами и виконтами — об руку с телеведущими и бывшим премьером. Едва принцу Бофору, герцогу Лонгвилю, Кириенко, Навальному, Белых и т. п. предлагают корпоративный или государственный пост — фрондер приостанавливает протестную деятельность, начинает службу, оплаченную из украденных у народа средств. А колонна протестующих продолжает свой марш. Когда либеральные писатели в знак протеста фланируют по бульварам — это мило: они утверждают жизненность метафоры «бульварные писатели». Политика, мнится в этот момент, делается хрупкими богемными руками. На деле, разумеется, политика всегда делается политиками, которые имеются и в настоящий момент.

 

Иногда (и это сравнение мне представляется самым неудачным) лидеры протестной богемы напоминают себе «сотню прапорщиков», то есть декабристов. Это — абстрактное пожелание подвига. В реальности же было так, что привилегированные дворяне вышли с протестом, отказываясь тем самым от привилегий, выступая за нужды народа; терпеть чужое рабство им было нестерпимо. «Сотня прапорщиков» выступила не за права избранных (сословные права у них и так имелись) — дворяне выступили за права черни и быдла. В этом смысле бульварные манифестанты выступают скорее в качестве антидекабристов, плебеев. Требующих себе сословных прав. Проводящих черту меж чернью и собой. Среди литературных манифестов этот — небывалый.

Повторяю, если по условиям игры положено считать Болотную площадь — Сенатской, а прогулки по бульварам — построением мятежного полка в каре, то почему не поиграть на прогулке?
Но когда «марш миллионов» марширует в пустоту, в никуда, без плана и цели — за оболваненные миллионы становится обидно. Куда «миллионы» придут? Вот представим, произошла победа фронды — отчего бы не победить? Устранить Рэбу — отлично, я за! Но мы ведь не в кино, не смотрим фильм Германа. Многим реальным политикам (не бульвардье, а настоящим) нужны перемены. Недурно бы разобраться, какие именно. Дальше-то что будет, когда Дона Рэбы не будет? Есть ли проект новой экономики? Планируется ли отказ от уворованной собственности корпораций? Нет же. Планируется одно, логическое: воцарение управляемого наместника, при нем дальнейший передел феодов, разваливание бесполезного тела России на составные части. Собственно говоря, удерживать в единстве больное бесправное пространство, населенное бесправной «чернью», содержать общий подвал с ресурсами, куда хозяева недр заглядывают, вернувшись из своих круизов, — удерживать эту длинную землю как одно целое трудно, если не использовать вертикаль власти. Но «вертикаль» мешает либеральному рынку: проще разъять общий схрон на отдельные склады награбленного, центробежные силы активнее центростремительных; продано уже все, осталось последнее — сама страна. Пора и последнее продать. И чему удивляться, когда на смену демократической риторике (о, как это будоражило мозги двадцать пять лет назад: мы хотим гражданских прав!) пришла риторика фашизма. Обнаружили, что равные гражданские права — фикция, а теперь фашизм моден. Ну да, фашизм именно моден, к фашизму тянется молодежь, как к запретной истине.

 

V
Некогда Хью Оден написал простую формулу, говоря о германском фашизме: «Кому причиняют зло, зло причиняет сам». Несмотря на упрощенность, формула верна: русский национализм сегодня — это самое живое, искреннее и подлинно свободное движение мысли. Это не сервильная риторика либералов — это набравшийся социальной правды народный крик. Крик этот вульгарен и дик, добра от него не жди — но его и не спрячешь в карман. Так уже не раз бывало в истории — это очевидный исторический закон рождения национализма, а затем фашизма. Сегодня в России фашистский лозунг — не редкость. Мало того, фашизм не пугает так, как пугает либерализм. И это само по себе невероятно. Но однако факт: течение русской истории привело к тому, что фашизм для умственной молодежи стал притягательнее либерализма, он выглядит чище. И сулит больше прав народу. Есть от чего развести руками. Модный журналист сегодня открыто признается, что он фашист; модный писатель пишет, что подлинная демократия возможна лишь при национализме, — это не движение «Наши», это не происки кремлевских идеологов, это даже не юродивые из национал-социалистов или геополитиков. Нет, это светская, салонная хроника.

Сказать, что по плечам либеральной буржуазии приходит фашизм, — банально, это все знают. Следует еще сказать, что фашизм рекрутируется из люмпенов, — а у нас вся страна люмпенизирована, и тон задают люмпен-миллиардеры, не привязанные ни к чему, свободные от общественных долгов, — молодежь усвоила эту мораль. Следует сказать, что, если упростить сложную историю России до черно-белого кино, белое надоест и захочется черного. Нельзя долго унижать историю Отечества, нельзя издеваться над жизнью предков. Сочинять, будто Сталин начал Вторую мировую войну, не только исторически безответственно: в антикоммунистическом запале своем, уменьшив вину Гитлера, Резун и Латынина сделали фашизм притягательным. Уравняв оба режима — коммунистический и фашистский — в едином понятии «тоталитаризм», а затем обозначив первопричиной бед все-таки коммунизм, идеологи либерализма с фашизма практически сняли вину. Этот оправдательный вердикт вынесли как-то незаметно. Ах, это они не нарочно — они просто так ненавидят Магадан, что им даже Аушвиц кажется детским садом. В некий момент термин «красно-коричневые» казался удачным: они же все против демократии, какая разница, что одни за равенство, а другие за неравенство? Но история не прощает таких абстракций — у истории на все абстрактные вызовы имеется конкретный ответ. Ну вот, уже получили формулу: фашизм как избавление от гнета глобального финансового капитализма. От коммунизма-то отказались легко: кому нужно равенство в нищете? А вот гитлеровская идея гегемонии по праву рождения — это соответствует моменту, это снова вырастили. И почти что теми же самыми методами. Неужели вы не видите, как просыпается большое зло? И неужели вы не видите, что фронда не оппонирует злу — но лишь травит одного пахана, поощряя общий разбой, — а, соответственно, порождает реакцию?

 

Димка Быков, добрый друг и талантливый писатель, читает оппозиционные куплеты перед лондонской богатой публикой — клеймит Мазарини и Дона Рэбу, — а лондонские олигархи и их обслуга хлопают: досталось Мазарини! пропесочили Рэбу! Меня же друг Димка подозревает в сочувствии тирану. Димка, опомнись: ну каким тиранам я мог бы сочувствовать? Не люблю вранья — но это иное. Если всех оппозиционеров перевязать одной белой ленточкой — и одного Румату не сделать. А Румата нужен. Семь лет назад в статье «Три шага в бреду» (публиковалась в Полит.ру и в книге «Медленные челюсти демократии») я описал приход Путина цитатой из Грибоедова — «фельдфебеля в Вольтеры дам» — и довольно точно описал грядущую оппозицию: «Новый свободолюбец крикнет: не могу молчать! Хочу правды как в Голливуде!... Даешь свободу самовыражения! И ему дадут себя выражать — до той поры, пока не придет новый полковник и не объяснит бунтарю, что он хочет бунтарю добра, и положит бунтарю твердую зарплату». Так, собственно, и происходит. Вопрос лишь в том, какого именно полковника выкликают. Но ведь кричат, и докричатся.

 

VI
Хочу разъяснить позицию по поводу протеста. Считаю, что протест необходим — но фундаментальный, не частушки в богатом доме. Нетрудно сказать, что именно должно быть сделано для оздоровления жизни страны. Требуется отказаться от сумбурной идеологии, утверждающей, что в мире существует одна лишь цивилизация, — причем с этой цивилизации снимаются самые уродливые копии. Требуется уважать прошлое: изучать историю и своего отечества, и чужих государств. В частности, следует сделать элементарную вещь: дабы прекратить спекуляции по поводу количества жертв коммунизма, мировых войн, советской власти, следует скрупулезно — по деревням, городам и селам — написать мартиролог. В каждой деревне Франции стоит стела с именами погибших в Первой мировой, во Второй мировой и в Алжирской войне, во французских церквах существуют камни с выбитыми на них именами казненных Конвентом священников. А наше расточительство жизнями потрясает: так, некоторые источники утверждают, что в 37-м погибло 12 млн человек (при населении Москвы 3 млн), а Солженицын в «Архипелаге» обозначил цифру погибших (а не прошедших лагеря) в 65 миллионов. Эта дикая арифметика создала у многих людей абсолютно дикое восприятие собственной истории.

Эти спекуляции следует прекратить усердной архивной работой — а результаты обнародовать. Речь идет не об оправдании советского казарменного строя, тем более что его оправдать в принципе невозможно. Речь идет о том, чтобы никому в голову не пришло сказать, что Гитлер более гуманен, чем коммунисты, и что 6 миллионов убитых евреев, 3 миллиона замученных русских солдат — это пустяк рядом с тем, что сделали сами с собой советские люди. Это опасная ложь. Гитлеризм и фашизм повинен в значительно большем количестве смертей; вину преступников суд должен изучать скрупулезно — дабы серийного убийцу не оправдывать и не поощрять на новые подвиги. Требуется избавиться от страха перед словом «социализм»: в этом слове не содержится зла, во всяком случае, не больше, чем в слове «капитализм». А если социализм предполагает равное распределение, то в условиях кризиса, когда надо думать о детях и стариках, это не плохо.

 

Требуется публично пересмотреть всю приватизацию: недр, предприятий, собственности — где, как и кем был нарушен закон. Приватизированное незаконно и нажитое благодаря незаконной приватизации следует изъять. Недра земли и доходы с них должны принадлежать всему народу. И особенно это важно в стране, экономика которой на четверть состоит из денег, выкачанных из земли. Полученные средства следует вернуть в бюджет — но только после того, как бюджет сделают абсолютно открытым и обсуждаемым публично. Для этого требуется — наряду с публичными раскрытиями тайн и доходов приватизации — обнародовать все бюджетные расходы страны за последние годы. И на это тоже потребуются люди и время — ну что ж, дело того стоит. Требуется признать материалы, добытые следствием Лондонского королевского суда, достаточным основанием для московской прокуратуры — и начать работать с делами Абрамовича и Березовского: состав преступлений в особо крупных размерах налицо. Требуется народным мнением защищать не спекулянтов акциями и воров-нефтяников — но нищих пенсионеров. Требуется все неправедно нажитые особняки (таковых сотни тысяч) отдать под детские сады, ясли, странноприимные дома — поскольку условия в неправедно нажитых хоромах хорошие, сантехника работает исправно. Требуется каждому банку вменить в обязанность содержание, оборудование и финансирование одной городской больницы. Требуется провести перепись музейных хранилищ — на предмет установления размеров украденного. Требуется переселить правительство на окраину Москвы. Допустим, в блочный комплекс в Орехово-Борисово — ближе к народу. Требуется поставить условием пребывания в правительстве то, что семья чиновника и его дети проживают и учатся в России. Иначе пусть не становится управляющим страны, которой он не доверяет. Требуется сделать образование и медицину бесплатными, радикально и сразу — иначе потеряем еще два поколения. И есть много всяких разных прочих «требуется». Требуется не быть управляемым стадом, а отвечать за собственный народ.

Сегодняшним протестным маршем движет страх, страх этот тройной. Первый страх — боязнь реальной проблемы, ее видеть не хотят. Проще локализовать. Пусть будет во всем виноват один: с маленькой проблемой удобнее. Второй страх — боязнь порвать с коллективом. Все прогрессивные люди сидят в одном кафе и говорят одни и те же слова. Как не быть рядом? Обычный стадный страх. И, наконец, страх Божий. То есть модификация его — страх оказаться замешанным в преступлении. Понятно, что мы все живем на ворованное, — но хочется публично от крови и грязи отречься. И белая ленточка протеста — это индульгенция. Надел ленточку — и публично отказался от греха. Служить ворам можно, но носишь ленточку — и вроде как ни при чем. Так вот. Я слишком уважаю реальный авангард, чтобы быть игрушечным авангардистом. Я не участвую в «маршах миллионов» по той же причине, по какой некогда вышел из рядов ВЛКСМ, — не люблю массовый энтузиазм. Не ношу ленточек, предмет дамского туалета, поскольку я мужчина.