Госснаб США

Журналист Максим Соколов — о специфике формирования «списка Магнитского»

Максим Соколов. Фото: Глеб Щелкунов

Чем более приближается обещанное на середину апреля в рамках акта «Справедливость для Сергея Магнитского» опубликование проскрипционного списка, тем большее разномыслие наблюдается в вопросе о длине такового списка. Версия списка, переданная в администрацию США одним из инициаторов акта с справедливости конгрессмен Д. Макговерном, насчитывает уже 280 человек — при первоначальной численности в 60. В то же время, согласно утечкам из администрации, окончательный список может включать в себя лишь 12–13 персон.

Российской публике, конечно, интересны конкретные персоны, подпадающие под проскрипции, что и естественно. Эти персоны хотя бы более или менее известны нашей общественности, что гораздо труднее сказать об общественности американской. Опять же интересно анализировать логику проскрипторов, включивших в расширенную версию списка главу Чечни Р.А. Кадырова и бывшего (причем сильно бывшего) министра печати М.Ю. Лесина. К Лесину и Кадырову, наверное, могут быть вопросы, но связь ихних деликтов со справедливостью для Сергея Магнитского не для всякого очевидна — разве при очень расширительном толковании. Впрочем, прецеденты такого расширительного толкования имеются. Администрация одного из национальных районов СССР предписала привлекать виновных в несоблюдении требований агроминимума, то есть в неуничтожении гнездовий воробьев и грачей, к ответственности по указу от 7 августа 1932 года, более известному как «Закон о колосках». Вся разница лишь в том, что в одном случае в роли законодателя выступал исполком Кантского района Киргизской АССР и было это 80 лет назад, а в другом случае — конгресс США и было это сегодня, правовая же логика идентична. Но как бы ни было интересно изучение высот англосаксонского и киргизского права, большее любопытство вызывает другое обстоятельство.

Число подлежащих проскрипции в версии администрации США и в версии конгресса США различается тридцатикратно. От 12–13 до 280. Будь речь о торге в рамках административного рынка, ничего удивительного в этом не было бы. Хозяйственная практика СССР постоянно предполагала, что толкач, прибывший в Госснаб пробивать фонды, допустим, на цемент, просил десять вагонов, имея в виду, что дадут хотя бы два.

То, что во взаимоотношениях конгресса и администрации присутствует чисто госснабовская логика, неудивительно, однако она недостаточно хорошо вяжется с объектом торга. О вагонах цемента отчего же и не поторговаться, в случае с фигурантами списка материя все-таки иная. Ведь речь идет о людях, по предположению нарушивших права человека, что есть народное стесненье, гнуснейшее меж всеми преступленье, и подлежащих поэтому наказанию в той мере, в какой до преступников может досягнуть рука американского закона. Здесь торговая логика — «280 голов, это вы, конечно, загнули, довольно с вас будет и 12» — производит менее благоприятное впечатление, нежели в случае, когда речь идет о фондах на дефицитный товар. Просто в силу того обстоятельства, что торг о цементе не использует категорию вины, а торг о нарушителях прав человека ее использует и весьма. Вина же — понятие абсолютное. Либо она есть — и тогда надо, не страшась, поразить в правах хоть 10 млн должностных лиц РФ, dura lex sed lex, либо ее нет — тогда зачем раздувать список.

Тридцатикратный же разброс в числе виновных по своей силе может быть сравним разве что с полемикой между сталинистами и десталинизаторами по вопросу о количестве жертв террора. Такая полемика свидетельствует о чрезвычайной разобщенности общества и делает крайне затруднительной подготовку какого-нибудь согласованного текста. Примерно как поручить телеведущим Н.К. Сванидзе и А.А. Вассерману совместно подготовить постановление о культе личности и его последствиях — с конкретными списками и конкретными санкциями.

Между тем прежде считалось, что внешняя политика США — а наказание должностных лиц другого государства проходит именно по этой категории, по какой же еще? — является плодом двухпартийного консенсуса. Консенсус, включающий в себя тридцатикратное расхождение по вопросу о численности лиц, подлежащих проскрипциям, — это принципиально новый вид согласия по внешнеполитическим вопросам.