Как порох сгорает короткое лето

Из двух самых грустных фраз, которые я знаю, одна принадлежит Блезу Паскалю: «Трагедия не в том, что мы стареем. Трагедия в том, что мы остаемся молодыми». Действительно, не было бы главной жизненной коллизии, если б оболочка и душа угасали синхронно, если б чувства увядали вместе с телом, если б... Ну, вы понимаете.

Так нет, послано свыше это главное испытание. И каждый ищет свои рецепты его преодоления. Дальше всех здесь продвинулись самураи, которые, в отличие от тех же вульгарно сциентических янки, сделали в этой формуле ставку не на биологию, а на этику: красиво стареют лишь добрые люди. Но и там стареют!

С грустью слежу, как кончается лето. «Лето – это маленькая жизнь». И признаюсь, с иронией наблюдаю, как пытается продлить свою политическую (и не только) жизнь Порох – бывший украинский президент, как стремительно и некрасиво он стареет. Если б не то брутальное, что он успел за свою каденцию натворить, если б я не так хорошо его знал лично, мог бы, наверное, и пожалеть. Не всякая тварь дрожащая так отчаянно сражается за продление своего способа белкового существования, как бьется он за свои активы, связи, влияние, счета, фабрики, поместья и прочий тлен. Эпическое зрелище! Жалкое! Но, повторюсь, не вызывающее жалости. Потому что нельзя жалеть глупость и жадность. Поясню.

Я не знаю, почему так быстро «сгорает короткое лето», но догадываюсь, почему так феерично сгорает Порох. (Даже дыма много. Поскольку это «дымный порох», архаичный, как все украинские инновации.)

Все ждал, что продвинутые эксперты объяснят Пороху, почему он «сгорел», а заодно и куражистому гильотинщику Зе поведают, за счет чего он вдруг «перемог». Не дождался. Все, блин, надо делать самому. Даже самые простые вещи...

Если отбросить всякую там конспирологию про «внешнюю руку», сакральную гречку и мифических политтехнологов, народ всегда голосует за свое улучшенное изображение в политическом зеркале. По крайней мере так устроен электорат нэзалежной. Т. е. женщине нравится смотреться в хитрое зеркало, которое лукаво стройнит, а народу – в игривое «зеркало», которое эффектно льстит.

Помните, знаменитый портрет Дориана Грея, который неизменным висел в кладовке? А у украинцев (и не только) их портрет, правда меняющийся, висит в администрации (сейчас секретариате) президента. Они регулярно смотрятся в него, поправляют усы, чуб или челку и говорят: «А я ведь еще неплохо смотрюсь!»..

Помню еще первый «портрет» – Кравчука. Большинство избирателей, глядя на бывшего западенского бедного селюка, который пробился на вершину компартии, «закопав» в идеологических интригах своих конкурентов, а потом во главе парламента запретил компартию, уважительно кивали: «Ну копия меня, если б не помешали (жена, лень, глупость, обстоятельства...)». Они видели себя ловкачами девяностых, умело лавирующими с «кравчучками» между капелек дождя, совсем как их ментально-президентское отображение.

Но Кравчук «потерял лицо», только не в японском морально-эстетическом, а в украинском социально-психологическом плане. И электоральное большинство стало считать, что уже не он их портрет, а удачливый и тертый заводчанин Кучма. С восторгом смотрели они на свое улучшенное изображение: они уносили с заводов детали, а он уносил уже целые заводы! «Ну копия меня, если б...».

Потом переменчивая громада вдруг посчитала, что похожа уже не на гитариста и бухарика с Южмаша, но ушедшего в олигархат, как в запой, а на социально близкого бухгалтера Ющенко: холеного, модного и красивого (до попыток омоложения), надменного и безапелляционного.

Приподнявшись на кучмином рывке, поднакопив кубышки для поездок в Польшу и Туретчину, многое видели в этом «зеркале» себя: в кашемире, в европейской кофейне с чашечкой «чудесного кофе» в руках, «которые не крали». «Ну копия, меня. Если б...».

Даже неуклюжий Янык выглядел какое-то время, как отражение неуклюжего, приблатненного, но желанного фарта. И многие видели в нем себя: удачливого, кремезного хозяина жизни, идущего по ней небрежной «походкой шлепера».

И Порох тоже был «портретом». Лгут те, кто говорит, что его чуть ли не силой продавили на пост заокеанские друзья. Максимум каких-то двадцать процентов доброса. А так это честное желание своих сограждан видеть себя в его лице: вальяжного, богатого, сдобного, куражистого и органически жестокого, как все выходцы из села и кооперации.

Украинцы не голосуют «протестно». Нет, у них не протестная, а зеркальная модель голосования. Они всегда «за». Но это «за» должно быть явным, плотским, смачным с лицом, узнаваемо похожим на воображаемый портрет избирателя.

Но и Порох сгорел – потерял лицо. Глядя на чванливые угрюмые складки, алкогольные мешки под глазами, на совсем не благородную, а перхотную седину, целлюлитные ляжки под бомжеватым бриони, уже почти никто не верил, что это его зеркальное, к тому же еще и улучшенное отображение. «Чур, меня...!»

Помните, трагедия не в том, что мы стареем...? А дух подсказывал избирателям другое: ты моложав, строен, остроумен, циничен, динамичен (несмотря на малый рост), а главное, как бы по-честному богат. А то, что еврей... Ну и что? Ведь каждый угрюмый, удрученный и бедный украинец втайне мечтает быть веселым, беззаботным и богатым евреем. Национальная мечта называется. За нее и голосовали на президентских и парламентских выборах.

Жаль, не понял этого бывший винницкий мясник Вова Гройсман. Тенденция, чувак, изменилась. Не сообщал бы на бордах «Я – украинец», глядишь, и вписался бы в мечту...

Нет, все-таки чуток жалко Пороха. Лохов всегда немного... это. Даже полулохов. Ведь он вначале вполне грамотно загрузил на борт ровно триста сорок кило баксятины. Знал чертяка точно, что янычары любят зеленый кэш. Знал даже то, что в багажник шестисотого помещается не триста или четыреста, даже не двести пятьдесят, а ровно триста сорок упаковок франклинов по кило каждая. К трапу же подают только одну такую тачку. Но это только половина знания. Другая заключается в том, что это плата только за входной билет в «систему». За выход надо заплатить на порядок больше...

Как лето, сгорает кондитерский Порох. А лето, действительно, жаль!

Источник