Резюме: Горбачёвская картина мира кардинально отличается от популярного сегодня великодержавного национализма. Внешняя политика России, особенно после 2014 г., выглядит как возвращение на хорошо знакомые рельсы, уложенные много веков назад, после наивных попыток Горбачёва, а затем и Ельцина, проложить новые пути по целине.

Горбачёв Михаил, «В меняющемся мире» / Москва: Издательство АСТ, 2018. – 351 с.

«Мир вступал в период неопределённости…» (с. 287). Эти слова М.С. Горбачёва, описывающего международное положение в конце 1991 г., вновь звучат актуально. Однако угрозы, с которыми сталкивается сегодня мир, имеют другую направленность, чем вызовы, о которых предупреждал Горбачёв. Лидер исчезавшей с политической карты мира сверхдержавы задавался, казалось бы, не самым животрепещущим для его страны в тот момент вопросом: «Мы покончили с холодной войной. Как сделать этот результат необратимым, не допустить возврата к конфронтации?» (с. 287).

Сегодняшняя Россия, проводящая напористую внешнюю политику, оказывается втянутой в новую холодную войну. Высокая степень неопределенности – единственное, что объединяет два переломных периода мирового развития. Уроки нашего недавнего прошлого могут быть чрезвычайно полезными для осмысления дня сегодняшнего. Ключевой практический вопрос сегодняшней повестки дня – как выходить из крайне опасного состояния усиливающейся конфронтации между Россией и странами Запада?

Новая книга Горбачёва о международных отношениях и внешней политике заставляет задуматься и о более широкой проблеме: возможен ли мировой порядок, при котором сильная Россия, позиционирующая себя в качестве великой державы, конструктивно и плодотворно сотрудничает со своими западными партнерами? Или же цена отсутствия холодной войны и конфронтации – слабость и покорность Москвы?

Большая часть книги посвящена тому, как Горбачёв и его соратники, инициировав кардинальные перемены в мировом устройстве, настойчиво убеждали своих западных партнеров объединить усилия и вывести взаимоотношения Советского Союза и Запада из состояния холодной войны.

Первым шагом была честная оценка внутреннего и международного положения страны, угасавшей и экономически, и интеллектуально: «Между тем на поверхностный взгляд царили вроде бы относительное благополучие, стабильность, порядок. Распропагандированное и дезинформированное общество не знало как следует, что происходит вокруг и что ждет страну в самом ближайшем будущем. Малейшие протесты подавлялись. И большинство считало их крамолой, клеветой…» (Нобелевская лекция, 1991, с. 332-333). Горбачёв сделал исторический выбор, о котором с тех пор ни разу не пожалел: перестройка и новое внешнеполитическое мышление. Франсуа Миттеран сказал по этому поводу Горбачёву летом 1991 г.: «Но так или иначе это был акт воли. В конце концов, вы могли бы вести себя как ваши предшественники, а результатом была бы катастрофа» (с. 229).

Что двигало Горбачёвым: интересы, ценности или что-то еще? Теоретики международных отношений нередко ссылаются на великого немецкого социолога Макса Вебера, предложившего следующую метафору: «Не идеи, а материальные и воображаемые интересы непосредственно управляют поведением людей. Однако очень часто «картины мира», сформированные идеями, подобно стрелочникам, определяли путь, по которому направлялись действия, толкаемые динамикой интересов». Эта метафора предполагает, что пути уже проложены, остается выбрать один из них. Современный англо-американский социолог Майкл Манн развил мысль Вебера, добавив, что порой люди, выступая в роли рельсоукладчиков, прокладывают новый путь по целине. Это случается крайне редко, но внешняя политика Горбачёва может быть описана именно так.

Горбачёв рассказывает, что прокладывавшийся им путь был не односторонней дорогой на Запад, а совместным трудом над уменьшением ядерной угрозы, прекращением холодной войны и построением более справедливого мирового порядка. СССР, по мысли Горбачёва, был призван быть лидером общих усилий на этих направлениях. Упорно и последовательно, Горбачёв и его соратники, среди которых он особо выделяет Александра Яковлева и Анатолия Черняева, вели дело к реальному сокращению ядерных вооружений, деидеологизации международных отношений, воплощению в жизнь идей Хельсинского Заключительного акта и Парижской хартии для новой Европы. С огромным уважением Горбачёв вспоминает и своих западных партнеров, особенно Рейгана, Шульца, Тэтчер, Коля, Геншера и Миттерана, которые не сразу, но постепенно приняли новую политику Горбачёва. Чуть позже эти совместные усилия были интерпретированы как создание новой дуги безопасности от Ванкувера до Владивостока с учетом интересов всех стран, расположенных по этой дуге.

Теоретик международных отношений Роберт Джервис утверждает, что «зачастую невозможно объяснить принятие ключевых решений и выработку конкретной политики безотносительно к представлениям о мире и образам других игроков, которые имеются у тех, кто принимает решения». Политика Горбачёва покоилась на идеях и миропонимании, которые формировали, хотя и не всегда полностью определяли, его конкретные действия на международной арене.

Горбачёвская картина мира кардинально отличается от популярного сегодня великодержавного национализма. Внешняя политика России, особенно после 2014 г., выглядит как возвращение на хорошо знакомые рельсы, уложенные много веков назад, после наивных попыток Горбачёва, а затем и Ельцина, проложить новые пути по целине. Сегодня многие политики, государственные и общественные деятели всячески подчеркивают преемственность многовековой российской истории. Внешняя политика, соответствующая непреходящему статусу Великой Державы, стала важнейшим компонентом конструирования национальной идентичности. Ритуальные ссылки на исторические корни, неизменные и неизменяемые культурные особенности, уходящие в глубь веков попытки Запада сдержать и отбросить Россию стали частью российской внешнеполитической риторики. Российская империя и сталинско-брежневский Советский Союз порой сливаются в единое великодержавное целое в этой картине мира. Горбачёвский период выпадает из официального нарратива, он нарушает выстраиваемую стройную схему.  

Постулат о преемственности истории России как важнейший элемент вновь выстраиваемой национальной идентичности предопределил появление необычных для внешнеполитического лексикона терминов в устах официальных лиц: «культурный и духовный код нации», «культурная матрица». Эти словосочетания должны подтверждать мудрость и дальновидность политики, имеющей истоки «в наших генах». Ничего уникального в этой тенденции нет. США, Китай, Индия, Турция, некоторые государства Центральной Европы идут своим, но в чем-то схожим путем. Их сегодняшние лидеры руководствуются картинами мира, где каждая из этих великих стран гордо плывет по волнам истории, не меняясь и не подвергаясь внешним воздействиям, которые, конечно же, всегда тлетворные. Это полная противоположность мировоззрению Горбачёва. С точки зрения теории международных отношений, сегодня главное противоречие – не между реализмом и либерализмом, а между национализмом и универсализмом.

В идейном плане Горбачёв бросил вызов не только партийной номенклатуре и закостеневшему советскому мировоззрению, но и философии национализма, консерватизма, партикуляризма. Как могли появиться идеи нового мышления у партийного функционера? Дело в том, что картина мира Горбачёва и его соратников была глубоко укоренена в истории российской общественной мысли. Было бы заблуждением считать политику Горбачёва аномалией, провалившейся попыткой предложить альтернативу консервативному мировоззрению, покоящемуся исключительно на наследии Константина Леонтьева, Николая Данилевского и Ивана Ильина, на которых сейчас часто ссылаются. В политическом плане Горбачёв прокладывал путь по целине, в идейном же – опирался на глубоко российскую традицию универсализма. Федор Достоевский и Владимир Соловьев, а во многом и большевики, пока они еще были марксистами, писали о «вселенскости». Достоевский определил дух России как «стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и всечеловечности». В своей знаменитой «Пушкинской речи» он говорил: «Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите».

Горбачёвский прогрессивный универсализм, основанный на общечеловеческих ценностях и интересах, основывался на полном исключении применения силы, как внутри страны, так и в международных отношениях. Выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в декабре 1988 г., Горбачёв говорил о том, что «от всех, а от сильных стран в первую очередь, требуется самоограничение и полное исключение применения силы вовне». Сегодня он добавляет, что эти идеи «не только не устарели, но и прибрели новую актуальность». (с. 81). Ахиллесовой пятой такой картины мира является необходимость взаимодействия с партнёрами, верящими в военную силу, не исключающими её применение и руководствующимися идеей о поддержании своего первенства и глобального лидерства на мировой арене.  

Как только распался Советский Союз, Руководство по планированию обороны США 1992 года, ключевой секретный документ Пентагона, ставший известным благодаря утечке, возможно, намеренной, так определил основную стратегическую задачу вооруженных сил: «Нашей первой целью является предотвращение появления нового соперника на территории бывшего Советского Союза или где бы то ни было еще…Мы должны сохранять механизмы устрашения для того, чтобы потенциальные соперники даже не стремились к большей региональной или глобальной роли».

Горбачёв видел эту проблему предельно четко. Выступая перед членами обеих палат конгресса США в 1992 г., потеряв СССР, он говорит: «Мне, конечно, известно, что в США есть люди, считающие, что интересам вашей страны более отвечает слабая, раздробленная Россия, низведенная на второстепенный уровень в мировых делах» (с. 296). С позиций уже сегодняшнего дня он добавляет: «Те, кто объявил «победу Запада в холодной войне», кто отказался выстраивать новую, равноправную систему безопасности, несут большую долю ответственности за нынешнее состояние дел, за опасный кризис мировой политики» (с. 299).

С горечью Горбачёв говорит о том, что «не выдержали американские политики испытание историей, не оказались на высоте своей исторической ответственности. Вместо констатации общей победы над холодной войной решили объявить свою «победу в холодной войне» (с. 298). Сегодня специфический национализм Трампа отражает новую картину мира в воображении части американского общества, ставящей под вопрос бесконечные глобальные обязательства США, но идея первенства Америки никуда не уходит. Вопрос о возможности сосуществования политики, отрицающей силу, с политикой других стран, её не отрицающих, остается открытым.

Демонтаж инструментов холодной войны начался, когда Советский Союз, хотя и угасавший, был еще относительно сильным в военно-политическом плане.  Горбачёв показывает, насколько трудным и длительным был процесс выхода из конфронтации и прекращения гонки вооружений (с. 82). Уже в 1985 г. Горбачёв заговорил об общечеловеческих интересах (с. 20), о конце «доктрины Брежнева» (с. 37).  и, уже совместно с Рейганом в Женеве, о недопустимости ядерной войны и о том, что в ней не может быть победителей (с. 49). Большая часть работы была проделана до 1990-1991 гг., когда бывшая сверхдержава еще не начала осыпаться. Таким образом, еще достаточно сильный СССР под руководством Горбачёва искал и находил пути выхода из тупика холодной войны, не поступаясь своими интересами. 

Начало перестройки миропорядка началось, когда основным партнером Горбачёва по переговорам был Рональд Рейган. Это было уникальное обстоятельство: совпадение по времени нахождения у власти в двух сверхдержавах реформатора Горбачёва и ультраконсерватора Рейгана. Как ни странно, именно это позволило решить многие вопросы. Горбачёв вспоминает, как он спросил Джорджа Шульца: произошел бы грандиозный сдвиг в двусторонних отношениях и, в частности, в области разоружения, если бы президентом тогда был не Рейган. Подумав, Шульц ответил: «Пожалуй, нет. Недоверие к СССР было преодолено благодаря вашим шагам, но и благодаря тому, что вам навстречу пошел такой консервативный политик, как Рональд Рейган. На этом поле у него не было соперников. Если бы не он, договор о ликвидации ракет средней дальности могли бы и не ратифицировать в сенате» (с. 84). Рейган мог себе позволить начать серьезную совместную работу с Москвой, не опасаясь обвинений в сдаче национальных интересов США.

На основе предлагаемого Горбачёвым описания и анализа выхода из состояния холодной войны можно сделать несколько выводов относительно возможности прекращения нынешней конфронтации в отношениях между Россией и Западом. Очевидно, что эти выводы могут быть актуальными только для следующего поколения лидеров.

Во-первых, нужны деполитизация и деидеологизация международных отношений.  Необходимо провести грань между внутренней и внешней политикой, между конструированием национальной идентичности и отношениями с конкретными государствами. Тезис об односторонней победе США в холодной войне утвердился в ходе предвыборной борьбы в конце 1991 – первой половине 1992 г., когда Бушу это потребовалось для укрепления своих позиций в президентской гонке. Это ему, впрочем, не помогло. Смешение исторических нарративов и внешнеполитических задач в России, как и во многих соседних странах, также абсолютно контрпродуктивно.

Во-вторых, надо оставить иллюзии о возможности решения накопившихся вопросов во взаимоотношениях с позиции силы. Ещё в 1992 г. Горбачёв провидчески утверждал: «Россию невозможно будет удерживать в офсайде мировой политики. Такие попытки в перспективе безнадежны, и единственным их результатом будет нанесение вреда российской демократии, если не ее полный подрыв» (с. 297).  Сегодня Горбачёв советует западным лидерам: «Россию невозможно ни «наказать», ни изолировать. Западу пора отказаться от таких попыток» (с. 324-325). Справедливо и обратное: ослабленные США, США с уменьшенной ролью в мировых делах невыгодно России. Об этом Горбачёв говорил Бушу в 1990 г. (с. 166). Сегодня, с учетом роста глобальной нестабильности, подъема Азии и колоссальных изменений в мировом балансе сил, России это тем более невыгодно.

Для выхода из конфронтации каждый из партнеров должен чувствовать себя уверенно как внутри страны, так и в военно-политическом раскладе на международной арене. Именно эти обстоятельства, несмотря на нарастание внутренних проблем в Советском Союзе, в целом присутствовали в 1985-1990 годах. Слабость одной из сторон ведет к искушению партнера добиться односторонней победы или хотя бы объявить о ней, как это случилось в 1991-1992 годах. С последствиями этого мы живем до сих пор.

Баланс сил между США и Советским Союзом, а теперь России, всегда асимметричен. Советский Союз при Горбачёве, несмотря на растущие проблемы внутри страны, особенно в последние два года своего существования, обладал колоссальной «мягкой силой», достигая желаемых результатов (окончания холодной войны) и меняя поведение других государств. Это был классический случай описанной американским политологом Джозефом Наем ситуации, когда можно добиваться того, чтобы другие игроки сами захотели тех результатов, которые выгодны всем. Горбачёвский Советский Союз был силен прежде всего идейно, вовлекая других игроков в осуществление своей повестки дня, прежде всего в области разоружения и уменьшения ядерной угрозы.

В-третьих, сегодня вновь нужны большие идеи, нужна новая картина мира. Исайя Берлин, британский философ и историк идей, однажды тонко заметил, что «идеи воспринимались серьезнее и играли необычную, более значительную роль в истории России, чем где бы то ни было еще». Можно по-разному относится к наследию Горбачёва в области внешней политики: в конечном итоге далеко не все получилось так, как было задумано. Однако бесспорно, что его идеи о международных отношениях остаются более чем актуальными и будут востребованы.

Книгу Горбачёва стоит воспринимать как приглашение к большому разговору о мировом порядке, который предстоит строить будущим лидерам. Остается надеяться, что это придется делать не на руинах порядка нынешнего, каким бы несовершенным он ни был.