Михаил Хазин: Rogoff & Reinhart и пустота (+ подбрка по теме)

Голый король и голая королева экономиксизма

 У людей, выросших при Советской власти, всегда было несколько благоговейное отношение к науке и ученым. И в рамках этих представлений сама мысль о том, что ученый может специально солгать ради достижения какого-то результата, была чем-то невозможным и недопустимым. Разумеется, были всякие отклонения, но они все-таки были исключениями из правил.

Впрочем, относилось это все только к наукам естественным, гуманитарные, напротив, считались вотчиной идеологов, и здесь все понимали, что говорить нужно то, что властью одобряется и поощряется. Однако после произнесения ритуальных фраз настоящие ученые продолжали заниматься именно наукой, а не, например, добыванием денег.

Либеральная теория верна, потому что она верна

С экономической наукой я довольно долго знаком практически не был, поскольку в конце 80-х занялся экономической статистикой, а затем перешел на государственную службу. И вот здесь я обнаружил, что представители «молодых» или «либеральных» реформаторов регулярно произносят некоторые слова, смысл которых от меня явно ускользал. Любимой их мантрой, которая восходит еще к, не к ночи будь помянутому, Гайдару, была фраза о том, что для начала экономического роста в стране «необходима и достаточна» низкая инфляция. Это утверждение мне уже тогда казалось странным, опыт показал, что к реальности оно никакого отношения не имеет, но сами «реформаторы» все время при этом ссылались на «современную экономическую науку».

Были у них и другие утверждения, например, что «инфляция определяется исключительно денежной массой, чем меньше денег, тем ниже инфляция», или, скажем, «чем более независим центральный банк в стране, тем более она экономически развита» и так далее. Подавляющая их часть также явно противоречила реальности, но они все подавались как результат экономической науки. В общем, поскольку меня учили, что врать нехорошо, я все время пытался эти глупости разоблачить, в результате чего я попал в серьезную опалу со стороны «современной экономической науки» или, если точнее, со стороны представителей «экономиксизма» — то есть сторонников так называемой «экономикс» (economics), которая и объединяет в себе все «современные экономические теории». После чего понял, что, может, где-то и есть реальная экономическая наука, но то, что под этим подразумевают наши «либеральные реформаторы», это скорее тоталитарная секта.

Отмечу, кстати, что экономика, которая формально относится к гуманитарным наукам, на самом деле обладает чрезвычайно полезным свойством: некоторые ее положения можно проверить на практике. И мои возражения против «экономиксистов-реформаторов», в общем, покоились на практическом фундаменте — я просто видел конкретные результаты конкретных действий. Но «реформаторов» реальность интересовала мало — они категорически отказывались (и до сих пор отказываются) признавать, что могут ошибаться! Собственно, если отвлечься от экономической конкретики, то вся суть экономиксизма выражается в одной универсальной формуле: «Классики экономиксизма ошибаться не могут!»

Еще раз мне пришлось непосредственно столкнуться в этой формулой осенью 2008 года, когда в передаче «Клинч» на радиостанции «Эхо Москвы» я встретился с С. Гуриевым, известным агитатором экономиксизма. Как и полагается идеологу и пропагандисту, он начал мне на голубом глазу объяснять, что теоретики экономиксизма врать не могут, потому что не могут врать никогда (см. http://worldcrisis.ru/crisis/549108). Беда была только в том, что пример он выбрал не очень удачный: спад в США. Мои попытки доказать ему, что за месяц до выборов даже «самые-пресамые» защитники чистоты экономиксизма спад показать не могут, оказались бесполезными, однако сами эти «пресамые» через пару месяцев, задним числом, то есть за период почти за год до нашей беседы, этот самый спад таки показали (см. http://worldcrisis.ru/crisis/549095/thread_t). Честный ученый в такой ситуации бы застрелился или ушел в монастырь, но пропагандистам такая ситуация не внове.

В общем, приведенных примеров уже достаточно, чтобы сделать вывод о сущности и полезности экономиксизма, а я подозреваю, что в других статьях номера есть и другие. Беда наша только состоит в том, что экономиксисты практически монополизировали все статусные центры создания общественного мнения в сфере экономики, а потому информация об их тотальном вранье редко становится широким общественным достоянием. Это, конечно, очень печально и опасно, особенно с учетом того кризиса, в который нас завели, — в частности, в этих условиях чрезвычайно опасны те советы, которые экономиксисты дают правительствам и фирмам.

Удар по псевдоучености

И вот около месяца назад я обнаружил на сайте РБК фантастическое (по крайней мере до сего времени) сообщение, от которого я настолько ошалел, что не удержусь и приведу обширные цитаты из него:
«Студент Массачусетского университета опроверг выводы двух гарвардских профессоров о том, что высокий уровень госдолга резко замедляет экономический рост. Именно вокруг этой идеи строились все программы жесткой экономии в США и Европе в последние годы. Теперь сторонники драконовских мер могут лишиться своего наиболее весомого аргумента.

Профессора Гарварда Кеннет Рогофф и Кармен Райнхарт опубликовали свою работу «Рост во время долга» в 2010 году. В ней они изучили экономическую историю 20 ведущих развитых стран в 1946–2009 годах и пришли к выводу, что преодоление госдолгом отметки 90% ВВП ведет к резкому замедлению роста экономики — в среднем до -0,1% ВВП. Этот вывод потом активно использовался, чтобы убедить политиков и общественность в необходимости жесткой экономии через повышение налогов и урезание госрасходов. Однако перепроверка исследования гарвардских профессоров показала, что высокий госдолг влияет на темпы роста не столь драматично. «Средние темпы реального роста ВВП в странах, где госдолг превышает 90% ВВП, вообще-то равен 2,2%, а не -0,1%», — сделали вывод студент Массачусетского университета Томас Херндон и профессора Майкл Эш и Роберт Поллин в своей работе «Действительно ли высокий госдолг системно снижает экономический рост: Критика Райнхарт и Рогоффа».

Все началось с задания, данного Херндону в рамках курса эконометрики. Использовать в качестве базы для своих расчетов он решил работу Рогоффа и Райнхарт... Однако его собственные подсчеты упорно не сходились с данными двух светил современной экономики. Он даже запросил у них рабочие версии таблиц Excel, на основе данных которых они написали свою работу, но и их перепроверка показала, что превышение госдолгом 90% ВВП ведет к замедлению среднего роста ВВП с 3,2% только до 2,2%.

По словам команды из Массачусетского университета, причина, по которой их гарвардские коллеги пришли к своему выводу, — в выборочном использовании данных, ошибках в расчетных формулах таблиц и «нестандартной» интерпретации итоговых данных.

Рогофф и Райнхарт позднее признали только факт ошибки в расчетных формулах. «Однако мы не считаем, что эта прискорбная ошибка как-то серьезно меняет центральный посыл нашего первоначального исследования и последующих работ»...

Критика двух гарвардских экономистов их коллегами из Массачусетса уже привела к дебатам в научной среде. «Насколько увеличилась безработица из-за арифметической ошибки Райнхарт и Рогоффа?» — задается вопросом глава Центра экономических и политических исследований Дин Бэйкер.

...Удар по аргументам сторонников резкой и скоростной экономии был нанесен накануне ежегодных встреч МВФ и Всемирного банка 19–21 апреля. Примечательно, что в 2001–2003 годах Рогофф был главным экономистом МВФ, известного драконовскими условиями предоставления своей помощи. Однако с прошлой осени фонд кардинально изменил свою позицию и сейчас призывает США не переусердствовать с бюджетным секвестром. Специалисты МВФ тогда выяснили, что каждый сэкономленный доллар снижает ВВП не на 0,5 доллара, как полагалось ранее, а на 1,7 доллара».

Освобождение от идеологических оков

Повторю еще раз: для меня лично и для тех, кто пытается заниматься экономикой как наукой, в этой информации ничего нового нет. Практически вся экономиксистская теория построена на таких фальсификациях. Но поскольку строилась эта теория в рамках англосаксонской традиции, а та запрещает ставить под сомнения авторитеты (желающие могут прочитать роман А. Азимова «Против глупости сами боги бороться бессильны», в котором соответствующая ситуация подробно описана), что и было отмечено выше, то в результате создалась ситуация, из которой просто нет выхода. Теории кризиса в рамках экономиксизма нет и быть не может, поскольку еще никто не смог выстроить разумную теорию на фундаменте из тотального идеологизированного вранья, а альтернативных теорий тоже быть не может, потому что авторитет классиков экономиксизма незыблем.

Отметим еще, что тотальное вранье появилось не с неба. Сама концепция «экономиксизма» появилась в конце XIX — начале XX века как идеологическая альтернатива политэкономии, которая вобрала в себя уж больно много марксистских идей. И самую главную из них, восходящую еще к Адаму Смиту, — что капитализм конечен! На всякий случай напомню, что это именно Смиту принадлежит идея о том, что углубление разделения труда, процесс, который и определяет развитие в современном обществе, в замкнутой системе происходит только до некоторого предела, определяемого размерами этой системы. Сегодня вся мировая экономика представляет собой единую систему разделения труда, а значит, угроза остановки развития (напомним, в рамках действующей парадигмы развития, то есть капитализма!) встала сегодня во весь рост. Собственно, наши собственные исследования как раз этот тезис и подтверждают.

Беда только в том, что идея эта, о конце капитализма, страшно самим капиталистам не нравится, а потому сто с лишним лет тому назад они и профинансировали идеологическую альтернативу смитовской политэкономии, и это как раз экономиксизм. И поскольку это именно что идеологическая альтернатива, никакого конца капитализма в нем нет и быть не может — а значит, не может быть и теории современного кризиса.

Проблема отсутствия этой теории, что я неоднократно уже отмечал, стала всерьез беспокоить западные элиты, во всяком случае, последние года два. Другое дело, что никаких конкретных действий против экономиксизма пока никому предпринимать не разрешали. И вот — прорыв! Причем не только на «сомнительном» с точки зрения Запада РБК, а даже на Euronews (то есть для самых широких масс) «крутили» эту историю каждые 15 минут целый день. И вывод, который из этого может быть сделан, только один: мировые элиты пришли к выводу, что монополия экономиксизма стала серьезной угрозой самому их существованию.

Это, по крайней мере, теоретически, открывает «окно» для развития новых теорий. Как им воспользоваться, что оно будет означать на практике, кому будет разрешено в него «просунуться» — это пока все вопросы. Не исключено, что критиковать экономиксистов разрешат только более «правильным» экономиксистам, возможно, обсуждать основы теории можно будет только в крайне ограниченном количестве «правильных» институтов, в число которых российские не войдут. Но все равно — шанс на то, чтобы разрушить монополию экономиксистов с их теориями, которые загнали российскую экономику в тупик, появился! И его нужно использовать!

Королева, ставшая служанкой

Я еще застал те времена, когда экономическая и социальная статистика была благородным занятием — она не только помогала открывать мир, изучать его, проводить сравнения, но и служила на самом высоком международном уровне (ООН и ее дочерних организаций) инструментом выработки путей и разработки программ, направленных на то, чтобы изменить этот мир к лучшему. С этим же периодом совершенно неслучайно связан и расцвет эконометрики — применения математических моделей в экономике, использование их в процессах управления и планирования на всех уровнях.

Статистика в тот момент была благородным созидательным инструментом. И, соответственно, огромные усилия множества исследователей по всему миру были направлены на то, чтобы улучшить этот инструмент, сделать его еще более адекватным, более точным, более совершенным.

Затем, к глубокому сожалению, все изменилось, и «креативные» усилия статистиков оказались направлены совсем на иные цели. Статистика стала политическим оружием, средством зомбирования общественного сознания, орудием манипулирования глобальными процессами, инструментом для махинаций на мировых финансовых рынках.

Приведу один пример.

В середине 90-х мне довелось вскрыть в своей кандидатской диссертации ложность тезиса о том, что уровень развития страны напрямую и положительным образом связан со степенью открытости экономики, а следовательно — со степенью вовлеченности этой экономики в международные торговые обмены. С этим тезисом громогласно выступал тогда советник российского правительства (как, впрочем, и правительств других стран, осуществлявших реформы по рецептам шоковой терапии) Джеффри Сакс.

Я провел корреляционный анализ (оценку взаимосвязи) по очень большой выборке стран между показателями доли экспорта и импорта в ВВП, с одной стороны, и рядом показателей (ВВП на душу населения, численность населения, размер территории) — с другой. И получил результат, указывавший на отсутствие сколь-нибудь существенной статистической связи между уровнем вовлеченности экономики страны в мировую торговлю (а следовательно, степенью открытости, разомкнутости ее экономического контура) и уровнем экономического развития.

Зато расчеты позволили обнаружить и доказать очень значительную (почти функциональную) отрицательную связь степени открытости экономики с численностью населения страны и масштабами ее территории. Иными словами, чем больше численность населения той или иной страны (а следовательно, и размер внутреннего рынка, и численность рабочей силы) и чем больше территория (а следовательно, разнообразие и объемы полезных ископаемых и прочих природных ресурсов), тем в меньшей степени ее экономика открыта, тем в большей степени экономика этой страны стремится к квазизамкнутости своего воспроизводственного контура.
Таким образом, мне удалось разоблачить откровенный подлог, который до этого момента обладал в глазах научной общественности и лиц, ответственных за принятие важных политических решений, статусом истины в последней инстанции, в которой просто невозможно усомниться, так как она была подкреплена авторитетом международного «светилы» и советника множества правительств.

Для чего использовался этот подлог? Совершенно очевидно, что определенным силам было крайне важно не допустить самодостаточности российской экономики, самостоятельности ее воспроизводственного контура, сделать ее сырьевым придатком для избранных стран, разрушить ее самообеспеченность, лишить продовольственной безопасности и т.п.

Однако случаи подобных разоблачений в то время были немногочисленны. Поэтому и после начала процесса перерождения статистики из инструмента учета, анализа и созидания в средство манипулирования еще довольно долгое время прежний ореол благородства делал статистику «неприкасаемой», препятствовал появлению сомнений в ее истинности, позволял считать статистические ляпы, несхождения, несоответствия наблюдаемой действительности лишь плодом досадных ошибок, а не злого умысла.

Я помню, например, что еще в 80-х и даже 90-х годах сама мысль о возможности тенденциозных искажений в американской статистике казалась абсолютно крамольной. И ваш покорный слуга приложил руку к разоблачению этого мифа в своих выступлениях на международных конгрессах, эти материалы затем вошли в нашу совместную с Михаилом Хазиным книгу «Закат империи доллара и конец Pax Americana».

Потом эстафетную палочку разоблачений злостных махинаций в статистике США взял в свои руки наш друг аналитик Сергей Егишянц, блестящая статья которого представлена в подборке материалов главной темы данного номера. Тема статистических злоупотреблений в России поднята в статье еще очень молодого, но многообещающего экономиста Владислава Жуковского. Михаил Хазин рассуждает о значении недавнего скандала вокруг уличения в научной нечистоплотности Кеннета Рогоффа и Кармен Райнхарт. Наконец, с главной темой номера перекликается и интервью с Алексеем Захаровым, публикуемое в разделе «Экономика», в котором в весьма неожиданном ракурсе предстает проблема статистики российского рынка труда.

http://www.odnako.org/magazine/material/show_25821/

Извращенцы от статистики

Фальсификация экономических данных: успехи и инновации

 То, что официоз по всему миру подтасовывает данные экономической статистики, уже давно ни для кого не секрет. Эпоху СССР трогать не будем, ибо тогдашняя специфика махинаций сейчас совсем не актуальна. В новейшую эру первыми стали мухлевать японцы: благодаря мудрым изобретениям начальства у них из четырех рецессией 1990-х годов в анналах чудесным образом осталось только две, а сейчас «внезапно выяснилось», что тогда и вовсе был лишь одиночный спад. Но затем лидерство в статистических «инновациях» перехватили США, которые не упускают его по сию пору.

Успехи США в этом направлении столь велики, что недовольство ими высказал даже глава ФРС Бен Бернанке, — в прошлом году он сетовал на трудности в определении оптимальной политики ведомства: мол, официальные данные «не вполне отражают реальные процессы» (его тогда волновали события, происходившие на рынке труда) — поэтому все время приходится искать «альтернативные подходы». Что вызвало такую реакцию — и вообще, чем особенно прославились американцы на ниве казенной высшей арифметики?

Рынок труда

Трудовая статистика давно была головной болью штатовского официоза, но до 1980-х годов он не покушался на традиционный подход. Однако серьезная рецессия 30-летней давности вкупе с воцарением Рейгана активизировала ревизионистские процессы, хотя наибольшей активностью в этой сфере отличилась администрация Клинтона, трудившаяся (на самых разных фронтах) в 1990-е. В результате родилась «гибкая методика», которая слабо отражает реалии в сфере занятости, зато чудо как хороша в создании ощущения «все хорошо, прекрасная маркиза». Постоянно меняющиеся коэффициенты очистки от сезонного фактора, перманентные пересмотры старых данных задним числом вкупе с регулярными расхождениями данных двух опросов, входящих в единый трудовой отчет, и прочими милыми идеями — это совсем безобидные мелочи на фоне всего остального. Чего именно? Ну вот, например: по методике американского министерства труда, безработный, который имел неосторожность, допустим, продать какую-то мелочь на онлайн-аукционе, сразу же заносится в списки имеющих работу — очень удобно.

Далее, Бюро трудовой статистики ежегодно без всякой реальной причины изгоняет из рабочей силы несколько миллионов человек — ведь для него, если человек «плохо ищет работу» (недостаточно активно или, еще хуже, на время отчаялся ее найти), то он как бы перестает существовать вообще: его нет ни в числе занятых, ни среди безработных. Результат? Доля рабочей силы во взрослом населении США вразрез со здравым смыслом вертикально валится (график 1): официоз для сокрытия реальности что-то бормочет насчет массово выходящих на пенсию бэби-бумеров, а на самом деле именно на старшие поколения (возрастом свыше 55 лет) приходится весь прирост рабочих мест в последнию пару лет, то есть имеет место противоположный процесс («пенсионеры» продолжают активно работать и даже вытесняют молодежь). Таким образом, никаких оснований для падения численности рабочей силы нет — на самом деле она должна расти на 1 млн с лишним человек в год (население-то увеличивается на 2–3 млн), а реально валится.

Иначе говоря, подлинное число безработных в Штатах намного выше официально сообщаемого. Для понимания разницы приведем пару чисел: министерство труда США сейчас показывает уровень безработицы около 7–8%, а методика 1990-х дает 14–15% — неплохая «оптимизация»? А ведь это уже искаженный подход в сравнении с тем, что был в районе 1980 года. По прежней методологии нынешний уровень безработицы вообще выходит равным 20–25%: в итоге имеем занижение этого показателя втрое — есть от чего схватиться за голову даже облеченному немалой властью «вертолетчику Бенни»!

Инфляция

Однако самые масштабные извращения коснулись расчета ценовых индексов. И понятно почему: ведь они явно или неявно присутствуют в большинстве экономических показателей. Возьмем, к примеру, ВВП: происходит суммирование добавленных стоимостей — и выходит номинальный показатель (то есть «в текущих ценах»); чтобы выяснить динамику в реальном выражении, нужно привести ВВП к ценам какого-то взятого за базу прошлого периода — для этого нужен индекс-дефлятор, и вот в нем-то уже притаились махинации. Или подсчитаем годовую динамику розничных продаж: сравним выручку ретейлеров сейчас и год назад, а для приведения к единой базе опять-таки разделим на дефлятор, отражающий среднее изменение цен за прошедший год. И так далее — почти никакая экономическая статистика без индексов цен не обходится. Потому-то правящие манипуляторы во всем мире видят в ценах главный объект для своих «инноваций» — и сейчас в этой сфере актуальны аж пять (только основных!) их типов.

Во-первых, каждый ценовой индекс высчитывается по корзине товаров и услуг, причем плавающей, то есть в нее входят не отдельные товары, а целые их группы. Скажем, «бифштекс» — это не товар, а название группы, куда входит также гамбургер: если по итогам месяца последний подорожал слабее первого, то выкидываем дорогой бифштекс и учитываем только цену гамбургера, ну и наоборот. Обоснование метода — гипотеза «идеальной субституции» (идеального замещения — ред.): по ней человек есть чистый потребитель, действующий сугубо рационально и пытающийся минимизировать расходы. То есть если, к примеру, в Испании подорожал хамон, то испанец сразу переключится на беркширскую ветчину — но в реальности он этого не делает, а продолжает покупать именно любимый хамон, пусть выросший в цене; такое упрямство сводит с ума правящих монетаристов по всему миру, особенно в Европе, где чиновники очень хотят всех уравнять, но народ сопротивляется. Таким образом, означенная гипотеза нереалистична и только занижает инфляцию.

Во-вторых, лукавая структура корзин. В США инфляция недооценивается в том числе из-за входящей в корзину индекса потребительских цен (ИПЦ) аренды жилья — ее стоимость падала вместе с ценой домов, приуменьшая общее инфляционное давление (сейчас жилье дорожает, но до пиков очень далеко). Дело в том, что на практике непропорционально большая часть арендаторов живет в экономически активных регионах, где есть хорошая работа; аренда там недешева, но статистики усредняют ставки равномерно по всей стране, включая депрессивные регионы и мелкие городки, чем занижают итог. Кроме того, различные методики используют разные корзины — в США есть CPI (индекс потребительских цен) и PCE (цены потребительской корзины): вроде одно и то же, но корзины разные. Британцы веками считали индекс розничных цен, но ЕС заставил их вычислять CPI по своей методике: по идее, итоги должны примерно совпасть, но на самом деле первый выше второго в полтора раза. В России помимо потребительской инфляции (ИПЦ) есть фиксированный набор товаров и услуг (ФНТУ): за март сего года первая выросла на 0,3% в месяц и 7,0% в год, а стоимость второго — на 0,6% и 9,5% соответственно; в целом с января 2003 года средний темп годового роста ИПЦ равен 10,1%, а ФНТУ — 12,3%; между тем, разумеется, в официальные дефляторы входит ИПЦ, а не ФНТУ — очень предусмотрительно (график 2).

Третий тип подтасовок касается отдельных товаров внутри корзин. Тут обычно происходит подмена, когда нерепрезентативная выборка торговых точек или прямые подлоги с вычислением цен дают неверное значение цены на конкретный товар. Иными словами, это не «цивилизованное» изменение методологии, а уже вполне себе криминальное мошенничество — однако оно широко распространено. Особенно наглы такие махинации при вычислении прожиточного минимума — в чью корзину включаются вредные для здоровья, но дешевые продукты; по товарам длительного пользования завышается срок жизни до износа — не секрет, что он изрядно упал за последние десятилетия, но применяются сроки старых времен (особенно этим любят заниматься статистики в России), ну и т.д.

Далее, манипуляции охватывают процесс усреднения цен разных товаров внутри корзин. Казалось бы, это чисто математическая процедура. У всех групп есть веса: считаем средневзвешенную цену и все — не тут-то было. Представьте себе для простоты, что в корзине всего два продукта. Один подешевел на 20% в год, другой на столько же подорожал. Пусть средний размер расходов на каждый из этих продуктов (а значит, и их вес в итоговой корзине) одинаков — тогда логично полагать, что суммарная инфляция равна нулю, то есть среднему значению между +20% и -20%, взятым с одинаковыми весами. Однако на самом деле статистики сообщат, что имеет место дефляция на 2% с лишним! И как такое возможно? Очень просто: они считают средневзвешенное не арифметическое, а геометрическое. В данном случае — квадратный корень из произведения 1,2 и 0,8; и выходит чуть меньше 0,98. Вот и минус 2% вместо законного нуля. Сюда же относятся и другие мелкие пакости статистиков — к примеру, «цепочные индексы».

Самая свежая махинация называется «гедонистические индексы» — с середины 1990-х в цены закладывается растущее «наслаждение» потребителя от современных товаров. В США такой подход охватывает компьютеры, аудио- и видео-, стиральные машины, холодильники, одежду и даже школьные учебники. Если, к примеру, цены за год выросли на 7%, но товар стал приносить потребителю на 2,5–3,0% больше наслаждения, то показывается инфляция 4,2%. И если, по мнению статистиков, новые куртки приносят на 10% больше наслаждения, чем старые, то при росте цен в 3% они покажут падение на 7% — чистый Оруэлл: «падение — это рост»! Лукавство тут в том, что если, скажем, новый ноутбук на 25% производительнее старого, то реально сократить расходы это не помогает, ведь нельзя же купить 0,8 ноутбука. Приобрести можно лишь целый агрегат, за который придется заплатить всю запрошенную сумму, а не «гедонистически уменьшенную». И ведь зарплату потребителю тоже платят не гедонистическую, а обычную!

Теперь смотрите, что получается. Независимые исследователи ведут свои подсчеты цен, используя старые методики и тем самым корректируя официозную статистику по всем направлениям. Ясное расхождение этих оценок стало видно с середины 1990-х, и к нынешнему моменту индексы потребительских цен по старой и новой методикам разошлись уже в среднем на 3,5% в год (график 3). Далее, министерство торговли США дает рост реального душевого ВВП и почти что достижение докризисного пика 2007 года, но коррекция ценовых извращений показывает сохранение спада, из-за которого показатель на самом деле опустился до значений 25-летней давности, — и более того, выясняется, что даже сам рекордный пик случился не в 2007, а в 2000 году (график 4). Реальные зарплаты (на одного занятого) вовсе не у вершины, как настаивает Бюро экономического анализа, а на добрую треть ниже нее и по-прежнему валятся — они уже пали до полувекового минимума (график 5). Соответственно, и спрос (реальные душевые розничные продажи) тоже на дне с 1960-х, а вовсе не поблизости от рекордного пика (график 6).

И так во всем, причем везде — к примеру, наш президент в 2003 году обещал удвоить ВВП за 10 лет: годы прошли (если за базу взять конец 2002-го), но даже официоз дает за этот период прирост лишь на 57%, а если сделать поправки на махинации, то и вовсе выйдет увеличение на жалкие 10–20%.

Производство

Махинации проникли даже в производственную статистику. Хотя, казалось бы, где там химичить-то: считай себе «в штуках» — и получишь истинную динамику. Не тут-то было. Гораздо удобнее вычислять «в деньгах», а потом выпускать на сцену уже знакомые нам искаженные дефляторы. Пикантности тут добавляет тот факт, что в США показатели производственного сектора считают совсем неподходящие для этого ведомства: дефляторы (только это уже не CPI, а PPI — индекс цен производителей) выдает Бюро трудовой статистики, производственные заказы считает Бюро переписи населения, объемом промышленного производства занимается и вовсе ФРС, то есть центробанк — что само по себе бред. Характерные повадки последнего сказываются и тут — к примеру, этой весной он в очередной (уже пятый!) раз пересмотрел данные с 2007 года; а так как это базовый год (его значение взято статистиками за 100), в итоге сменились все числа аж с 1919 года; среди прочего опять «подправлены» коэффициенты очистки от сезонного фактора. Сильнее всего ревизия затронула уровень загрузки производственных мощностей — он был основательно понижен. Причем такое случается постоянно, что наводит на размышления.

Однако важнее то, что ФРС выдает только итоговые индексы производства (в целом по промышленности и по группам отраслей) без всяких натуральных показателей — но как понять, что скрывается за этими индексами? А понять нужно, и вот почему: если взять этот самый индекс в обрабатывающей промышленности и сравнить его с новыми заказами в ней же (дефлированными с помощью соответствующего отраслевого PPI министерства труда), то выяснится загадочная вещь — в целом с 1993 года показатели основательно разошлись, так что заказы нынче примерно на уровне 20-летней давности, но выпуск на 34% выше (оба индекса считаем на душу населения) (график 7). Как такое возможно? Ведь хотя временно они могут расходиться, в общем оба показателя должны идти вместе: производители производят, выполняя чьи-то заказы, — государства ли, частных ли фирм или, к примеру, торговых учреждений. Но в чем же тогда дело и откуда это расхождение?

Наша гипотеза проста, и ее подкрепляет то, что до 1996 года синхронность имела место, а затем исчезла. Дело в том, что именно в середине 1990-х стали возникать искажения в способах исчисления инфляции — и их вдохновителем была как раз ФРС в лице тогдашнего ее главы Алана Гринспена. PPI и поныне занижается явно слабее, чем CPI, — где-то лишь на 1,0–1,5 процентного пункта в год: судя по всему, центробанк полагает это недостаточным — и пытается внедрить методологические инновации потребительских цен в цены производителей. На это намекает одна из сносок к отчету о производстве. Она гласит, что ФРС сама («из альтернативных источников») рассчитывает отраслевые индексы цен в ряде секторов: это фармацевтика, полупроводники и коммуникационное оборудование – как раз те отрасли, где рост цен активнее всего искажают «гедонистические индексы». Но это совсем уж бредовая идея: выходит, что сначала производители «испытывают наслаждение» (отражаемое «гедонистическими индексами») от разных товаров, а затем (видимо, обливаясь слезами!) продают их конечным потребителям — и уже те начинают «тащиться», причем каждый раз это вызывает подскоки индикаторов производства. Надо бы срочно ввести еще и «гедонистическую торговлю» — идея-то до крайности плодотворная, так что ее стоило бы и использовать по максимуму!

Заметим, что кумулятивный эффект этих махинаций (34% за 20 лет) как раз равняется без малого 2% в год — тем самым 2%, что составляют разницу между масштабами искажений с CPI и PPI: реально тут чуть меньше 2% в год, потому что методологические инновации вводились постепенно — в 1993–1996 годы этот путь только начинался, и занижение CPI было куда скромнее. Итоговый вывод очевиден: числа ФРС по промышленному производству не заслуживают никакого доверия, они содержат двойные манипуляции и напрочь искажают картину индустриального выпуска. Еще раз подчеркнем: данные по заказам тоже искажены, поскольку имеют место махинации с PPI; тут тоже накопилось заметное расхождение чисел официоза и реальности (график 8) — просто здесь оно все же более-менее умеренное, что и заставило центробанк пуститься во все тяжкие.

Дивный новый мир

Как видно из вышесказанного, костлявая рука числовых манипуляторов от власти дотянулась практически до всех сфер, находящихся в ведении госорганов, но и этого им теперь мало. Этой весной статистические алхимики США осчастливили мир свежим нововведением — теперь они будут при расчете ВВП включать интеллектуальную собственность и НИОКР в инвестиции вместо издержек, как это делалось прежде: разница очевидна — инвестиции добавляются к итогу, а издержки из него вычитаются. Тут нет чего-то особо сенсационного. Еще в конце XX века Штаты стали считать инвестициями траты на программное обеспечение, хотя кое-какая разница тут есть: купленный софт существует всегда, зато плоды расходов на НИОКР неоднозначны — если они привели к каким-то патентам, то это одно, но ведь бывают и просто неудачи, после которых довольно странно потерянные вложения считать реальными инвестициями.

Еще больше проблем возникнет при учете совсем уж специфических нематериальных активов, которыми является так называемый «гудвилл» (good will — особый вид нематериальных активов, связанный прежде всего с репутацией компании — ред.), — даже более-менее зримые его компоненты (вроде интеллектуальной собственности) оцениваются весьма произвольно, а стоимость бренда, хотя ее расчет и приводят во всех либерастических учебниках, и вовсе штука, мягко говоря, темная. Но ведь в гудвилл входит еще и откровенная лабуда вроде «корпоративного духа», который теперь войдет в ВВП, — учтите, что гудвилл по тамошним правилам учета испытывает амортизацию, и картина станет совсем фантасмагоричной: представьте себе «амортизацию корпоративного духа» и ее «объективный подсчет»! Тут надо понять, что кроме частных корпораций есть казенные — разве ж у Пентагона не может быть своего «духа»? Притом весьма переменчивого: разбомбили, к примеру, какого-нибудь врага демократии — и «дух» резко подскочил; и наоборот, облажались где-нибудь — «дух» ускоренно амортизировался; а ВВП скачет вверх-вниз!

Видите, каков простор для творчества Бюро экономического анализа! А ведь штатовский ВВП и так испоганен донельзя: признание инвестициями всякой ерунды вкупе с «гедонистическими индексами» привело к тому, что числа утратили естественное для любого экономического показателя свойство — инвариантность относительно начала отсчета (в данном случае относительно базового года исчисления). Возьмем отчет по ВВП за 2012 год — увидим, что «в ценах 2005 года» свыше 60% инвестиций приходится на ту самую статью «информационное оборудование и программное обеспечение», которой до 1999 года в этом разделе не было: а если взять за базу более поздний год, то доля означенного компонента резко снизится — в пределе же (если просто взять числа в текущих ценах) она составит лишь 27,5%. Чувствуете разницу? И все из-за «гедонистических индексов». А приписная рента? Это фиктивный доход, который домохозяева «получают» из-за того, что живут в своих домах, а не арендуют их: разумеется, реальных денег за это никто не получает, однако ж в статистике они присутствуют, причем на столь откровенное фуфло приходится добрых 8% ВВП США.

В общем, статистика вполне утратила те функции, ради которых она придумывалась, — она должна была характеризовать объем экономики страны: грубо говоря, это все, что произведено в стране за год, — но уже сейчас числа скорее показывают, какое «удовольствие» получили американцы за прошедший год, по мнению чиновников министерства торговли; а с введением свежих инноваций будет сделан новый шаг прочь от реальности. Ну и дальше ведь нужно будет учесть и другие подобные вещи: сходил в магазин — так это работа, надо срочно ее занести в национальные счета; вынес мусор — то же самое; сготовила жена обед — так то ж мегауслуга, игнорирование которой недопустимо в корректном исчислении ВВП; короче, эти извращенцы не успокоятся, пока все на свете не монетиризуют. И сбудется тогда рассказ Аркадия Арканова эпохи поздней перестройки: «Василию Степановичу приснился прошлой ночью странный сон, будто на исполнение супружеских обязанностей ввели талоны, и он эти талоны потерял».

http://www.odnako.org/magazine/material/show_25851/

Комната смеха, в которой не смешно

Российская экономика в кривых зеркалах статистики

 Как известно, есть ложь, есть наглая ложь, а есть статистика. Эти бессмертные слова как никогда актуальны и сегодня. Россияне «своим карманом» чувствуют масштабы пропасти между той реальностью, которую им рисуют чиновники, и теми трудностями, с которыми они сталкиваются в повседневной жизни.

Особого рода головную боль эта ситуация вызывает в экспертном сообществе — год от года становится все сложнее анализировать социально-экономическую ситуацию в стране в силу постоянно совершенствующихся технологий манипулирования статистикой. Складывается такое ощущение, что статистика превращается в криптонауку, призванную не показать истинное положение дел в экономике и социальной сфере, а скрыть объективную картину реальности.

Политкорректная инфляция

Разговор о манипуляциях со статистическим учетом имеет смысл начать с рассмотрения вопроса об инфляции — то есть об изменении уровня цен в экономике. Ведь именно инфляция является своего рода краеугольным камнем при оценке ключевых макроэкономических индикаторов: начиная от динамики ВВП, промышленного производства, розничного товарооборота и капитальных вложений в основные фонды и заканчивая изменением реальных доходов населения, уровня жизни, прожиточного минимума и т.д.

Методов оценки изменения цен в экономике огромное множество, и в зависимости от того, каким образом и по какой методологии оценивается динамика цен, зависит изменение всех остальных макроэкономических индикаторов, содержащих стоимостной компонент. Именно по этой причине манипуляции с оценкой индекса цен стали излюбленным и наиболее широко распространенным инструментом статистического искажения действительности как в России, так и в большинстве других стран.

Для понимания масштабов перекосов и разброса только официальных оценок роста цен в российской экономике имеет смысл привести официальные данные Росстата (таблица 1).

За период 2001–2012 годов накопленный рост потребительских цен в России составил 350,4%. Другими словами, потребительские цены, о замедлении темпов роста которых (с 10–13% в год в середине 2000-х до «рекордно низких» 6,1% в 2011 году и 6,6% в 2012 году) с гордостью заявляют чиновники, выросли в 3,5 раза.

Если принять во внимание тот факт, что за аналогичный период времени среднедушевые денежные доходы россиян выросли в 10 раз (с 2281 до 22 821 руб.), средний размер назначенной пенсии увеличился в 10,9 раза (с 823,4 до 9041 руб.), а размер заработной платы в 12 раз (с 2223,4 до 26 690 руб.), то с формальной точки зрения поводов для беспокойства нет. Если оперировать «валидольными» и хорошо «причесанными» официальными оценками инфляции, то в реальном выражении (то есть с учетом инфляции и снижения покупательной способности рубля) душевые денежные доходы граждан России выросли в 2,85 раза, пенсии — в 3,13 раза, а средний размер заработной платы и вовсе подскочил в 3,42 раза.

Однако столь радужная картина складывается только в том случае, если в качестве индикатора роста цен в экономике принимать официально публикуемый Росстатом индекс потребительских цен, который имеет крайне далекое отношение к изменению стоимости жизни для подавляющей части россиян.

Для сравнения: за рассматриваемый период 2001–2012 годов официальный дефлятор ВВП, отражающий общее изменение цен на производимые внутри России товары, оказываемые услуги и выполненные работы, составил 4,96 раза. То есть оказался почти в полтора раза выше, чем официальный индекс потребительских цен накопленным итогом. Фиксированный набор потребительских товаров и услуг подорожал в 4,43 раза, тарифы на грузовые перевозки выросли в 6,34 раза, цены на жилую недвижимость на первичном рынке выросли в 5,3 раза, а цены на услуги (оказываемые населению) подскочили в 6,83 раза.

Разные инфляции — для богатых и для бедных

В любом случае совершенно очевидно, что официальные и крайне политкорректные оценки темпов роста потребительских цен, которые на еженедельной и ежемесячной основе публикует Росстат, имеют весьма слабое отношение к действительности.

Как минимум у 70% россиян, чьи официальные душевые доходы не дотягивают до среднего показателя по России (22,8 тыс. рублей), от 60% до 80% расходной части семейного бюджета приходится на оплату товаров и услуг первой необходимости. Речь идет об оплате счетов за безудержно дорожающие газ, воду, электроэнергию, тепло, транспортные перевозки, ЖКХ, а также продовольственные товары.

Как показывает опыт не только последних 10–12 лет, вошедших в историю в качестве периода «тучных нулевых» или эпохи «упущенных возможностей», но всех 22 лет пресловутых «рыночных преобразований», цены на услуги естественных монополий и продукты питания в среднем растут в 1,5–2, а в ряде случаев и в 2,5–3 раза быстрее, чем официальный индекс потребительских цен.

Неудивительно, что реальные темпы роста стоимости жизни для подавляющей части россиян в 2–2,5 раза превышают официальные оценки Росстата. Так называемая «социальная инфляция» для большинства граждан России, которые оказались лишними в рамках российской деиндустриализированной экономики, составляет не 6–8%, как это демонстрируют отчеты Росстата, а все 12–15%. Именно такие оценки роста цен в экономике дает большинство не связанных с правительством экспертов — начиная от ученых РАН и заканчивая независимыми экономистами. А бывший руководитель НИИ статистики Василий Симчера оценивает реальную «социальную инфляцию» для 70–80% россиян в диапазоне 15–20% ежегодно.

Для сравнения: при общей накопленной за период 2001–2012 годов официальной потребительской инфляции в 3,5 раза цены на водоснабжение и водоотведение выросли — только по официальным оценкам Росстата — в 16,47 раза (таблица 2). Отопление подорожало в 15,44 раза, плата за жилье в домах государственного и муниципального жилищных фондов — в 13,72 раза, газ вырос в цене в 9,78 раза, абонентская плата за услуги связи — в 7,54 раза, электроэнергия — в 6,87 раза, посещение детского сада и яслей — в 6,71 раза, а проезд на городском общественном транспорте подскочил в цене в 6–6,5 раза.

Даже умирать в России стало крайне накладно и невыгодно — официальная плата за рытье могилы ручным способом на новом месте захоронения подскочила за 12 лет без малого в 8 раз. Неудивительно, что все большее число граждан России, находящихся в пенсионном и предпенсионном возрасте, откладывают «гробовые», — ритуальные услуги и похороны становятся непозволительной роскошью и тяжким бременем для существенной части россиян, практически у 45% которых средние душевые доходы не дотягивают до отметки 15 тыс. рублей.

Другими словами, есть разные виды инфляции. Есть инфляция для богатых, которых в России не более 5% населения. Есть инфляция для среднего класса, размер которого в зависимости от используемой методологии оценки варьирует от 15% до 25% россиян. А есть инфляция для бедных, которых в России вместе с нищим и полунищим населением подавляющее большинство — порядка 60–70%. Для них победные реляции Росстата о «замедлении темпов роста потребительских цен до минимальных отметок за последние 22 года» звучат не как повод для оптимизма, а как оскорбление и издевка. 85–90 млн россиян не становится легче от того, что стоимость жизни у 10–15 млн наиболее состоятельных соотечественников, которые могут позволить себе не тратить подавляющую часть семейного бюджета на товары и услуги первой необходимости, растет совместимыми с нормальной человеческой жизнью темпами.

Складывается такое ощущение, что в правительстве рассчитывают рост цен в лучшем случае для 20% наиболее состоятельных россиян, чьи душевые доходы превышают 35 тыс. рублей в месяц. Здесь уместно напомнить, что, по оценкам Росстата, на долю 20% наиболее зажиточных граждан России приходится более 47,6% совокупных денежных доходов россиян. В то время как в руках 60% наименее социально защищенных россиян с низким уровнем доходов сконцентрировано менее 29,9% всех денежных доходов.

Все это показывает несостоятельность используемых Росстатом методов расчета индекса потребительских цен — он не учитывает реалии жизни критически значимой части российского общества в условиях усиливающейся дифференциации населения по доходам и уровню жизни.

Для абсолютного большинства россиян тот самый широко разрекламированный в СМИ рост уровня жизни россиян, который в качестве своей главной заслуги ставят себе чиновники в финансово-экономическом блоке правительства, практически целиком и полностью оказался «съеден» аналогичным по масштабу ростом цен на товары и услуги первой необходимости. По большому счету поступающие в страну нефтедоллары транзитом через карманы бюджетников и простых россиян перетекали на счета естественных монополий, ЖКХ и перекупщиков.

Инфляцию традиционно называют «налогом на бедных» — больнее всего она бьет именно по наименее социально защищенным слоям общества: пенсионерам, рабочим, учителям, врачам, инвалидам, безработным, многодетным и неполным семьям и т.д. Как вполне резонно указывал Салтыков-Щедрин, «то не беда, если за рубль дают полрубля; а то будет беда, когда за рубль станут давать по морде». Для большинства россиян публикуемые Росстатом 6–7% инфляции выглядят изощренной формой издевательства.

Именно для того, чтобы снизить градус недовольства в обществе и продемонстрировать свои «успехи», сотрудники статистических ведомств и занимаются поиском «инновационных» подходов к статистическому учету цен. Как показывает опыт не только России, но также большинства экономически развитых стран, в которых финансовая глобализация, деиндустриализация и офшоризация экономики, а также загнивание монополий усилили масштабы имущественной поляризации общества, в этом направлении «модернизация» идет полным ходом.

Манипуляции со структурой потребления

Откровенное недоумение вызывает структура потребительских расходов населения, используемая Росстатом для расчета индекса потребительских цен (таблица 3). Как уже отмечалось ранее, складывается такое ощущение, что это структура потребительских расходов 15–20% наиболее состоятельной части российского общества. Совершенно непонятно, каким образом сотрудники основного статистического ведомства страны пришли к выводу, что в структуре расходов личного бюджета среднестатистического россиянина всего лишь 37% затрат приходится на оплату продуктов питания, а 25,8% — на оплату безудержно дорожающих услуг.

Согласно данным Росстата, за период 2006–2013 годов удельный вес расходов среднестатистического россиянина на услуги (в том числе ЖКХ, газ, воду, электроэнергию, транспорт, связь, здравоохранение, образование, культурные мероприятия и досуг и т.д.) увеличился с 23,5% до 25,8%. Однако принимая во внимание тот факт, что в среднем по стране цены на услуги растут в 2 раза (а в ряде случаев и в 2,5–3 раза) быстрее, чем на продовольственные и непродовольственные товары, объяснить столь несущественное увеличение вклада сферы услуг в затратах домашних хозяйств просто невозможно. Тем более на фоне увеличившегося с 33,7% до 37,1% вклада непродовольственных товаров в структуре затрат семейных бюджетов — цены на импортируемые непродовольственные товары, особенно текущего потребления (прежде всего, из таких развивающихся стран, как Китай, Турция, Вьетнам и т.д.), растут в разы медленнее, чем тарифы и услуги приватизируемой бюджетной сферы.

Такого рода оценки не увязываются не только со здравым смыслом, но и с результатами социологических исследований, согласно которым практически две трети россиян находятся в состоянии бедности и нищеты. Даже сам Росстат в своих статистических отчетах вынужден признать, что практически у половины россиян подавляющая часть затрат приходится на оплату товаров и услуг первой необходимости.

В связи с колоссальной по своим масштабам имущественной пропастью и чрезмерной поляризацией общества происходит резкое искажение картины потребительской активности и структуры расходов домашних хозяйств. Чем, насколько можно судить, активно пользуются в своих целях органы государственной статистики.

Эпическая борьба статистики с нищетой

Весьма показательно, что «обострение» в деле статистических манипуляций, как правило, начинается в так называемый «высокий политический сезон» — в разгар предвыборных кампаний в Государственную думу и на пост президента страны.

Так, осенью 2011 года, то есть в самый разгар думской и президентской гонки, в правительстве умудрились буквально на ровном месте без каких-либо серьезных усилий добиться беспрецедентного за долгие годы снижения уровня нищеты в России. Для этого не потребовалось бороться с коррупцией, наступать на карманы монополистам, стимулировать развитие малого и среднего бизнеса, создавать 25 млн инновационных рабочих мест, повышать заработные платы врачам, учителям и прочим бюджетникам.

Рецепт оказался прост — сотрудники главного статистического ведомства по какой-то совершенно непонятной с точки зрения здравого смысла причине снизили размер прожиточного минимума в четвертом квартале 2011 года на 4,1% по сравнению с первым кварталом того же года — с 6,473 тыс. до 6,209 тыс. рублей. Благодаря пересмотру стоимости минимально необходимого набора товаров и услуг первой необходимости правительственным чиновникам удалось без лишней суеты выкинуть из состава нищего населения России более 9,2 млн человек! Волшебным образом численность населения, находящегося за чертой бедности, сжалась с 22,9 млн в январе-марте 2011 года до 12,7 млн в октябре-декабре того же года.

Не вызывает удивления тот факт, что чиновники поспешили обрадовать электорат без малого 40-процентным сокращением численности россиян, чьи трудовые доходы не дотягивают до величины прожиточного минимума. Не каждый год выпадает возможность во всеуслышание заявить о «снижении» доли нищего населения с 16,1% до 9,7% населения страны.

Манипуляции с экономическим ростом

Однако искажения в связи с манипулированием статистическими оценками темпов роста цен в экономике характерны не только для оценки показателей уровня жизни населения, динамики заработной платы, уровня бедности и т.д.

При желании даже в условиях спада производства продукции в физическом выражении, затухания инвестиционной и потребительской активности благодаря искусственному занижению индекса цен можно достичь требуемого результата и обеспечить «рост экономики на бумаге» на любую величину. При этом никаких уникальных способностей и талантов для подобного рода «инноваций» не требуется: все, что нужно, — при помощи манипуляций с оценкой индекса цен в производственном секторе (в том числе благодаря махинациям с отраслевыми дефляторами, удельными весами и структурой создания добавленной стоимости) занизить вклад ценовой компоненты в росте ВВП, промышленного производства, инвестиций и т.д.

Исходя из официальных данных, если за период 2001–2012 годов в номинальном выражении ВВП России вырос в 8,56 раза (с 7,305 до 62,599 трлн рублей), то в постоянных ценах (то есть в реальном выражении) — лишь в 1,728 раза (с 24,799 до 42,895 трлн рублей). Таким образом, реальный рост составил 1,728 раза (прирост на 72,8%), а рост цен (накопленный дефлятор ВВП) — 4,961 раза (прирост на 396,1%). Другими словами, российская экономика на увеличение номинального спроса реагировала на 85% повышением цен и лишь на 15% — реальным приростом производства.

Однако если официальный среднегодовой размер дефлятора российской экономики за период 2001–2012 годов составлял 17,8%, то, по экспертным оценкам ряда экономистов, он не опускался ниже 23–25%. При этом в силу того, что Росстат не предоставляет в открытый доступ информацию, касающуюся методологии расчета дефлятора ВВП (в том числе формулу и удельные веса) ни в целом по экономике, ни в отраслевом срезе, то целиком и полностью доверять его оценкам было бы, по крайней мере, недальновидно. Тем более принимая во внимание то политическое давление и «груз ответственности», которые, насколько можно судить, испытывает на себе главное статистическое ведомство страны.

И если предположить, что дефлятор ВВП либо осознанно и целенаправленно, либо в силу несовершенства статистического учета все эти годы занижается сотрудниками Росстата хотя бы на одну четверть (а основания для таких предположений имеются), то окажется, что тогда с учетом сложных процентов дефлятор ВВП составил 7,15 раза (таблица 4). В таком случае практически ни о каком реальном росте российской экономики не может быть и речи — почти целиком он окажется «съеден» снижением покупательной способности рубля и ростом цен.

И лишь в секторе оказания финансовых услуг (продемонстрировавшем официальный рост добавленной стоимости в 5,5 раза за последние 12 лет), а также в оптово-розничной торговле (рост в 2,8 раза), на рынке недвижимости и в строительном секторе (рост в 1,9–2,1 раза), а также в металлургическом комплексе, нефтехимии, производстве удобрений и транспорте (рост на 50–80%) будет зафиксирован хоть какой-то прирост добавленной стоимости. Тогда как в наукоемкой обрабатывающей промышленности (станкостроение, приборостроение, тяжелое машиностроение, ракетно-космическая и авиационная промышленность и т.д.), сельском хозяйстве, а также в системе образования и здравоохранения будет зафиксирован полный провал.
Заметим, что даже с учетом официального и весьма сильно заниженного дефлятора в указанных несырьевых секторах экономики, без которых не мыслимы ни модернизация, ни инновации, ни технологическое перевооружение производств, ни диверсификация промышленности, ни прочие благие пожелания правительства, было зафиксировано либо снижение добавленной стоимости в интервале 15–20%, либо едва заметный рост на 10–15%.

В подобного рода ситуации становится совершенно не понятен оптимизм российских чиновников, которые за последние 12 лет не смогли толком воспользоваться крайне благоприятной внешнеэкономической конъюнктурой и построили самовоспроизводящуюся модель проедания нефтедолларов. Неудивительно, что средние темпы роста потребления и импорта в 3–4 раза превышали темпы роста промышленного производства и создания добавленной стоимости в производственном секторе.

Если принять во внимание тот факт, что реальные темпы роста цен в производственном секторе российской экономики в силу высоких издержек производства (стоимость кредитных ресурсов, рост цен на ГСМ и услуги естественных монополий, высокая степень монополизированности большинства сфер экономической деятельности, коррупция, высокий моральный и физический износ основных фондов, издержки подключения к объектам инфраструктуры и т.д.) заметно выше официальных оценок Росстата, а динамика цен на импортируемые товары не сильно отличается от этих оценок, то масштабы перекосов и структурных дисбалансов становятся еще более существенными.

Странные расхождения

Ставшая традиционной за последние более 20 лет «рыночных преобразований» критика экспертов и ученых в адрес Росстата в связи с используемой им методологией расчета дефлятора ВВП и завышения реальных темпов роста экономики имеет под собой целый ряд веских аргументов. На протяжении многих лет видные отечественные ученые указывают на несоответствие официальных оценок роста российской экономики целому ряду вспомогательных макроэкономических индикаторов. Прежде всего, если речь идет о динамике физического выпуска товаров, оказываемых услуг и выполненных работ, то нужно понимать, что этот показатель должен в большей или меньшей степени совпадать с изменением целого ряда других индикаторов, характеризующих ситуацию в производственном секторе экономики.

Одним из наиболее репрезентативных и объективных показателей, характеризующих уровень производственной и, косвенно, инвестиционной активности, является изменение перевозки грузов на транспорте общего пользования. Если речь идет о реальном секторе экономики, то есть добывающей и обрабатывающей промышленности, а также сфере естественных монополий, то практически неважно, о какой отрасли идет речь. В любом случае изменение выпуска товаров скажется на динамике грузовых перевозок — невозможно расширить выпуск продукции и оказание большинства услуг (не считая спекулятивных финансовых операций), не повлияв на динамику грузооборота транспорта. И даже такая во многом спекулятивная по своей сути сфера экономики, как оптово-розничная торговля, на долю которой в последние годы приходится 27–29% всех финансовых прибылей, создаваемых предприятиями в российской экономике, не может демонстрировать рост без соответствующего увеличению розничного товарооборота расширения грузовых перевозок.

Это аксиома, которая достаточно строго соблюдается не только в динамично развивающихся экономиках и так называемых новых индустриальных странах, но и сохраняет свою силу в крупнейших экономически развитых странах, вошедших в постиндустриальную фазу своего развития. Тесная взаимосвязь между ростом экономики и грузовыми потоками, даже несмотря на усиление процессов деиндустриализации экономики и ускоренного развития сферы услуг (так называемого «третичного» сектора экономики), продолжает наблюдаться в Японии, Южной Корее, Германии, Франции и даже США. Однако в России наблюдается разрыв многолетней взаимосвязи между официальным экономическим ростом и грузооборотом.

Согласно официальным данным Росстата и Центрального статистического управления СССР, вплоть до начала 1990-х годов, ознаменовавших переход к глубоко порочной и псевдонаучной «шоковой терапии» и «катастройке», в РСФСР и ее преемнике в лице России наблюдалась крайне тесная взаимосвязь между динамикой экономического роста и грузооборотом на транспорте. На протяжении 1940–1991 годов изменение ВВП (в советское время — произведенного национального дохода) практически целиком и полностью совпадало с динамикой перевозки грузов на транспорте.

Это отчетливо видно на графике 1. Если принять 1940 год за точку отсчета, то к 1990 году размер произведенного РСФСР (на нее приходилось больше половины создаваемой стоимости в СССР) национального дохода вырос в 18,86 раза. При одновременном увеличении объема грузоперевозок в 18,96 раза.

Затем, в результате разрушительных социально-экономических преобразований, по своему содержанию и последствиям больше похожих на политику целенаправленного демонтажа финансово-экономического суверенитета, деиндустриализации и превращения России в сырьевую колонию экономически развитых стран, за период 1991–1998 годов размер ВВП сжался на 42,5%. При одновременном спаде объем грузооборота транспорта на 49,4% — с 6,122 до 3,107 млрд тонно-километров.

За период 1999–2012 годов размер ВВП увеличился в 2,01 раза, тогда как грузооборот транспорта в физическом выражении вырос менее чем на 63% — с 3,107 до 5,055 млрд тонно-километров. Столь существенный разрыв между стоимостным приростом российской экономики в целом и увеличением физического индекса перевозки грузов (разрыв достигает полутора раз!) сложно объяснить одним лишь изменением структуры российской экономики и переходом России в стадию постиндустриального развития. Именно к этому тезису апеллируют российские чиновники и представители доктрины «рыночного фундаментализма», которые не хотят брать на себя ответственность за результаты своих действий и упадок российской экономики.

Да, действительно, за последние 10–12 лет произошли весьма заметные изменения в структуре российской экономики, которые были обусловлены процессом деиндустриализации отечественной экономики и деградации научно-технического потенциала при одновременном стремительном росте добавленной стоимости в целом ряде спекулятивных по своей сути секторов экономики: финансовом секторе, оптово-розничной торговле, торговле автотранспортными средствами, рынке недвижимости и т.д.

В результате реализации политики «роста без развития», в рамках которой осуществлялся переток капитала и сбережений из производственного сектора экономики в наиболее высокорентабельные, быстро окупаемые и низкорискованные операции (ТЭК, нефтехимия, финансовые операции, оптово-розничная торговля и т.д.), за период 2002–2012 годов с 2,92% до 4,37% увеличился удельный вес финансового сектора в ВВП России. Доля операций на рынке недвижимости выросла с 10,64% до 11,79%, ресторанно-гостиничного комплекса — с 0,91% до 0,96%, здравоохранения и социальных услуг — с 3,35% до 3,9%, системы государственного управления и социального страхования — с 5,1% до 6,6%.

Да, опережающий рост сферы услуг налицо — по оценкам Росстата, при росте ВВП России за 10 лет с конца 2002 года на 57,1% добавленная стоимость в финансовой сфере подскочила в 4,23 раза, в оптово-розничной торговле — в 2,09 раза, а в операциях с недвижимым имуществом на 82,8%. Тем не менее за аналогичный промежуток времени удельный вес добычи полезных ископаемых в структуре создания добавленной стоимости увеличился с 6,66% до 10,88%, а строительного комплекса — с 5,36% до 6,46% ВВП. И это отчасти компенсировало снижение удельного веса обрабатывающих производств (с 17,1% до15,1%), сельского хозяйства (с 5,98% до 3,66%), рыболовства (с 0,3% до 0,2%), а также транспорта и связи (с 10,2 до 8,16%).

Но в любом случае удельный вес спекулятивных секторов экономики в структуре российской экономики и их опережающий рост были недостаточны, чтобы сформировать столь мощный разрыв между приростом ВВП и грузооборота на транспорте. Даже ускоренный рост финансового сектора, оптово-розничной торговли и рынка недвижимости, демонстрировавшие наиболее высокие темпы роста на протяжении 2000-х годов, не в силах обеспечить столь стремительный рост российской экономики в отрыве от грузовых перевозок.

Единственное объяснение заключается в искусственном завышении стоимостного показателя ВВП за счет занижения величины дефлятора.

Если, по официальным оценкам Росстата, размер реального ВВП России в 2012 году превысил уровень 1990 года на 16,1%, то объем грузооборота на транспорте по-прежнему на 17,4% ниже отметок 22-летней давности. Весьма показательно, что по итогам 2012 года приблизительно на столько же ниже уровня 1990 года оказались объемы выпуска товаров в обрабатывающей промышленности и секторе естественных монополий — производстве электроэнергии, газа и воды.

Насколько можно судить, правительственные чиновники поняли задание президента Путина «удвоить ВВП» по-своему и, желая отчитаться перед руководством страны, вместо реального развития российской экономики и модернизации производства стали заниматься статистическими манипуляциями и «возгонкой» макроэкономических индикаторов до требуемых величин.

Весьма показательно, что «точка разрыва» многолетней взаимосвязи между ростом ВВП и грузооборота приходится на начало — середину 2000-х годов, а сам разрыв достиг своего апогея в разгар финансово-экономического кризиса 2008–2009 годов и посткризисного «восстановительного» роста.

Это является наглядным подтверждением как масштабных манипуляций со статистической оценкой динамики российской экономики, так и отражает суть построенной за последнее десятилетие модели «экономики трубы» и сформировавшуюся за последние годы пропасть между реальным сектором экономики и спекулятивной «пены» в виде непроизводительных отраслей сферы финансовых услуг, нацеленных на прокручивание поступающих в Россию нефтедолларов и блуждающего «горячего» спекулятивного капитала.

Где мы на самом деле?

Стоит сказать, что одним лишь индикатором грузооборота транспорта расхождения между официально публикуемыми оценками роста экономики и действительной динамикой ВВП не исчерпываются. Помимо грузооборота транспорта можно привести показатель объема перевозки грузов, который за период 1991–2012 годов сжался на 55% (с 19,265 до 8,757 млрд тонн), несмотря на формальный рост ВВП страны на 16,1%. Одновременно с этим объем промышленного производства в России в 2012 году по-прежнему был на 10% ниже отметок 1991 года, в обрабатывающей промышленности — на 12,8%, а в секторе естественных монополий (производстве и распределении электроэнергии, газа и воды) — на 9,8%.

Производство электроэнергии сжалось на 3,7%. Размер среднегодовых инвестиций в основной капитал (даже при явно занижаемой инфляции) как минимум на 25% ниже отметок 1990 года.

Совершенно очевидно, что широко разрекламированные в СМИ «стремительный рост российской экономики» и «вставание с колен» являются плодом фантазии и результатом статистических манипуляций. Если очистить российскую экономику от «пены» спекулятивных операций и перестать занижать темпы роста цен (потребительских цен, цен производителей, дефлятора ВВП и т.д.), то окажется, что в реальном, то есть физическом выражении размер российского ВВП не только не достиг уровней 1990 года, но даже находится ниже отметок 1960–1970-х годов. В той самой ненавидимой либералами эпохе «советского застоя», производственный, научно-технический и инфраструктурный потенциал которой проедается уже второе десятилетие подряд.

http://www.odnako.org/magazine/material/show_25852/