Валерий Федоров: Средний класс в России: вчера, сегодня… завтра?

• Валерий Федоров, генеральный директор ВЦИОМ, статья подготовлена на основе лекции, прочитанной в Ростове-на-Дону

Иллюстрация: Дмитрий Горунов

Общепринятого определения среднего класса нет, существуют течения, каждое из которых называет средним классом что-то своё. В России существуют как минимум четыре подхода, весьма различных между собой — эту классификацию предложила Марина Красильникова из «Левада-центра».

Есть ли средний класс в России?

Первый подход, апологетический, постулирует, что средний класс в России не просто существует, но последовательно растёт и развивается. Уже в 2001 году, согласно некоторым оценкам, на долю среднего класса приходилось до 50% потребления. Что касается его численности, то к моменту запуска мирового кризиса 2008 года он достиг 25% населения. Средний класс в России, по мнению адептов этого направления, как и в других индустриально развитых странах, выполняет роль мотора экономической активности, стабилизатора в социально-политической сфере. Принадлежность к среднему классу определяется по таким признакам, как возраст (молодёжь/средний возраст), образование, проживание в крупных городах.

Второй подход утверждает, что средний класс в России существует, но он не такой, как в развитых странах — хотя он и производит до 1/3 ВВП, но не имеет необходимого объёма имущества, сбережений, доходов, поэтому весьма уязвим для разного рода потрясений. В рамках этой точки зрения считается, что средний класс по своему мировоззрению не отличается от основной массы российского населения. То есть это тоже патерналисты, реального спроса на модернизацию общественных институтов от них не проистекает. Самые радикальные левые представители этого течения называют средний класс компрадорским, обязанным своим существованием коррумпированному государству.

Третий подход: в России нет среднего класса. На постсоветском пространстве мы наблюдаем руины социального образования, которое можно назвать «предсредним классом» (люди интеллектуальных профессий со стабильным уровнем жизни и зачатками профессионального самосознания). Он-то и выступил главным субъектом революционных преобразований, приведших к краху СССР. Со сломом в 1992–95 годах этого советского конструкта нового образования на его месте так и не возникло, так как государство ведёт хаотическую политику, не способствующую образованию и укреплению среднего класса; препятствуют этому и периодические кризисы.

Последний, четвёртый подход: средний в России класс есть, но он отличается от западного аналога по главному критерию — материальному. Его представители занимаются нефизическим трудом, обладают высоким уровнем профессиональной компетенции, но не имеют накоплений и значительного имущества. Поэтому они не способны быть средним классом, их убеждения не коррелируют с убеждениями «одноклассников» Западной Европы и США. Никаким авангардом в развитии страны такой класс, естественно, не является.

Таково многообразие существующих подходов к определению среднего класса в России… Мы во ВЦИОМе договорились понимать под средним классом группу людей, ориентирующуюся в своем потреблении на нормы современной массовой культуры и обладающую достаточными средствами, чтобы эту ориентацию реализовать. Даже если их ценности не носят демократический характер, ценности потребительские для них весьма актуальны. Понятый подобным образом, средний класс обеспечивает основную динамику отечественных потребительских рынков, является важнейшим субъектом для любого экономического или маркетингового планирования. При этом он не является группой со строгими границами, его состав динамичен, подвижен, зависим от экономической ситуации в стране.

Принадлежность к среднему классу мы определяем по трём показателям: материальному положению, профессиональному статусу и самоидентификации. Материальное положение — вопрос сенситивный, поэтому мы просим людей оценить, на что им хватает имеющегося дохода. Так вот, среднему классу хватает доходов на еду, приобретение бытовой техники, но уже покупка автомобиля представляется проблематичной. По состоянию на 2012 год порядка 20–25% населения России и 55–60% населения Москвы можно отнести к среднему классу. При этом сердцевина среднего класса (людей, проходящих в эту страту по всем трём показателям) среди них составляет не более четверти (по России — 5% от всего населения, в столицах — 10-15%). За исключением мелких предпринимателей, образующих особую страту внутри среднего класса, его представители рассеяны по различным профессиональным группам. В России средний класс — социальное меньшинство, поэтому его представители ставят во главу угла обеспечение стабильности собственного положения, политическая ориентация у него скорее консервативная, чем модернизаторская.

Средний класс и протестное движение: версии

Теперь поговорим о связи между средним классом и протестным движением 2011–2012 годов. Для начала попытаемся классифицировать различные точки зрения на природу и причины появления протестного движения. Все версии мы у себя во ВЦИОМе разбиваем на две группы: экзогенные и эндогенные. Экзогенные исходят из главенства внешних по отношению к России причин. Первая из версий этой группы рассматривает протестное движение в России как элемент, разновидность, «филиал» глобального протестного движения, вызванного мировым экономическим кризисом. Причины его появления таковы:

1. Увеличение разрыва между элитой и основной частью населения, в т. ч. и средним классом;

2. Ухудшение экономического положения основной части населения ввиду экономического кризиса;

3. Ослабление возможностей для масс влиять на политику элит, формирование технических правительств, действующих без оглядки на мнение населения;

4. Закрытость, клановость, коррумпированность власти;

5. Делегитимация власти, её неспособность обеспечить сохранение экономического статус-кво;

6. Требования социальной справедливости, разрастающиеся в ответ на неолиберальные реформы и экономический кризис.

Этот подход, на наш взгляд, преувеличивает включённость России в международные процессы. Другая версия экзогенного подхода рассматривает «белоленточников» как марионеток Запада, а их движение — как очередную «цветную революцию», организованную агентами иностранного влияния по канонам Джина Шарпа.

Эндогенные версии ищут причины протеста не вовне, а внутри российского общества. Первую из них можно назвать социально-трансформационной; она исходит из того, что за нулевые годы Россия прошла длительный путь трансформации, благодаря чему соотношение социальных сил изменилось, тогда как политическая система осталась архаичной и не обеспечивает адекватного политического представительства новых сформировавшихся групп и страт. Что же это за группы? По сути, вариантов два: «рассерженные горожане» (Владислав Сурков), креативный класс (самоидентификация белоленточного движения). Здесь, собственно, и возникает идея о среднем классе как источнике протеста. Согласно ей, возросшая политическая активность масс есть следствие возникновения в России общества потребления (материальное положение улучшилось, средний класс увеличился) и перехода масс от потребительства как самоцели к формированию некоторых более общих требований к развитию государства и общества. По мере удовлетворения первичных потребностей (еда, безопасность, первоначальное накопление) прежде бессловесный средний класс начинает говорить и пытаться поставить себе на службу политическую систему.

Альтернативная — и, по видимости, самая популярная среди самих представителей белоленточного движения — версия называет источником протеста не средний, а «креативный» класс. О последнем впервые заговорил в начале нулевых американец Ричард Флорида в своей книге «Города и креативный класс». Он считает, что в мире возникла сеть глобальных городов, в которых скопилось достаточное количество людей, формирующих новые смыслы и моду. Эти люди креативны, плодовиты, интеллектуальны. Одновременно они мобильны, чувствительны к комфорту, но менее буржуазны, чем средний класс. В России за годы путинского изобилия якобы сложился свой креативный класс, который и заявил о себе в период выборов 2011–12 годов. Неслучайно оппозиционеры зачастую говорят об «эстетических несогласиях» с властью: для креативного класса стиль важнее всего.

Таковые социально-трансформаци­онные версии. К ним примыкает ещё одна, согласно которой в российском обществе произошла «революция ценностей». К исходу нулевых рост самосознания россиян достиг такого уровня, что ценности выживания уступили место ценностям развития и самореализации, материалистические — постматериалистическим. Отправная точка здесь — пожары 2010 года, когда власть оказалась не готова к происходящему, а огромное количество людей из альтруистических соображений пошли бороться с огнём. Западный прообраз такой эволюции описал выдающийся социолог Рональд Инглхарт. Он считает, что демократия не является обязательным следствием экономического роста, она является следствием революции ценностей. Первая волна изменений носит экономический характер, вторая — ценностный. Тогда большее внимание начинает уделяться таким ценностям, как свобода, права человека, самореализация. На третьем этапе изменившееся в ценностном отношении общество предъявляет спрос на демократию. По Инглхарту, только в таком обществе демократия и может утвердиться по-настоящему. Исходя из этой концепции, мы наблюдаем «второе пришествие демократии» в нашей стране, ставшее возможным благодаря экономическому росту нулевых и происходящей революции ценностей.

Ещё одна теория — «социального контракта». Она утверждает, что если до 2008 года власть обеспечивала стабильность и не влезала во внутреннюю жизнь граждан, то в 2008-10 годах кризис окрасил будущее в тёмные тона, контракт аннулировался, новых привлекательных условий власть обществу не предложила. Результат — мощное протестное движение.

Следующая теория — технологическая. Технологический детерминизм, как известно, ставит общественные сдвиги в зависимость от научных открытий и технических изобретений. Так, в исторической науке сложилось влиятельное мнение, что феодализм обязан своим появлением факту изобретения стремян, сделавших возможными использование тяжёлых вооружённых всадников, а гибелью — возникновение артиллерии, лишившей неуязвимости тяжёлую конницу и укреплённые феодальные замки. В нашем случае говорят о «сетевой революции» конца нулевых — начала десятых, образовании «партии интернета» в противовес «партии телевизора». Эта партия выступила в роли социального организатора и пропагандиста белоленточного движения — как и многих других, например, «арабской весны».

Последняя версия апеллирует к классической политологической теории элит. К исходу нулевых в нашем обществе сформировалась наконец относительно мощная контрэлита — креативная, активная, готовая на всё, чтобы занять место старой элиты. Что она и попыталась сделать через диффамацию правящего режима и организацию массового протестного движения.

Таковые основные подходы к осмыслению феномена белоленточного движения. Как видим, только один из семи указывает на прямую связь между средним классом и протестом, остальные если такую связь и прослеживают, то лишь косвенно, а некоторые и вообще её отрицают.

Состав протестного движения

Попробуем теперь крупными мазками на основе социологических данных ВЦИОМа набросать портрет участника протестного движения.

Прежде всего, нужно сказать, что 60–70% участников митингов — мужчины. Что касается возраста, то по мере развития протестного движения в этой группе всё больше молодых людей (32% — в июне 2012 года), пенсионеров становится меньше (в декабре 2011 — 12%, в июне 2012 — 6%). Протестное движение превращается в молодёжное, но высокий уровень образования среди протестующих сохраняется — 69–70% имеют высшее или неполное высшее образование.

В декабре 2011 года основную часть протестующих (44%) составляли люди с высшим образованием в коммерческом секторе — большей частью это не предприниматели, а высокооплачиваемые наёмные работники; 13% составляли рабочие, по 10% — студенты и пенсионеры. В июне же 2012 года наибольшую часть протестующих составляли представители творческих профессий, 18% — офисные работники, 14% — учащиеся и студенты. То есть представителей сферы производства с самого начала было немного, но и они оказались вытеснены представителями творческих профессий и студентами.

Доля участников акций, оценивавших свое положение как плохое и очень плохое, за всё время проведения акций не превышала 13%, тогда как 60% оценивают его как среднее, 12 — как хорошее, 3 — как очень хорошее. То есть это никоим образам не движение голодных, а движение вполне сытых. Но это и не движение богачей: 57-72% получают доход не с собственности, но от продажи своего труда.

Ценностная революция, о которой мы говорили выше, хотя и не произошла, по нашему мнению, во всём обществе, тем не менее, имеет место как минимум в Москве: 78% участников протестного движения предпочитают стабильности новые возможности самореализации. Материальные проблемы у большинства из них решены, и даже если их уволят, они думают, что быстро найдут новое место работы. Это москвичи, люди молодые, мобильные, имеющие определённые финансовые ресурсы, которые позволят им в течение полугода не работать или куда-нибудь переехать при необходимости. В итоге можно выделить три фактора, отделяющие участников протестного движения от среднего россиянина — высокий материальный и профессиональный статус, подверженность «революции ценностей» и высокая неудовлетворённость существующим положением дел в стране.

За месяцы протестов образовалась определённая самоидентификация с этим движением, для участия в демонстрациях некоторые приезжают из других городов. Большинство (69–73%) приходят на акции с друзьями-знакомыми. Участие в протестах носит сетевой характер: если в декабре люди пришли из интернета, никто никого не знал, то сейчас люди уже узнают друг друга, сформировалась некоторая общность демонстрантов. На митинги приходят не случайные люди. 46% в декабре и 69% в июне приняли решение участвовать в митинге заблаговременно. Это не «импульсная покупка», а сознательный выбор: люди готовятся, планируют, откладывают другие дела для участия в протестах. Таким образом, это, конечно, не профессиональные революционеры, но профессиональные демонстранты уж точно.

Главный мотив — протест против власти, политической ситуации в стране в целом. Большинство называет своей побудительной причиной гражданскую позицию, долг. Редкий респондент называет конкретную причину, в основном ограничиваются абстрактными.

А что же, по их мнению, должна делать власть? Самый мягкий вариант, предложенный в опросе: «Власть должна продолжать следовать своему курсу, но больше прислушиваться к мнению народа» — 7%. Другой, более радикальный вариант «Власть должна радикально поменять свой курс, очистившись от наиболее одиозных персон» поддержало 21%. И 69% выбрало вариант «Власть должна подать в отставку и объявить досрочные выборы президента и парламента». То есть диалог, который предлагает оппозиция власти, смысла не имеет, потому что для людей, участвующих в митингах, представители власти не являются субъектами переговоров. По сути, единственное требование к ним — уйдите и очистите место.

Большая дискуссия ведётся относительно лидеров движения, в частности, по поводу того, есть ли у него вообще лидеры. По результатам опросов 4 февраля 2012 года, в один из пиковых моментов движения, самой популярной фигурой среди лидеров оппозиции был Явлинский — 29%, затем Навальный — 18%, Прохоров — 12%. В июне же, по прошествии выборов, Явлинский и Прохоров заметно сдают позиции. Это не значит, что Явлинский стал менее популярен, просто на митинги перестали ходить его сторонники. Вперед выдвигаются такие фигуры, как «президент интернета» Навальный, «революционер» Удальцов, Яшин, Гудков, Пономарёв, Собчак и пр.

Структура протестного движения

Как же устроено протестное движение? Ольга Крыштановская построила следующую типологию его участников:

1. Профессиональные революционеры, лидеры и активисты незарегистрированных партий, организационный костяк протеста, имеющий опыт борьбы (Удальцов), выборов (Пономарёв), завсегдатаи протестных акций.

2. Селебритиз, медийные персоны (Собчак, Парфёнов, Акунин и пр.) привлекают СМИ и публику. При этом внутри самого протестного сообщества они не очень авторитетны, являются т.н. «полезными идиотами», используемыми в целях движения, не более того.

3. Члены семей профессиональных революционеров, их друзья и помощники. Ближний круг ядра, всегда готовый поддержать лидеров, составляет значительную часть протестного движения, в силу того, что это движение не очень большое.

4. Активные блогеры — информационная армия протестного сообщества, берёт на себя функцию организации движения, манёвров и обеспечения «массовки». Активно рекламируют движение, используют любую мелочь для «гальванизации» протеста. Так, в ночь крымской трагедии активно распространяли сообщения об осознанном сливе воды из водохранилища властями, пытаясь направить возмущение населения в выгодное для себя русло.

5. Студенты — их становится в протестном движении всё больше. Это смелые молодые, но легко управляемые люди, жаждущие экшена, драйва, адреналина. И ранее проявляли себя, например, в 2010 года забросали файерами здание химкинской мэрии.

6. Спокойные интеллигенты — это идеологический костяк сообщества, уверенные в своей правоте, способные убеждать других. Они идут на акции протеста исключительно из принципиальных соображений, апеллируют к Западу как к источнику истинности, нормальности, образцу.

7. Политизированные пенсионеры — аудитория «Эха Москвы», всё своё время отдающие политике. Они постоянно возмущены, на всё имеют свой взгляд, апеллируют не к западному опыту, а к советскому, малоуправляемы.

8. Попутчики, «внедорожники» — маргинализированные элементы, неудачники, безработные, часть фрилансеров, городские сумасшедшие. Находят для себя в акциях протеста возможность интересного времяпрепровождения. Группа стала востребованной и видимой только благодаря социальным сетям.

Такова, в общих чертах, групповая иерархия протестантов. Как мы видим, средний класс и протестное движение — это пересекающиеся, но далеко не совпадающие множества: не все участники протеста относятся к среднему классу, и не весь средний класс участвует в протестах.

Всё это, однако, уходящая натура. Не потому, что протестных акций больше не будет, они будут, но перестанут быть главным нервом общественной жизни.

Причины спада протестного движения

За последние полгода наблюдается значительный спад активности протестного движения. Водоразделом, на мой взгляд, явился март-апрель 2012 года, и связано это прежде всего с президентскими выборами. Ведь что вызвало этот протест, вывело его за рамки узкой среды политических активистов, которых в стране никогда не было много? Это были выборы декабря 2011 года, которые значительная часть общества сочла несправедливыми — впервые за всё время измерения доля признающих выборы демократическими упала до 31%, а 39% не признали легитимность выборов. Это дало политическим активистам в руки отличный лозунг.

Может быть, впервые за всё время они получили лозунг, с которым были внутренне согласны большинство наших сограждан, особенно в Москве. Но это продолжалось недолго — до президентских выборов 2012 года. Доля не признающих выборы честными в марте упала почти в два раза — до 21%, и вернулась, по сути, к своему привычному значению. Большинство же — 60%! — признало их свободными и демократическими. Таким образом, главный лозунг был выбит из рук оппозиционеров. Довольно значительная группа демонстрантов, не имеющая твердых политических убеждений, но возмутившаяся нечестностью выборов, потеряла мотив протестовать.

Риски следующего десятилетия

Сегодня, даже по сравнению с тем, что было лет семь-восемь назад, способность научного сообщества к качественному прогнозированию не выросла, а только снизилась, как снизилась предсказуемость мира в целом. В каком-то смысле сейчас любые долгосрочные стратегии теряют своё значение, просто потому, что самой правильной стратегией оказывается ситуативная. Яркий пример — арабские революции. Можно, конечно, обвинять американцев в том, что они всё спровоцировали, но на деле для самих американцев это было большой неожиданностью, на которую они не знали, как реагировать. Поэтому прогнозировать, по какому сценарию всё будет развиваться, дело неблагодарное. Набросаем вместо этого список наиболее вероятных угроз и рисков для отечественного среднего класса.

Первая группа рисков — экономические. Главным здесь представляется затягивание мирового кризиса. 42% российских респондентов опасаются новой волны кризиса, 46% считают, что если он произойдёт, для России он будет тяжёлым и долговременным. Ситуация в экономике настороженная: даже если кризиса и не будет, сам факт его ожидания влияет на поведение людей — меньше тратится, меньше инвестируется, что влияет на экономическую динамику, потому что потребление на протяжении всех нулевых годов было главным мотором экономического роста. Также определённые риски связаны и со вступлением России в ВТО. Это касается, не в последнюю очередь, регионов аграрных и машиностроительных.

Вторая группа рисков носит социальный характер. Это, с одной стороны, деградация социальной сферы, а с другой — болезненные и непросчитанные реформы социальной сферы. На втором месте среди страхов населения — введение полностью платного здравоохранения и образования, также среди лидеров — повышение пенсионного возраста.

Третья группа рисков — политические. Несмотря на убедительную победу Путина на президентских выборах, наша система очень уязвима перед лицом такого риска, как ослабление её лидера. Недавно при опросе об уровне доверия президенту мы выделили три группы его качеств — силовые, моральные и способность к обеспечению стабильности. Выясняется, что с силовыми качествами и со способностью обеспечения стабильности всё в порядке, но моральные качества (честность, порядочность, бескорыстность, принципиальность, понимание нужд простых людей) — для опрошенных под вопросом. Эта группа качеств проявлена у Путина в наименьшей степени, и чем дальше, тем меньше люди верят, что это высокоморальный политик. Моральные основания власти в нашей стране подорваны, причём как на партийном, так и на персональном уровне. Поэтому понятно, почему лозунг «партия жуликов и воров» бьёт в точку и оказывается наиболее болезненным для власти и её партии.

Возможность появления альтернативы. Популярность Путина поддерживается отсутствием альтернатив. И сегодня порядка 40% респондентов считают, что альтернативы Путину нет. Но чем больше такая группа, тем больше ожиданий возлагается на такую альтернативу. Законы политической жизни таковы, что в момент, когда политик считается в высшей степени безальтернативным, начинается запрос на формирование альтернативы ему. Стоит появиться кому-то, кто хотя бы отдалённо укладывается в вектор общественного запроса, и события могут приобрести неуправляемый, лавинообразный характер. Такая ситуация была в конце 1980-х годов с Ельциным, в конце 1990-х — с Путиным. Возможность столь быстрого их восхождения определилась именно этим нависшим запросом, когда старая власть уже никого не устраивала, а альтернатива ещё не появилась. Эта схема традиционна для российской политической динамики, и сейчас мы, возможно, вновь выходим на знакомую траекторию.

Поколенческий сдвиг в политике. Власть не молодеет (показательно, что недавно предельный срок пребывания чиновников в должности продлён до 70 лет), а электорат молодеет. Молодёжь, среди которой Путин был популярен в 2005–07 годах, потеряна для него как электоральная основа, перестала быть его базовым электоратом. А ведь тот, кто теряет молодёжь, теряет будущее.

Мировой кризис и средний класс

Чуть подробнее остановимся на мировом кризисе как угрозе среднему классу. Борис Кагарлицкий целую книгу об этом написал — «Восстание среднего класса». По его мнению, мировой кризис несёт не просто угрозу, а гибель среднему классу, и ему надо активно восставать против существующих элит, которые решили средним классом пожертвовать. Возможно, это справедливо для Западной Европы и Северной Америки, но у нас динамика другая. У них средний класс имеет традицию, мировоззрение, привык к определённому уровню комфорта, социальных гарантий, политического представительства. Он имеет свои партии, точнее, большинство партий апеллируют именно к нему — не только как к социальному большинству, но и как к нормативному, «соли земли». Пока идёт экономический рост, как говорят китайцы, «прилив поднимает все лодки», то есть все более или менее счастливы, востребованы и даже могут позволить себе дауншифтинг — поехать на полгода на острова, подумать о смысле жизни, потом вернуться — и, в общем, ничего не потеряно, можно даже получать зарплату выше, чем раньше. Но когда начинается экономический кризис, как сейчас, потребность в такого рода людях, а равно и уровень оплаты их труда, резко падает, а выбросить их на улицу гораздо легче, чем организованных рабочих тридцать лет назад — ведь защитить их никто не может, трудовое законодательство либерализовано, профсоюзы урезаны в правах, частично разрушены, а социал-демократические и лейбористские партии потеряли свою социальную основу, превратились в «партии хватай всех», ослаблены и неавторитетны.

Получается, что люди, которые полжизни провели, купаясь во всяческих благах, и каждый день у них был лучше, чем вчерашний, впервые на своём веку оказываются «не при делах». У них дальше — туман, мрак, холод, полное непонимание, что делать. Они образуют питательный субстрат для радикальных движений самого разнообразного толка. И худшее для тамошнего среднего класса ещё впереди.

Это — западная ситуация, нас она касается краешком, у нас не было, как у них, столетия или даже полутора столетий пестования среднего класса, государственной стратегии по его поддержке и максимальному расширению. У нас было только одно десятилетие быстрого экономического роста, благодаря которому «средний слой» невиданно, по нашим меркам, расширился, оброс активами и обязательствами, достигнув в пределе 25% от всего населения. Года три (с 2005 по 2008) его расширение и укрепление даже представляли в качестве цели государственной стратегии, правда, больше на словах, тогда как на деле заботились в основном о самых бедных и самых богатых. Однако это именно средний слой, а не класс, ибо классу необходим «габитус», как его определяет Пьер Бурдьё, или же такие бессознательные привычки и модели поведения, которых придерживаются представители определённых сообществ, в том числе и среднего класса. У нас нет никакого габитуса среднего класса, а без него наш средний класс — скорее не класс, а слой, этакое промежуточное новообразование, пока ещё размытое и неустойчивое, не выработавшее специфического мировоззрения, устойчивых политических навыков, образцов поведения и так далее. Нет класса — нет и классовых организаций, нет партий среднего класса.

В опасной зоне сейчас только самая молодая группа, которая не видела другой жизни — голодной и опасной, так сказать, «хрупкие дети среднего класса». Для них кризис — это как удар по лбу, у некоторых из них теперь открывается «третий глаз», они начинают ощущать, что реальность немножко другая, чем видится из каталога ИКЕА. Но это меньшинство, а большинство, в том числе и средний слой — это стреляные воробьи.

Что делать?

Перечислим те задачи, которые нужно решать при любой погоде — в интересах России в целом и, таким образом, в интересах среднего класса.

Первое. У нас не работает так называемое повседневное государство: полиция, суд, местное самоуправление. Мы пытаемся это всё реформировать, получается не как хотели, а как всегда. Но без радикальной смены не только людей, которые там работают, но и принципов, по которым они работают, никакого развития в нашей стране не получится. Нет полиции — нет безопасности бизнеса, то есть как только что-то накопил или родил детей, начинаешь смотреть за границу. Да и как можно туда не смотреть, если, скажем, в трёх часах лёта Германия, где огромное количество людей, говорящих по-русски, отличные условия для ведения бизнеса, закон, образование бесплатное, включая высшее? Наше повседневное государство — не государство в лице Путина, который высоко и далеко, а государство в лице тех его представителей, которых мы видим каждый день — критически проигрывает в конкурентоспособности не только европейским, но и многим восточным. Так что первая задача — это коренная реформа повседневного государства, превращение его из аппарата насилия и извлечения административной ренты для чиновничества в сервис, необходимый, важный, дорогостоящий, но только сервис. Это та революция, которую примерно полвека назад пережило большинство западных государств, а мы — нет.

Второе — это финансово-бюджетная политика. Здесь несколько компонентов. Прежде всего, «новая индустриализация»: новые фабрики и заводы, но не гиганты пятилеток, построенные по устаревшим технологиям, а «умные» заводы. А иначе зачем нам учить детей чему-то сложному, если тут же после окончания вуза или уже на старших курсах приходиться их отправлять за границу? Ведь чтобы они остались здесь, им нужны рабочие места, современные рабочие места с конкурентоспособной оплатой, где им было бы интересно работать. Таких мест у нас огромный дефицит.

Далее, конечно же, инфраструктура. Понятно, что у нас нет дорог, портов, аэропортов и т.д. Понятно, что без этого не будет комфортной жизни, как не будет её и без качественного повседневного государства.

Здравоохранение. Сейчас немного исправилась ситуация с продолжительностью жизни, она дошла почти до 68 лет, но все равно мы и по младенческой смертности, и по продолжительности жизни сильно уступаем даже нашим соседям по Восточной Европе, не говоря уж о западных странах, Японии и т. д. Причём негативная тенденция фиксировалась ещё с 70-х годов, то есть это не развал, принесённый нашими реформами, а кризис советской модели здравоохранения, существующей в основных чертах до сих пор, пусть и под другим названием. Она просто не смогла пережить новую НТР и, я бы сказал, «революцию здорового образа жизни». В западных странах человек сам заботится о себе. Это не значит, что он платит за лекарства и за врачей, главное — что ответственность за здоровье лежит на самом человеке. У нас этого нет: человек вспоминает, что ему нужно провериться на что-то, когда он ходить уже почти не может. Это уже вопрос системы ценностей. Да, у нас архаичная, неэффективная и коррумпированная система здравоохранения. Но у нас и архаичный, не адекватный современности массовый подход к образу жизни.

Наконец, образование. Стон по всей Руси великой стоит о том, как мы потеряли наше прекрасное советское образование. Да, потеряли. Теперь нужно создавать новое. Нам нужно образование высокотехнологичное, в разных формах, непрерывное. Это не значит, что у нас должно быть поголовное высшее образование — а у нас сегодня оно именно такое, и в результате мы получили второе издание того, что Солженицын называл «образованщиной». У нас все «с корочками», каждый четвёртый — выпускник вуза, но ничего не умеют делать, идут работать секретарями или продавцами. Поэтому нам нужна коренная реформа образования, какой бы жёсткой и болезненной она ни казалась.

Последний момент — инвестиционный климат. Кажется, что это касается в основном предпринимателей. Но они составляют миноритарный и очень важный сегмент среднего класса. Это люди, которые создают добавочную стоимость, рабочие места. Их всегда относительно немного, но они самые самостоятельные, самые ответственные, самые ищущие. Они не ждут милостей от природы, они всё создают сами. Вопрос стоит очень просто: либо мы будем всячески гнобить этих людей, объявлять социально безответственными, олигархами, ворами-грабителями, насылать на них проверки и УБЭП, либо мы будем пытаться увеличивать их количество, включать им «зелёный свет», лелеять их. Потому что существует только один способ выйти из зоны низких темпов роста, в которой мы находимся уже три года: это коренное улучшение инвестклимата не для гигантских сырьевых компаний, у которых и так всё более или менее хорошо, а для мелкого и среднего бизнеса. У нас он задыхается из-за монопольно высоких цен на инфраструктуру, подключение, транспорт и т.д. У нас он тратит на строительство новых заводов и фабрик во много раз больше денег и на годы больше времени, чем в любой из наших стран-соседок. Со всех сторон он опутан административными барьерами. Если это не будет изменено, то рассчитывать на пополнение этого небольшого, но очень важного элемента среднего класса не стоит.

Решение этих проблем поможет нашей стране противостоять влиянию всяких мировых неурядиц, а нашей социальной структуре — постепенно трансформироваться в сторону создания обширного, устойчивого, мощного среднего класса.