Анатолий Вассерман: Не дёргаться слишком резко. Пенсионные реформы должны планироваться на десятилетия

Журналист, политконсультант, эрудит. Родился в Одессе 1952.12.09.03.30. По образованию инженер-теплофизик. Более двух десятилетий работал программистом (15 лет -- системным программистом). Многократный победитель интеллектуальных игр. Самое узнаваемое лицо Рунета. Автор живого журнала awas1952.livejournal.com

Очередная волна предложений по изменениям российской пенсионной системы опирается на очевидную проблему: дефицит Пенсионного фонда РФ. Он наблюдается уже не первый год, так что дело тут не в сиюминутной случайности. Понятно, хочется устранить недостаток раз и навсегда.

Но до начала лечения нужен диагноз. Желательно — опирающийся на достаточно надёжную теорию, указывающую путь лечения.

Ещё в перестроечные годы предлагалось ввести в нашей стране популярную во всём мире накопительную пенсионную систему: пока молод и здоров — откладывай часть своих доходов, а с возрастом начнёшь жить на проценты с удачных вложений, а то и часть капитала проедать. Правда, для этого надо правильно выбрать, куда вкладывать. А то получится, как с инженером, сопровождавшим Иехиел-Лейба Арьевича Файнзильберга (он же Илья Арнольдович Ильф) и Евгения Петровича Катаева (он же Петров) в поездке, вылившейся в книгу «Одноэтажная Америка», где его финансовые злоключения описаны от первого лица: «В своё время я мечтал сделаться богатым человеком. Я зарабатывал много денег и решил застраховать себя таким образом, чтобы получить к пятидесяти годам крупные суммы от страховых обществ. Есть такой вид страховки. Надо было платить колоссальные взносы, но я пошёл на это, чтобы к старости стать богатым человеком. Я выбрал два самых почтенных страховых общества в мире — петербургское общество «Россия» и одно честнейшее немецкое общество в Мюнхене. Сэры! Я считал, что если даже весь мир к чёрту пойдёт, то в Германии и России ничего не случится. Да, да, да, мистеры, их устойчивость не вызывала никаких сомнений. Но вот в девятьсот семнадцатом году у вас произошла революция, и страховое общество «Россия» перестало существовать. Тогда я перенёс все свои надежды на Германию. В девятьсот двадцать втором году мне исполнилось ровно пятьдесят лет. Я должен был получить четыреста тысяч марок. Сэры! Это очень большие, колоссальные деньги. И в девятьсот двадцать втором году я получил от Мюнхенского страхового общества такое письмо: «Весьма уважаемый герр Адамс, наше общество поздравляет Вас с достижением Вами пятидесятилетнего возраста и прилагает чек на четыреста тысяч марок». Это было честнейшее в мире страховое общество. Но, но, но, сэры! Слушайте! Это очень, о-чень интересно. На всю эту премию я мог купить только одну коробку спичек, так как в Германии в то время была инфляция и по стране ходили миллиардные купюры».

Конечно, мировые войны — да ещё с революциями — не каждый день случаются. Но и повседневных колебаний рынка вполне достаточно, чтобы риск потери вложений за долгие годы вылился в практически полную неизбежность. Мало кто рискнёт в дополнение к основной специальности осваивать ещё и нелёгкое искусство биржевого игрока. Особенно если учесть поговорку, популярную среди ветеранов международной валютной биржи Forex: первые два стартовых взноса [по $10000] обязательно проиграешь — а там уж как повезёт.

Впрочем, производительность труда растёт при его разделении. Не хочешь или не можешь вкладывать деньги собственноручно — иди к профессиональным инвесторам. Банки, паевые фонды, те же страховые компании с незапамятных времён располагают изрядным штатом специалистов, умеющих выискивать чужим деньгам наилучшее применение. Особенно пенсионным деньгам, вкладываемым на многие годы, а то и десятилетия: чем больше срок вложения, тем выше ожидаемая прибыльность, ибо средства можно использовать для капитального развития основных фондов серьёзного производства.

Российские негосударственные пенсионные фонды также взаимодействуют с физическими и юридическими лицами соответствующего профиля. И, насколько можно судить по отсутствию явных претензий к ним у контролирующих органов, взаимодействуют неплохо. Но граждане России пока не горят желанием пользоваться услугами специалистов по играм с ценными бумагами. Почти все накопления идут в государственный Пенсионный фонд. Хотя ему разрешены вложения только в государственные же бумаги, чьи доходы не покрывают даже инфляцию. Решение о переводе накоплений в негосударственные фонды принимает — даже невзирая на регулярные напоминания — лишь малая доля будущих пенсионеров, да и те зачастую передумывают.

В чём же дело? Неужто наши граждане и впрямь так ленивы, нелюбопытны, инертны и недальновидны, как повествуют расхожие легенды?

Наоборот. В некоторых отношениях они куда дальновиднее советчиков, предписывающих наши экономические перетасовки — в том числе и переход к накопительной пенсионной системе, и бесчисленные иные перемены, включая и отказ от социализма в целом с возвратом в рыночное прошлое.

Какие бы средства мы ни накопили на бухгалтерских счетах — проценты по ним в конечном счёте всё равно должны выплачивать производители реальных товаров и услуг. Потому что деньги, не обеспеченные этими товарами и услугами — просто фантики, чья красивая форма не наполнена содержанием. Мы это проходили совсем недавно — в перестроечные времена и первые годы после развала Союза, когда падение производства сопровождалось безудержным печатанием всё новых денег.

Кстати, Российская Федерация тогда ещё сравнительно дёшево отделалась. На моей малой родине — Украине — сразу после распада Союза введена собственная валюта. В момент введения карбованец (в переводе с польского — чеканный) официально равнялся рублю. Фактически — вследствие малого их числа в обороте и наличия нескольких сфер, где рубли советского образца принимались в уплату неохотно — был даже несколько дороже, первоначально достигая полутора–двух рублей за карбованец (а особо фанатичные сепаратисты даже предсказывали десять рублей за карбованец). В 1995-м году тысячу старых рублей обменяли на один новый. В 1997-м сто тысяч карбованцев обменяли на одну гривню. Гривня в этот момент равнялась примерно пяти новым рублям. То есть карбованец обесценился в двадцать раз сильнее рубля. Ибо печатали их щедрее, а производство на Украине упало куда сильнее, чем в большей части остальной России.

Итак, для хорошей пенсии нужна хорошая работа тех, кто ещё не на пенсии. А производство у нас хотя и перестало падать, но растёт ещё далеко не так быстро, как нужно для возмещения заметного роста числа пенсионеров, приходящихся на одного работающего.

Увы, рост благосостояния и жизнеобеспечения — медицины и образования — через пару поколений оборачивается спадом рождаемости. Обратное же, вообще говоря, неверно: даже резкий провал уровня жизни, образования, здравоохранения (что вышло у нас в результате экономических реформ, а в части образования продолжается и поныне) не приводит к росту рождаемости в обозримые сроки. Напротив, эти отрицательные факторы вызывают резкое дополнительное падение рождаемости. Последствия такого падения в конце прошлого тысячелетия нам предстоит расхлёбывать ещё пару поколений.

Экономическая теория утешает: падение числа работающих можно возместить ростом их технической оснащённости. Пенсионные накопления — долгосрочные: работать обычно начинают около двадцати лет, а на пенсию выходят около шестидесяти. За эти десятилетия можно радикально переоснастить всё производство и добиться соответствующего роста производительности труда.

Увы, практика с этой теорией не вполне согласуется. Например, Западная Европа уже несколько десятилетий возмещает рост доли пенсионеров среди собственного населения изобильным импортом гастарбайтеров — трудоспособных граждан других стран, которых можно после утраты ими трудоспособности не обеспечивать пенсией, а всякими правдами и неправдами возвращать на родину (хотя, например, в Британии да Франции, где неудобную работу свалили на выходцев из былых колоний, избавиться от них оказалось довольно трудно, и сейчас значительная часть их потомков сидит на социальном обеспечении почти наравне с коренными жителями). В постсоветские времена по тому же пути пошли восточноевропейцы: отток своих граждан на работу в Западную Европу они возмещают завозом гастарбайтеров из постсоветских республик (по возможности — сходных по культуре, дабы легче было командовать полурабами: молдаван в Румынию, галичан в Польшу).

Дело тут не только в лени организаторов производства. Куда важнее, что долгосрочные планы перевооружения производства плохо совмещаются с рыночной стихией в целом и со скоротечностью отчётов перед акционерами в частности. Долгие многоходовые перестройки можно затевать при безусловном доверии руководителю. Добиться его от акционеров может разве что харизматик вроде Джобса. Поэтому в рыночной экономике малый бизнес, зависящий не от акционеров, а от одного–двоих владельцев, обновляется несравненно активнее крупных фирм (хотя и разоряется на обновлениях с существенно большей вероятностью: чем крупнее фирма, тем больше у неё резервов для возмещения последствий неудачных решений). А малый бизнес тяжело стыковать с длинными деньгами. Вот и приходится завозить извне замену работникам, переходящим в пенсионеры: производительность-то растёт слишком вяло.

В Российской Федерации дефицит пенсионного фонда пока удаётся возмещать из текущих доходов бюджета. Отсюда и частые предложения отказаться от накопительной доли пенсий, полностью перейти к солидарной системе, когда выплаты нынешним пенсионерам идут полностью из средств, изымаемых в качестве отчислений в пенсионный фонд от текущих доходов. Как видно из предыдущих рассуждений, экономическая суть сложностей, испытываемых пенсионной системой, от этого не изменится.

Радикальным решением может стать разве что практически полная отмена пенсионного обеспечения. Когда невозможно надеяться на грядущие усилия чужих детей, поневоле приходится больше заботиться о появлении собственных, дабы впоследствии они содержали тех, кто дал им жизнь. Пенсионная же гарантия позволяет многим надеяться на усилия других. Конечно, падение рождаемости происходит не только по мере развития пенсионной системы, но и по множеству иных причин. Но вовсе не учитывать этот фактор невозможно. А потому можно надеяться: меньше станет пенсий — больше будет детей.

Увы, такое крайнее средство в обозримом будущем неудобоисполнимо. Не только потому, что существует несметное множество вполне уважительных (и порою весьма печальных) причин бездетности: люди, подверженные этим причинам, составляют всё же довольно малую долю населения, и можно выработать немало общеприемлемых схем обеспечения этих людей, не ставя под угрозу общую схему экономического принуждения к деторождению. Куда важнее, что даже столь героические усилия, чреватые социальным взрывом вследствие отказа от уже привычной — хотя, увы, во многом иллюзорной — уверенности в завтрашнем дне, никоим образом не решат задачу пенсионного обеспечения нынешних поколений: даже если те, кому предстоит выходить на пенсию лет через 10–20, поголовно бросятся обзаводиться детьми, те всё равно не успеют стать полноценными работниками к моменту, когда их родителям понадобится мощная поддержка и опора.

Похоже, если не будут созданы новые радикальные способы повышения производительности труда, вряд ли в обозримом будущем удастся найти лучшее решение, нежели повышение пенсионного возраста — чтобы на одного работающего приходилось меньше пенсионеров. Тоже, очевидно, далеко не лучший вариант, чреватый социальным взрывом — но практически все европейские страны, считающиеся ныне образцом и для нас, вынужденно пошли по этому пути, даже со всеми очевидными политическими издержками.

Полноценным же выходом из положения может стать разве что поощрение деторождения всеми уже испробованными средствами с одновременным изобретением всё новых вариантов по мере снижения эффективности старых. Это также связано с немалыми расходами — но всё же меньшими, чем при сохранении нынешней тенденции непрерывного роста пенсионной нагрузки на каждого работающего.

Некоторое облегчение даст и неизбежный после 2020-го года (когда развитие информационных технологий позволит быстро и полноценно решать задачу планирования всего мирового производства) переход к социализму: рост производительности труда вследствие точного оптимального планирования даст резервы для решения множества социальных задач. Но как раз применительно к пенсионному обеспечению эффект будет сравнительно невелик: ведь рост уровня жизни работающих повлечёт общественную необходимость пропорционального роста уровня жизни пенсионеров. Так что независимо от изменения общественного строя поощрять рождаемость всё равно жизненно важно. И не только ради пенсионеров: больше людей — больше возможностей у каждого.